А потом вы распустили слух, что видели напавших разбойников, но не успели остановить трагедию. Даже кого-то нашли, схватили и казнили, как тех самых разбойников, якобы убивших семью де Лебрево. Но мы-то с тобой знаем правду, да, барон Гессе? И вот этого человека ты хочешь, чтобы я пожалел?
Я подошла к Этьену и крепко обняла его.
— Мне так жаль. Ты так страдал, а я была рядом, и ничего не видела, ничем не смогла помочь. Прости меня, Этьен.
Кажется, я часто оказываюсь вблизи людей, которым нужна помощь, и не могу ничего сделать. Я и не заметила эту страшную болезнь в Этьене, пустившие корни так давно. Она оплела его, словно ядовитый плющ, выдавив все желания, кроме мести. Отравляя жизнь картинами прошлого, мучая тем, что он выжил. Этьен под моими руками был точно каменная статуя, в которой не было ничего живого. Он не обнял меня в ответ, не отстранил, не пытался заставить понять или оправдаться. Его ненависть переливалась через край и он не видел ни малейшего смысла в попытке ее оправдать. Могла ли я на самом деле помочь человеку, что так долго страдал? Смогу ли найти нужные слова?
— Разве убийство вернет их? Ты ведь можешь разрушить жизнь барона – как свидетель предать огласки его деяния, лишив титула, чести, земель. Его будут проклинать все и гнать от города к городу, пока он не найдет пристанище в месте, где никто о нем знать не будет. Его позор будет нести вся его семья: брат не сможет быть более рыцарем короля, дети останутся нищими и будут проклинать отца всю жизнь. Тебе не обязательно совершать такой страшный грех.
Этьен положил мне руки на плечи, и отстранил, разрывая объятия. В глазах его была жалость. Но не к своему врагу, нет.
— Мария. Но с чего ты решила, что я никогда не убивал слабых и беззащитных раньше?
Его слова заставили меня содрогнуться. Из глаз полились непрошенные слезы. Как так получилось, что жизнь моих друзей, у которых было все от рождения – и богатства, и любящие родители, оказались трагичнее и тяжелее крестьянской доли?
— Но ведь Джон смог отпустить своего дядю живым. Месть не затмила его взор. Этьен, прошу. Ты лучше чем этот человек!
Движения Этьена были молниеносны. Он оттолкнул меня к двери, и, всадив нож на пол рукояти, разрезал барону живот. Тот заорал. Этот крик оглушал. Я бросилась к барону, но и Этьен, и я знали, что помочь я ничем не смогу.
— Подсмотрел в той деревне, помнишь. Тот несчастный умирал долго – уверен, наш барон столько не выдержит. Но и помочь ему никто не сможет. А я посижу тут, посмотрю, как медленно ты будешь смиряться с тем, что твоя жизнь окончена. Увидишь ли ты чертей, что подбираются к тебе, потирая свои лапы и желая затащить к себе в царство вечных мук? Или будешь вспоминать всех, кому причинил вред, и вымаливать прощение? Мне правда очень любопытно, что отразится в твоих глазах.
Этьен уселся у стены. К правому его сапогу стекала кровь, пачкая, но он и не думал убирать ногу. Он смотрел на барона, словно на ядовитую змею, что корчится, пораженная мечом, у ног победителя.
У меня были лекарства от кровопотери, были обезболивающие – но рану нужно было зашить как можно скорее. Да и получится ли – просто запихав все обратно – словно куклу набив соломой?
— Позволь мне помочь ему. Нужна игла, и нити, обезболивающее есть, — я судорожно перебирала склянки и травы, что у меня были.
— Я не отопру дверь вновь, если выйдешь. Да и сколько ты сможешь бегать по королевскому замку, ища медицинские запасы, когда их таким трудом возвращенный король нуждается в лечении? Ты никак не сможешь ему помочь.
Крик барона перешел в хрип. Неужто никто нас на самом деле не слышит? Или Этьен подкупил этих людей, и они не услышали бы ничего, даже находясь с ним в одной комнате? Как-то же он добыл ключи. Раньше мне хотелось заглянуть под маску вечно веселящегося Этьена, но увидев там пустого, лишенного чувств сострадания человека, я пожалела о том желании. Оставалось лишь одно.
— На самом деле, выбор есть всегда, Этьен, — я схватила нож, валявшийся рядом с умирающим бароном, и направила на него. Достаточно перерезать горло. Или попасть в сердце? Нет, у меня может не хватить сил. Тогда горло. — Я помогу вам.
Я подошла к барону. В его глазах отражался животный ужас. Никто никогда не смотрел на меня так. Словно я была воплощением зла, посетившего этот мир. Но ведь нет возможности его спасти! Или я сдалась слишком рано? Разве это не помощь – закончить муки человека, спасти которого нет возможности? Есть ли у меня право решать? Кажется, оно было у всех, кроме меня.
Или я не хочу его спасать?
Я бы не стала спасать барона де Плюсси, даже не кинулась проверять его рану, когда тот умирал, так почему я виню Этьена в убийстве мучившего его человека?
— Спаси меня, молю! Я тебе все отдам, все! Зарежь этого ублюдка! Ну, чего стоишь, девка?! — то просил, то угрожал мне барон. А я... Я очень устала. Нож выпал из моих рук и глухо ударился о мокрый от крови пол.
— Не так-то просто убить даже умирающего, да, Мария?
Я кивнула. Правда не могла. Он был ничтожным человеком, извергом и убийцей, но здесь и сейчас он был умирающим стариком, которого мучил человек, которого я звала другом.
— Теперь видишь, каким он был чудовищем? Смог не только убить, но и искалечить души убиваемых им людей?
— Да. Я вижу это. Ты ведь мог просто убить его в суматохе – но не стал. Хотел насладиться, воруя его последние слова и вздохи, как воровал драгоценности у знати. Он искалечил и убил маленького Ришара де Лебрево так же, как всю его семью. И мне страшно – что случится с моим другом Этьеном, когда этот старик умрет? Мне очень жаль тебя, Этьен.
— Ха, на твоем месте я бы пожалел себя! — оскалился Этьен. — Крестьянка, что спит с королем, и король, который не убил своего жадного до власти дядюшку – думаешь, у вас есть будущее?
Нет. Этьену не нужно было произносить очевидное слух – я и так все прекрасно понимала. Он хотел, чтоб его жестокие слова ранили меня? Но правда не могла обидеть. Он так хотел и сам выглядеть чудовищем в чужих глазах, будто боялся, что простые человеческие чувства помешают его мести.
Я обняла его на прощание. Крепко-крепко, и поцеловала в лоб, как целовала бы брата, будь он у меня. Этьен дернулся – вряд ли после смерти семьи люди были к нему добры. Наверняка мы больше никогда не увидимся. Я ведь была для него лишь средством достижения цели – подобраться к Джону поближе, беспрепятственно проникнуть в замок, в момент суматохи добраться до барона. Но для меня Этьен был другом, который спас меня, делился едой и вином в дороге, помогал людям, которым так нужна была помощь. Тот мальчик в сундуке, маленький Ришар – интересно, каким он был? Стеснялся и сторонился чужих? Или был радостным ребенком, смело открывающим для себя мир? Каким бы он ни был, полностью он не исчез. В Этьене осталась доброта, и смелость, и способность дружить.
— Этьен, ты сильный, — вернула я ему слова, сказанные совсем недавно или целую вечность назад. — Не потеряй себя, приняв решение. Чтобы ты себе не надумал, вор Этьен навсегда останется моим другом. Он всегда может вернуться ко мне, получив еду и кров. Я буду молиться за спасение твоей души.
Я ушла. Оставила позади молящего о помощи, умирающего барона Гессе, и даже почти не чувствовала угрызений совести. Меня пугало, что он своей смертью, грязью и ядом затащит Этьена в ад, из которого тот не сможет выбраться. Но пора было повзрослеть, и понять одну простую вещь – нельзя помочь людям, которые помочь себе сами не желают.
В коридоре было тихо. Мне нужно было на свежий воздух – голова кружилась. Этот день едва перевалил за половину, а я будто год прожила. Я не очень понимала, что теперь буду делать. В Университет мне не вернуться. Пойти в деревню травницей? Да примут ли девчонку без кола, без двора? Да и куда и как идти – в карманах ни запасов трав, ни монет. Впрочем, — тут мои шаги замедлились, — я ведь могу поискать шаманку, к которой говорил Джон. В замок вот так запросто я еще раз вряд ли попаду, так что пропадать шансу?
Ноги едва шли. Необходимость я понимала, но совсем не чувствовала. Одолевали сомнения – а коли меня поймают в замке, что я им скажу? Будет ли меня почтенная шаманка слушать, или как магистры в Университете – отмахнется? Да и сил переживать никаких не было – из меня словно высосали все эмоции, страх утра, удивления дня, и печаль, смешанная с сожалением и ужасом, что я оставила за закрытой дверью вместе с Этьеном, напоминали тяжеленные камни, заполнившие мои карманы, и делающие каждый шаг едва посильным.
Через пару поворотов я набрела на служанок, активно о чем-то шепчущихся. Увидев меня, они нахмурились.
— Чегой-то ты тут делаешь?
— И вообще кто таков?
— Ищу шаманку. Я оруженосец Джона. То есть Его Высочества. Величества? — я моргнула. Запуталась в двух фразах. Удачно начало, Мария!
— А! Дык дохтора все у покоев Его Величества нового собрались. Там и шаманку найдешь.
Они указали мне направление. Чем ближе я подходила к покоям Джона, тем больше людей толпилось в коридорах. Мимо бегали обеспокоенные слуги. Люди переговаривались, кто тихо, хмурясь, кто празднуя и с вином. Один из рыцарей остановил меня, спросив, кто я, и что здесь делаю, ведь на слугу не похожа.
— Это со мной, — ответил ректор, стоящий позади.
Я удивленно оглянулась. Ущипнула себя за руку, но видение не исчезло. Передо мной и впрямь стоял господин ректор, и вечно недовольный магистр Гийом. Рыцарь отступил, но проследовал за нами. Мы зашли в просторную комнату. На кровати лежал Джон – без доспехов, без сознания. Я нахмурилась – рана ведь не была такой серьезной, почему же? Кроме нас в комнате был граф Монтрозе с детьми, и три пожилые женщины – одна облаченная в черный бархат, увешенная жемчугом, и с короной на голове. Наверняка матушка короля Георга, бабушка Джона. Позади нее стояла служанка, почтенно склонив голову. Третья – в простом хлопковом платье, с поясом, к которому было прицеплены непонятные инструменты и склянки. Ее седые волосы были заплетены в множество мелких кос, и были убраны под платок, расползаясь змеями по ее голове. Она приподняла рубаху Джона и внимательно осматривала ранение, которое кровило. Даже без представления было понятно, что она и есть шаманка, о которой говорил Джон.
— А, еще не помер в своем каменном гробу, старик? — голос шаманки был скрипучим, словно она редко им пользовалась.
— Нет, и сегодня своей смертью я тебя не порадую, Тюранта.
Шаманка обернулась. Ее лицо было изрезано морщинами, точно рассохшаяся земля трещинами, но глаза оставались ярко-зелеными и молодыми.
— Как Его Величество?
— Который в гробу, в темнице, или на постели без сознания?
— Побольше уважения! — прикрикнул граф Монтрозе, — вы говорите о короле в присутствии его царственной бабушки и невесты.
— Папа, успокойтесь, — ответил брат леди Изабель. Как активно эта семья помогала Джону вернуть трон, и сколько выгоды планировала получить. Наверняка они и снабдили его доспехами и оружием. А ведь могли не стараться – Этьен так жаждал отомстить, и ему так нужна была суматоха с вернувшимся претендентом на престол, что он бы и своровать оружие с доспехами не погнушался. Как много планов наложилось друг на друга, и как я умудрилась проморгать их все.
— У вас короли так часто меняются, я за всем не успеваю уследить. Что ты вообще здесь делаешь? — обратился шаманка к графу, будто к лавочнику. — Ты лекарь? Или рыцари, защищающие короля, теперь дерутся драгоценными перстнями, а не мечами?
Граф вздыбился, словно уличный кот, и вот-вот готов был зашипеть, но дама в черном перебила его.
— Милорд Монтрозе, прошу вас не устраивать сцен. Сейчас здоровье моего внука – самое важное. Остальное, о наградах, браке, местах при дворе – можно будет решить после. Или вы сейчас хотите обсудить распределение титулов? — голос королевы-матери был спокойным и размеренным, и в нем было столько власти, сколько я никогда не слушала. Я едва не разинув рот смотрела, как парой фраз она сумела выдворить графа с семьей из комнаты, никому не нагрубив и не угрожая. Вот это женщина! — А теперь. Кто-нибудь скажет, что с ним? И является ли моим внуком этот человек?
— Что будем делать, если нет? — с интересом спросила шаманка. Она продолжала изучать рану Джона, наклонившись. От ее пристального внимания я начала нервничать. Неужели где-то ошиблась? Травы перепутала? Кровохлебка от ран не помогает? Да нет же, ерунда какая-то в голову от волнения лезет.
— С прискорбием сообщим, что раненый в боях король Эдвард умер счастливым в окружении семьи и любящей его невесты. И вернем Георга из тюрьмы.
Я похолодела. Они могли? Вот так убить человека?! Но я ведь тоже только что оставила другого без помощи, могу ли спорить с ними? Могу ли я вообще раскрыть тут рот и сохранить голову на плечах?
— Ну так как?
Шаманка бесцеремонно стянула с Джона штаны. Я вскрикнула, закрыла лицо руками и отвернулась.
— Ну, на бедре шрам есть нужный, под мышкой – три родинки ниткой, да и пальцы – большой плоский, словно у вашего покойного мужа, а остальные длинные и изящные, как у его матушки. Это точно тот несносный мальчишка, что все деревья в замке облазил, и с половины из них попадал. Но если ваше сердце жаждет, я ночью разожгу костер, брошу подношения и спрошу у духов.
— Или мы можем просто вызволить из темницы мажердома прошлого короля. — добавил молчавший прежде магистр Гийом.
— Не думала, что в Университет доходят слухи из королевских темниц, — королева-мать говорила все так же ровно, то мне стало страшно от неприкрытой угрозы.
— Мы копим знания. В любом виде, котором они пред нами предстают.
— Не выращивайте слишком длинный нос, магистр. Иначе его придется отрезать вместе с головой.
Магистр склонился перед королевой-матерью, ничего не ответив.
— Все эти угрозы, безусловно, очень увлекательны, буквально встреча старых друзей, мне будто вновь шестнадцать, и я впервые вас увидела. Но, может, займемся, спасением этого ребенка?
— В том-то и проблема. Кровь не останавливается. Наверняка принял что-то, чтоб боль от раны заглушить. Если начнем лечить от яда не зная, что именно он принял, навредить можем больше.
Яд?! Нет, не может быть! Я ведь внимательно осмотрела Джона...Я моргнула. Если честно, я едва помнила, что именно делала. Перед глазами стояло искаженное гневом лицо барона, торопливые слова Этьена в ушах, кровь Джона на моих руках. Могло ли быть, что я просто не заметила что-то настолько важное?
Да.
Я похолодела. Если так, то яд попал в Джона утром, а сейчас уже вечер! За это время он мог распространится, медленно убивая! Неужто из-за моей невнимательности Джон умрет? Я потеряю и второго друга в один день?!
— Крапива – приложена к ране, кровохлебку протерла и на повязку, и пара соцветий левзеи перед самим боем.
Теперь все в комнате обратили внимание на меня.
— Почему не прижгли рану? — спросил магистр, уже выбирая и подавая ректору нужные лекарства.
— Начинался турнир. Джон был против прижигания, — И Этьен его в этом активно поддержал. Только вот Джона интересовала лишь победа любой ценой, а Этьена – суматоха, устроенная Джоном. Я единственная, кто должна была думать о здоровье раненого, так легко повелась на их слова. Как мне оправдаться перед этими людьми, если Джон умрет? А перед собой?
Я подошла к Этьену и крепко обняла его.
— Мне так жаль. Ты так страдал, а я была рядом, и ничего не видела, ничем не смогла помочь. Прости меня, Этьен.
Кажется, я часто оказываюсь вблизи людей, которым нужна помощь, и не могу ничего сделать. Я и не заметила эту страшную болезнь в Этьене, пустившие корни так давно. Она оплела его, словно ядовитый плющ, выдавив все желания, кроме мести. Отравляя жизнь картинами прошлого, мучая тем, что он выжил. Этьен под моими руками был точно каменная статуя, в которой не было ничего живого. Он не обнял меня в ответ, не отстранил, не пытался заставить понять или оправдаться. Его ненависть переливалась через край и он не видел ни малейшего смысла в попытке ее оправдать. Могла ли я на самом деле помочь человеку, что так долго страдал? Смогу ли найти нужные слова?
— Разве убийство вернет их? Ты ведь можешь разрушить жизнь барона – как свидетель предать огласки его деяния, лишив титула, чести, земель. Его будут проклинать все и гнать от города к городу, пока он не найдет пристанище в месте, где никто о нем знать не будет. Его позор будет нести вся его семья: брат не сможет быть более рыцарем короля, дети останутся нищими и будут проклинать отца всю жизнь. Тебе не обязательно совершать такой страшный грех.
Этьен положил мне руки на плечи, и отстранил, разрывая объятия. В глазах его была жалость. Но не к своему врагу, нет.
— Мария. Но с чего ты решила, что я никогда не убивал слабых и беззащитных раньше?
Его слова заставили меня содрогнуться. Из глаз полились непрошенные слезы. Как так получилось, что жизнь моих друзей, у которых было все от рождения – и богатства, и любящие родители, оказались трагичнее и тяжелее крестьянской доли?
— Но ведь Джон смог отпустить своего дядю живым. Месть не затмила его взор. Этьен, прошу. Ты лучше чем этот человек!
Движения Этьена были молниеносны. Он оттолкнул меня к двери, и, всадив нож на пол рукояти, разрезал барону живот. Тот заорал. Этот крик оглушал. Я бросилась к барону, но и Этьен, и я знали, что помочь я ничем не смогу.
— Подсмотрел в той деревне, помнишь. Тот несчастный умирал долго – уверен, наш барон столько не выдержит. Но и помочь ему никто не сможет. А я посижу тут, посмотрю, как медленно ты будешь смиряться с тем, что твоя жизнь окончена. Увидишь ли ты чертей, что подбираются к тебе, потирая свои лапы и желая затащить к себе в царство вечных мук? Или будешь вспоминать всех, кому причинил вред, и вымаливать прощение? Мне правда очень любопытно, что отразится в твоих глазах.
Этьен уселся у стены. К правому его сапогу стекала кровь, пачкая, но он и не думал убирать ногу. Он смотрел на барона, словно на ядовитую змею, что корчится, пораженная мечом, у ног победителя.
У меня были лекарства от кровопотери, были обезболивающие – но рану нужно было зашить как можно скорее. Да и получится ли – просто запихав все обратно – словно куклу набив соломой?
— Позволь мне помочь ему. Нужна игла, и нити, обезболивающее есть, — я судорожно перебирала склянки и травы, что у меня были.
— Я не отопру дверь вновь, если выйдешь. Да и сколько ты сможешь бегать по королевскому замку, ища медицинские запасы, когда их таким трудом возвращенный король нуждается в лечении? Ты никак не сможешь ему помочь.
Крик барона перешел в хрип. Неужто никто нас на самом деле не слышит? Или Этьен подкупил этих людей, и они не услышали бы ничего, даже находясь с ним в одной комнате? Как-то же он добыл ключи. Раньше мне хотелось заглянуть под маску вечно веселящегося Этьена, но увидев там пустого, лишенного чувств сострадания человека, я пожалела о том желании. Оставалось лишь одно.
— На самом деле, выбор есть всегда, Этьен, — я схватила нож, валявшийся рядом с умирающим бароном, и направила на него. Достаточно перерезать горло. Или попасть в сердце? Нет, у меня может не хватить сил. Тогда горло. — Я помогу вам.
Я подошла к барону. В его глазах отражался животный ужас. Никто никогда не смотрел на меня так. Словно я была воплощением зла, посетившего этот мир. Но ведь нет возможности его спасти! Или я сдалась слишком рано? Разве это не помощь – закончить муки человека, спасти которого нет возможности? Есть ли у меня право решать? Кажется, оно было у всех, кроме меня.
Или я не хочу его спасать?
Я бы не стала спасать барона де Плюсси, даже не кинулась проверять его рану, когда тот умирал, так почему я виню Этьена в убийстве мучившего его человека?
— Спаси меня, молю! Я тебе все отдам, все! Зарежь этого ублюдка! Ну, чего стоишь, девка?! — то просил, то угрожал мне барон. А я... Я очень устала. Нож выпал из моих рук и глухо ударился о мокрый от крови пол.
— Не так-то просто убить даже умирающего, да, Мария?
Я кивнула. Правда не могла. Он был ничтожным человеком, извергом и убийцей, но здесь и сейчас он был умирающим стариком, которого мучил человек, которого я звала другом.
— Теперь видишь, каким он был чудовищем? Смог не только убить, но и искалечить души убиваемых им людей?
— Да. Я вижу это. Ты ведь мог просто убить его в суматохе – но не стал. Хотел насладиться, воруя его последние слова и вздохи, как воровал драгоценности у знати. Он искалечил и убил маленького Ришара де Лебрево так же, как всю его семью. И мне страшно – что случится с моим другом Этьеном, когда этот старик умрет? Мне очень жаль тебя, Этьен.
— Ха, на твоем месте я бы пожалел себя! — оскалился Этьен. — Крестьянка, что спит с королем, и король, который не убил своего жадного до власти дядюшку – думаешь, у вас есть будущее?
Нет. Этьену не нужно было произносить очевидное слух – я и так все прекрасно понимала. Он хотел, чтоб его жестокие слова ранили меня? Но правда не могла обидеть. Он так хотел и сам выглядеть чудовищем в чужих глазах, будто боялся, что простые человеческие чувства помешают его мести.
Я обняла его на прощание. Крепко-крепко, и поцеловала в лоб, как целовала бы брата, будь он у меня. Этьен дернулся – вряд ли после смерти семьи люди были к нему добры. Наверняка мы больше никогда не увидимся. Я ведь была для него лишь средством достижения цели – подобраться к Джону поближе, беспрепятственно проникнуть в замок, в момент суматохи добраться до барона. Но для меня Этьен был другом, который спас меня, делился едой и вином в дороге, помогал людям, которым так нужна была помощь. Тот мальчик в сундуке, маленький Ришар – интересно, каким он был? Стеснялся и сторонился чужих? Или был радостным ребенком, смело открывающим для себя мир? Каким бы он ни был, полностью он не исчез. В Этьене осталась доброта, и смелость, и способность дружить.
— Этьен, ты сильный, — вернула я ему слова, сказанные совсем недавно или целую вечность назад. — Не потеряй себя, приняв решение. Чтобы ты себе не надумал, вор Этьен навсегда останется моим другом. Он всегда может вернуться ко мне, получив еду и кров. Я буду молиться за спасение твоей души.
Я ушла. Оставила позади молящего о помощи, умирающего барона Гессе, и даже почти не чувствовала угрызений совести. Меня пугало, что он своей смертью, грязью и ядом затащит Этьена в ад, из которого тот не сможет выбраться. Но пора было повзрослеть, и понять одну простую вещь – нельзя помочь людям, которые помочь себе сами не желают.
В коридоре было тихо. Мне нужно было на свежий воздух – голова кружилась. Этот день едва перевалил за половину, а я будто год прожила. Я не очень понимала, что теперь буду делать. В Университет мне не вернуться. Пойти в деревню травницей? Да примут ли девчонку без кола, без двора? Да и куда и как идти – в карманах ни запасов трав, ни монет. Впрочем, — тут мои шаги замедлились, — я ведь могу поискать шаманку, к которой говорил Джон. В замок вот так запросто я еще раз вряд ли попаду, так что пропадать шансу?
Ноги едва шли. Необходимость я понимала, но совсем не чувствовала. Одолевали сомнения – а коли меня поймают в замке, что я им скажу? Будет ли меня почтенная шаманка слушать, или как магистры в Университете – отмахнется? Да и сил переживать никаких не было – из меня словно высосали все эмоции, страх утра, удивления дня, и печаль, смешанная с сожалением и ужасом, что я оставила за закрытой дверью вместе с Этьеном, напоминали тяжеленные камни, заполнившие мои карманы, и делающие каждый шаг едва посильным.
Через пару поворотов я набрела на служанок, активно о чем-то шепчущихся. Увидев меня, они нахмурились.
— Чегой-то ты тут делаешь?
— И вообще кто таков?
— Ищу шаманку. Я оруженосец Джона. То есть Его Высочества. Величества? — я моргнула. Запуталась в двух фразах. Удачно начало, Мария!
— А! Дык дохтора все у покоев Его Величества нового собрались. Там и шаманку найдешь.
Они указали мне направление. Чем ближе я подходила к покоям Джона, тем больше людей толпилось в коридорах. Мимо бегали обеспокоенные слуги. Люди переговаривались, кто тихо, хмурясь, кто празднуя и с вином. Один из рыцарей остановил меня, спросив, кто я, и что здесь делаю, ведь на слугу не похожа.
— Это со мной, — ответил ректор, стоящий позади.
Я удивленно оглянулась. Ущипнула себя за руку, но видение не исчезло. Передо мной и впрямь стоял господин ректор, и вечно недовольный магистр Гийом. Рыцарь отступил, но проследовал за нами. Мы зашли в просторную комнату. На кровати лежал Джон – без доспехов, без сознания. Я нахмурилась – рана ведь не была такой серьезной, почему же? Кроме нас в комнате был граф Монтрозе с детьми, и три пожилые женщины – одна облаченная в черный бархат, увешенная жемчугом, и с короной на голове. Наверняка матушка короля Георга, бабушка Джона. Позади нее стояла служанка, почтенно склонив голову. Третья – в простом хлопковом платье, с поясом, к которому было прицеплены непонятные инструменты и склянки. Ее седые волосы были заплетены в множество мелких кос, и были убраны под платок, расползаясь змеями по ее голове. Она приподняла рубаху Джона и внимательно осматривала ранение, которое кровило. Даже без представления было понятно, что она и есть шаманка, о которой говорил Джон.
— А, еще не помер в своем каменном гробу, старик? — голос шаманки был скрипучим, словно она редко им пользовалась.
— Нет, и сегодня своей смертью я тебя не порадую, Тюранта.
Шаманка обернулась. Ее лицо было изрезано морщинами, точно рассохшаяся земля трещинами, но глаза оставались ярко-зелеными и молодыми.
— Как Его Величество?
— Который в гробу, в темнице, или на постели без сознания?
— Побольше уважения! — прикрикнул граф Монтрозе, — вы говорите о короле в присутствии его царственной бабушки и невесты.
— Папа, успокойтесь, — ответил брат леди Изабель. Как активно эта семья помогала Джону вернуть трон, и сколько выгоды планировала получить. Наверняка они и снабдили его доспехами и оружием. А ведь могли не стараться – Этьен так жаждал отомстить, и ему так нужна была суматоха с вернувшимся претендентом на престол, что он бы и своровать оружие с доспехами не погнушался. Как много планов наложилось друг на друга, и как я умудрилась проморгать их все.
— У вас короли так часто меняются, я за всем не успеваю уследить. Что ты вообще здесь делаешь? — обратился шаманка к графу, будто к лавочнику. — Ты лекарь? Или рыцари, защищающие короля, теперь дерутся драгоценными перстнями, а не мечами?
Граф вздыбился, словно уличный кот, и вот-вот готов был зашипеть, но дама в черном перебила его.
— Милорд Монтрозе, прошу вас не устраивать сцен. Сейчас здоровье моего внука – самое важное. Остальное, о наградах, браке, местах при дворе – можно будет решить после. Или вы сейчас хотите обсудить распределение титулов? — голос королевы-матери был спокойным и размеренным, и в нем было столько власти, сколько я никогда не слушала. Я едва не разинув рот смотрела, как парой фраз она сумела выдворить графа с семьей из комнаты, никому не нагрубив и не угрожая. Вот это женщина! — А теперь. Кто-нибудь скажет, что с ним? И является ли моим внуком этот человек?
— Что будем делать, если нет? — с интересом спросила шаманка. Она продолжала изучать рану Джона, наклонившись. От ее пристального внимания я начала нервничать. Неужели где-то ошиблась? Травы перепутала? Кровохлебка от ран не помогает? Да нет же, ерунда какая-то в голову от волнения лезет.
— С прискорбием сообщим, что раненый в боях король Эдвард умер счастливым в окружении семьи и любящей его невесты. И вернем Георга из тюрьмы.
Я похолодела. Они могли? Вот так убить человека?! Но я ведь тоже только что оставила другого без помощи, могу ли спорить с ними? Могу ли я вообще раскрыть тут рот и сохранить голову на плечах?
— Ну так как?
Шаманка бесцеремонно стянула с Джона штаны. Я вскрикнула, закрыла лицо руками и отвернулась.
— Ну, на бедре шрам есть нужный, под мышкой – три родинки ниткой, да и пальцы – большой плоский, словно у вашего покойного мужа, а остальные длинные и изящные, как у его матушки. Это точно тот несносный мальчишка, что все деревья в замке облазил, и с половины из них попадал. Но если ваше сердце жаждет, я ночью разожгу костер, брошу подношения и спрошу у духов.
— Или мы можем просто вызволить из темницы мажердома прошлого короля. — добавил молчавший прежде магистр Гийом.
— Не думала, что в Университет доходят слухи из королевских темниц, — королева-мать говорила все так же ровно, то мне стало страшно от неприкрытой угрозы.
— Мы копим знания. В любом виде, котором они пред нами предстают.
— Не выращивайте слишком длинный нос, магистр. Иначе его придется отрезать вместе с головой.
Магистр склонился перед королевой-матерью, ничего не ответив.
— Все эти угрозы, безусловно, очень увлекательны, буквально встреча старых друзей, мне будто вновь шестнадцать, и я впервые вас увидела. Но, может, займемся, спасением этого ребенка?
— В том-то и проблема. Кровь не останавливается. Наверняка принял что-то, чтоб боль от раны заглушить. Если начнем лечить от яда не зная, что именно он принял, навредить можем больше.
Яд?! Нет, не может быть! Я ведь внимательно осмотрела Джона...Я моргнула. Если честно, я едва помнила, что именно делала. Перед глазами стояло искаженное гневом лицо барона, торопливые слова Этьена в ушах, кровь Джона на моих руках. Могло ли быть, что я просто не заметила что-то настолько важное?
Да.
Я похолодела. Если так, то яд попал в Джона утром, а сейчас уже вечер! За это время он мог распространится, медленно убивая! Неужто из-за моей невнимательности Джон умрет? Я потеряю и второго друга в один день?!
— Крапива – приложена к ране, кровохлебку протерла и на повязку, и пара соцветий левзеи перед самим боем.
Теперь все в комнате обратили внимание на меня.
— Почему не прижгли рану? — спросил магистр, уже выбирая и подавая ректору нужные лекарства.
— Начинался турнир. Джон был против прижигания, — И Этьен его в этом активно поддержал. Только вот Джона интересовала лишь победа любой ценой, а Этьена – суматоха, устроенная Джоном. Я единственная, кто должна была думать о здоровье раненого, так легко повелась на их слова. Как мне оправдаться перед этими людьми, если Джон умрет? А перед собой?
