Похоже, хлев помещался прямо здесь, и Велемысла это ничуть не удивило. В самом деле, как ещё уберечь коз от рыскающих по окрестным лесам волков? Это не на родовом займище, защищённом высоким тыном, куда хищники едва ли полезут. Да к тому же зимой здесь наверняка всё утопает в снегу – надумаешься по два-три раза в день прокапывать тропу… а ещё так теплее и людям, и живности.
От жилой части хлев отделяла перегородка из врытых стоймя в землю жердей, переплетённых лозой и обмазанных глиной. Дверца в ней была сейчас открыта, из неё к ступенькам протянулось пятно красноватого неяркого света. Старуха, входя, на миг заслонила его. Впрочем, Велемысл успел всё же заметить, что запинаться здесь не за что – в этом подобии сеней не было вообще ничего, а потому спокойно шагнул за ней следом.
Изнутри это оказалась изба как изба, разве что не выстроенная на земле, а врытая в неё. Стены, против ожидания, были вовсе не земляные, а бревенчатые. Похоже, сруб собирали прямо в яме, а после ещё засыпали снаружи землёй. Крохотные оконца под самой кровлей почти не давали света, освещала избу лучина в простом незамысловатом светце да огонь очага, вырытого прямо посредине и обложенного камнями. В углу за жерновами сидела женщина. Разглядеть её толком Велемысл не сумел, но, судя по всему, была она куда моложе его проводницы – видно, дочь либо невестка. Старуха подтвердила его догадку, коротко приказав той накормить гостя. Женщина поднялась и принялась хлопотать: выставила на стол миску с солёными грибами (видать, остались ещё из прошлогодних запасов), плеснула в плошку похлёбки из стоявшего в углях у очага горшка. Положила рядом деревянную ложку, налила в глиняную чашку питья, терпко пахнущего хвоей и лесными ягодами.
Велемысл сел за стол и воздал должное нехитрому угощению. Хозяйки молча сидели на лавке в стороне, готовые, если возникнет надобность, подать ещё что-то.
Когда гость утолил голод, младшая из хозяек убрала со стола и, подчиняясь молчаливому знаку старухи, удалилась за занавесь, отделявшую часть жилища. Старуха пересела на скамью напротив Велемысла. Глядя на него остро и испытующе, спросила:
– И с чем же ты в нашу глушь пожаловал? Не говори только, будто заблудился. Такие, как ты, заблудиться не могут.
– Мудра ты, матушка, – спокойно откликнулся чародей.
Его не удивили слова старухи. Ясно, что она догадалась – просто так в леса столь далеко от мест, где живут росавичи, никто не полезет. Да к тому же она ведунья, наверняка знает куда больше обычных людей. Иначе Велес не направил бы его сюда. Потому, поразмыслив немного, он повёл рассказ. Непросто это было – говорить о том, ради чего пустился в дорогу, но не сказать лишнего, да ещё подбирать для этого слова на чужом языке. Да ещё и делать это под пристальным взглядом старухи… Понятно, не упомянуть, что ищет заговоры того, давно ушедшего народа, сплетённые с именами их богов, он бы не смог. Ради них ведь и добирался в эту глушь.
– На что тебе наши древние боги понадобились? – неприветливо спросила старуха.
– Нешто тебе не хочется, чтобы древний народ возродился? – вопросом на вопрос ответил Велемысл.
– Некому там возрождаться, – отмахнулась она. – Почитай, все в иные края подались. Тут нам места больше нет. Да и тебе ведь иное надо. Говори уж прямо, чего.
– Велес Многомудрый, которому я служу, сродни вашему… – он замялся, пытаясь вспомнить, кто из богов ушедшего племени ближе всех к Велесу. Старуха махнула рукой:
– Ладно, не мучайся! Всё едино сразу не упомнишь. Тебе ведь наши боги чужие…
Велемысл кивнул и продолжил:
– Вот он и послал в путь – ради мудрости, что тебе ведома. Хочется нам али нет, да только в этих землях много такого, что только на заговоры вашего народа откликается.
Он умолк, ожидая ответа. Старуха задумалась, по-прежнему глядя на гостя пристально, словно пытаясь проникнуть в его мысли. Потом медленно произнесла:
– Смотри, не вышло бы это тебе боком… Научить заговорам я могу, да любое знание – палка о двух концах. Лучше б тебе по этой дорожке не ходить, да как знаешь. Коли сам смерти ищешь – найдёшь… Ладно уж, слушай.
Запомнить всё, что услышал от старухи, было не так-то легко. Несколько довольно длинных заговоров на чужом языке никак не хотели укладываться в памяти. Если бы не давние уроки Доброзвана, едва ли Велемыслу удалось бы справиться с этой задачей. Записывать заговоры он не собирался, по крайней мере, пока. Это можно будет сделать позже, когда он снова призовёт к себе отправленные куда-то в иномирье книги знаний – просто чтобы не забыть со временем. Пока же приходилось полагаться только на свою память.
* * *
В стане твердичей и их союзников готовились к битве. Что она всё равно будет, никто не сомневался. Не знали только, произойдёт это в ближайшие день-два или позже. Потому наутро долго разлёживаться гридям и ратникам не пришлось. Десятники подняли их рано поутру, чтобы, если что, на сборы не понадобилось много времени.
Ратша и Найдён будили гридей своих десятков. Всё это было привычно: кто-то просыпался сразу, кого-то приходилось расталкивать. Одним из первых Ратша поднял Огнеца, многообещающе хмыкнул:
– Не надейся, что сможешь отоспаться!
– Нашёл чем пугать! – в тон ему откликнулся Огнец, завязывая ремешки башмака. – Я в плену, поди, на месяц вперёд выспался. Чем там ещё заниматься-то? Спать либо думать…
– И что надумал? – Воеслав, как бывало не раз, появился бесшумно, словно соткался из тумана, висевшего над лагерем. Огнец взглянул на него и ответил:
– Что сам виноват. Надо было своих держаться, а я очертя голову в драку полез…
– Ничего, впредь умнее будешь, – Воеслав чуть заметно улыбнулся. – За одного битого двух небитых дают, да и тех не берут!
Гриди сдержанно засмеялись.
Пока что торопиться вроде бы не приходилось, с могутической стороны не доносилось никаких звуков, которые бы говорили о близкой рати. Ни дружин, ни хотя бы дозорных на дальних холмах было не видно. Но Прияслав, посоветовавшись с воеводами, предположил, что они подойдут к полю уже изготовленными к бою. Городец и займища, где стояли могутические ратники и боярские дружины, были не так уж далеко от этих мест.
Наблюдая, как Воеслав проверяет своё оружие и доспех, Прияслав прищурился:
– Всё же хочешь в битву идти?
Воеслав повёл плечом:
– Прошлый раз едва удержался… А уж нынче…
Его жёсткий прищур яснее любых слов говорил, что он думает о могутичах. Молнеслав, который тоже был здесь, чуть заметно качнул головой. Он ничуть не удивился, услышав это признание. Самому приходилось постоянно напоминать себе, что место воеводы, равно как и князя (ну, или княжича), вовсе не в гуще битвы. А Воеславу сдерживаться было куда труднее – у его родичей-sjomann конунг всегда шёл в бой первым, и он привык к тому же.
Тем временем Воеслав взглянул на твердического князя и улыбнулся:
– Ты, княже, за меня не бойся – не так-то легко со мной справиться.
– Я не за тебя, я за себя боюсь, – хмыкнул Прияслав. – Случись с тобой что, мне ж твои гриди голову оторвут!
Воеслав от души расхохотался:
– Тебе – едва ли. Они ж знают, каково это – меня удерживать!
Пока, однако же, всё было тихо. Оставалось только ждать.
До полудня на могутической стороне не заметно было никакого движения. Гриди и ратники, хоть и готовы были к битве, постепенно расслабились. Едва ли могутичи начнут битву ближе к вечеру. А значит, она наверняка откладывается до завтра, а то и ещё дальше.
Солнце уже клонилось к закату, когда дозорные увидели одинокого всадника. Он, не таясь, направлялся с могутической стороны к их лагерю.
– Не иначе, вороги наши день битвы назначить решили, – заметил воевода Яровой.
– Вот сейчас и узнаем, – откликнулся Прияслав. – Ведите его сюда.
Вскоре гонец уже стоял перед ними. Гриди и ратники, кто оказался поблизости, собрались вокруг, ожидая услышать, с чем же он приехал.
От подготовки к грядущей битве Грозномира оторвал один из помощников Ведобора. Волхв хотел поговорить с князем без лишних ушей. Отдав пару распоряжений, Грозномир поднялся в горницы.
Вопреки ожиданиям, Ведобор не сидел за столом или на лежанке, а тревожно расхаживал по горнице. На столе стояла большая гадательная чаша с водой. Лицо волхва было сумрачно и являло собой полную противоположность деятельному возбуждению князя. Коротко взглянув на Грозномира, он бросил:
– Сядь.
В другое время Грозномир, пожалуй, возмутился бы, что кто-то смеет указывать ему, князю, что делать. Но, зная, какая сила стоит за Ведобором, молча подчинился. Ведобор устроился напротив, некоторое время пристально вглядывался в лицо князя, а потом неожиданно произнёс:
– Собирай войска и уводи отсюда.
– Куда уводить? – не понял Грозномир.
– Домой. В Славиград.
– Что-о-о?!
Опершись ладонями о край стола, Грозномир приподнялся было, но Ведобор устало махнул рукой:
– Оставь, княже, меня этим не напугаешь… Не даст нам Перун удачи в сём деле. Меч его уже хозяина нашёл.
Грозномир, не веря, смотрел на него:
– Но ты же говорил…
– По зиме меч ещё в схроне лежал. Ты ведь со мной тогда в чашу глядел – сам видел. Да с той поры кое-что изменилось. Ныне он у Прияслава на поясе.
– Не может того быть!
– Смотри сам.
Ведобор кивнул на чашу. Грозномир, поднявшись, заглянул в тёмную воду. Волхв, проведя ладонью над чашей, привычно шепнул заговор, а после добавил:
– Покажи нам Перунов меч, что в землях твердичей хранится.
Из темноты проступила сияющая звёздочка Перунова знака на перекрестье меча. Потом она отодвинулась, и стало видно, что меч этот висит у пояса Прияслава – его Грозномир знал достаточно, чтобы не перепутать с кем-то ещё.
Видение угасло. Грозномир тяжело сел на прежнее место, пытаясь понять, что же теперь делать. Первым порывом было поскорее вывести полки в битву и забрать меч себе, благо теперь его даже и искать не придётся. Однако Ведобор, словно угадав его мысли, негромко проговорил:
– Коли он меч при себе носит, стало быть, меч его признал. Теперь уж его так просто не заберёшь. А и заберёшь – себе на погибель. К тому же и Перуновы воины на их стороне, а с ними мне не совладать. Ты же сам видел, как они грозу вспять повернули…
Про то, чем это окончилось для него самого, Ведобор упоминать не стал, но это князь и сам неплохо помнил. Потому лишь вздохнул:
– Вот кабы их на свою сторону привлечь…
Ведобор невесело усмехнулся:
– Один из них в твоей дружине служил, да своей охотой ушёл. Другой, как воеводы твои говорят, в твоих землях жил, да в войско на эти битвы идти наотрез отказался… Их пути сам Перун направляет, против воли служить кому-то они не станут.
Потом, вдруг сообразив кое-что, упущенное прежде, князь пристально взглянул на Ведобора:
– Как же ты-то, волхве, его не распознал? За столько-то лет?
– А вот так! – ворчливо откликнулся Ведобор. – Кто знаком отмечен, сам решает, кому про то знать, а от кого скрыть. Не захотят – никто из волхвов не углядит…
Грозномир помолчал, потом в задумчивости протянул:
– А ведь их всего трое…
– Хочешь гнев Перуна на свою голову призвать? – прикрикнул Ведобор. – Так в этом я тебе уж точно не помощник!
Грозномир прикусил губу. Волхв был прав, идти против Перуновых воинов – почти то же, что против воли самого Перуна. А она была явлена более чем недвусмысленно… Между тем Ведобор, словно поостыв, сумрачно проронил:
– Ладно, княже, мы так долго судить да рядить можем, да никому с того легче не станет. Уводи войска. Придётся нам покуда мир с твердичами утвердить… до поры.
– И как я с ними мир утверждать стану, ежели войска прочь поведу? – нахмурился Грозномир. О том, что примирение с соседями его вовсе не радует, он, разумеется, говорить сейчас не собирался.
– Этим я сам займусь, – твёрдо откликнулся Ведобор. – Уж волхва-то всяко послушают. А там – что боги дадут.
Он многого не стал говорить князю. Например, что Перуновых воинов против них не трое, а шестеро. Тех троих, которых они видели, не было в войске твердического князя. Зато там был раденический княжич, про которого Ведобору не раз приходилось слышать – он-де Перуновым знаком отмечен. И, похоже, вместе с ним и его побратимы… И что будет с врагами, сойдись эти шестеро вместе, волхв предпочитал даже не задумываться.
Узнав, что Грозномир отдал воеводам приказ уводить людей по своим землям, Прияслав удивлённо переглянулся с союзниками. Такого завершения этой войны они уж никак не ожидали. Чтобы упрямый могутический князь по своей воле отказался от продолжения войны – что ж такого там у них произошло?! Впрочем, причин гонец не знал. Ему лишь поручено было узнать, не против ли Прияслав, ежели для заключения докончаний к ним явится не сам князь, а старший из Перуновых волхвов и двое-трое ближних бояр Грозномира. Коротко перемолвившись с Воеславом и Молнеславом, твердический князь дал согласие. Кратко обговорили, где произойдёт встреча, после чего гонец отправился восвояси.
– Помяни моё слово, неспроста это, – с усмешкой предрёк Молнеслав.
– Похоже на то, – откликнулся Прияслав.
Гадать, в чём причина столь быстрого и нежданного поворота, никто даже не пытался. Побратимы предположили, что в сём деле не обошлось без вмешательства того самого волхва, что назавтра должен был явиться к ним для утверждения докончаний. Воеводы, правда, опасались, не ловушка ли это, но ближе к ночи в стан явились добровольные наворопники – парни из ближних займищ. По их словам, ещё с утра дружины, стоявшие близ межи в могутических займищах и возле них, одна за другой снимались с места и уходили. Не к городцу, где был князь, а вглубь могутических земель. Одному из парней удалось подобраться достаточно близко, чтобы разобрать разговор двух воевод (или кем там они числились у Грозномира) – они обсуждали нежданное решение своего князя отправить все полки, так долго обретавшиеся здесь, по домам. Похоже, ратников, да и большинство бояр тоже, это только порадовало. Какие бы награды им ни сулили, а первая же битва показала: до награды нужно ещё как-то дожить. Большого желания гибнуть только из-за прихоти князя ни у кого не было…
Услышанное убедило всех, но ясности происходящему не добавило. Оставалось только ждать завтрашнего дня.
Сидя в сумерках у костра, Молнеслав задумчиво проговорил:
– Тебе бы, княже, где-нибудь поблизости городец поставить. Глядишь, у могутичей и поубавится охоты в эти края соваться.
Прияслав взглянул на него. Вообще-то об этом он и сам уже подумывал, да и старейшины ближних займищ о том просили – как ни крути, а соседство городца с какой-никакой дружиной само по себе даст окрестным родам уверенность в защите. Прияслав, признаться, недоумевал, почему этого не сделал никто из его пращуров. Впрочем, после гибели Росянца в эти края вообще старались не забираться без надобности… Словно откликаясь на его мысли, Воеслав посоветовал:
– И Росянец заново отстрой. От той давней волшбы там давно уж следа не осталось, а коли что и осталось – Перунов меч пособит место до конца очистить.
Совет был дельный. До сих пор только отголоски давних рассказов о произошедшем когда-то останавливали тех, кто если не говорил, так думал о возрождении разрушенного города.
От жилой части хлев отделяла перегородка из врытых стоймя в землю жердей, переплетённых лозой и обмазанных глиной. Дверца в ней была сейчас открыта, из неё к ступенькам протянулось пятно красноватого неяркого света. Старуха, входя, на миг заслонила его. Впрочем, Велемысл успел всё же заметить, что запинаться здесь не за что – в этом подобии сеней не было вообще ничего, а потому спокойно шагнул за ней следом.
Изнутри это оказалась изба как изба, разве что не выстроенная на земле, а врытая в неё. Стены, против ожидания, были вовсе не земляные, а бревенчатые. Похоже, сруб собирали прямо в яме, а после ещё засыпали снаружи землёй. Крохотные оконца под самой кровлей почти не давали света, освещала избу лучина в простом незамысловатом светце да огонь очага, вырытого прямо посредине и обложенного камнями. В углу за жерновами сидела женщина. Разглядеть её толком Велемысл не сумел, но, судя по всему, была она куда моложе его проводницы – видно, дочь либо невестка. Старуха подтвердила его догадку, коротко приказав той накормить гостя. Женщина поднялась и принялась хлопотать: выставила на стол миску с солёными грибами (видать, остались ещё из прошлогодних запасов), плеснула в плошку похлёбки из стоявшего в углях у очага горшка. Положила рядом деревянную ложку, налила в глиняную чашку питья, терпко пахнущего хвоей и лесными ягодами.
Велемысл сел за стол и воздал должное нехитрому угощению. Хозяйки молча сидели на лавке в стороне, готовые, если возникнет надобность, подать ещё что-то.
Когда гость утолил голод, младшая из хозяек убрала со стола и, подчиняясь молчаливому знаку старухи, удалилась за занавесь, отделявшую часть жилища. Старуха пересела на скамью напротив Велемысла. Глядя на него остро и испытующе, спросила:
– И с чем же ты в нашу глушь пожаловал? Не говори только, будто заблудился. Такие, как ты, заблудиться не могут.
– Мудра ты, матушка, – спокойно откликнулся чародей.
Его не удивили слова старухи. Ясно, что она догадалась – просто так в леса столь далеко от мест, где живут росавичи, никто не полезет. Да к тому же она ведунья, наверняка знает куда больше обычных людей. Иначе Велес не направил бы его сюда. Потому, поразмыслив немного, он повёл рассказ. Непросто это было – говорить о том, ради чего пустился в дорогу, но не сказать лишнего, да ещё подбирать для этого слова на чужом языке. Да ещё и делать это под пристальным взглядом старухи… Понятно, не упомянуть, что ищет заговоры того, давно ушедшего народа, сплетённые с именами их богов, он бы не смог. Ради них ведь и добирался в эту глушь.
– На что тебе наши древние боги понадобились? – неприветливо спросила старуха.
– Нешто тебе не хочется, чтобы древний народ возродился? – вопросом на вопрос ответил Велемысл.
– Некому там возрождаться, – отмахнулась она. – Почитай, все в иные края подались. Тут нам места больше нет. Да и тебе ведь иное надо. Говори уж прямо, чего.
– Велес Многомудрый, которому я служу, сродни вашему… – он замялся, пытаясь вспомнить, кто из богов ушедшего племени ближе всех к Велесу. Старуха махнула рукой:
– Ладно, не мучайся! Всё едино сразу не упомнишь. Тебе ведь наши боги чужие…
Велемысл кивнул и продолжил:
– Вот он и послал в путь – ради мудрости, что тебе ведома. Хочется нам али нет, да только в этих землях много такого, что только на заговоры вашего народа откликается.
Он умолк, ожидая ответа. Старуха задумалась, по-прежнему глядя на гостя пристально, словно пытаясь проникнуть в его мысли. Потом медленно произнесла:
– Смотри, не вышло бы это тебе боком… Научить заговорам я могу, да любое знание – палка о двух концах. Лучше б тебе по этой дорожке не ходить, да как знаешь. Коли сам смерти ищешь – найдёшь… Ладно уж, слушай.
Запомнить всё, что услышал от старухи, было не так-то легко. Несколько довольно длинных заговоров на чужом языке никак не хотели укладываться в памяти. Если бы не давние уроки Доброзвана, едва ли Велемыслу удалось бы справиться с этой задачей. Записывать заговоры он не собирался, по крайней мере, пока. Это можно будет сделать позже, когда он снова призовёт к себе отправленные куда-то в иномирье книги знаний – просто чтобы не забыть со временем. Пока же приходилось полагаться только на свою память.
* * *
В стане твердичей и их союзников готовились к битве. Что она всё равно будет, никто не сомневался. Не знали только, произойдёт это в ближайшие день-два или позже. Потому наутро долго разлёживаться гридям и ратникам не пришлось. Десятники подняли их рано поутру, чтобы, если что, на сборы не понадобилось много времени.
Ратша и Найдён будили гридей своих десятков. Всё это было привычно: кто-то просыпался сразу, кого-то приходилось расталкивать. Одним из первых Ратша поднял Огнеца, многообещающе хмыкнул:
– Не надейся, что сможешь отоспаться!
– Нашёл чем пугать! – в тон ему откликнулся Огнец, завязывая ремешки башмака. – Я в плену, поди, на месяц вперёд выспался. Чем там ещё заниматься-то? Спать либо думать…
– И что надумал? – Воеслав, как бывало не раз, появился бесшумно, словно соткался из тумана, висевшего над лагерем. Огнец взглянул на него и ответил:
– Что сам виноват. Надо было своих держаться, а я очертя голову в драку полез…
– Ничего, впредь умнее будешь, – Воеслав чуть заметно улыбнулся. – За одного битого двух небитых дают, да и тех не берут!
Гриди сдержанно засмеялись.
Пока что торопиться вроде бы не приходилось, с могутической стороны не доносилось никаких звуков, которые бы говорили о близкой рати. Ни дружин, ни хотя бы дозорных на дальних холмах было не видно. Но Прияслав, посоветовавшись с воеводами, предположил, что они подойдут к полю уже изготовленными к бою. Городец и займища, где стояли могутические ратники и боярские дружины, были не так уж далеко от этих мест.
Наблюдая, как Воеслав проверяет своё оружие и доспех, Прияслав прищурился:
– Всё же хочешь в битву идти?
Воеслав повёл плечом:
– Прошлый раз едва удержался… А уж нынче…
Его жёсткий прищур яснее любых слов говорил, что он думает о могутичах. Молнеслав, который тоже был здесь, чуть заметно качнул головой. Он ничуть не удивился, услышав это признание. Самому приходилось постоянно напоминать себе, что место воеводы, равно как и князя (ну, или княжича), вовсе не в гуще битвы. А Воеславу сдерживаться было куда труднее – у его родичей-sjomann конунг всегда шёл в бой первым, и он привык к тому же.
Тем временем Воеслав взглянул на твердического князя и улыбнулся:
– Ты, княже, за меня не бойся – не так-то легко со мной справиться.
– Я не за тебя, я за себя боюсь, – хмыкнул Прияслав. – Случись с тобой что, мне ж твои гриди голову оторвут!
Воеслав от души расхохотался:
– Тебе – едва ли. Они ж знают, каково это – меня удерживать!
Пока, однако же, всё было тихо. Оставалось только ждать.
До полудня на могутической стороне не заметно было никакого движения. Гриди и ратники, хоть и готовы были к битве, постепенно расслабились. Едва ли могутичи начнут битву ближе к вечеру. А значит, она наверняка откладывается до завтра, а то и ещё дальше.
Солнце уже клонилось к закату, когда дозорные увидели одинокого всадника. Он, не таясь, направлялся с могутической стороны к их лагерю.
– Не иначе, вороги наши день битвы назначить решили, – заметил воевода Яровой.
– Вот сейчас и узнаем, – откликнулся Прияслав. – Ведите его сюда.
Вскоре гонец уже стоял перед ними. Гриди и ратники, кто оказался поблизости, собрались вокруг, ожидая услышать, с чем же он приехал.
Глава 22
От подготовки к грядущей битве Грозномира оторвал один из помощников Ведобора. Волхв хотел поговорить с князем без лишних ушей. Отдав пару распоряжений, Грозномир поднялся в горницы.
Вопреки ожиданиям, Ведобор не сидел за столом или на лежанке, а тревожно расхаживал по горнице. На столе стояла большая гадательная чаша с водой. Лицо волхва было сумрачно и являло собой полную противоположность деятельному возбуждению князя. Коротко взглянув на Грозномира, он бросил:
– Сядь.
В другое время Грозномир, пожалуй, возмутился бы, что кто-то смеет указывать ему, князю, что делать. Но, зная, какая сила стоит за Ведобором, молча подчинился. Ведобор устроился напротив, некоторое время пристально вглядывался в лицо князя, а потом неожиданно произнёс:
– Собирай войска и уводи отсюда.
– Куда уводить? – не понял Грозномир.
– Домой. В Славиград.
– Что-о-о?!
Опершись ладонями о край стола, Грозномир приподнялся было, но Ведобор устало махнул рукой:
– Оставь, княже, меня этим не напугаешь… Не даст нам Перун удачи в сём деле. Меч его уже хозяина нашёл.
Грозномир, не веря, смотрел на него:
– Но ты же говорил…
– По зиме меч ещё в схроне лежал. Ты ведь со мной тогда в чашу глядел – сам видел. Да с той поры кое-что изменилось. Ныне он у Прияслава на поясе.
– Не может того быть!
– Смотри сам.
Ведобор кивнул на чашу. Грозномир, поднявшись, заглянул в тёмную воду. Волхв, проведя ладонью над чашей, привычно шепнул заговор, а после добавил:
– Покажи нам Перунов меч, что в землях твердичей хранится.
Из темноты проступила сияющая звёздочка Перунова знака на перекрестье меча. Потом она отодвинулась, и стало видно, что меч этот висит у пояса Прияслава – его Грозномир знал достаточно, чтобы не перепутать с кем-то ещё.
Видение угасло. Грозномир тяжело сел на прежнее место, пытаясь понять, что же теперь делать. Первым порывом было поскорее вывести полки в битву и забрать меч себе, благо теперь его даже и искать не придётся. Однако Ведобор, словно угадав его мысли, негромко проговорил:
– Коли он меч при себе носит, стало быть, меч его признал. Теперь уж его так просто не заберёшь. А и заберёшь – себе на погибель. К тому же и Перуновы воины на их стороне, а с ними мне не совладать. Ты же сам видел, как они грозу вспять повернули…
Про то, чем это окончилось для него самого, Ведобор упоминать не стал, но это князь и сам неплохо помнил. Потому лишь вздохнул:
– Вот кабы их на свою сторону привлечь…
Ведобор невесело усмехнулся:
– Один из них в твоей дружине служил, да своей охотой ушёл. Другой, как воеводы твои говорят, в твоих землях жил, да в войско на эти битвы идти наотрез отказался… Их пути сам Перун направляет, против воли служить кому-то они не станут.
Потом, вдруг сообразив кое-что, упущенное прежде, князь пристально взглянул на Ведобора:
– Как же ты-то, волхве, его не распознал? За столько-то лет?
– А вот так! – ворчливо откликнулся Ведобор. – Кто знаком отмечен, сам решает, кому про то знать, а от кого скрыть. Не захотят – никто из волхвов не углядит…
Грозномир помолчал, потом в задумчивости протянул:
– А ведь их всего трое…
– Хочешь гнев Перуна на свою голову призвать? – прикрикнул Ведобор. – Так в этом я тебе уж точно не помощник!
Грозномир прикусил губу. Волхв был прав, идти против Перуновых воинов – почти то же, что против воли самого Перуна. А она была явлена более чем недвусмысленно… Между тем Ведобор, словно поостыв, сумрачно проронил:
– Ладно, княже, мы так долго судить да рядить можем, да никому с того легче не станет. Уводи войска. Придётся нам покуда мир с твердичами утвердить… до поры.
– И как я с ними мир утверждать стану, ежели войска прочь поведу? – нахмурился Грозномир. О том, что примирение с соседями его вовсе не радует, он, разумеется, говорить сейчас не собирался.
– Этим я сам займусь, – твёрдо откликнулся Ведобор. – Уж волхва-то всяко послушают. А там – что боги дадут.
Он многого не стал говорить князю. Например, что Перуновых воинов против них не трое, а шестеро. Тех троих, которых они видели, не было в войске твердического князя. Зато там был раденический княжич, про которого Ведобору не раз приходилось слышать – он-де Перуновым знаком отмечен. И, похоже, вместе с ним и его побратимы… И что будет с врагами, сойдись эти шестеро вместе, волхв предпочитал даже не задумываться.
***
Узнав, что Грозномир отдал воеводам приказ уводить людей по своим землям, Прияслав удивлённо переглянулся с союзниками. Такого завершения этой войны они уж никак не ожидали. Чтобы упрямый могутический князь по своей воле отказался от продолжения войны – что ж такого там у них произошло?! Впрочем, причин гонец не знал. Ему лишь поручено было узнать, не против ли Прияслав, ежели для заключения докончаний к ним явится не сам князь, а старший из Перуновых волхвов и двое-трое ближних бояр Грозномира. Коротко перемолвившись с Воеславом и Молнеславом, твердический князь дал согласие. Кратко обговорили, где произойдёт встреча, после чего гонец отправился восвояси.
– Помяни моё слово, неспроста это, – с усмешкой предрёк Молнеслав.
– Похоже на то, – откликнулся Прияслав.
Гадать, в чём причина столь быстрого и нежданного поворота, никто даже не пытался. Побратимы предположили, что в сём деле не обошлось без вмешательства того самого волхва, что назавтра должен был явиться к ним для утверждения докончаний. Воеводы, правда, опасались, не ловушка ли это, но ближе к ночи в стан явились добровольные наворопники – парни из ближних займищ. По их словам, ещё с утра дружины, стоявшие близ межи в могутических займищах и возле них, одна за другой снимались с места и уходили. Не к городцу, где был князь, а вглубь могутических земель. Одному из парней удалось подобраться достаточно близко, чтобы разобрать разговор двух воевод (или кем там они числились у Грозномира) – они обсуждали нежданное решение своего князя отправить все полки, так долго обретавшиеся здесь, по домам. Похоже, ратников, да и большинство бояр тоже, это только порадовало. Какие бы награды им ни сулили, а первая же битва показала: до награды нужно ещё как-то дожить. Большого желания гибнуть только из-за прихоти князя ни у кого не было…
Услышанное убедило всех, но ясности происходящему не добавило. Оставалось только ждать завтрашнего дня.
Сидя в сумерках у костра, Молнеслав задумчиво проговорил:
– Тебе бы, княже, где-нибудь поблизости городец поставить. Глядишь, у могутичей и поубавится охоты в эти края соваться.
Прияслав взглянул на него. Вообще-то об этом он и сам уже подумывал, да и старейшины ближних займищ о том просили – как ни крути, а соседство городца с какой-никакой дружиной само по себе даст окрестным родам уверенность в защите. Прияслав, признаться, недоумевал, почему этого не сделал никто из его пращуров. Впрочем, после гибели Росянца в эти края вообще старались не забираться без надобности… Словно откликаясь на его мысли, Воеслав посоветовал:
– И Росянец заново отстрой. От той давней волшбы там давно уж следа не осталось, а коли что и осталось – Перунов меч пособит место до конца очистить.
Совет был дельный. До сих пор только отголоски давних рассказов о произошедшем когда-то останавливали тех, кто если не говорил, так думал о возрождении разрушенного города.
