Глава 1. Благими намерениями...
Всегда считала, что добро никогда не доводит до добра. Это эдакая прописная истина, к которой обязательно нужно прислушиваться. Да что там прислушиваться, исполнять в поте лица. Я же повела себя отнюдь не умно. Совсем глупо, надо сказать. Стоит ли говорить, что моё доброе (даже слишком доброе) сердце довело меня до больших проблем.
Случилось это в один солнечный день, который не предвещал ничего ужасного и радовал своим безоблачным небом. Я, как всегда, в такие дни, бродила по залитой солнцем лесной полянке в поисках благодатных трав. То был самый лучший момент для их сбора, и упускать его я не собиралась. Бабочки порхали с цветка на цветок, пчёлы жужжали, птички напевали заливистые мелодии. В общем, рай, да и только. Я так расслабилась, что не сразу заметила чёрного ворона, что своими жёлтыми глазами, вернее одним из них, пристально изучал мою скромную персону.
Не люблю пернатых. Ни за что-то конкретное. Просто не люблю. Вот, как представлю эти круглые глазки, это подёргивание головой, острый язык из раскрытого клюва, так трясти начинает. До озноба. А уж какая у меня сыпь на коже появляется при соприкосновении с оперением. Всё равно какой птицы, будь то филин со старого дуба, или златоголосый соловушка. При том, что никогда ни на что не наблюдалось аллергической реакции. Да и до определённого момента и этого тоже не было. Впрочем, вспомнить точного момента, когда меня вдруг стало воротить от пернатых вспомнить я не в состоянии. И не то, чтобы была в тот момент чем-то занята, или под каким-либо дурманом. Нет. Просто, однажды пролетела надо мной стайка птичек, заливисто чирикая, и меня затрясло. Воспалённый мозг стал рождать при появлении на горизонте птиц странные и ужасные картинки. Сначала я не обращала на это внимания, ведь общаться с птахами мне приходилось не так уж и часто, если копаться в моём образе жизни. Только в один момент, когда я уж и позабыла об этой напасти, как появилась необходимость попросить у кукушки из хвоста пару перьев для зелья. Не подобрать с земли, а именно из хвоста выдернуть. Вот тут и началось неописуемое представление — меня колотило будто в ознобе, а глаза заволокла пелена с дикими видениями. Тошнота и страх за свою жизнь перед этими, на первый взгляд вполне безобидными, птичками, так сильно навалились на меня, что пришлось напрочь забыть о тех заклинаниях и зельях, в которых могло быть использовано хоть что-то птичье.
Но успокоиться и забыть об этом я себе не дала, так как не глупая была, да и не простушка деревенская. Чай не лыком шита, да магией способная. Так вот, решила я своего врага извести, ведь думала, что это кто-то из них наложил на меня какое проклятье, али порчу навёл. Только ни один из ритуалов, что проводила я в своей избушке, не выявил вмешательства в мою жизнь. Никакого — ни ментального, ни физического, ни магического. Ничегошеньки совершенно. Это, надо признаться, меня озадачило. Я только и делать могла, что ходить взад-вперёд по своему небольшому жилищу и хмурить брови, пытаясь вспомнить или придумать ещё какой-нибудь способ во всём этом разобраться. Но всё было тщетно. Тогда-то я и принялась ворожить в полную силу, настраивая себя, заклиная, дабы избавиться от наваждения в виде панического страха перед птицами. Ничего не выходило и тут. Напасть так крепко ко мне прицепилась, приклеилась, что стала одним целым со мной. Пришлось плюнуть и смириться с таким положением вещей. Так и осталось при мне некое вживлённое отторжение к пернатому сословию.
Тут стоит заметить, что бывают разные фобии. Кому-то не нравятся рептилии и змеи, а мне птички. Они хороши только, когда чирикают себе на веточке и не приближаются ко мне на расстояние пяти метров. Хотя, и с пяти метров меня может пробрать дикое омерзение — тут уж от внешнего вида чирикающего создания зависит.
Сразу же можно представить мою реакцию, когда я подняла голову, а в метре надо мной некое пернатое существо с огромным клювом. И оно изучает меня более чем пристально, чем тут же вызвало во мне ответную реакцию организма. Паника накрыла меня с ужасающей быстротой, заставив подскочить на месте и кинуться на другой край поляны. Признаться, сие действие произвести мне удалось не сразу, так как я запуталась в подоле своего длинного сарафана, да и косы не дали сорваться с места, зацепившись за корявые ветки. И когда только я успела так близко подобраться к высоко растущим растениям? При этом молниеносно успела посетовать, что не прибрала волосы, оставив свои длинны косоньки колыхаться на ветру. Вот, в самом деле, они постоянно создают мне помехи — то в котёл лезут, то в печь залетают. Давно бы обрезала, коли не сила магическая не была в них заключена. Многие не знают, но, чем длиннее волос у девицы, тем больше в ней магии течёт. И это не только ведуний касается. Другое дело, что мало кто умеет своей энергией распорядиться. Я вот сумела, и не жалею ни чуть. Но вернёмся к происходящему.
Когда же мне, наконец, удалось разобраться со своими конечностями и волосами, я смогла услышать хриплый и, надо признать, очень мерзкий смех. И издавал его не кто иной, как чёрный ворон. Я тут же подобралась, потому, как привыкла при таких вот странных ситуациях держать ухо востро. Ворон отсмеялся, прокашлявшись при этом два раза, а потом на меня как зыркнет своим огромным круглым глазом, я опять же вздрогнула. Ну, что за мерзость, эти их выпученные глазёнки. Так и не поймёшь, на тебя смотрит, или просто так глаза пучит.
— Яго'дица-а? — прокаркал ворон, омерзительно разевая свой клюв. И, если бы я не смотрела на него с таким отвращением, то сразу бы напряглась, потому, как моё имя знали не многие. А кто знал, так потом быстренько забывал. Не без моей помощи, конечно же. С детства остался осадок, поэтому и реакция такая. А вы бы как себя вели, кабы вас таким имечком нарекли родители. Сами нарекли и быстренько с горизонта пропали. В общем, плохие ассоциации на всю жизнь остались. Да и ни к чему большому количеству народа знать, как меня звать, вдруг какою нехорошую весть про меня сказывать начнут, так потом хлопот не оберёшься. А я люблю покой и уединение. Нет, бывало, слышала о себе всякое, но то говорено было не конкретно про мою персону, а про некую колдунью, что живёт на болотах. Хотя, говоря по правде, никаких болот возле моей избушечки нет, да и жить в таком непригодном для жилья месте ни за что не стала бы. В общем, врут почём зря. Одно успокаивает, что в лицо со мной мало кто знаком, так что хожу себе спокойненько, никем не узнанная.
Тем временем до меня дошло, что пакостная птица истинным именем меня величает и сие мне очень не понравилось. Я напряглась, ожидая любой каверзы, но пичуга молча пялилась на меня, будто чего-то выжидая. Я же пялилась на неё, стараясь не дать той совершить какое-нибудь лишнее телодвижение, дабы навредить мне. Но просто так смотреть на то, что вызывает отвращение не очень-то и хотелось, посему пришлось нарушить глухую тишину, что, как раз, окружила нас, выдавая напряжение.
— Ты это мне? — наконец, догадалась я, чего от меня ждут.
— Та-ак ты Яго'дица-а? — снова мерзостно прокаркал ворон. Мне почудилось, что глаз его в этот момент стал ещё больше, ещё отвратительнее. С трудом удержалась, чтобы не скривиться.
— Ты ошибся, — сухо отозвалась я, отряхивая траву с подола, и разворачиваясь, чтобы удалиться прочь. Действие, признаюсь, заставившее меня сильно напрячься, ведь поворачиваться спиной к гадкому существу с непонятно какими мыслями, было верхом безответственности. Бежать? Нет, знамо дело, что птицы летают гораздо быстрее нежели люди бегают, так что у меня ни шанса.
— А мне ка-ажется нет, — гаркнула птица, слетая с ветки и направляясь вслед за мной. Вот уж никак не хотелось ничего подобного. — Мне нужна-а ведунья с окра-аины леса по имени Яго'дица-а. Ты походишь на-а неё.
— Тебе не повезло, - хмыкнула я, упорно стараясь не обращать внимания на волосы, что встали дыбом и на мурашки, ползущие холодом по спине. Против моей воли в голове рисовались весьма неприятные картины того, что может эта пичуга со мной сделать своим огромным твёрдым клювом. И глаза легко выклюет, и череп проломит. Брр... — Я не она. Меня Настасьей кличут.
Голос даже не дрогнул, до того я сжилась с этим именем, словно всегда его носила, да откликалась на Настеньку. Откуда я вдруг придумала себе данное имечко, я плохо помнила. Кажется, помогала какой-то бедной замарашке, которую скрутил тяжёлый недуг, и от неё даже родители отвернулись. Было той девчушке то ли пять, то ли семь лет. Она была такая махонькая, что вполне могла сойти и за трехлетку. И пусть черты лица её сейчас стёрлись из моих воспоминаний за давностью лет, но пронзительные очи её, отдающие первой весенней зеленью, запомнились мне навсегда. Она не держала зла на мать с отцом, на прохожих, что кидали в неё грязью, проходя мимо хворой девочки. Она улыбалась и лишь благословляла их путь. Я не смогла пройти мимо, прочувствовав её боль всем своим телом. Лечила я малышку долго, кропотливо и трудно. Но все усилия мои не пропали даром — дитятко выздоровело. И лучшей мне наградой был её смех, её резвые пляски по мокрой от росы траве.
Признаюсь, в тот момент я вдруг возжелала стать матерью. Не просто кому-то, а этой немыслимой очень доброй девочке. Но та не пожелала остаться со мной, разбив тем самым мне сердце. В который уж раз. Впрочем, я могла её понять — она хотела назад к своим родным матери и отцу, и её не печалило и не огорчало то, что они когда-то бросили её, испугавшись ответственности за беспомощное дитя. Настенька на мои слова обидно надула губки, мол, плохо, что я такая злая ко всем. Лично она прекрасно понимает своих родителей, почему они так поступили. У них помимо неё было ещё шестеро деток, которых кормить надобно, да работать для пропитания, убирать урожай и прочее. Я покивала, но на душе остался осадок. И именно из-за него сделала одну очень гадкую вещь. Удалила из светлой головки все воспоминания обо мне, дабы она не приходила в гости и не бередила рану. Долго потом мучилась из-за этого, ругала себя. Но сделанного не воротишь, так что пришлось смириться. В память о милой девочке я и взяла себе её имя.
Ворон летел невысоко, где-то возле моего плеча, чем несказанно нервировал меня, но я старалась не обращать на него внимания. Ну, летит. Ну и что? Игнорирование — самый действенный способ отделаться от навязчивого собеседника. А уж болтать о том о сём с этой пичугой я совершенно не была настроена. Шла я молча, уже почти полностью перейдя полянку, прихватывая по пути корзину с травами, как вдруг к моим ногам упал перстень. Всё бы ничего, да только знавала я его владельца, вернее владелицу. Пришлось притормозить.
— Где ты его взял? — сурово вопрошаю у мерзкой птицы. Тот нахально уселся мне на плечо, царапнув своими коготками кожу через тонкую рубаху. Зря я не озаботилась о защитной шали, посчитав, что в такую погоду в ней будет утомительно жарко. Вот и допрыгалась. Кроме того, от такого тесного соседства с ненавистным созданием меня довольно-таки сильно тряхнуло. Ничего не могу поделать со своим организмом. Всё тело покрылось мурашками, да ещё дыхание стало вырываться из груди с трудом, будто мне в горло напихали лебяжьего пуха. Захотелось срочно прокашляться и испить водицы, дабы облегчить дыхание. Но, естественно, ничего из этого я позволить себе не могла. Да и ворон ни за что не оставит меня, хоть я и уверена, что отлети он от меня на три аршина эта лихоманка с моей груди тут же сойдёт. Только пичуге от меня что-то знать очень надобно, коли она эдак вцепилась в меня своими гадкими и очень острыми когтями.
— Та-ак бы сра-азу, — в самое ухо гаркнул чёрный ворон, поудобнее устраиваясь на мне, словно не замечая того, как я пытаюсь его стряхнуть. А я честно пыталась его и руками смахнуть и магией развеять. Да только на него ничего действия не имело, будто заговорённый он, или чарами укрытый. Я и пригорюнилась, безвольно сев на ближайший пенёк. Видать судьба у меня такая — от пернатых гадости терпеть.
— Говори уж, — огрызнулась я, — чего надобно?
— Меня Ва-асилиса присла-ала, — прокаркала пичуга, наглейшим образом продолжая восседать на мне и не намереваясь даже в такой ситуации оставлять меня в покое. Вот же мерзкая тварь, и как их только земля носит? Впрочем, она их и не носит, они по небу передвигаются. — С ней беда-а приключила-ась. — Продолжал между тем ворон. — Помощи просит.
— А почём мне знать, что ты не врёшь? — с прищуром окинула я отвратительное существо, пялившееся на меня круглым жёлтым глазом.
— В ха-ату веди, — почти обиженно гаркнул тот. Неужели они и так могут? — Та-ам ответ держа-ать буду.
Сказал и вспорхнул прочь. Я уж было порадовалась, да только зря, ведь вернулся гадёныш. Я глубоко вдохнула, мысленно посетовав на свою судьбинушку, и двинулась к дому. Путь был не то чтобы не близкий, но и не два шага шагнуть. Всю дорогу мы передвигались молча. Я на своих двоих, ворон крыльями махал. В голове моей роилось много разных мыслей, перемешиваясь и почти не уцепляясь за какую-то одну. Чаще всего мелькали картины расправы над чёрным вороном, да только то были лишь пустые мечтания, вживую я такого даже и не подумаю сотворить — то тёмная и худая магия, а я ею не промышляю. Так же, на задворках, пробегали волны беспокойства из-за явления мне данного перстня. Но я решила пока не морочить себе этим голосом — надо всё выяснить у этой птички-невелички, а уж потом и волноваться.
Долго ли, коротко ли, вышли мы на другую поляну, где притаилась моя избушечка. Махонькая, но мне одной много и не надо. А гостей я не люблю, да никого и не привечаю. Пичуга устремилась к открытым окнам, видимо решив оказаться внутри раньше законной хозяйки. Да, только напрасно она это сделала. Хатка у меня не простая, я её взрастила на своей магии, да на источник посадила. В общем, живая избушечка, со своим норовом. Ворон в окно, а она его раз, и ставней прихлопнула. Я аж от злорадства ручонки хотела потереть, но не стала. Всё ж не злая я, не желаю никакой живности бед. Даже такой противной и пернатой.
Что касаемо перстня — мой он. Ситуация была мало приятная. Поймал меня как-то наш царь-батюшка за злое ведьмовство. Естественно, несправедливо, я ж ничего никогда плохого никому не делала. Подставил меня кто-то. А может и просто навет. Но его не переспоришь. Ведьма, говорит. Решил казнить, да перед этим в темницу засадил. А дочка у него совестливая, добрая и нежная деточка была. Пожалела меня, да вывела тайным ходом в леса. Помогла, в общем. Я тогда перстенёк ей и дала, мол, в знак благодарности. Ежели понадоблюсь, так только перстень покажи, и я долг верну. Так что, слушать ворона мне и не надобно по идее, но больно уж не хочется ему его работу облегчать. Противная ведь птица, как не посмотри.
В избу зашла, да тихонько дверь за собой затворила. Пошла умылась, ветки да листья выпутала из косы. Объёмистую корзину на большой дубовый стол ухнула, принявшись раскладывать травки, что собрать успела по кучкам.
