Рассказ первый. «Замок».
Дом производил впечатление. Эдоардо будто оказался где-то в Эльпах, в Шейтарии. Каменные блоки и вьющейся плющ до небольших окон второго, очень высокого этажа, почти мансардного. Камень на высоте трёх ярдов заканчивался, и начиналась настоящая эльпийская сосна. Двери, рамы, ступени, всё это наводило мысль на то, что архитектор пытался повторить практически неповторимый антураж Горной Шейтарии, и, скажем прямо, ему это удалось.
Эдоардо сошёл с узкой каменной дорожки и протянул руку к плющу. Да, и плющ, цепляющийся за камни и тёс был родом не из Анклии, а с материка.
- Господин Сильвестри?! – раздалось позади Эдоардо. – Что Вы делаете? Мы ждём Вас уже с ланча.
Эдоардо обернулся и увидел, кто его застал в любопытствующем состоянии. Это была почтенная матрона в чепце и фартуке, возможно, экономка. Так как она уверенно опознала его, то, видимо, была дамой образованной и читала еженедельный альманах «Тайм», в котором очень часто на предпоследней странице печатали объявления. Именно там, среди всех этих «Продам породистого бульдога, победителя в пяти боях» и «Венчание лорда Кэмстэда и леди Джоанны Гривз состоится в эту пятницу в аббатстве Святого Петронимуса», и размещал Эдоардо Сильвестри, исталийский подданный, своё: «Настройщик высшей квалификации, с идеальным слухом и набором инструментария, проверит ваше фортепиано, клавесин или клавикорды на предмет потери созвучности и расстройства игры. Проведёт посильную реставрацию. Порядочность и анонимность гарантирована. Дорого.»
Рядом с объявлением Эдоардо всегда помещал свою дагеротипию. В своё время эта серебряная пластина дорого обошлась ему, но там, в отличие от художественного портрета, черты лица исталийца были легко узнаваемы. Эдоардо нравился его мужественный подбородок и хищный нос, чем-то напоминающий носы патериков Древнего Рома. Он так и видел свою статую на Марсовом поле Вечного города в окружении статуй сенаторов, полководцев и триумфаторов.
- Добрый вечер, - Эдоардо вежливо поклонился матроне. – Я прибыл только что, как смог.
- Тогда пройдёмте! Я, конечно же, не обязана встречать хозяйских гостей, но дворецкий слёг с инфлюэнцей, а со слугами в «Дубах» сейчас плохо.
- Вы, извиняюсь, экономка?
- Скорее, домоправительница. Поместье осталось без управляющего, и мне приходится трудится и за себя, и за него…
В голове у Эдоардо зазвучала «ре». Да, это была чистая «ре», без обертонов и шума. Женщина говорила что-то ещё, но Эдоардо уже слышал только «ре-ре», «ре-ре-ре» или «ре» длинную, с пометкой adagio. Очнулся он только тогда, когда понял, что слышит «Господин Сильвестри» уже второй раз. Эдоардо увидел, что стоит в тёмном холле, а экономка ждёт, когда он подаст ей своё пальто.
- Пойдёмте, я представлю Вас хозяевам и покажу, где инструмент, произнесла женщина, повесив пальто тут же на высокую кованую стойку.
Эдоардо подхватил свой саквояж и двинулся в глубь коридора вслед за женщиной. Коридор также был тёмен. Только подсвечник в руках экономки освещал их путь.
Откуда-то послышались голоса. Заскрипела открываемая дверь. Наконец-то, первое светлое помещение в этом тёмном доме, как будто бы яркий аккорд вплёлся в унылую си-бемоль минор.
- Господин Сильвестри, настройщик! – представила его экономка людям, сидящим в красивой, голубой гостиной.
Эдоардо обвёл присутствующих взглядом. Их, кроме него и экономки, было шестеро. Высокий, очень худой светловолосый мужчина с серыми глазами и женственными чертами лица. Он стоял прямо напротив Эдоардо, и поэтому сразу же бросился ему в глаза. Лёгкая сутулость и безвольный подбородок намекали на то, что молодой человек был слабохарактерным интровертом, возможно, находящимся под пятой сурового родителя, эдакого сатрапа. В руках молодой мужчина держал стеклянный фужер с алкоголем. И в голове сразу же дзынькнуло «ми-бемоль» второй октавы, но слабенькое, с обертоном на полтора биения.
Эдоардо обвёл взглядом остальных, но личность, которая могла бы подавлять молодого человека, среди присутствующих не обнаружил. Зато обнаружил двух дам. Они обе сидели по правую руку от Эдоардо на небольшом диванчике. Одна из них вежливо, но с интересом рассматривала сейчас Эдоардо. Тёмные каштановые волосы были аккуратно заправлены в строгую причёску, но на висках, лбу и за прелестными ушками слегка кучерявились. Вьющиеся каштановые волосы – это ожившая мечта поэта, но Эдоардо не считал себя поэтом. И ему милее были черноволосые красавицы Исталии. Но не отметить симпатичное лицо Эдоардо не мог, поэтому молодая женщина с умными карими глазами заиграла нотой ля, тоном чистым, без обертонов и шума. Эта «ля» звучала staccato в бодром темпе.
Вторая дама была не совсем дамой, скорее, очень юной девушкой, лет шестнадцати на вид, белокурой, с ангельскими чертами лица. Но вот сидела она, как-то неестественно выпрямив спину и глядя исключительно в пол. Платье на ней было из дорогого атласа светло-голубого цвета с вышитыми по подолу и рукавам цветами. Волосы её были завиты тугими локонами и распущены, перехвачены на лбу такой же голубой лентой с белым цветком. Эдакая красивая куколка из витрины галантерейной лавки. С нотой для неё Эдоардо пока не определился.
Следующим в углу на низком банкете присел невысокий полноватый мужчина. Он был внешне чем-то неуловимо похож на молодого человека, но никаких следов слабоволия и потакания своим низменным желаниям у мужчины не было, в отличие от первого. Поза мужчины была такой, что он как-будто бы был готов немедля вскочить и помчаться по своим делам. Чистая «соль» второй октавы! Чистая «соль»! Да ещё и vivace!
Пожилой седой господин в дешёвом сюртуке сидел возле стены на стуле с высокой спинкой. Он постоянно потел и вытирал со лба пот хлопковым платком с инициалами. Этот господин показался Эдоардо полной противоположностью предыдущему. «Соль-бемоль первой октавы», - поморщился Эдуардо. Это была одна из его не любимых нот. Она навевала на него тоску и напоминала о том, что ему приходится жить вдалеке от своей прекрасной родины – Исталии, в этом ужасном Рондоне, с этим ужасным климатом, где быстро портятся не только инструменты, но и люди.
И последним был мужчина, которого Эдоардо поначалу даже и не заметил, лишь почувствовал своей обострённой интуицией. Мужчина этот встал так за диванчиком с дамами, что его костюм полностью слился с самой тёмной стеной гостиной, но когда экономка представила Эдоардо, то невидимый незнакомец сделал шаг вперёд и оказался в поле зрения гостя.
И первым заговорил как раз именно он. Его голос был тихим, вкрадчивым, но слишком высоким для мужчины. «Фа третьей», - мелькнуло в голове у Эдоардо.
- Позвольте мне, как человеку, который скоро войдёт в семью, представить присутствующих нашему гостю, - обратился ко всем бывший невидимка. И так как все промолчали, и лишь симпатичная леди с милой улыбкой кивнула мужчине, то он продолжил. – Тут собрались члены семьи Барнетов. Джон Барнет, Терренс Барнет, Эмилия Барнет, Лидия Барнет, Бенедикт Барнет и я, Ваш покорный слуга и жених Эмилии Барнет, Иверет Сейд.
Хотя господин Сейд говорил тихо, его слова, казалось, были донесены в каждый уголок комнаты. Имена произносились, мужчины кивали, а Эмилия улыбнулась, создавая законченную мелодию. Из гармоники выбивалась только вторая девушка, Лидия… Эдоардо поморщился. Второй раз в жизни он не мог определиться с нотой. Первый раз это чуть было не стоило ему жизни. А сейчас…
Сейчас же ему не хотелось вникать в проблему чужой для него семьи в чужой для него стране.
- Господа, так где же инструмент? – спросил Эдоардо.
- Пойдёмте, господин Сильвестри, я провожу, - сказала молчавшая до этого экономка. И продолжила, когда они уже шли по коридору в противоположную от гостиной сторону. – Это крыло не жилое. И было таковым ещё при жизни господина Барнета…
- Барнета? – вежливо уточнил Эдоардо.
- Да, мэтра Барнета, нотариуса. Он скончался неделю назад.
- Как прискорбно, - с чувством, которого не испытывал, сказал Эдоардо. Ему было плевать на нотариуса. Да и на всю его родню тоже. Да, Эмилия… Но она помолвлена, а значит…
Додумать ничего Эдоардо не успел. Только восхищённо ахнул. Перед ним, в обрамлении множества свечей в огромной зале, похоже, что бальной, стоял роскошный рояль. Лакированное красное дерево играло всеми оттенками бордо, от розовато-лилового до тёмно-коричневого. Футор был идеальной выгнутой формы, а длина корпуса соответствовала лучшим концертным образцам! Ножки и лира были столь искусной работы, что могли бы являться отдельными предметами искусства! Изящество и лёгкость – вот был девиз этого pianoforte a coda!
- Он прекрасен! Belissimo, – прошептал Эдоардо и поспешил к инструменту, чтобы убедиться в своей догадке. И та подтвердилась: на пюпитре было изображено клеймо мастера, так хорошо знакомое настройщику из Исталии. Chiave di violino в обрамлении виноградной лозы.
Это было клеймо создателя фортепиано Сальваторе ди Чиракузи. Первым роялем, который увидел маленький Эдоардо, и был один из инструментов великого мастера. Пианофорте-а-кода стоял в доме родителей Эдоардо, был роскошного белого цвета с оттенком топлёного молока, что давала маленькому Ардо его bambina.
Эдоардо осторожно дотронулся рукой до открытого клапа, нежно провёл указательным пальцем по полированной крышке, отметив чистоту и ухоженность инструмента, резко отставил кресло и коснулся, наконец, клавиш. Нежнейший звук поплыл над залой, отражаясь на перекрёстных сводах высокого, ярдов в восемь, потолка. Эдоардо быстро начал перебирать пальцами, то ли играя сложнейшие гаммы, то ли устраивая концерт для самого себя, создавая ведомую только ему симфонию.
Да, инструмент был расстроен, частота колебаний некоторых струн была гораздо ниже положенного. И Эдоардо занялся настройкой. Привычными размеренными движениями он ключом по часовой стрелке слегка придавливал струну, ослабляя её не рабочую часть и усиливая натяжение в рабочей. Затем резко ударял по клавише и изгибал фирбель, фиксируя струну именно в момент наивысшей частоты колебаний. Эта техника среди настройщиков именовалась «замок». Струна как бы пережималась чуть сильнее, чем было необходимо, чтобы со временем, даже если рабочая часть ослабнет, строй инструмента оставался прежним.
Эдоардо и не заметил, как экономка удалилась, оставив его одного. Умная женщина! Чистая «ре», чистая…
Эдоардо вынул из саквояжа, где держал свой инструмент, платок и вытер руки. Настройка была окончена. Конечно, ему придётся приехать сюда ещё раз, где-то дней через пять, чтобы проверить фортепианный строй ещё раз, но это был всегда лишь излишним бдением: после Эдоардо, при бережном обращении, инструменты правильно звучали ещё очень долго.
Он огляделся: светильники, люстра и подсвечники, расставленные по углам, разгоняли темноту осеннего вечера. Эдоардо нужно было поторапливаться, ведь кэб вместе с наёмным кучером уже долго ожидали настройщика за воротами «Дубов». Кучер получил два шиллинга, а по окончании своей работы получит ещё три, пятидневную выручку только за одну поездку. Но обстоятельства случаются разные, и кучер вполне мог не дождаться своего клиента, и уехать прочь в поисках заработка и безопасности.
- Есть кто-нибудь? – громко сказал Эдоардо. Но дом ответил ему гулом ветра за окнами и скрипом половиц. Крыло действительно было нежилым. «И куда подевалась эта экономка-домоправительница, когда она так нужна?» Эдоардо не любил темноту, и выходить одному из светлого помещения в тёмный коридор ему очень не хотелось. Но делать было нечего.
Саквояж в одну руку, подсвечник с тремя свечами - в другую, и Эдоардо оказался в длинном коридоре. Ещё раз оглянувшись на творение Сальваторе ди Чиракузи, он сделал шаг вперёд. Все три свечи одновременно моргнули, когда за ним захлопнулась дверь, а Эдоардо показалось, что впереди кто-то прошёл.
- Эй, подождите?! Господин Барнет? – называя так тёмную фигуру в другом конце коридора, Эдоардо не боялся ошибиться. По крайней мере, трое Барнетов было сейчас в «Дубах». Но фигура не откликнулась, а свернула за какую-то нишу и пропала из виду. Эдоардо поспешил туда. Но на этом месте оказалась глухая псевдо-арка, обрамляющая портрет мужчины с белыми бакенбардами, в лосинах и гусарской курточке по моде начала века.
Подняв руку с подсвечником повыше, Эдоардо чуть не отпрянул: на него с картины смотрел «ми-бемоль», только уже заматеревший, покрытый шрамами и несущий на лице печать властности.
- Это предок Барнетов, Френсис Барнет. От него семья ведёт родословную, - Эдоардо резко обернулся. За его спиной стоял тонко и тихогласный «фа», жених этой интересной Эмилии.
- Вы напугали меня, господин… э-э-э… - Эдоардо имел плохую память на имена. Поэтому старался отмечать людей нотами из клавира фортепиано. Не называть же этого писклявого господин «фа»? Но новый знакомец не обиделся.
- Иверет Сейд, к Вашим услугам, - и мужчина поклонился.
- Да, я вспомнил. Извините, но настройка фортепиано занимает в моей исталийской голове всё основное место, поэтому многое приходится выкидывать за ненадобностью, - попытался смягчить свою забывчивость Эдоардо. – Скажите, а в этой нише есть ещё одна дверь? Потайная, к примеру, для прислуги?
- Дверь? – приподнял свою свечу господин Сейд. – Не припомню, простите. А почему Вы спрашиваете об этом?
- Я видел человека в тёмном. Он шёл по коридору. А потом свернул вот сюда, - Эдоардо показал рукой с саквояжем на нишу и портрет. – Когда я подошёл, то тут уже никого не было.
- Странно… Я шёл сюда со стороны холла. Миссис Беркс попросила меня сопроводить Вас. Сама же она сейчас очень занята. И когда я шёл, то никого не встретил…
- Тайный ход?
- Возможно, - ответил «фа», - пойдёмте?
- Конечно, - и Эдоардо поспешил по коридору за своим провожатым.
- Знаете, мы ведь с Эмилией помолвлены совсем недавно. Это было последней волей её отца, моего старшего компаньона… Прошу сюда… В его доме я бывал не часто. Нас ничего не связывало, кроме работы. Господин Барнет не хотел, чтобы его детище – нотариальная контора «Барнет и сыновья» ушла в чужие руки, а моей работой он был доволен.
«Договорной брак» почему-то обрадовался этому факту Эдоардо.
- Поэтому я не очень знаком с особенностями «Дубов», если иметь в виду такое не публичное явление, как скрытые ходы, либо короткие коридоры для прислуги. Знаете… Теперь сюда… Я сам вырос в деревне, в доме викария. Мой отец был священнослужителем. И приход у нас был не богатый, хотя и не бедный. И в таких огромных домах нам приходилось бывать очень редко. Раз папу вызывали отпевать бывшего лорда наших земель, в личную часовню. И я там прислуживал, держал Библию, Молитвослов, свечи… Да всё, что просил меня отец. Мне было шесть.
- И Вы не испугались покойника? – спросил Эдоардо, остановившись перед знакомой дверью, ведущей в гостиную.
- Нет. Нас было шестеро в семье. Шестеро детей небогатого викария. А маленьким прислужникам часто перепадало. То шестипенсовик, то имбирное печенье, то кусочек ванильного пудинга.
И Иверет Сейд открыл дверь. Тут же мужчины услышали негромкий вскрик. Иверет поспешил войти, и Эдоардо тоже ускорил шаг. Потом произошло непонятное: Иверет бросился на кого-то, а куколка в голубом стала стучать кулачками по его спине и кричать:
Дом производил впечатление. Эдоардо будто оказался где-то в Эльпах, в Шейтарии. Каменные блоки и вьющейся плющ до небольших окон второго, очень высокого этажа, почти мансардного. Камень на высоте трёх ярдов заканчивался, и начиналась настоящая эльпийская сосна. Двери, рамы, ступени, всё это наводило мысль на то, что архитектор пытался повторить практически неповторимый антураж Горной Шейтарии, и, скажем прямо, ему это удалось.
Эдоардо сошёл с узкой каменной дорожки и протянул руку к плющу. Да, и плющ, цепляющийся за камни и тёс был родом не из Анклии, а с материка.
- Господин Сильвестри?! – раздалось позади Эдоардо. – Что Вы делаете? Мы ждём Вас уже с ланча.
Эдоардо обернулся и увидел, кто его застал в любопытствующем состоянии. Это была почтенная матрона в чепце и фартуке, возможно, экономка. Так как она уверенно опознала его, то, видимо, была дамой образованной и читала еженедельный альманах «Тайм», в котором очень часто на предпоследней странице печатали объявления. Именно там, среди всех этих «Продам породистого бульдога, победителя в пяти боях» и «Венчание лорда Кэмстэда и леди Джоанны Гривз состоится в эту пятницу в аббатстве Святого Петронимуса», и размещал Эдоардо Сильвестри, исталийский подданный, своё: «Настройщик высшей квалификации, с идеальным слухом и набором инструментария, проверит ваше фортепиано, клавесин или клавикорды на предмет потери созвучности и расстройства игры. Проведёт посильную реставрацию. Порядочность и анонимность гарантирована. Дорого.»
Рядом с объявлением Эдоардо всегда помещал свою дагеротипию. В своё время эта серебряная пластина дорого обошлась ему, но там, в отличие от художественного портрета, черты лица исталийца были легко узнаваемы. Эдоардо нравился его мужественный подбородок и хищный нос, чем-то напоминающий носы патериков Древнего Рома. Он так и видел свою статую на Марсовом поле Вечного города в окружении статуй сенаторов, полководцев и триумфаторов.
- Добрый вечер, - Эдоардо вежливо поклонился матроне. – Я прибыл только что, как смог.
- Тогда пройдёмте! Я, конечно же, не обязана встречать хозяйских гостей, но дворецкий слёг с инфлюэнцей, а со слугами в «Дубах» сейчас плохо.
- Вы, извиняюсь, экономка?
- Скорее, домоправительница. Поместье осталось без управляющего, и мне приходится трудится и за себя, и за него…
В голове у Эдоардо зазвучала «ре». Да, это была чистая «ре», без обертонов и шума. Женщина говорила что-то ещё, но Эдоардо уже слышал только «ре-ре», «ре-ре-ре» или «ре» длинную, с пометкой adagio. Очнулся он только тогда, когда понял, что слышит «Господин Сильвестри» уже второй раз. Эдоардо увидел, что стоит в тёмном холле, а экономка ждёт, когда он подаст ей своё пальто.
- Пойдёмте, я представлю Вас хозяевам и покажу, где инструмент, произнесла женщина, повесив пальто тут же на высокую кованую стойку.
Эдоардо подхватил свой саквояж и двинулся в глубь коридора вслед за женщиной. Коридор также был тёмен. Только подсвечник в руках экономки освещал их путь.
Откуда-то послышались голоса. Заскрипела открываемая дверь. Наконец-то, первое светлое помещение в этом тёмном доме, как будто бы яркий аккорд вплёлся в унылую си-бемоль минор.
- Господин Сильвестри, настройщик! – представила его экономка людям, сидящим в красивой, голубой гостиной.
Эдоардо обвёл присутствующих взглядом. Их, кроме него и экономки, было шестеро. Высокий, очень худой светловолосый мужчина с серыми глазами и женственными чертами лица. Он стоял прямо напротив Эдоардо, и поэтому сразу же бросился ему в глаза. Лёгкая сутулость и безвольный подбородок намекали на то, что молодой человек был слабохарактерным интровертом, возможно, находящимся под пятой сурового родителя, эдакого сатрапа. В руках молодой мужчина держал стеклянный фужер с алкоголем. И в голове сразу же дзынькнуло «ми-бемоль» второй октавы, но слабенькое, с обертоном на полтора биения.
Эдоардо обвёл взглядом остальных, но личность, которая могла бы подавлять молодого человека, среди присутствующих не обнаружил. Зато обнаружил двух дам. Они обе сидели по правую руку от Эдоардо на небольшом диванчике. Одна из них вежливо, но с интересом рассматривала сейчас Эдоардо. Тёмные каштановые волосы были аккуратно заправлены в строгую причёску, но на висках, лбу и за прелестными ушками слегка кучерявились. Вьющиеся каштановые волосы – это ожившая мечта поэта, но Эдоардо не считал себя поэтом. И ему милее были черноволосые красавицы Исталии. Но не отметить симпатичное лицо Эдоардо не мог, поэтому молодая женщина с умными карими глазами заиграла нотой ля, тоном чистым, без обертонов и шума. Эта «ля» звучала staccato в бодром темпе.
Вторая дама была не совсем дамой, скорее, очень юной девушкой, лет шестнадцати на вид, белокурой, с ангельскими чертами лица. Но вот сидела она, как-то неестественно выпрямив спину и глядя исключительно в пол. Платье на ней было из дорогого атласа светло-голубого цвета с вышитыми по подолу и рукавам цветами. Волосы её были завиты тугими локонами и распущены, перехвачены на лбу такой же голубой лентой с белым цветком. Эдакая красивая куколка из витрины галантерейной лавки. С нотой для неё Эдоардо пока не определился.
Следующим в углу на низком банкете присел невысокий полноватый мужчина. Он был внешне чем-то неуловимо похож на молодого человека, но никаких следов слабоволия и потакания своим низменным желаниям у мужчины не было, в отличие от первого. Поза мужчины была такой, что он как-будто бы был готов немедля вскочить и помчаться по своим делам. Чистая «соль» второй октавы! Чистая «соль»! Да ещё и vivace!
Пожилой седой господин в дешёвом сюртуке сидел возле стены на стуле с высокой спинкой. Он постоянно потел и вытирал со лба пот хлопковым платком с инициалами. Этот господин показался Эдоардо полной противоположностью предыдущему. «Соль-бемоль первой октавы», - поморщился Эдуардо. Это была одна из его не любимых нот. Она навевала на него тоску и напоминала о том, что ему приходится жить вдалеке от своей прекрасной родины – Исталии, в этом ужасном Рондоне, с этим ужасным климатом, где быстро портятся не только инструменты, но и люди.
И последним был мужчина, которого Эдоардо поначалу даже и не заметил, лишь почувствовал своей обострённой интуицией. Мужчина этот встал так за диванчиком с дамами, что его костюм полностью слился с самой тёмной стеной гостиной, но когда экономка представила Эдоардо, то невидимый незнакомец сделал шаг вперёд и оказался в поле зрения гостя.
И первым заговорил как раз именно он. Его голос был тихим, вкрадчивым, но слишком высоким для мужчины. «Фа третьей», - мелькнуло в голове у Эдоардо.
- Позвольте мне, как человеку, который скоро войдёт в семью, представить присутствующих нашему гостю, - обратился ко всем бывший невидимка. И так как все промолчали, и лишь симпатичная леди с милой улыбкой кивнула мужчине, то он продолжил. – Тут собрались члены семьи Барнетов. Джон Барнет, Терренс Барнет, Эмилия Барнет, Лидия Барнет, Бенедикт Барнет и я, Ваш покорный слуга и жених Эмилии Барнет, Иверет Сейд.
Хотя господин Сейд говорил тихо, его слова, казалось, были донесены в каждый уголок комнаты. Имена произносились, мужчины кивали, а Эмилия улыбнулась, создавая законченную мелодию. Из гармоники выбивалась только вторая девушка, Лидия… Эдоардо поморщился. Второй раз в жизни он не мог определиться с нотой. Первый раз это чуть было не стоило ему жизни. А сейчас…
Сейчас же ему не хотелось вникать в проблему чужой для него семьи в чужой для него стране.
- Господа, так где же инструмент? – спросил Эдоардо.
- Пойдёмте, господин Сильвестри, я провожу, - сказала молчавшая до этого экономка. И продолжила, когда они уже шли по коридору в противоположную от гостиной сторону. – Это крыло не жилое. И было таковым ещё при жизни господина Барнета…
- Барнета? – вежливо уточнил Эдоардо.
- Да, мэтра Барнета, нотариуса. Он скончался неделю назад.
- Как прискорбно, - с чувством, которого не испытывал, сказал Эдоардо. Ему было плевать на нотариуса. Да и на всю его родню тоже. Да, Эмилия… Но она помолвлена, а значит…
Додумать ничего Эдоардо не успел. Только восхищённо ахнул. Перед ним, в обрамлении множества свечей в огромной зале, похоже, что бальной, стоял роскошный рояль. Лакированное красное дерево играло всеми оттенками бордо, от розовато-лилового до тёмно-коричневого. Футор был идеальной выгнутой формы, а длина корпуса соответствовала лучшим концертным образцам! Ножки и лира были столь искусной работы, что могли бы являться отдельными предметами искусства! Изящество и лёгкость – вот был девиз этого pianoforte a coda!
- Он прекрасен! Belissimo, – прошептал Эдоардо и поспешил к инструменту, чтобы убедиться в своей догадке. И та подтвердилась: на пюпитре было изображено клеймо мастера, так хорошо знакомое настройщику из Исталии. Chiave di violino в обрамлении виноградной лозы.
Это было клеймо создателя фортепиано Сальваторе ди Чиракузи. Первым роялем, который увидел маленький Эдоардо, и был один из инструментов великого мастера. Пианофорте-а-кода стоял в доме родителей Эдоардо, был роскошного белого цвета с оттенком топлёного молока, что давала маленькому Ардо его bambina.
Эдоардо осторожно дотронулся рукой до открытого клапа, нежно провёл указательным пальцем по полированной крышке, отметив чистоту и ухоженность инструмента, резко отставил кресло и коснулся, наконец, клавиш. Нежнейший звук поплыл над залой, отражаясь на перекрёстных сводах высокого, ярдов в восемь, потолка. Эдоардо быстро начал перебирать пальцами, то ли играя сложнейшие гаммы, то ли устраивая концерт для самого себя, создавая ведомую только ему симфонию.
Да, инструмент был расстроен, частота колебаний некоторых струн была гораздо ниже положенного. И Эдоардо занялся настройкой. Привычными размеренными движениями он ключом по часовой стрелке слегка придавливал струну, ослабляя её не рабочую часть и усиливая натяжение в рабочей. Затем резко ударял по клавише и изгибал фирбель, фиксируя струну именно в момент наивысшей частоты колебаний. Эта техника среди настройщиков именовалась «замок». Струна как бы пережималась чуть сильнее, чем было необходимо, чтобы со временем, даже если рабочая часть ослабнет, строй инструмента оставался прежним.
Эдоардо и не заметил, как экономка удалилась, оставив его одного. Умная женщина! Чистая «ре», чистая…
Эдоардо вынул из саквояжа, где держал свой инструмент, платок и вытер руки. Настройка была окончена. Конечно, ему придётся приехать сюда ещё раз, где-то дней через пять, чтобы проверить фортепианный строй ещё раз, но это был всегда лишь излишним бдением: после Эдоардо, при бережном обращении, инструменты правильно звучали ещё очень долго.
Он огляделся: светильники, люстра и подсвечники, расставленные по углам, разгоняли темноту осеннего вечера. Эдоардо нужно было поторапливаться, ведь кэб вместе с наёмным кучером уже долго ожидали настройщика за воротами «Дубов». Кучер получил два шиллинга, а по окончании своей работы получит ещё три, пятидневную выручку только за одну поездку. Но обстоятельства случаются разные, и кучер вполне мог не дождаться своего клиента, и уехать прочь в поисках заработка и безопасности.
- Есть кто-нибудь? – громко сказал Эдоардо. Но дом ответил ему гулом ветра за окнами и скрипом половиц. Крыло действительно было нежилым. «И куда подевалась эта экономка-домоправительница, когда она так нужна?» Эдоардо не любил темноту, и выходить одному из светлого помещения в тёмный коридор ему очень не хотелось. Но делать было нечего.
Саквояж в одну руку, подсвечник с тремя свечами - в другую, и Эдоардо оказался в длинном коридоре. Ещё раз оглянувшись на творение Сальваторе ди Чиракузи, он сделал шаг вперёд. Все три свечи одновременно моргнули, когда за ним захлопнулась дверь, а Эдоардо показалось, что впереди кто-то прошёл.
- Эй, подождите?! Господин Барнет? – называя так тёмную фигуру в другом конце коридора, Эдоардо не боялся ошибиться. По крайней мере, трое Барнетов было сейчас в «Дубах». Но фигура не откликнулась, а свернула за какую-то нишу и пропала из виду. Эдоардо поспешил туда. Но на этом месте оказалась глухая псевдо-арка, обрамляющая портрет мужчины с белыми бакенбардами, в лосинах и гусарской курточке по моде начала века.
Подняв руку с подсвечником повыше, Эдоардо чуть не отпрянул: на него с картины смотрел «ми-бемоль», только уже заматеревший, покрытый шрамами и несущий на лице печать властности.
- Это предок Барнетов, Френсис Барнет. От него семья ведёт родословную, - Эдоардо резко обернулся. За его спиной стоял тонко и тихогласный «фа», жених этой интересной Эмилии.
- Вы напугали меня, господин… э-э-э… - Эдоардо имел плохую память на имена. Поэтому старался отмечать людей нотами из клавира фортепиано. Не называть же этого писклявого господин «фа»? Но новый знакомец не обиделся.
- Иверет Сейд, к Вашим услугам, - и мужчина поклонился.
- Да, я вспомнил. Извините, но настройка фортепиано занимает в моей исталийской голове всё основное место, поэтому многое приходится выкидывать за ненадобностью, - попытался смягчить свою забывчивость Эдоардо. – Скажите, а в этой нише есть ещё одна дверь? Потайная, к примеру, для прислуги?
- Дверь? – приподнял свою свечу господин Сейд. – Не припомню, простите. А почему Вы спрашиваете об этом?
- Я видел человека в тёмном. Он шёл по коридору. А потом свернул вот сюда, - Эдоардо показал рукой с саквояжем на нишу и портрет. – Когда я подошёл, то тут уже никого не было.
- Странно… Я шёл сюда со стороны холла. Миссис Беркс попросила меня сопроводить Вас. Сама же она сейчас очень занята. И когда я шёл, то никого не встретил…
- Тайный ход?
- Возможно, - ответил «фа», - пойдёмте?
- Конечно, - и Эдоардо поспешил по коридору за своим провожатым.
- Знаете, мы ведь с Эмилией помолвлены совсем недавно. Это было последней волей её отца, моего старшего компаньона… Прошу сюда… В его доме я бывал не часто. Нас ничего не связывало, кроме работы. Господин Барнет не хотел, чтобы его детище – нотариальная контора «Барнет и сыновья» ушла в чужие руки, а моей работой он был доволен.
«Договорной брак» почему-то обрадовался этому факту Эдоардо.
- Поэтому я не очень знаком с особенностями «Дубов», если иметь в виду такое не публичное явление, как скрытые ходы, либо короткие коридоры для прислуги. Знаете… Теперь сюда… Я сам вырос в деревне, в доме викария. Мой отец был священнослужителем. И приход у нас был не богатый, хотя и не бедный. И в таких огромных домах нам приходилось бывать очень редко. Раз папу вызывали отпевать бывшего лорда наших земель, в личную часовню. И я там прислуживал, держал Библию, Молитвослов, свечи… Да всё, что просил меня отец. Мне было шесть.
- И Вы не испугались покойника? – спросил Эдоардо, остановившись перед знакомой дверью, ведущей в гостиную.
- Нет. Нас было шестеро в семье. Шестеро детей небогатого викария. А маленьким прислужникам часто перепадало. То шестипенсовик, то имбирное печенье, то кусочек ванильного пудинга.
И Иверет Сейд открыл дверь. Тут же мужчины услышали негромкий вскрик. Иверет поспешил войти, и Эдоардо тоже ускорил шаг. Потом произошло непонятное: Иверет бросился на кого-то, а куколка в голубом стала стучать кулачками по его спине и кричать:
