Потом боярин Вершень рассказывал князю о новостях из земель sjomann, о том, как их встретили. Воевода Ядрей описывал поход дружины от Велегостья до тех межей, которые надо было защищать. Понятно, упомянул и о том, что задумка князя удалась – к тому времени, как велегостицкое войско продвигалось вперёд, дружины во всех землях по пути были уже готовы и без промедления присоединялись к ним. Теперь и впрямь не требовалось дожидаться, пока в округе какого-нибудь городца узнают, что случилось, да пока соберутся…
Разговоров хватило на весь день. Только ближе к закату Воеслав поднялся на забороло – подальше от всех разговоров. Ему хотелось немного подумать. Гриди, чуя настроение князя, держались поодаль.
Возле одной из скважней Воеслав увидел двоих. Мальчуган лет семи с интересом расспрашивал о чём-то своего взрослого спутника. Лихобор (а это был он) терпеливо объяснял воспитаннику то, что его заинтересовало. Услышав шаги князя, оба обернулись. Лихобор наклонил голову:
– Здрав будь, княже!
– И тебе по здорову! – Воеслав улыбнулся.
Дарослав смотрел на стрыя, стараясь сохранять серьёзность. В тайне он мечтал со временем стать таким же – отважным воином, всегда готовым вести полки туда, где будет в них нужда. Но понимал, что до этого пока далеко, да и учиться надо ещё очень многому. А Воеслав между тем принялся расспрашивать, чему он уже успел выучиться. Поначалу Дарослав смущался, но постепенно разговорился. Князь, слушая его, невольно вспоминал себя в семилетнем возрасте и то, как сам рвался поскорее вырасти.
Потом он заговорил с Лихобором, а Дарослав снова обернулся к скважне, глядя на Росаву. Солнце уже стояло над самым окоёмом, и вообще-то юному княжичу следовало бы отправляться спать. Вот только спать ему совсем не хотелось, и он страстно желал, чтобы взрослые подольше не вспоминали об этом.
На глади реки у поворота что-то мелькнуло. Моргнув, мальчик вгляделся и резво обернулся к наставнику и князю:
– Там корабль!
Прервав беседу, оба взглянули на реку. Воеслав, чуть прищурившись, определил:
– Дреки.
– И, похоже, не один, – откликнулся Лихобор, кивнув на второй появившийся из-за поворота корабль.
Воеслав пристально всматривался в щит на мачте первого дреки. Лучи заходящего солнца окрашивали его тревожным багрянцем, однако через некоторое время дреки попал в полосу тени высокого берега, и стало видно, что щит всё-таки белый. Да и резная голова дракона со штевня была снята. А это значило, что северяне, которым только и могли принадлежать такие корабли, идут с миром.
Через плечо оглянувшись на гридей, безмолвно ожидавших поодаль, Воеслав коротко приказал:
– Вышеня, беги к Ратше – пусть берёт лошадей и отправляется на берег. Гейр, скажи Свиряте, чтобы готовился гостей встречать.
Оба гридя сорвались с места. Вскоре их голоса уже доносились с княжьего подворья. Воеслав и Лихобор с воспитанником направились за ними следом. Дарослав с удовольствием бы задержался на забороле, чтобы посмотреть, как подойдут к берегу эти корабли, однако его наставник покачал головой:
– Пока они подойдут, уже темнеть начнёт, всё едино толком ничего не увидишь. Да и поздненько уже, тебе спать пора. Не то утром всё проспишь.
Мальчик вспыхнул: поспать утром он и в самом деле любил. Но, понимая, что Лихобор прав, последовал за ним.
Уведённый челядинками матери в горницы, Дарослав не видел, как на княжий двор въехали всадники, а следом за ними в ворота вливались пешие воины.
Воеслав ожидал гостей на крыльце. Ему не требовалось особо всматриваться, чтобы узнать Хальвора конунга – его боевой корабль он узнал даже издали. Рядом с князем стояла Потвора – как положено, с чашей мёда в руках.
– Добрая встреча, конунг! – пытаясь сдержать улыбку, проговорил Хальвор.
– Воистину добрая, – откликнулся Воеслав.
Своего родича он всегда рад был видеть. А уж сейчас, после всех событий нынешнего лета, и подавно. Едва ли кто-то другой мог лучше рассказать, чем обернулось противостояние со Скъялвиром конунгом.
Поскольку на вечер всё равно назначен был пир, у княжеского тиуна почти всё было готово. Потребовалось разве что перетащить в гридницу ещё несколько столов и скамей. К тому времени, как гости разместились в одном из дружинных домов и привели себя в порядок, как раз подошло время садиться за столы.
На пиру ничего примечательного не произошло, разошлись, как обычно, заполночь. Все серьёзные разговоры, как водится, оставлены были на потом.
На следующий день Воеслав и Хальвор вдвоём сидели в горнице. Оказалось, что северяне хотели узнать, чем окончился поход Воеслава в земли твердичей, а заодно похвастаться своими успехами. И вот теперь Хальвор не без удовольствия рассказывал о том, как разворачивались события на море. По его словам, хирдманам, которых он собрал, и сражаться-то не пришлось. После его поединка со Скъялвиром большинство его людей сдались, только несколько кораблей попытались уйти в устье ближайшей реки, но там было кому их перехватить. Правда, многих его спутников это заметно разочаровало – не удалось получить ни добычи, ни славы.
– Зато Скъялвир теперь уж в чужие земли не полезет! – закончил он.
– Ты, никак, в Вальхаллу его спровадил? – Воеслав смотрел на родича, вопросительно приподняв бровь.
Хальвор хмыкнул:
– Не попасть ему в Вальхаллу! Бились мы долгонько, всё же боец он сильный… был. Да один мой удар ему по ноге пришёлся. Ну, он и оступился. А стоял на скамье у самого борта… Так что теперь он в палатах у Эгира. [1]
Закрыть
Воины, павшие в бою, попадают в Вальхаллу, но утонувшим это не светит – они отправляются в чертоги морского великана Эгира и его супруги Ран.
Воеслав кивнул. На какое-то время от нападок беспокойных соседей войнаричи были избавлены: наследники Скъялвира будут делить власть, так что до соседей им просто не будет дела… хотя бы некоторое время.
Между тем Хальвор спросил:
– Ты сам-то как повоевал?
Воеслав пожал плечами:
– Даже подраться толком не получилось…
***
Прошло несколько дней, прежде чем Воеславу удалось добраться до Перунова святилища уже не для жертвоприношения по случаю благополучного возвращения, а чтобы поговорить с Буреяром. Семирад, как нередко случалось, тоже пришёл.
Когда Воеслав рассказал о словах могутического волхва и о предположениях своих побратимов, Буреяр кивнул:
– Верно, княже, могутич мог тех, что старше вас, повидать. Они ведь, сколь я понимаю, умеют «вестников» отправлять – могли и тут что-нибудь и князю, и волхву тому высказать…
– Думаешь, «вестники», не сами?
Семирад усмехнулся:
– Ну, одному из тех троих уж точно не до того было, чтобы в могутические земли ехать. Сам же знаешь, что на подзакатных межах было, а он там воеводой.
– Кто же? – вскинулся Воеслав.
– Чистец.
Воеслав задумался. Он помнил крепкого немногословного гридя, помнил, как отец, став князем, отправил Чистеца воеводой в одну из крепостиц на межах. Приезжая позже в те места, Чистеца он видел разве что мельком. И ему даже не приходило в голову, что воевода, как и он, отмечен Перуном. Потому за всё время он ни разу даже не пытался поговорить с Чистецом. И, похоже, напрасно…
Припомнив всё, что рассказывали воевода Ядрей и те бояре и гриди, которые были на тамошних межах, Воеслав невольно хмыкнул. Получалось, что Скъялвиру тоже довелось отведать грозы, призванной Перуновыми воинами. Такой же, какую они сами призвали в ответ на грозу, налетевшую по молитвам могутических волхвов.
Как бы там ни было, по зиме ему не миновать задержаться в тех местах. Поговорить надо будет со многими и о многом. Но пока ему ещё было о чём рассказать волхвам.
Когда Буреяр узнал о том, что найден третий Перунов меч, он удовлетворённо улыбнулся:
– Добрая весть! Глядишь, теперь и вовсе с твердичами в дружбе будем.
Воеслав усмехнулся:
– Особенно если окажется, что меньшой Прияславич тоже Перуновым знаком отмечен…
Сам он в этом почти не сомневался, но хотел всё же убедиться. А для этого нужно ждать вестей от Кремнеслава.
***
В Быстренце Молнеслава встретили с искренней радостью. Здесь, как и в Истоке, дружина задержалась на несколько дней.
Традиционный пир к толковым разговорам не располагал, да и Милозора, окончательно к этому времени освоившаяся с ролью хозяйки, была занята. Так что Молнеслав, помнивший, что по весне она ждала дитя, лишь на следующий день смог наконец поинтересоваться, кого же Макошь послала его сестрёнке. И почти не удивился, узнав, что её сын появился на свет как раз на Перунов день, да ещё в грозу.
– Как ты, – улыбнулась Милозора.
– Стало быть, воином вырастет, – откликнулся Молнеслав.
Торстейн, тоже присутствовавший при этом разговоре, кивнул. Он не видел ничего удивительного в том, что его сын станет воином и никем иным. В конце концов, не зря же и он сам носит имя, призывающее на него милость Тора – северного бога-громовика, схожего со здешним Перуном!
Милозора нерешительно оглянулась на мужа, потом вновь взглянула на Молнеслава:
– Я вот думаю… А вдруг он тоже, как и ты, Перуном отмечен? Ну, не зря же в самый Перунов день народился… Ты ж, сколь я помню, знаки не хуже волхвов видеть умеешь. Может, глянешь? Хоть, вроде, и не полагается, да ты ж ему вуй…
Вместе с ними Молнеслав поднялся в горницы. Взяв из колыбели сладко спящего сына, Милозора подошла к мужчинам. Молнеслав невольно улыбнулся, глядя на сестрёнку. Потом перевёл взгляд на младенца.
Вспомнив просьбу Милозоры, он позволил себе видеть. И тут же убедился, что чутьё не подвело её. На челе мальчика звездой сиял Перунов знак.
Милозора достаточно хорошо знала брата, чтобы по его лицу понять: она не ошиблась, их первенец и в самом деле отмечен знаком. А это означало, что ему придётся многому учиться. И лучшим наставником, конечно, может стать его собственный вуй – он-то не понаслышке знает, что должен уметь такой, как они…
– Заберёшь его? – против воли, голос её дрогнул.
Молнеслав улыбнулся:
– Не скоро ещё. Пусть сперва вырастет, воином станет, а там уж и стану понемногу показывать да рассказывать.
Эти слова успокоили Милозору. Что бы ни ждало в будущем, ближайшие лет двенадцать сын останется рядом с ней. А дальше… своей судьбы никто не минует.
***
Осень пришла как-то разом. Казалось, только вчера лес ещё стоял зелёный, а сегодня уже многие деревья оделись в золото. Не все – у берёз жёлтые листочки соседствовали с зелёными, а дубы и ивы и вовсе желтеть не собирались.
Стоя на крылечке своего нового дома, Ведорад смотрел на лес. В этих местах, куда он подался по подсказке Палучато, никому не было дела до его прошлого. Признав в пришлом человеке ведуна, ему позволили поселиться на самом краю небольшой слободки, примыкавшей к одному из княжеских погостий. Ведорада немного беспокоило, что князь Прияслав, приехав с полюдьем, может узнать его. Однако Палучато, когда он об этом заговорил, в ответ зашипел с неприкрытой насмешкой:
– Хс-с-с-с… Ты что, думаешь, князю было дело до вас-с-с? Нас-ставника твоего он, может, и признал бы, а вот тебя – едва ли!
Уверенность змея успокаивала. Конечно, полностью доверять ему было опасно, однако Ведорад чувствовал, что и самому Палучато их договор нужен. Такие, как он, существуют ровно до тех пор, пока о них хоть кто-то помнит. А Палучато до их встречи уже был на грани, переходить которую ему совсем не хотелось. Не диво, что встреча с молодым ведуном для него стала настоящим подарком, которым он собирался воспользоваться в полной мере. А для этого человеку следовало помогать. А там, глядишь, и женится, дети народятся, и кто-то из них унаследует эту связь с ним, древним Огненным Ужом…
Никого из соседей не удивляло, что ведун не спешит завязывать с кем-то дружбу. Может, и к лучшему так-то – кто там его ведовские дела разберёт! Вроде человек неплохой, помогает, если кто попросит. Потому к нему довольно быстро привыкли.
Уже после Дожинок некоторые из соседей пару раз видели, как к дому ведуна подъезжали какие-то люди и принимались таскать в овин мешки. Сам Ведорад на их удивление пояснял, что это его дальний родич. Хлеба у них нынче уродилось много, вот и решили продать, а на вырученные деньги чего полезного для хозяйства прикупить. Довольно скоро нашлись и покупатели на рожь.
Понятно, никто даже не догадывался, что этот родич – всего лишь морок. Так Ведорад мог объяснить, откуда в его хозяйстве взялась рожь, притом немало. На самом же деле зерно ему, исполняя свою часть договора, таскал Палучато. Ведорад и сам не видел, откуда и как Огненный Уж его приносит. Просто в одну из ночей Палучато явился в его сон и велел приготовить сундуки для зерна в горнице, куда ночью никто не пойдёт. Главное, чтобы там был дымоход. Наутро сундуки были полны зерном, а в забытом на столе кувшине оказалось свежее молоко.
По хозяйству Ведораду помогала соседка-вдова, которой он успел подлечить больные колени. Он видел, что женщина не прочь пристроить ему в жёны свою дочку. Ну а чего, не стар, достаток в доме есть… Сам Ведорад поначалу хотел сразу отказаться от возможного брака, но, поразмыслив, решил: почему бы и нет. Теперь его не связывала воля наставника, не было надобности нежданно срываться с места. Да и ведун – не волхв, что в святилище живёт и всю жизнь свою служению богам посвятил. Ведуну, что среди простых людей живёт, а не на княжьем подворье, жена не помешает. До сих пор он не однажды встречался с такими. У простых слобожан к женатому человеку было больше доверия. Словно это выводило ведуна из-за Кромки и крепче привязывало к миру Яви…
В последнее время девушка всё чаще по поручению матери приносила ему свежевыпеченный хлеб, а то и пироги. Поговорив с ней, Ведорад убедился, что она не болтлива, но при том далеко не глупа. Оказалось, что она и сама неплохо разбирается в травах. А значит, для ведуна могла стать не просто женой, а ещё и помощницей.
С этого времени свадьбу можно было считать делом решённым.
***
До Макошиной недели оставалось всего несколько дней, когда в Велегостье собирались праздновать имянаречение младшего сына князя Воеслава.
Поначалу всё шло как обычно на таких обрядах. А вот когда Семирад назвал имя того, кто вернулся в мир живущих в этом младенце, это оказалось полной неожиданностью для всех. Потому что многие бояре помнили, как княжич Ратислав, стрый Воеслава, совсем молодым парнем утонул в Росаве.
Воеслав тоже был удивлён. Однако Семирад в ответ на недоуменные вопросы, посыпавшиеся на него, спокойно ответил:
– Возможно такое. Ежели в воду он упал уже мёртвым, то душа его всё же в Ирий попасть могла.
– А что, мог и впрямь раньше умереть, – откликнулся кто-то. – Мог, когда падал, головой удариться о камень или там ещё что…
Такое объяснение всем показалось достаточным, и пир по случаю имянаречения зашумел с новой силой.
На следующий день Воеслав всё же наведался в святилище к Семираду. Волхв ничуть не удивился его появлению. Пригласил князя в хоромину, где уже ждал только чуть опередивший его Буреяр, и только там заговорил:
– Знаю, княже, о чём спросить хочешь. Боярам твоим я всё-то говорить не стал – всё едино они про знак не ведают. Стрый твой и впрямь, когда на тропинке той оскользнулся, о камень ударился, в воду уже мёртвым упал. А дух его сам Перун увёл.
