Посадник не удивился. За последние лет пять он уже привык, что у князя свои дела, о которых он всё равно не расскажет. Только и остаётся, что принимать это как есть.
***
Из Еловца выехали ещё затемно и всю дорогу подгоняли коней. Вообще-то дороги здесь было на полтора дня, но если поспешить, удавалось и за день доехать. Хотя сейчас, под конец зимы, день уже почти сравнялся с ночью, всё же темнело куда раньше, чем летом. И небольшой отряд стремился засветло добраться до Журавца. А то ведь как стемнеет – закроют ворота, и пытайся потом достучаться! Конечно, войнарического князя ночевать под стенами не оставят, но всё же…
С собой Воеслав взял на сей раз десятки Ратши и Стейна, оставив остальных отдыхать в Еловце. Надобности в большой дружине в этой поездке не было, никаких опасностей на сравнительно коротком пути до раденического городка ожидать не приходилось.
Проезжая мимо сторожевой крепостицы возле спуска к броду, Воеслав не стал задерживаться, лишь молча махнул рукой сотнику. На обратном пути будет время для разговоров, а пока лучше поспешить. Что-то подсказывало ему, что времени у них не так много, и не только из-за того, что по зиме темнеет рано.
Спуск к броду, несколько лет назад ещё остававшийся заваленным после давнего урагана, за что прежний сотник не раз получал нагоняи, теперь оказался расчищен, и дорога вновь, как было задумано с самого начала, шла в считанных саженях от крепости. Воеслав невольно усмехнулся. Всё же назначить в крепость нового сотника было правильным решением.
Брод надёжно прятался под толстым слоем льда. На удивление, здесь никогда не бывало ни промоин, ни полой воды. Потому переправились быстро и легко. До Журавца оставалось меньше полудня пути.
На землю уже спускались сумерки, когда отряд подъехал к воротам Журавца. Хотя Воеслав на сей раз не отправлял гонца, чтобы сообщить о своём приезде, его всё-таки ждали. Гридь из воротной стражи поспешил в детинец, а Воеслав со спутниками, уже никуда не торопясь, поехали следом.
На улицах почти не было людей. К сумеркам все убрались в избяное тепло и на холод без надобности не вылезали. Даже свет в оконцах почти не был виден, и посад казался мало не вымершим. Разве только изредка в отдалении мелькали фигуры девушек и парней, спешивших на павечерницы. Их время шло уже к концу – до Медвежьего дня оставалось всего ничего.
В противовес посаду, детинец и посадничий двор встретили их оживлением и огнями. Молнеслав сам вышел на крыльцо, чтобы встретить побратима. До вечернего пира у них было ещё немного времени, чтобы поговорить.
Вскоре все шестеро Перуновых воинов уже сидели в горнице. Поговорить им было о чём, но пока долгие речи решили отложить. Всё едино до пира о многом просто не успели бы сказать. Прозор же и Темнята, хоть и признались, что у них тоже есть что рассказать, вести свои предпочли отложить до Перуновой горы – чтобы не повторять два раза одно и то же. Это было разумно, потому расспрашивать их не стали.
Вечерний пир предполагал, что следующий день посвящён будет отдыху. Однако Воеслав покачал головой:
– Не гоже нам время терять. Сердцем чую – чем скорее до святилища доберёмся, тем лучше.
– Твоя правда, княже, – негромко откликнулся Темнята. – Ехать надо.
– Тогда сделаем так… – Молнеслав на правах хозяина уже прикинул, о чём переговорить со здешним ключником. – На пиру на мёд не налегать, поутру ещё затемно выйдем. Коней брать не будем – по снегам да насту всё едино на лыжах сподручнее.
С этим согласились все. Дружинам предстояло дожидаться их здесь, в Журавце.
Глава 2
Хотя накануне на пиру побратимы и не налегали на хмельной мёд, но засидеться пришлось заполночь. Потому с утра на двор выходили ещё сонные. Однако лёгкий морозец и стылый ветер, то и дело швырявший в лицо пригоршни колючего мелкого снега, быстро прогнали остатки сна. Вместе с Перуновыми воинами отправлялись и Огнец с Твердятой, но их путь лежал в другую сторону – к избушке Стогода. Три года назад Молнеслав и Воеслав всё же отправили их на обучение к старому ведуну, и теперь оба гридя решили воспользоваться случаем навестить своего наставника.
Вскоре все вместе, вскинув на плечи заранее приготовленные ключником лыжи, уже шагали к выходу из города.
Рассветало медленно и как-то неохотно. И, хотя над крышами изб на посаде вовсю поднимались дымки, ни одного человека им не встретилось. Воротная стража, ни о чём не спрашивая, открыла ворота, и воины вышли за стены Журавца. Здесь ненадолго приостановились, надевая лыжи, а потом помчались по плотному снегу к лесу.
Шли молча. Следы лыж за их спинами почти сразу заносило снегом. Ближе к лесу Твердята и Огнец повернули и вскоре уже скрылись из глаз.
Добравшись до леса, шестеро смогли, наконец, укрыться от пронизывающего ветра. Отдыхать, впрочем, не стали, и через некоторое время уже поднимались на прибрежный откос. А ещё немного спустя перед ними открылась заснеженная гладь озера, над которым высился знакомый холм.
Грозень ждал их у подножия Перуновой горы. Однако говорить ничего не стал, лишь коротко кивнул и повёл к избе Дубреня.
Старый волхв лежал на широкой лавке, по грудь укрытый большой медвежьей шкурой. Осунувшееся похудевшее лицо его в обрамлении совершенно белых волос и бороды казалось вырезанным из тёмного дубового корня. Однако светлые, словно выцветшие глаза по-прежнему смотрели ясно и внимательно. Вошедших он узнал сразу, слабо улыбнулся:
– По здорову, хоробры… Молодцы, что пришли – хоть проститься успеем…
Никто не попытался возразить, сказать, что ему ещё жить да жить. Всем было понятно, что его время пришло. Дубрень и без того прожил гораздо дольше, чем большинство. Рано или поздно это всё равно случилось бы, и сейчас Перуновы воины радовались уже тому, что им удалось проститься с наставником.
До позднего вечера они оставались рядом с Дубренем. Сидели молча, лишь изредка обмениваясь парой слов. Сам он по большей части дремал; время от времени, открывая глаза, бросал взгляд то на одного, то на другого, произносил несколько слов – и вновь впадал в полусон-полузабытьё. Воины переглядывались с невольным удивлением: для каждого Дубрень находил свои слова, ни разу не спутал их… Ясно было, что старый волхв остаётся в полном разуме, вот только силы постепенно покидают его. Жизнеогонь уже едва теплился в некогда могучем теле.
На землю уже спускалась ночь, когда Дубрень вновь очнулся. Не открывая глаз, позвал:
– Грозень…
– Здесь я.
Волхв, всё это время остававшийся здесь же, склонился над стариком. Дубрень совсем уже тихо проговорил:
– Посох возьми… Святилище на твоих плечах… остаётся… а мне… пора…
Повинуясь единому порыву, все шестеро воинов встали плечом к плечу перед его ложем. В последний раз приподнялась на вздохе грудь старого волхва. Чуть дрогнула вода в чаше у изголовья. Грозень выпрямился и в молчании склонил голову. Дубрень был мёртв.
Далеко не сразу побратимы сумели сбросить охватившее всех оцепенение. Наконец кто-то шевельнулся, и это короткое движение словно разбудило остальных. Единственным, кто пока оставался неподвижен, был Грозень.
Выглянув за дверь, Прозор жестом позвал младших волхвов. К тому, что Дубрень уйдёт, все они были готовы, знали и то, что ждёт лишь своих учеников, чтобы проститься. Потому собрались загодя в соседней избе, по очереди выходя наружу и ожидая вестей от Грозеня и тех шестерых, которых он увёл с собой. С ними самими старый волхв простился нынче утром – чуял, что те, кого дожидается, уже близко.
Когда младшие волхвы вошли в избу, Грозень, словно очнувшись наконец, глубоко вздохнул, потом протянул руку и взял посох, стоявший в углу. Ладонь ненадолго окутало голубоватое сияние. Ясно было, что посох верховного волхва признал его. Младшие волхвы переглянулись, обменялись малозаметными жестами, но по-прежнему не проронили ни слова.
Служительниц Мораны поблизости не было, да и кто бы пустил их на Перунову гору? Потому подготовкой крады и всеми положенными обрядами заниматься предстояло самим волхвам. Они принялись за дело, а Грозень увёл Перуновых воинов в гостевую избу, сказав:
– Отдохните покуда. Поутру поговорим.
Только теперь все шестеро почувствовали навалившуюся усталость. А ещё как-то вдруг вспомнили, что последний раз ели рано утром – перед выходом из Журавца. Оказалось, впрочем, что хозяева успели позаботиться об этом. В печурке возле не остывших ещё углей обнаружился горшок с кашей, а на столе в миске, накрытой чистым рушником, лежали лепёшки. В молчании поужинали, улеглись и заснули почти мгновенно.
***
Наутро к ним зашёл один из волхвов – Пребран. Он принёс завтрак, а сверх того – «горевые» рубахи для всех шестерых. Здесь, в святилище, такие требовались очень нечасто, но всё же были. Побратимы не пытались выяснять, кто и когда шил их – белёные, вышитые белыми же нитями так, что привычный Перунов знак соседствовал с иными, традиционными для «горевой» одёжи узорами.
После завтрака Пребран проводил их к Грозеню. Пока не пришло время погребального костра, можно было успеть поговорить о многом.
Темнята сразу спросил:
– Дозволишь, волхве, в черёд с вашими…
Он не договорил, но и без того всё было понятно. До того времени, как тело Дубреня ляжет на краду, волхвам предстояло по очереди нести стражу возле него. И Перуновы воины хотели присоединиться к ним.
Грозень коротко кивнул:
– Дозволю, конечно! А пока садитесь, поговорим, пока время есть.
Шестеро расселись на лавках возле стен. Волхв устроился напротив, сложив ладони на посохе, и обвёл их внимательным взглядом.
Поначалу речь шла о делах в святилище. Лишь теперь побратимы узнали, что Дубрень призвал Грозеня на Перунову гору ещё прошлым летом.
– Знал он, что недолго ему осталось, – негромко говорил Грозень. – Потому и взялся меня себе на смену готовить… Чтобы следующего поколения дожидался.
– Ну, они-то сюда уже подготовленными придут, – заметил Громобой.
Грозень испытующе взглянул на него:
– Так уж и подготовленными?
Воеслав усмехнулся:
– Так ведь сами же мы и станем их учить, волхве! Благо всех троих знаем. Средний мой, да Прияславич меньшой…
– Да мой сестрич, – закончил Молнеслав. – Прияслав-то, как узнал, что его сын знаком Перуновым отмечен, сразу сказал: мол, подрастёт, Посвящение пройдёт – к кому-нибудь из вас отправлю, чтобы с будущими побратимами познакомился да про знак что возможно узнал.
– Что ж, добрая затея… – Грозень улыбнулся.
Все понимали, что до прихода новых Перуновых воинов в святилище ещё далеко – годов пятнадцать пройдёт, пока они будут готовы в самом деле принять это служение. А до тех пор – кто ведает, какими путями доведётся пройти им самим? Навь – она ждать не станет, того гляди нежить какая на свет выберется али ещё что, не лучше…
Говоря о своих делах, и раденичи, и войнаричи едва ли не в один голос признались, что ещё с осени томит их неясная тревога. И причин-то вроде как нету, а вот поди ж ты!
Двое могутичей переглянулись. Темнята негромко проронил:
– Беда в том, что причины есть. Да пока о них только в наших землях ведомо.
Собравшись с мыслями, он начал рассказывать.
Началось всё после Велеса-летнего [1]
Закрыть
. В разных концах могутического княжества вдруг стали исчезать люди. Поначалу больше в тех местах, что вдоль Межицы лежали, а после и дальше вглубь могутических земель. И добро бы только отроки, которым в родных местах тесно стало, приключений захотелось! Так нет же – и зрелые мужи, из дому уйдя, скажем, в лес за лыком, за дровами назад не возвращались. А иной раз даже и бабы или девки пропадали. Иных из пропавших потом находили, да только лучше б им и впрямь сгинуть! Потому что собой они уже не были. Ни слова не говорили, никого не узнавали, а после и вовсе засыпали – и добудиться их никак не получалось. Видно было, что живы: дышали, руки-ноги оставались тёплыми. Но и только. В тех местах, где жил Темнята, такого не случалось, потому он ничего не знал, пока уже под зиму к нему не добрался Прозор. Тогда же они и решили идти на Перунову гору за советом. И уже в пути нагнал их «вестник». Велес-летний – по разным версиям, около 6 либо 9 августа.
***
Отирая пот со лба, Ведобор выдохнул:
– Не справиться мне, княже… Надо Перуновых воинов на подмогу звать.
Этих слов хватило, чтобы Грозномир взвился:
– Чтобы я ворогам своим кланялся?! Не бывать тому!
Волхв, сколь ни был уставшим, выпрямился, и голос его откликнулся под сводами хоромины раскатами грома:
– Мальчишка! Пока ты старые обиды лелеешь, можешь и княжество, и саму жизнь потерять. Лучше тебе с того будет?
Грозномир невольно отшатнулся. Таким он ещё никогда не видел верховного волхва Перунова святилища. Довести Ведобора до белого каления было сложно… однако ему, кажется, это удалось.
Между тем Ведобор, взяв себя в руки, заговорил уже спокойнее:
– Тебе не людей о помощи просить – ту силу, что в них живёт. С нынешней напастью только им и управиться.
Грозномир закусил губу. Хотелось ему того или нет, но волхв был прав. На его плечах было всё княжество могутичей, само существование которого сейчас зависело от решения князя. И раз уж даже волхвы ничего не могут поделать, придётся искать иных средств.
Разом ссутулившись, Грозномир махнул рукой:
– Делай как знаешь!
Всю осень и зиму, с тех пор, как стало известно об исчезновениях людей, Ведобор пытался разобраться, что же за напасть свалилась на могутичей. Без этого едва ли получилось бы противостоять ей. Но если узнать кое-что и в самом деле удалось, то вот с противостоянием дело было плохо. Даже у всех волхвов славиградского Перунова святилища не хватало сил для этого. А в народе, между тем, уже поговаривали, что это боги на князя огневались за что-то. За что? Да кто ж их знает, им, богам, виднее! Может, за тот неудачный поход к твердичам, а может – за что иное… Так что и на князя, и на волхвов многие уже поглядывали косо. Все ждали от них помощи и защиты, да покуда ни того, ни другого не видели.
Помолчав, Грозномир проронил:
– Кабы был у нас Перунов меч…
– К мечу ещё и руки нужны, которым он подчинится! – резко оборвал его волхв. – А ну как не признал бы тебя меч, что тогда? В святилище бы принёс и после до конца дней на нас косился – не найдётся ли такой, кому меч подчинится, не метит ли на твоё место? Или у себя на дворе зарыл бы?
Грозномир растерялся. Его мысли никогда не заходили дальше обретения Перунова меча. О том, что меч этот не простой и не каждому подчинится, он как-то не думал.
А Ведобор сосредоточенно размышлял. Он давно уже понял, что старый Груденец, убеждая их попытаться раздобыть Перунов меч, сам о нём ничего толком не знал. Да и им самим не пришло в голову прежде подумать, а потом уж затевать поход. Ну, вот и получили… то, что получили. Однако за эти три года Ведобор сумел узнать немало. Потому и не собирался больше поддерживать мечты Грозномира. Да и не до меча было теперь, когда в их землях хозяйничала какая-то неведомая нежить. Вот только объяснять это раздосадованному князю не было ни сил, ни желания.
У Грозномира тоже не было охоты спорить с волхвом. Потому, махнув рукой, он покинул святилище и вернулся к себе. А Ведобор, проводив князя, отослал помощников. Сейчас он хотел остаться один, чтобы никто не отвлекал его.
