Я тереблю подол платья, собирая в кулак всю храбрость, которая, как я теперь знаю, у меня есть. Я говорила об этом с Майлзом. С Люси. Могу рассказать и маме. — Ты помнишь ту статью, которую я написала, — о скандале в теннисной команде? Школа отреагировала на нее... не лучшим образом.
— Люди были на тебя обижены, — сказала она, и это был тот максимум, который она знала об этой ситуации. — Потому что команда была дисквалифицирована, верно?
— Да. Но дело было не только в этом. Это продолжалось какое-то время. Другие дети, учителя — они не всегда были добры.
Мне приходится отпустить подол платья, потому что он напоминает мне о Майлзе, а я могу сосредоточиться только на одной сердечной боли за раз. Поэтому сцепляю руки на коленях. — Средняя школа не была для меня хорошими временами. И я до сих пор пытаюсь смириться с этим.
Мама выглядит неловко, переваривая все это, и я не могу ее винить. Дочь, к которой она иногда относится скорее как к подруге, хранит огромный секрет. — Барретт, — мягко говорит она, положив руку мне на колено. — Мне очень, очень жаль. Я понятия не имела.
— Потому что я очень старалась, чтобы все так и было, — говорю я, срывая голос. Я была так убеждена, что, рассказав ей, изменю баланс в наших отношениях, но теперь вижу, что это могло сделать и кое-что другое.
Это могло бы помочь мне почувствовать себя менее одинокой.
— Мы могли бы поговорить с твоими учителями или с директором.
— Может быть.
Я не хочу разворачивать этот ужасный комок чувств. — Но я не хотела никому говорить. Потому что, кроме тебя и Джослин... некому было рассказать.
— Так вот почему Люси перестала приходить?
Я киваю. — Но — и это дико — Люси на самом деле моя соседка. И это может быть хорошо?
— Вот это, конечно, поворот сюжета, — говорит она, позволяя себе небольшой смешок, и на мгновение я присоединяюсь к ней.
Затем я тяжело сглатываю, готовясь к самому худшему. — Это еще не все, —говорю я, и она напрягается. — Я сказала тебе, что переспала с кем-то после выпускного.
Мне приходится с трудом выговаривать слова, но это не потому, что я не хочу говорить ей. Может быть, когда-нибудь они перестанут казаться мне опилками в горле. Может быть, когда-нибудь я вообще не буду думать о школе. — Парень, с которым я пошла, оказался братом кого-то из теннисной команды. И он вроде как превратил это в шутку…
Мой тон голоса повышается в конце. — Сейчас я в порядке, но последние несколько недель выпускного класса были настоящим адом. Или, по крайней мере, я думаю, что в порядке. А может... может, и нет.
Я не вдаюсь во все подробности. Каждое предложение кажется более невыносимым, чем предыдущее, и я не уверена, что смогу дать ей больше, чем это. Не сейчас. Не сегодня.
— Господи, мать твою.
Она сжимает кулаки на коленях. — Ты скрыла это от меня, чтобы я не попала в тюрьму за то, что кастрировала маленького токсичного говнюка, так? Потому что, если я когда-нибудь увижу его, Барретт, клянусь Богом, я не буду колебаться.
— Как бы я ни заплатила за то, чтобы стать свидетелем этого...
— Извини. Я просто... пытаюсь все это обдумать. Не хочу, чтобы это касалось меня, но я должна знать. Было ли что-то такое, что заставило тебя почувствовать, что ты не можешь мне сказать? Ведь мы всегда... мы всегда обо всем говорили с тобой.
Теперь ее голос дал трещину, глаза слезятся.
— Мам, нет, — решительно говорю я. — Ты не сделала ничего плохого. Мне просто нужно было, чтобы ты знала. Потому что было ужасно скрывать это от тебя.
Смотрю на нее, на мою прекрасную маму, которая всегда казалась бесстрашной. Я знаю, что мне не нужно было говорить ей ничего из этого, что многие люди вечно скрывают от своих родителей. Но мне казалось неправильным, чтобы она не знала этот огромный кусок моей жизни.
— Мне жаль, — снова говорит она, притягивая меня к себе, нежными руками гладя мои волосы. — Мне очень жаль.
Странно, я думала, что, рассказав об этом человеку, которого я люблю больше всего на свете, каким-то образом освобожусь от этого бремени, но этого не происходит. Я не чувствую волшебной тяжести, которая падает с моих плеч. Рада, что рассказала ей, но мне все равно неприятно от случившейся ситуации. Мне по-прежнему неприятно вспоминать ту ночь, тот понедельник в школе и все последующие недели. Я ненавижу то, что UW — это университетский городок с населением в сорок тысяч человек, и он — один из них. Потому что рано или поздно я столкнусь с ним. Если смирюсь с этим, может быть, мне станет не так страшно. И может быть, он сделает вид, что не замечает меня, или неловко помашет мне рукой, но я не отреагирую. Этот жалкий засранец не стоит таких усилий. Даже когда моя временная шкала не двигалась, он того не стоил.
Петля времени изменила меня — так я сказала Майлзу, и это правда. Возможно, доктор Деверо была права: Вселенная вмешалась, чтобы дать мне время стать тем, кем я должна была стать. Таким человеком, у которого хватит смелости на этот разговор.
— Ты в порядке?
Мама выпускает меня из объятий, но продолжает держать за руку. — Ты хочешь поговорить с кем-нибудь об этом, или поговорить еще со мной еще, или...?
— Я не в порядке.
Когда я наконец произношу это вслух, мне кажется, что дышать становится легче. Все это время я не была в порядке, и я учусь тому, что это нормально — быть не в порядке. — И я, возможно, захочу сделать что-то подобное.
Мама, должно быть, чувствует, что на сегодня с меня хватит, потому что спрашивает, не хочу ли я перекусить сэндвичами, прежде чем она вернется в магазин. Мы говорим о моих занятиях, о ее работе, о Джослин, которая, по ее словам, придет к нам домой сегодня днем, чтобы приготовить что-то особенное, но не сказала, что именно. Я изо всех сил стараюсь вести себя бесстрастно.
Скоро я увижу, как она выходит замуж. Наша маленькая семья будет расширяться.
— Скоро собираешься вернуться в университет? — спрашивает мама, когда мы заканчиваем есть.
— Да, надо. Не могу допустить, чтобы первый курс прошел без меня.
Только вот возвращение означает, что придется столкнуться с Майлзом.
Майлзом, который понятия не имеет, кто я такая, даже после того, как всего несколько часов назад я призналась ему в любви.
— Прежде чем ты уйдешь, я хочу тебе кое-что показать. Собиралась подождать, но... кажется, сейчас самое время.
— Я люблю подарки, — говорю я, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы отвлечься от того, что ждет меня в кампусе.
Она исчезает в подсобном помещении магазина и возвращается с одной кремовой поздравительной открыткой. — Я долго работала над ней с дизайнером, — говорит она, внезапно занервничав.
Как я люблю тебя, мне никак не сосчитать... — написано на лицевой стороне размашистым шрифтом. А прямо над ним — букет.
— Это тебе, — говорит она, указывая на слова, а затем на цветы. — Барретт. Блум.
Мое сердце замирает, и на мгновение я теряю дар речи.
— Мне нравится.
Я провожу пальцами по букету: розы, лилии, георгины. — Можно я возьму одну для моего общежития? Там не помешало бы немного подправить обстановку.
— Пожалуйста, возьми хоть десять.
Она берет бумажный пакет, пригодный для компостирования, и начинает упаковывать их для меня. — Я знаю, что это делает из меня дуру, — говорит она. — И тебе не обязательно приходить каждую неделю, или даже раз в две недели, но время от времени, хорошо?
— Конечно.
Слова нечеткие, густые от эмоций. — Ты же знаешь, я не смогу остаться в стороне.
Во время поездки на автобусе обратно в Сиэтл я думала о том, что всю свою жизнь считала, что мы с мамой против всего мира. Сейчас я понимаю, что она не может защитить меня от всего. Возможно, иногда я слишком полагалась на нее, замыкаясь в нашем собственном мире, в то время как за его пределами было гораздо большее. Не думала, что мне нужны другие люди, и я очень, очень ошибалась.
Может быть, правда в том, что каждый из нас ведет свою собственную борьбу, и даже если она на моей стороне, то не всегда может быть со мной на передовой.
Я должна научиться сражаться сама.
И прямо сейчас эта битва начинается с того, что я сижу за своим столом в Олмстед 908 и открываю чистый документ Word.
ПОТЕРЯННАЯ ВО ВРЕМЕНИ: ЗАБЫТАЯ ПРОФЕССОР
Баррет Блум
Если вы спросите доктора Элоизу Деверо, возможны ли путешествия во времени, она ответит вам затяжным взглядом, приподняв одну бровь.
"В течение многих лет я рассказывала сотням студентов, что теоретически да", — говорит она из своего дома в Астории, штат Орегон, который наполнен воспоминаниями и предметами, собранными на многочисленных антикварных выставках в течение многих лет. "Именно это и заставило меня досрочно оставить преподавательскую деятельность".
Доктор Деверо выросла недалеко от Бристоля (Англия), позже получила степень доктора по физике в Оксфорде. В течение почти двух десятилетий она преподавала в Вашингтонском университете, и на ее курс "Путешествия во времени для начинающих" очередь была больше, чем на любой другой за всю историю Университета.
А затем, одиннадцать лет назад, она просто... исчезла.
"Она была единственной в своем роде", — говорит ее коллега, доктор Армандо Ривера. "Она была невероятным преподавателем. Мы все были потрясены, когда она ушла".
Доктор Деверо наняла компанию по зачистке данных, чтобы она удалила все возможные упоминания о ней в Интернете. Это была огромная работа, но, по ее словам, анонимность того стоила. В то время.
"Слишком многие называли меня мошенницей и даже требовали, чтобы университет меня уволил", — говорит она. На ее колени запрыгивает ее черный кот, любитель беспокойства по кличке Шредингер. "Сердце может выдержать критику до того момента, как ты сам начнешь сомневаться в ней".
По ее словам, время и пространство, проведенные вдали от UW, помогли ей увидеть перспективу. Теперь она, возможно, готова вернуться к общественной деятельности, а может быть, и к преподаванию.
"Посмотрим, что нас ждет в будущем", — говорит она, — "но впервые за долгое время я настроена оптимистично".
ПЯТНИЦА, 23 СЕНТЯБРЯ
Глава 41
ЧЕТВЕРГ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ТОЛЬКО ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА, как и положено, прежде чем уступить место пятнице. Без фанфар, без пушек конфетти, без откровений о постоянно меняющейся природе Вселенной.
Я так много времени уделяла четвергу, что пятница кажется мне чужой. Просыпаюсь с фотографиями вчерашнего предложения, поздравительные открытки выглядят так, словно по нашей гостиной пронесся торнадо. Может быть, скульптуры и не обладают той структурной целостностью, что Джослин, Майлз и я создали вместе, но с моей мамой и ее невестой, обнимающимися перед ними, они выглядят идеально.
И вот я снова на физике, понедельник-среда-пятница, занимаю место Майлза.
Я даже прочла все, что было задано.
Майлз, по привычке, направляется вверх по лестнице, хмуря брови, когда видит меня на своем месте. Тем не менее, он садится рядом со мной, и каждая деталь его облика вызывает тревогу. Его волосы взъерошенные, как это всегда бывает по утрам, особенно если я только что провела по ним руками. Его плечи и то, как я прижимаюсь к его груди, когда он обхватывает меня руками. Его горло и то место, которое я целовала, пока не оставила след.
Как он может не помнить все это?
— Ты знаешь пароль от Wi-Fi? — спрашиваю я, как раз когда он достает свой ноутбук.
Хмурый взгляд становится еще грубее. — Ты. Ты остановила меня вчера на площади.
Он нажимает несколько клавиш на своем ноутбуке. — Пароль на доске.
Но каким-то чудом он не меняет места.
Мне приходится бороться с желанием забраться к нему на колени и погладить его уши. К моему огромному сожалению, он не помнит тот день, когда мы полностью провели в своих комнатах, меняясь всякий раз, когда знали, что соседи по комнате уже в пути, выясняя, что нам нравится, и что мы действительно любим, рассказывая секреты и разные истории. Говорили о наших надеждах на будущее. Будущее, в котором мы не были уверены, и которое я не уверена, что смогу вынести в одиночку.
Это он боялся, что мы не вспомним друг друга, и это он забыл меня. Эти воспоминания о прошедшем месяце очень дороги, и даже если что-то пошло не так и это совершенно другая версия Майлза, я не могу смириться с тем, что их где-то нет. Вспышка, которую я испытала, когда мы почти поцеловались, — тому подтверждение.
Придется подтолкнуть его к воспоминаниям. Я роюсь в сумке, выкладывая на стол соленое шоколадное печенье, пончик из "Мейблз" и пачку свежеподжаренных палочек моцареллы. Кто-то может возразить, что для палочек моцареллы еще слишком рано, и на это я отвечу: очевидно, вы никогда не испытывали кулинарного наслаждения, которое представляет собой жареный во фритюре сыр из Dawg House.
— Ты что, притащила с собой на занятия целый холодильник? — говорит Майлз.
Хорошо. Я привлекла его внимание.
— Ты еще не пробовал их? — открываю чашечку с маринарой и мажу палочку моцареллы, пытаясь вспомнить, что именно он говорил о них все эти дни. — Они идеально хрустящие, но не подгоревшие, а сыр тает во рту. Я ем их каждый день с тех пор, как переехала сюда.
Майлз на мгновение нахмурился.
— В чем дело? — спрашиваю я, откусывая еще кусочек.
— У меня просто... какое-то дежавю.
Он возвращает взгляд к своему компьютеру. — Но наслаждайся своими палочками моцареллы, я думаю.
Когда начинаются занятия, я пользуюсь возможностью поднять руку при первом же вопросе доктора Окамото.
— Физика — это изучение материи и энергии и их взаимосвязи друг с другом. Мы используем ее, чтобы понять, как действует Вселенная, и предсказать, как она может повести себя в будущем, — заявляю я.
Она бросает на меня странный взгляд. — Это верно, — говорит она, — но вопрос был о третьем законе Ньютона.
Кто-то во втором ряду поднимает руку, и доктор Окамото обращается к нему.
— Что ты делаешь? — шипит Майлз, а я просто мило улыбаюсь и предлагаю ему палочку моцареллы. К сожалению, он отказывается.
Ну же, — уговариваю я его.
Ты же меня знаешь. Эти воспоминания должны быть где-то там.
Человек, в которого я влюбилась, не может просто так исчезнуть, но что, если он не влюбится в меня на этот раз?
К концу занятия я удивляюсь, что Майлз не бросился бежать в другой конец аудитории. Я устроила беспорядочную демонстрацию поедания палочек моцареллы, ответила на как можно большее количество вопросов доктора Окамото и даже зашла на r/BreadStapledToTrees. Ничего.
Когда он собирает вещи и засовывает ноутбук в сумку, снова обращаюсь к нему.
— Привет. Ты, наверное, заметил, что я веду себя немного странно...
Майлз подавил смех. — Правда?
Я не могу не услышать раздражение в его тоне. Уверена, что поступила бы точно так же, будь я на его месте, и, возможно, где-то там, в другой вселенной, так и есть.
— Обещаю, я все объясню. Встретимся позже в библиотеке? Около часа?
— Теперь я свободен?
— Сначала я должна кое-что сделать.
Стараюсь сохранять позитивный настрой. У него есть все основания опасаться меня.
А если он никогда не вспомнит…
Что если он был прав, и мы не сможем вернуть то, что у нас было в петле?
