Выражение ее лица меняется. Становится тоскливым. — Я думала, что готова к тому, чтобы стать пустым гнездом, а это все еще звучит как нечто такое, до чего я еще не доросла. Знаю, что это только первая неделя, и дальше будет легче — для нас обеих.
— Будет, — говорю я, надеясь, что звучу более обнадеживающе, чем чувствую.
Теперь, когда я за пределами кампуса, то могу дышать немного легче. Воздух здесь менее удушливый, что почти позволяет мне поверить, что уже не 21 сентября.
Может, так оно и есть — университет проклят, и если я засну здесь, то проснусь там, где должна быть.
Если только... Я не смогу проснуться в среду, если просто не лягу спать.
Не могу поверить, что я не подумала об этом раньше.
— Так что, ты собираешься рассказать мне, что случилось? — спрашивает мама, когда мы въезжаем в гараж.
— Кто сказал, что что-то случилось?
— Барретт, я тебя знаю. У тебя странный тон. И ты одета в странную одежду.
— Она очень мягкая и удобная.
— С этим не могу не согласиться.
— Я действительно в порядке, — говорю ей, проталкивая слова сквозь зубы. Это тяжело, но мне удается. — Просто это... привыкание.
Ее темные глаза долго изучают мое лицо, как будто пытаясь найти доказательства того, что что-то не так в слабых веснушках на моих щеках или изгибе подбородка. Затем ее телефон загорается в подстаканнике. — Это Джослин. Она только что с работы.
К счастью, готовки достаточно, чтобы отвлечь маму от того, что может быть не так со мной и/или Вселенной. Мы возимся на кухне, натирая чеддер и выковыривая все ненужное из картофеля, пока не появляется Джослин.
И только когда я слышу ее голос, я вспоминаю.
Джослин планирует сделать предложение моей маме завтра вечером.
Во всем этом хаосе последних трех дней я совсем забыла. Несколько недель назад она вызвалась отвезти меня по магазинам, чтобы я в последнюю минуту купила необходимые вещи для общежития. После того как мы заполнили багажник ее блокнотами, степлерами и столовым серебром, мы остановились поесть тако, и она показала мне кольцо своей бабушки, сверкающее изумрудом. Джослин — юрист, и я никогда не слышала, чтобы ее голос так сильно дрожал, когда она говорила со мной о предложении. Она не спрашивала моего разрешения — ничего такого архаичного в этом нет, — но сначала она хотела измерить мою температуру. — Моя температура зашкаливает, — решительно заявила я ей. — У меня жар, и единственное лекарство — это то, что ты сделаешь предложение Молли Блум.
— Молли? — позвала Джослин из коридора, ее красные губы изогнулись в ухмылке, когда она увидела меня. — Еще одна Блум! Я думала, мы не увидим тебя до Дня благодарения.
Мой желудок подпрыгивает. Я так счастлива видеть ее, эту частичку привычной нормальности, которой мне так не хватало в последние несколько дней. Хочу испытать то чувство, которое было у меня по дороге домой: солнце на лице и ощущение, что все может быть хорошо.
Когда на самом деле я застряла в дне накануне того, что может стать одним из самых счастливых моментов в жизни моей мамы.
— Принимаешь желаемое за действительное? — спрашиваю я.
Поцеловав маму, Джослин обнимает меня. — Никогда. Она вешает пальто на спинку кухонного стула и проводит рукой по своим длинным темным волосам.
На протяжении многих лет моя мама встречалась и с мужчинами, и с женщинами, и, насколько я знаю, Джослин — ее самые долгие отношения. Они познакомились два года назад в ее магазине, когда Джослин Тьерри, миниатюрная брюнетка со склонностью к яркой помаде, наводящая ужас на большинство других юристов в ее фирме, сетовала на трудности с поиском свадебных открыток для гомосексуальных пар, и моя мама с гордостью указала ей на инклюзивный ассортимент Ink & Paper. Она возвращалась каждые выходные в поисках разных видов открыток, пока у нее не закончились люди, которым их можно было бы отправить, и она купила одну, чтобы послать ее моей маме, пригласив ее на свидание.
Открытка в рамке висит в нашей гостиной: крошечный ежик держит букет роз с аккуратным почерком Джослин внутри.
Наверное, это побочный эффект воспитания в канцелярском магазине, что я с таким нетерпением жду открыток для мамы и Джослин. Помимо меня, она была самым постоянным человеком в жизни моей мамы. Хотя нам помогали мамины родители, они не были богатыми. Она создала свой магазин с нуля, редко брала выходной, и до встречи с Джослин она не покидала Западное побережье, была полностью сосредоточена на магазине и на мне, не желая давать себе разрешение даже на выезд из округа Кинг. Авантюрная жилка Джослин и ее любовь к путешествиям сделали мою маму более легкой, более полноценной, способной взять отпуск и нанять еще одного сотрудника, который будет следить за магазином, пока ее нет. Она никогда не была так счастлива — разве что когда она со мной, но это совсем другое счастье. И особенно теперь, когда я учусь в колледже, ненавижу мысль о том, что мама будет проводить вечера и выходные только в компании Netflix.
Замедлилось ли их время, как сказал Майлз, или они просто торчат где-то в космосе — я должна выбраться. Ради всех нас.
Джослин прислонилась к противоположному прилавку, поедая горсть сыра чеддер. Ее прямая челка опускается до самых бровей — такой образ мне никогда не удастся повторить. — Ну что, твоя неуловимая соседка по комнате наконец-то объявилась?
— К сожалению.
Я выкладываю картофель на лист для выпечки. — Вы помните Люси Ламонт?
— Главный редактор "Navigator"? Люцифер в крошечной человеческом обличье?
Джослин преувеличенно вздрагивает.
— Она твоя соседка по комнате?
Моя мама поднимает глаза от картошки. — Ты об этом не говорила.
Потому что прошло уже три дня, и шок сошел на нет. — Да, сначала это было неожиданно. Им пришлось в последнюю минуту провести реорганизацию. Но я думаю, что она вступит в женское сообщество. Так что либо я снова останусь без соседки, либо у меня будет какая-то новая.
— Мы с моей соседкой по комнате в колледже общаемся каждые выходные, — говорит Джослин. — Кэрри — ты познакомилась с ней, когда она приезжала к нам в прошлом году. Я до сих пор помню, как зимой мы затопили второй этаж нашего женского общежития, и он замерз, потому что это была Миннесота. Мы превратили его в каток, что было довольно эпично, пока пол не провалился. Юридическая академия была немного серьезнее. Но бакалавриат был диким временем. Боже. Колледж. Это действительно лучшие четыре года в твоей жизни.
Она улыбается моей маме. — За исключением того года, когда я встретила Молли Блум. И каждого дня, который мне посчастливилось провести с ней с тех пор.
Моя мама открывает духовку и засовывает картофель. — Я уверена, что колледж был прекрасен для всех, кто не воспитывал визжащего и блюющего младенца, — говорит она.
— Мне казалось, ты всегда говорила, что я была хорошим ребенком.
— Конечно, но ты все еще была ребенком.
— Ты, наверное, путаешь меня с кем-то другим. Я уверена, что была одним из тех младенцев, которые никогда не какали и не рыгали.
— Просто продолжай верить в это.
— Дай нам знать, с кем ты в итоге, — говорит Джослин. — Чтобы мы могли спланировать, как запугать его.
Моя мама хватает лопаточку, откидывает светлые волосы с лица, размахивая ею как оружием. — Мы не проявляем милосердия.
Джослин следует ее примеру, подхватывая деревянный половник и ударяя им по ладони. —Никакой пощады. Только не от банды кухонной утвари, — говорит она мрачным злым голосом, от которого моя мама срывается на смех.
Пожалуйста, — посылаю вселенной. Пожалуйста, пусть у меня будет 22 сентября.
Раньше я очень гордилась своей комнатой. О, сейчас там полный беспорядок, опасная зона, но там есть домашний уют, который я не уверена, что смогла бы воспроизвести в общежитии. Слишком много подушек, статьи приколоты к доске объявлений, дуга поздравительных открыток прикреплена на прищепки.
Я храню канцелярские принадлежности: храню их, потому что не могу с ними расстаться. Наклейки, клейкая лента, открытки, блокноты. У меня есть по крайней мере дюжина цветочных журналов, все они чистые. Это побочный эффект того, что у моей мамы был магазин канцелярских товаров, но они также очень, очень милые.
Еще есть «КАК Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ» вышивка крестом, которую мама сделала, когда я была маленькой, висит над моей кроватью. Она несовершенна, нитки торчат повсюду, но я всегда любила ее. И все же сегодня в ней есть что-то такое, от чего у меня болит сердце.
Последние несколько месяцев это было мучительно — скрывать от нее выпускной. Было легко сказать "да", когда Коул попросил меня. Он сидел рядом со мной на AP US Government весь год, и он казался умным, добрым и в целом мне нравился. Потом было легко сказать "да" номеру в отеле, который он забронировал для нас, и снова "да", когда он спросил, уверена ли я, после того как сказала ему, что никогда не делала этого раньше. Кто-то хотел меня, и, возможно, это было не так, как я представляла, но это произошло. Три года я была изгоем, и внезапное внимание было почти ошеломляющим.
Затем появились цветы в моем шкафчике. Хэштег. Слишком позднее откровение о том, что брат Коула был в теннисной команде. Какой глупой, бессильной и маленькой я себя чувствовала, когда после четырех дней роз и тюльпанов я пошла к директору. — Ты расстроена, потому что кто-то положил цветы в твой шкафчик? — сказал он со смехом. — Я знаю много молодых леди, которые хотели бы оказаться на твоем месте.
Летом я рассказала маме, что у меня был секс, но не о том, что произошло потом. Она сказала, что я могу рассказывать ей все, что считаю нужным.
И, возможно, впервые в жизни я ничего ей не рассказала.
Кто-то стучит в мою дверь.
— Я испытываю сильные эмоции, видя тебя здесь в таком виде, — говорит мама, заходя в комнату. В ее голосе звучит тоска, которую я не помню, чтобы слышала, даже когда она подвозила меня в UW.
— Этот кричащий, рвотный ребенок уже вырос?
Она присоединяется ко мне на кровати, заправляя за ухо выбившийся локон. Как всегда, он не слушается. — Что-то вроде этого.
Я поднимаю ноги на кровать, морщась, когда шов в промежности моих леггинсов рвется еще больше. — Мама. Если бы со мной что-то происходило, ты бы хотела знать, верно?
— Я так и знала! — говорит она. — Я знала, что есть причина, по которой ты выглядишь вот так.
Затем ее рот открывается. — Барретт Лоррейн Блум, не говори мне, что ты беременна.
Я кладу руку на живот и ослепительно улыбаюсь. — Это близнецы.
— Ты собираешься загнать меня раньше времени в могилу.
— Я — свет твоей жизни!
— К сожалению.
— Я не беременна.
Несколько глубоких вдохов, пока я взвешиваю, что сказать дальше. Как бы катастрофически все ни закончилось, разговор с Майлзом помог. Рассказать маме будет еще лучше. Если она поверит мне, возможно, она будет знать, что делать. — Я... путешественник во времени.
Я еще не подобрала нужных слов. Майлз назвал это аномалией, но аномалия времени не имеет такого же звучания. Я не могу не задаваться вопросом, что он делает сегодня вечером, в какое количество книг он зарылся с головой. Совершил ли он какой-нибудь прорыв без меня.
— О, это все? Мы можем с этим разобраться, — говорит она. — Откуда ты путешествуешь? Ты прибыла из будущего, чтобы сказать нам, что мы в смертельной опасности? Метеор вот-вот упадет на Землю? Нет, подожди, я не хочу знать.
— Мама, я говорю серьезно.
— Я тоже. Действительно не хочу знать.
Я могла бы подхватить ее шутку, ритм, который мы обе хорошо знаем. И все же правда рвется наружу, отчаянно желая, чтобы она ее услышала. — Я вроде как уже прожила этот день. Ну, не совсем этот день — еще не видела тебя сегодня. Но, ладно, у меня был ужасный первый день. Настоящий первый день. Я пробежалась по тому, что произошло, закончив Дзета Каппой, понимая, что говорю так, будто объясняю сюжет фильма, а не то, что пережила на самом деле. — И я, возможно... подожгла дом.
Моя мама вскакивает на ноги, больше не подыгрывая мне. — Ты что?
Я поднимаю руки, призывая ее сесть обратно. — Нет, нет. На самом деле этого не было. Или случилось, но в другой временной линии. Я не совсем понимаю, как все это работает. Потому что, когда я проснулась в своей комнате, было снова двадцать первое сентября. А потом это случилось и сегодня утром.
В восемнадцать лет я наконец-то нашла способ лишить Молли Блум дара речи. Какая-то часть меня думала, что инстинктивно, в результате того, что мы делили одно тело в течение девяти месяцев, а затем одно и то же маленькое пространство в течение почти двух десятилетий, она поймет, что это реально.
Вместо этого, после нескольких молчаливых, мучительных секунд, на ее лице промелькнуло узнавание, и она рассмеялась. — Это для твоего курса психологии? Какой-то эксперимент?
У меня психология только завтра, хочу сказать я.
Вместо этого я поддаюсь, заставляя себя улыбнуться, в то время как странная, одинокая грусть охватывает меня. — Ты меня раскусила. Психологический эксперимент.
— Ну, ты же знаешь, что тебе здесь рады в любое время, — говорит моя мама. — Даже если ты собираешься попытаться сломать мой мозг.
— Спасибо.
Я провожу кончиками пальцев по покрывалу с узором, стараясь звучать непринужденно, как будто меня совсем не волнует, что моя временная шкала снова будет двигаться с нужной частотой. — Ничего, если я сегодня буду спать здесь?
— При одном условии.
— Хм?
Она похлопывает меня по колену. — Ты должна выбросить эти леггинсы.
День четвертый
Глава 11
Когда я просыпаюсь в Олмстеде с Люси, Пейдж и моими незаконными мисками макарон, мне приходится бороться с желанием швырнуть одну из них в стену.
После того, как мама и Джослин легли спать, я прокралась вниз к холодильнику и достала несколько банок латте на овсяном молоке, на котором помешана моя мама. Я выпила их все, а потом попеременно писала, читала профиль бывшего заключенного, который открыл безглютеновую пекарню, и размышляла о том, что происходит в UW без меня. Сохранилась ли Дзета Каппа, если Майлз пошел на вечеринку один.
Каждый раз, когда я чувствовала, что меня начинает клонить в сон, щипала себя за руку, плескала в лицо холодной водой или делала погромче музыку в наушниках. Я продержалась по крайней мере до двух часов ночи, но, должно быть, задремала. И вот я снова здесь.
Если я не смогу дожить до 22 сентября — или до той части 22 сентября, которая находится по ту сторону этих ранних утренних часов, — тогда Джослин не сделает предложение моей маме. Эта мысль наполняет меня решимостью, искрой пробегает по венам.
То, что я попробовала прошлой ночью, возможно, не сработало, но я попыталась что-то сделать. И сегодня попробую что-то еще.
Держу глаза закрытыми, дыхание ровным, пока Люси жалуется Пейдж на меня. Как только они уходят, привожу свой план в действие: Я собираюсь стать лучшим, мать вашу, человеком, которого когда-либо видел этот кампус. Доказать Майлзу, что мы не сможем найти решение с помощью библиотеки, будет дополнительным бонусом.
Я даю искусственному интеллекту своего телефона еще один шанс. — Как мне стать хорошим человеком?
— Я нашел кое-что, что может помочь. Вот список лауреатов Нобелевской премии мира...
