Велемысл не знал, что его ученик способен видеть куда больше, чем он сам, – не только происходящее сейчас где-то далеко, но и то, что происходило какое-то время назад. Так он узнал и о смерти Данебожа, и о том, что случилось с самим Велемыслом. Рассказ об этом, кстати, заставил побратимов невольно переглянуться. Четверо из шестерых знали от Зимодара, какой именно талисман искал Велемысл. Но слова Ведорада о том, как этот талисман, оказывается, выглядел, всё же удивили. Никому и в голову не приходило, что он так велик. А вот медведь, что появился рядом с ведуном, едва ли мог быть кем-то иным, если не самим Велесом. Да и Зимодар, помнится, говорил, что душу Велемысла сам Велес увёл.
Понятно, рассказывать Перуновым воинам о Палучато и его помощи Ведорад не собирался. Но и того, что открыл, было более чем достаточно.
– Стало быть, ты так у твердичей и остался? – испытующе взглянул на ведуна Воеслав.
– Да мне особой разницы не было, куда идти, – пожал плечами Ведорад. – Я ж подкидыш, настоящего рода своего не ведаю, а те люди, что меня вырастили, давно к дедам ушли. Так и пошёл, куда ноги понесут. Вон в слободе при одном из здешних погостий осел… Да, вот что ещё!
Спохватившись, он рассказал побратимам про встречу с Ловцом. Про Палучато, правда, так и не упомянул, сказал только, что выманить Ловца на солнечный свет ему помогли. Особо расспрашивать его об этих помощниках не стали – понятно, что ведун мог призвать себе в помощь кого-то из здешней нежити вроде лешаков, полевых и луговых обитателей.
Выслушав его рассказ, Чистец задумчиво заметил:
– Выходит, и тут так же, как самые первые, что к могутичам заявились. С купцами на лодье до новых мест добрался, первых, кто подвернулся, выпил, да ни отправить души своему хозяину не поспел, ни ещё что-то сделать.
– Туда и дорога, – махнул рукой Молнеслав.
Поговорив ещё немного, они распростились. Побратимы вернулись в Росянец, чтобы повидаться с посадником (воевода Измир говорил, что князь отправил сюда ещё кого-то из их знакомцев), переночевать, а поутру двинуться в Исток.
Ведорад в город не пошёл. Где-то внутри крепла уверенность, что то, ради чего он выбрался сюда, уже случилось. Похоже, сами боги хотели, чтобы он ещё раз встретился с Воеславом. И вот теперь всё сказано, прежние провинности прощены и отпущены в прошлое. А значит, об этом можно больше не думать. Того, что кто-то из Перуновых воинов расскажет о нём князю Прияславу, он почему-то не опасался.
Он ненадолго призадержался возле пристани, где несколько купцов разложили свой товар, только что проверенный мытником, сразу получившим с них что причитается. Впрочем, ничего такого, что и впрямь стоило бы купить, не углядел. Всё то же, что привозили и к ним. И уже шагнул было прочь, да один из купцов окликнул:
– Слышь, ведун, ты ведь Велесу служишь?
– Верно.
Ведорада его вопрос не удивил – посох и узоры вышивки любому внимательному взгляду сразу выдавали служителя Велеса.
– Может, сумеешь помочь? Напарника моего хвороба какая-то одолела, а я сам в этом не разбираюсь…
– Веди. Гляну, что сделать смогу.
Купец привёл его в избу, стоявшую неподалёку от городских ворот и предназначенную как раз для постоя купцов. На лежанке метался в бреду его напарник. Сам купец приблизиться всё же не отважился – того гляди, перекинется хвороба, и что тогда делать? А вот Ведорад, подойдя к лежащему, коснулся его лба, вслушиваясь в Незримое. Брови его сдвинулись, губы сжались. Оглянувшись на купца, он негромко спросил:
– Сам-то как мыслишь, где он хворобу ту подхватить мог?
Тот лишь махнул рукой:
– Вроде и негде… Вот только я так мыслю – не от книги ли вся беда?
– Что за книга? – нахмурился Ведорад.
– Да где-то с седмицу тому шли мы по берегу, глядь – лодка старая, почитай, развалилась вся, а под скамьёй свёрток какой-то. Ну, он парень отважный, не побоялся глянуть, чего там. Две книги оказались, в кожу просмолённую обёрнуты… Вон лежат.
Он кивнул туда, где близ изголовья больного лежали две переплетённые в кожу книги. Ведорад почувствовал, как по спине пробежал холодок. Эти книги он хорошо знал, не одну ночь в прежние времена провёл над их пергаментными страницами. Однако он помнил, что эти книги вместе с остальными его наставник отправил куда-то за Кромку, когда покидали Исток. Как они оказались в свёртке в развалившейся лодке – едва ли мог ответить кто-то из живущих. Однако вот они… Одна из книг – травник, другая про обереги, вроде ничего в них особенного, да только на обеих чары, Велемыслом наложенные для защиты от чужих рук… Их, кроме него самого, только они с Данебожем снимать умели.
А купец между тем продолжал:
– Говорил я ему – давай в святилище отнесём али ведуну какому, нам-то они к чему? А он упёрся, мол, прежде сам почитаю, мало ли пригодится.
Это объясняло всё. Удалой да любознательный купец сунулся почитать, чего же там в ведовских книгах написано – мол, не зря же грамоте обучен. И, сам того не ведая, попался в ловушку чар. И теперь, чтобы ему помочь, надо прежде снять чары… и с него, и с книг, чтобы впредь больше никому не повредили.
– Вот что, человече, – медленно произнёс Ведорад. – Напарник твой лихоманке попался. Прогнать я её прогоню, да тебе покамест лучше уйти. Не то, упаси Велесе, на тебя перекинется. Сам, поди, такого не захочешь.
Купец замахал руками:
– Ни-ни, я покуда пойду послежу, чтоб всё путём разгрузили да уложили!
Он с явным облегчением выскользнул за дверь, радуясь, что прихворнувшим товарищем есть кому заняться. А Ведорад глубоко вздохнул, разжёг в очаге небольшой огонёк и поставил к нему горшок с водой. Потом достал из своей сумы несколько мешочков с травами и принялся за дело. Сейчас он мог полагаться не только на свою память, но и на книги, в которых были и кое-какие нужные ему знания.
Что посадник отправил в Исток гонца сразу, как разобрался, кто и с чем к нему пожаловал, побратимы не сомневались. На то он здесь и поставлен – обо всём важном князя извещать сразу. А что Перуновы воины объявились, из могутических земель едучи, да без дружин, важно ведь? Вот то-то!
Здесь, как и в крепостице на Темничке, их рассказ выслушали со всем вниманием, подивились, как прихотливо всё сплелось, что супротив нежити, получается, Перуну Велес пособил. Ну, не сам, понятно, – через волхвов своих, но ведь пособил же!
На самом-то деле побратимы уже говорили об этом промеж собой. Гадали, сумел бы какой иной из служителей Велеса их за Кромку вывести? И что для того понадобилось бы? Всё же, что ни говори, а Дарогост, коли и впрямь сыном Велесу приходится, всяко сильнее прочих. И то ему это нелегко далось, хоть и виду он не показывал. Восьмерых-то за Кромку вывести, да с конями и всем, что при них было! А потом ещё обратно в Явь возвернуть.
Однако про размышления свои побратимы, понятно, никому не говорили. Да и про поход свой рассказали ровно столько, чтобы понятно было, как да почему они здесь очутились. Да посаднику иного и не нужно было. Зато с каким удовольствием он сам рассказывал, как отстраивали Росянец – сперва детинец, терема боярские, дружинные дома, стены складывали. А потом как-то оказалось, что вокруг детинца, будто сами собой, уже вырастают избы ремесленного люда. То ли князь убедить людей сумел, когда в зиму после войны с могутичами в полюдье ходил, то ли увидели, как детинец возводится, да и решили на новом месте счастья попытать. А скорей, что и по-всякому было. Ну, а купцы – те живо смекнули, что для них то удобно. Отсюда всяко проще до могутических земель добираться, чем из Истока. Да и лодьи, коли что, есть где оставить, ежели посуху дальше ехать надумал. На этот случай нарочно корабельные сараи на берегу построены. Так что, хоть стольным городом Исток останется, но Росянец, глядишь, в большой торговый город вырастет. Не случайно и святилище Велесово в самом городе появилось, хоть и под горой, к пристаням да торжищу поближе.
В Росянце побратимы задержались ещё на день, чтобы наведаться в Перуново святилище. Оно, как сказал посадник, тоже оживало, уже и волхвы туда пришли, и дорожку к нему из города протоптать успели. Услышав это, Молнеслав подмигнул побратимам:
– Ну, когда так, и вовсе грех туда не наведаться!
Потому поутру, оставив пока коней на подворье у посадника, отправились в святилище. Провожатые им не требовались, да и дубрава видна была даже с заборола детинца.
Тропа к святилищу начиналась в паре перестрелов от города. Просто отделялась от проезжей дороги и уходила в сторону. И, похоже, не так уж мало народу по ней ходило. И за тропой, и за самой дубравой заботливо следили: весь сухостой и буреломы были убраны, дубы по сторонам высились крепкие и могучие. Ветви их почти смыкались над тропой, образуя зелёную крышу.
Шагая по тропе, Громобой негромко заметил:
– Меч-то в Исток ушёл, а часть силы так здесь и осталась…
– Может, так оно и должно быть? – предположил Воеслав. – Всё же не один век он тут провёл.
В самом деле, силу этого места чувствовали они все. А вскоре впереди показалось и само святилище. Теперь здесь уже не было прежних зарослей, холм был полностью расчищен, костровые ямы вокруг его подножия обновлены. Площадку святилища окружал тын из не успевших ещё потемнеть брёвен. Да и изваяние Перуна, как вскоре оказалось, заменили новым – прежнее, как помнили побратимы, от времени потрескалось и покрылось мхом.
Волхвы встретили их приветливо. А уж когда поняли, кто перед ними, так и подавно.
Только теперь побратимы сообразили, что не прихватили с собой ничего, что годилось бы в жертву Перуну. Однако старший волхв покачал головой:
– Ваше служение и есть ваша жертва. И, сдаётся мне, толку с того куда побольше, чем от бычков да баранов, что иные готовы десятками на жертвенник укладывать…
В который уж раз им пришлось вкратце пересказывать историю своего похода. Волхвы, слушая, переглядывались, качали головами. Один из них заметил:
– Придёт время – про этот поход кощуны рассказывать станут.
– Глядишь, такого насочиняют, что и мы сами себя не узнаем, – усмехнулся Чистец.
– А это уж смотря какой кощунник попадётся да много ли он о походе вашем знать будет, – откликнулся волхв.
Когда побратимы уже собрались возвращаться в Росянец и встали перед изваянием Перуна, всем шестерым на миг помстилось, что резная капь вдруг приняла облик высокого могучего воина. Он обвёл их внимательным взглядом, улыбнулся, кивнул – и вновь растаял.
В Росянец они вернулись уже под вечер. Посадник дожидался их, да и здешние бояре и старейшины уже собирались на вечерний пир. Побратимы обменялись усмешливыми взглядами. Впереди были и другие пиры – сперва у князя Прияслава в Истоке (уж там без этого всяко не обойдётся), а после уже в своих землях.
А поутру их вновь ждала дорога.
День уже близился к закату, когда навстречу Темняте попалась телега, запряжённая понурой сонной кобылкой. Правил ею давний знакомец – Притыка, живший в займище по соседству с ним. А в самом задке телеги, съёжившись за наваленным в неё сеном и явно стараясь стать понезаметнее, сидел его сын.
Придержав коня, Темнята спросил:
– Куда это вы?
– Да вот решил в Славиград, в святилище тамошнее наведаться. Парень-то… – он мотнул головой в сторону сына, – того… С конца зимы пластом лежал, вот прям как рассказывали, кто через нас тогда ехал. Бабка моя за ним ходила – мне, дескать, всё одно скоро к дедам уходить, не так страшно. А тут вдруг опамятовался. Да только я думаю – не нежить ли в его обличье? Ну, вот и решил – к волхвам.
– Так а чего не к нашим?
– Да ну! – Притыка скривился, махнул рукой. – Они знай одно твердят – никакая не нежить! Чай, в старших-то святилищах волхвы получше разбираются!
Темнята покачал головой:
– В старших святилищах тебе то же и скажут. Потому как никакая он не нежить, хоть и за Кромкой побывал.
Притыка взглянул на него с нескрываемым подозрением:
– А с чего это ты так за него вступаешься? Может, ты и сам-то не человек? Как, почитай, полгода тому запропал невесть куда, так и не слышно было, а тут нате вам!
Всегда спокойный Темнята всё же не выдержал. До сих пор никто из соседей даже и не догадывался, что суровый замкнутый кузнец отмечен Перуном. Надобности в том пока что не было, а лишних расспросов он не хотел. Вот только и его терпение было не бесконечным. И уже почти привычно с губ слетели слова заговора:
– …стань незримое зримым, а тайное – явным! – и, глянув на растерявшегося Притыку, добавил: – Парень твой как раз на Перунов день опамятовался, верно?
– В-в-верно… В самую г-грозу…
– Ну, и какая нежить на Перунов день, да ещё в грозу, в Явь вылезать станет [1]
И, пока Притыка думал, что ответить, подхлестнул коня и поехал своей дорогой.
Опомнившись, Притыка торопливо развернул лошадь и погнал её следом. Да где ей было угнаться за конём, не обременённым волочащейся позади телегой!
Пытаясь подхлёстывать кобылку, Притыка только головой качал:
– Я думал, это только в кощунах… А чтобы Темнята вдруг… Вот так…
Темняту он нагнал только под вечер – кузнец не спешил, ехал шагом и уже присматривал местечко для ночлега. Притыка окликнул его и, когда тот хмуро оглянулся через плечо, торопливо заговорил:
– Ты, слышь, не серчай… ну, что я вот так… Сам, чай, понимаешь…
– Да понимаю, – с лёгкой досадой отмахнулся Темнята. Вот же угораздило! Теперь Притыка точно не успокоится, пока не вызнает всё, что ему интересно… А через пару седмиц про то вся округа знать будет, и хорошо, коли не переврут половину…
На ночлег остановились вместе. Темнята невольно посмеивался, глядя, как Притыка, ещё днём явно слегка опасавшийся соседства с сыном, теперь ведёт себя с ним как обычно: покрикивает, указания раздаёт. А парень и рад, что его больше нежитью не считают. Вон как хватается за любое дело!
Как он и предполагал, чуть позже Притыка принялся расспрашивать его. Темнята отвечал коротко и не слишком охотно, однако дотошного мужика это ничуть не смущало.
– Так а чего ты никому не говорил-то, что Перуном отмечен?
– А зачем? – пожал плечами Темнята.
– Ну так хоть знали бы, к кому, ежели чего, за подмогой идти! – Притыка взглянул на него с искренним недоумением.
– И какой подмоги ты от меня хотел? Мелкую нежить гонять, лесовиков да кикимор? Так на то ведуны есть и обереги всякие.
– А коли чего серьёзное…
– А коли серьёзное, меня, как вон нынче по зиме, знак в дорогу гонит. Чтобы не пару займищ оборонить, а корень беды избыть.
Притыка почесал в затылке. Верно ведь – сколько раз случалось, что непонятное чего-то по всем соседним займищам творится, пойдут родовичи к кузнецу, потому как любой кузнец огню брат, глядишь, и поможет чем. Глядь – а кузнеца и нету дома. Жена да сыновья только плечами пожимают: уехал по делам, а куда – не сказался… А оно, оказывается, вон чего…
Вспомнив про свои дела, Притыка спохватился:
Понятно, рассказывать Перуновым воинам о Палучато и его помощи Ведорад не собирался. Но и того, что открыл, было более чем достаточно.
– Стало быть, ты так у твердичей и остался? – испытующе взглянул на ведуна Воеслав.
– Да мне особой разницы не было, куда идти, – пожал плечами Ведорад. – Я ж подкидыш, настоящего рода своего не ведаю, а те люди, что меня вырастили, давно к дедам ушли. Так и пошёл, куда ноги понесут. Вон в слободе при одном из здешних погостий осел… Да, вот что ещё!
Спохватившись, он рассказал побратимам про встречу с Ловцом. Про Палучато, правда, так и не упомянул, сказал только, что выманить Ловца на солнечный свет ему помогли. Особо расспрашивать его об этих помощниках не стали – понятно, что ведун мог призвать себе в помощь кого-то из здешней нежити вроде лешаков, полевых и луговых обитателей.
Выслушав его рассказ, Чистец задумчиво заметил:
– Выходит, и тут так же, как самые первые, что к могутичам заявились. С купцами на лодье до новых мест добрался, первых, кто подвернулся, выпил, да ни отправить души своему хозяину не поспел, ни ещё что-то сделать.
– Туда и дорога, – махнул рукой Молнеслав.
Поговорив ещё немного, они распростились. Побратимы вернулись в Росянец, чтобы повидаться с посадником (воевода Измир говорил, что князь отправил сюда ещё кого-то из их знакомцев), переночевать, а поутру двинуться в Исток.
Ведорад в город не пошёл. Где-то внутри крепла уверенность, что то, ради чего он выбрался сюда, уже случилось. Похоже, сами боги хотели, чтобы он ещё раз встретился с Воеславом. И вот теперь всё сказано, прежние провинности прощены и отпущены в прошлое. А значит, об этом можно больше не думать. Того, что кто-то из Перуновых воинов расскажет о нём князю Прияславу, он почему-то не опасался.
Он ненадолго призадержался возле пристани, где несколько купцов разложили свой товар, только что проверенный мытником, сразу получившим с них что причитается. Впрочем, ничего такого, что и впрямь стоило бы купить, не углядел. Всё то же, что привозили и к ним. И уже шагнул было прочь, да один из купцов окликнул:
– Слышь, ведун, ты ведь Велесу служишь?
– Верно.
Ведорада его вопрос не удивил – посох и узоры вышивки любому внимательному взгляду сразу выдавали служителя Велеса.
– Может, сумеешь помочь? Напарника моего хвороба какая-то одолела, а я сам в этом не разбираюсь…
– Веди. Гляну, что сделать смогу.
Купец привёл его в избу, стоявшую неподалёку от городских ворот и предназначенную как раз для постоя купцов. На лежанке метался в бреду его напарник. Сам купец приблизиться всё же не отважился – того гляди, перекинется хвороба, и что тогда делать? А вот Ведорад, подойдя к лежащему, коснулся его лба, вслушиваясь в Незримое. Брови его сдвинулись, губы сжались. Оглянувшись на купца, он негромко спросил:
– Сам-то как мыслишь, где он хворобу ту подхватить мог?
Тот лишь махнул рукой:
– Вроде и негде… Вот только я так мыслю – не от книги ли вся беда?
– Что за книга? – нахмурился Ведорад.
– Да где-то с седмицу тому шли мы по берегу, глядь – лодка старая, почитай, развалилась вся, а под скамьёй свёрток какой-то. Ну, он парень отважный, не побоялся глянуть, чего там. Две книги оказались, в кожу просмолённую обёрнуты… Вон лежат.
Он кивнул туда, где близ изголовья больного лежали две переплетённые в кожу книги. Ведорад почувствовал, как по спине пробежал холодок. Эти книги он хорошо знал, не одну ночь в прежние времена провёл над их пергаментными страницами. Однако он помнил, что эти книги вместе с остальными его наставник отправил куда-то за Кромку, когда покидали Исток. Как они оказались в свёртке в развалившейся лодке – едва ли мог ответить кто-то из живущих. Однако вот они… Одна из книг – травник, другая про обереги, вроде ничего в них особенного, да только на обеих чары, Велемыслом наложенные для защиты от чужих рук… Их, кроме него самого, только они с Данебожем снимать умели.
А купец между тем продолжал:
– Говорил я ему – давай в святилище отнесём али ведуну какому, нам-то они к чему? А он упёрся, мол, прежде сам почитаю, мало ли пригодится.
Это объясняло всё. Удалой да любознательный купец сунулся почитать, чего же там в ведовских книгах написано – мол, не зря же грамоте обучен. И, сам того не ведая, попался в ловушку чар. И теперь, чтобы ему помочь, надо прежде снять чары… и с него, и с книг, чтобы впредь больше никому не повредили.
– Вот что, человече, – медленно произнёс Ведорад. – Напарник твой лихоманке попался. Прогнать я её прогоню, да тебе покамест лучше уйти. Не то, упаси Велесе, на тебя перекинется. Сам, поди, такого не захочешь.
Купец замахал руками:
– Ни-ни, я покуда пойду послежу, чтоб всё путём разгрузили да уложили!
Он с явным облегчением выскользнул за дверь, радуясь, что прихворнувшим товарищем есть кому заняться. А Ведорад глубоко вздохнул, разжёг в очаге небольшой огонёк и поставил к нему горшок с водой. Потом достал из своей сумы несколько мешочков с травами и принялся за дело. Сейчас он мог полагаться не только на свою память, но и на книги, в которых были и кое-какие нужные ему знания.
Глава 21
Что посадник отправил в Исток гонца сразу, как разобрался, кто и с чем к нему пожаловал, побратимы не сомневались. На то он здесь и поставлен – обо всём важном князя извещать сразу. А что Перуновы воины объявились, из могутических земель едучи, да без дружин, важно ведь? Вот то-то!
Здесь, как и в крепостице на Темничке, их рассказ выслушали со всем вниманием, подивились, как прихотливо всё сплелось, что супротив нежити, получается, Перуну Велес пособил. Ну, не сам, понятно, – через волхвов своих, но ведь пособил же!
На самом-то деле побратимы уже говорили об этом промеж собой. Гадали, сумел бы какой иной из служителей Велеса их за Кромку вывести? И что для того понадобилось бы? Всё же, что ни говори, а Дарогост, коли и впрямь сыном Велесу приходится, всяко сильнее прочих. И то ему это нелегко далось, хоть и виду он не показывал. Восьмерых-то за Кромку вывести, да с конями и всем, что при них было! А потом ещё обратно в Явь возвернуть.
Однако про размышления свои побратимы, понятно, никому не говорили. Да и про поход свой рассказали ровно столько, чтобы понятно было, как да почему они здесь очутились. Да посаднику иного и не нужно было. Зато с каким удовольствием он сам рассказывал, как отстраивали Росянец – сперва детинец, терема боярские, дружинные дома, стены складывали. А потом как-то оказалось, что вокруг детинца, будто сами собой, уже вырастают избы ремесленного люда. То ли князь убедить людей сумел, когда в зиму после войны с могутичами в полюдье ходил, то ли увидели, как детинец возводится, да и решили на новом месте счастья попытать. А скорей, что и по-всякому было. Ну, а купцы – те живо смекнули, что для них то удобно. Отсюда всяко проще до могутических земель добираться, чем из Истока. Да и лодьи, коли что, есть где оставить, ежели посуху дальше ехать надумал. На этот случай нарочно корабельные сараи на берегу построены. Так что, хоть стольным городом Исток останется, но Росянец, глядишь, в большой торговый город вырастет. Не случайно и святилище Велесово в самом городе появилось, хоть и под горой, к пристаням да торжищу поближе.
В Росянце побратимы задержались ещё на день, чтобы наведаться в Перуново святилище. Оно, как сказал посадник, тоже оживало, уже и волхвы туда пришли, и дорожку к нему из города протоптать успели. Услышав это, Молнеслав подмигнул побратимам:
– Ну, когда так, и вовсе грех туда не наведаться!
Потому поутру, оставив пока коней на подворье у посадника, отправились в святилище. Провожатые им не требовались, да и дубрава видна была даже с заборола детинца.
Тропа к святилищу начиналась в паре перестрелов от города. Просто отделялась от проезжей дороги и уходила в сторону. И, похоже, не так уж мало народу по ней ходило. И за тропой, и за самой дубравой заботливо следили: весь сухостой и буреломы были убраны, дубы по сторонам высились крепкие и могучие. Ветви их почти смыкались над тропой, образуя зелёную крышу.
Шагая по тропе, Громобой негромко заметил:
– Меч-то в Исток ушёл, а часть силы так здесь и осталась…
– Может, так оно и должно быть? – предположил Воеслав. – Всё же не один век он тут провёл.
В самом деле, силу этого места чувствовали они все. А вскоре впереди показалось и само святилище. Теперь здесь уже не было прежних зарослей, холм был полностью расчищен, костровые ямы вокруг его подножия обновлены. Площадку святилища окружал тын из не успевших ещё потемнеть брёвен. Да и изваяние Перуна, как вскоре оказалось, заменили новым – прежнее, как помнили побратимы, от времени потрескалось и покрылось мхом.
Волхвы встретили их приветливо. А уж когда поняли, кто перед ними, так и подавно.
Только теперь побратимы сообразили, что не прихватили с собой ничего, что годилось бы в жертву Перуну. Однако старший волхв покачал головой:
– Ваше служение и есть ваша жертва. И, сдаётся мне, толку с того куда побольше, чем от бычков да баранов, что иные готовы десятками на жертвенник укладывать…
В который уж раз им пришлось вкратце пересказывать историю своего похода. Волхвы, слушая, переглядывались, качали головами. Один из них заметил:
– Придёт время – про этот поход кощуны рассказывать станут.
– Глядишь, такого насочиняют, что и мы сами себя не узнаем, – усмехнулся Чистец.
– А это уж смотря какой кощунник попадётся да много ли он о походе вашем знать будет, – откликнулся волхв.
Когда побратимы уже собрались возвращаться в Росянец и встали перед изваянием Перуна, всем шестерым на миг помстилось, что резная капь вдруг приняла облик высокого могучего воина. Он обвёл их внимательным взглядом, улыбнулся, кивнул – и вновь растаял.
В Росянец они вернулись уже под вечер. Посадник дожидался их, да и здешние бояре и старейшины уже собирались на вечерний пир. Побратимы обменялись усмешливыми взглядами. Впереди были и другие пиры – сперва у князя Прияслава в Истоке (уж там без этого всяко не обойдётся), а после уже в своих землях.
А поутру их вновь ждала дорога.
***
День уже близился к закату, когда навстречу Темняте попалась телега, запряжённая понурой сонной кобылкой. Правил ею давний знакомец – Притыка, живший в займище по соседству с ним. А в самом задке телеги, съёжившись за наваленным в неё сеном и явно стараясь стать понезаметнее, сидел его сын.
Придержав коня, Темнята спросил:
– Куда это вы?
– Да вот решил в Славиград, в святилище тамошнее наведаться. Парень-то… – он мотнул головой в сторону сына, – того… С конца зимы пластом лежал, вот прям как рассказывали, кто через нас тогда ехал. Бабка моя за ним ходила – мне, дескать, всё одно скоро к дедам уходить, не так страшно. А тут вдруг опамятовался. Да только я думаю – не нежить ли в его обличье? Ну, вот и решил – к волхвам.
– Так а чего не к нашим?
– Да ну! – Притыка скривился, махнул рукой. – Они знай одно твердят – никакая не нежить! Чай, в старших-то святилищах волхвы получше разбираются!
Темнята покачал головой:
– В старших святилищах тебе то же и скажут. Потому как никакая он не нежить, хоть и за Кромкой побывал.
Притыка взглянул на него с нескрываемым подозрением:
– А с чего это ты так за него вступаешься? Может, ты и сам-то не человек? Как, почитай, полгода тому запропал невесть куда, так и не слышно было, а тут нате вам!
Всегда спокойный Темнята всё же не выдержал. До сих пор никто из соседей даже и не догадывался, что суровый замкнутый кузнец отмечен Перуном. Надобности в том пока что не было, а лишних расспросов он не хотел. Вот только и его терпение было не бесконечным. И уже почти привычно с губ слетели слова заговора:
– …стань незримое зримым, а тайное – явным! – и, глянув на растерявшегося Притыку, добавил: – Парень твой как раз на Перунов день опамятовался, верно?
– В-в-верно… В самую г-грозу…
– Ну, и какая нежить на Перунов день, да ещё в грозу, в Явь вылезать станет [1]
Закрыть
?По поверьям, в грозу Перун за нежитью охотится. Удар молнии любую нежить уничтожает, потому в грозу она старается укрыться понадёжнее. Так что, будь парень и впрямь нежитью, очнулся бы он уж точно не во время грозы.
И, пока Притыка думал, что ответить, подхлестнул коня и поехал своей дорогой.
Опомнившись, Притыка торопливо развернул лошадь и погнал её следом. Да где ей было угнаться за конём, не обременённым волочащейся позади телегой!
Пытаясь подхлёстывать кобылку, Притыка только головой качал:
– Я думал, это только в кощунах… А чтобы Темнята вдруг… Вот так…
Темняту он нагнал только под вечер – кузнец не спешил, ехал шагом и уже присматривал местечко для ночлега. Притыка окликнул его и, когда тот хмуро оглянулся через плечо, торопливо заговорил:
– Ты, слышь, не серчай… ну, что я вот так… Сам, чай, понимаешь…
– Да понимаю, – с лёгкой досадой отмахнулся Темнята. Вот же угораздило! Теперь Притыка точно не успокоится, пока не вызнает всё, что ему интересно… А через пару седмиц про то вся округа знать будет, и хорошо, коли не переврут половину…
На ночлег остановились вместе. Темнята невольно посмеивался, глядя, как Притыка, ещё днём явно слегка опасавшийся соседства с сыном, теперь ведёт себя с ним как обычно: покрикивает, указания раздаёт. А парень и рад, что его больше нежитью не считают. Вон как хватается за любое дело!
Как он и предполагал, чуть позже Притыка принялся расспрашивать его. Темнята отвечал коротко и не слишком охотно, однако дотошного мужика это ничуть не смущало.
– Так а чего ты никому не говорил-то, что Перуном отмечен?
– А зачем? – пожал плечами Темнята.
– Ну так хоть знали бы, к кому, ежели чего, за подмогой идти! – Притыка взглянул на него с искренним недоумением.
– И какой подмоги ты от меня хотел? Мелкую нежить гонять, лесовиков да кикимор? Так на то ведуны есть и обереги всякие.
– А коли чего серьёзное…
– А коли серьёзное, меня, как вон нынче по зиме, знак в дорогу гонит. Чтобы не пару займищ оборонить, а корень беды избыть.
Притыка почесал в затылке. Верно ведь – сколько раз случалось, что непонятное чего-то по всем соседним займищам творится, пойдут родовичи к кузнецу, потому как любой кузнец огню брат, глядишь, и поможет чем. Глядь – а кузнеца и нету дома. Жена да сыновья только плечами пожимают: уехал по делам, а куда – не сказался… А оно, оказывается, вон чего…
Вспомнив про свои дела, Притыка спохватился:
