Нужно было бы признаться доктору Конорсу, что её одолевают нечестивые сны, попросить, чтобы он привёл священника, но так страшно! Вдруг доктор решит, что голос, появляющийся в её голове – это результат сумасшествия?
Психиатрическая клиника доктора Конорса располагалась в четырёх корпусах. Самым большим зданием был корпус «Дельта». Он находился в глубине сада и был окружён дополнительным забором. Там как раз лечили запущенные случаи сумасшествия. И хоть это отделение скрывали высокие кроны деревьев и ограждение, но они не могли препятствовать ужасным крикам, доносящимся оттуда.
До Амелии доходили слухи, что в корпусе «Дельта» применяются очень жёсткие методы лечения, сравнимые со средневековыми пытками. Говорили, что в некоторых палатах там находятся по две-три дюжины больных, которых приковывают к кроватям, а за непослушание стегают плётками, а самым безнадёжным делают трепанацию черепа, чтобы «проветривать» мозг от плохих мыслей. Амелии совсем не хочется проверять достоверность сплетен на своём опыте. Пожалуй, лучше не рассказывать доктору о ночном голосе.
Корпус «Бета», в котором располагалась комната Амелии, медперсонал клиники в шутку называл «Королевскими покоями». Тут было всего шесть апартаментов, по три на каждом из двух этажей. За привилегированными больными закрепляли личную сиделку, двух санитаров и медицинскую сестру. Лечение в «Королевских покоях» стоило больших денег, но и отношение персонала было соответствующим.
Но даже среди самых важных пациентов корпуса «Бета», Амелия была, пожалуй, самой обласканной вниманием и заботой. Всё это благодаря доктору Конорсу. Когда-то отец Амелии служил в городском управлении и очень помог Стиву Конорсу с открытием этой самой лечебницы.
Доктор оказался благородным человеком, ценящим помощь и умеющим отдавать долги. Когда он узнал, что дочь его покровителя попала под суд, то первым бросился на защиту Амелии и настоял, чтобы её отправили именно в его лечебное учреждение. Но хоть он и проявлял к ней почти отеческую заботу, Амелия боялась полностью довериться целителю.
Девушка опасалась привязываться к людям. Слишком большую плату она отдала за свою доверчивость в прошлом. Теперь Амелия была предельно осторожной. Раз в неделю доктор Конорс приходил к ней с обследованием, заводил долгие беседы, рассказывал о себе, о том, что происходит в городе, но его глаза при этом всегда были очень внимательными. Он цеплялся за любые слова своей пациентки, пытался разговорить её, иногда что-то записывал в толстую книгу в кожаном переплёте.
Так продолжалось четыре месяца. Амелия находилась в больнице, но по сути это была та же тюрьма. Небольшое помещение, белый потолок, белые стены, белое бельё на кровати, даже больничное платье было на ней белоснежное. Этот цвет просто сводил её с ума. Он был похож на пустой бессмысленный лист бумаги, на котором никогда не появится ни одного написанного слова, ни одной буквы. Так же и прожитая жизнь казалась Амелии совершенно никчёмной. Единственным ярким пятном в палате было небольшое окно. За стеклом проходила жизнь, погода то и дело менялась, ночь чередовалась с днём. Яблоня не давала разглядеть парк, окружающий больничный корпус, но иногда сюда залетали птицы и садились на ветки. Девушка завидовала им. Птицы были свободны, могли лететь, куда им вздумается, не сковывали себя моральными принципами, не объявляли других птиц сумасшедшими, не изолировали их.
Одиночество сильно подавляло девушку и пугало её. Амелия чувствовала, что каждый день проведённый взаперти в этом белом пустом помещении опустошает её. Она ловила себя на мысли, что почти разучилась думать и разговаривать. Зачем ей это в окружении пустых стен и остановившегося времени.
Сначала Амелия даже рада была, что оказалась в тишине, покое и безопасности. Она строила планы о своём будущем, мечтала от том дне, когда снова встретится с Эдвардом, когда её жизнь наладится, но постепенно мысли бледнели, выцветали, превращаясь в ненавистный белый цвет.
Находясь в клинике, Амелия снова пыталась разбудить в себе дар. Ей уже легко удавалось отделить своё сознание от тела и найти временной поток, но тут же перед внутренним взором появлялось чёрное пульсирующее пятно, похожее на кляксу. Оно словно загораживало ей путь, не давая перемещаться дальше. Амелия чувствовала не просто помеху, а некую опасность от этого куска тьмы. Тёмная энергия пыталась приблизиться к её сознанию.
Один раз Амелия позволила ей подобраться слишком близко, и тьма тут же принялась обволакивать её, пытаясь втянуть в себя и растворить. Девушка стала ощущать какой-то внутренний холод, подавляющий мысли и желания. На миг Амелии даже захотелось раствориться в этой чёрной пустоте, исчезнуть, отпустить свои переживания и радости, но в последний момент девушка вспомнила Эдварда и ощутила тепло. Клякса дёрнулась, отпустила её, и Амелия. Воспользовавшись свободой, вырвала сознание из тёмной западни и отправила его обратно в своё тело.
Пришлось признать, что эта враждебная сущность, или Погибель, как про себя назвала её Амелия, не позволит ей осуществить переход во времени. Было очевидно, что дальнейшие попытки могут привести к тому, что душа девушки будет полностью уничтожена, она не сможет никак выстоять против Погибели.
Постепенно Амелия перестала думать об этом. Нахождение в клинике медленно, но верно подавляло её решимость и всякие стремления. Оставалась только одна цель – дождаться, когда закончится лечение и её выпустят на свободу. А пока нужно было замкнуться в себе, отключить свои чувства, превратиться в белый цвет. Амелия старалась проявить максимум терпения и покорности, не создавать проблем медицинскому персоналу, но доктору Конорсу почему-то это не нравилось.
– Я хочу помочь вам, Амелия, а вы упираетесь, – проникновенно говорил доктор Конорс, поправляя на широком носу маленькие круглые очки в золотой оправе. – Суд признал вас невменяемой и назначил шесть месяцев принудительного лечения. Я верю, что вы не убивали мужа. Почти верю. Впрочем, моё дело не выяснять истину, а лечить ваши психологические травмы. И делать это нужно очень аккуратно. Нельзя отнять у человека все его психологические отклонения иначе он потеряет себя, лишится своей индивидуальности, своего характера. Мне важно, чтобы отклонения не выходили за рамки дозволенного. Вам повезло, Амелия, что вы попали ко мне, а не к другому психиатру. Я хочу научить вас усмирять своих демонов и жить с ними в мире. А вот мой зять Руперт, к примеру, придерживается более жёстких методов лечения. Он считает, что внутренних демонов нужно уничтожать, причём самыми безжалостными способами.
Амелия слышала эти рассуждения уже не раз. За те четыре месяца, что она провела в клинике, девушка уже изучила доктора, пожалуй, даже лучше, чем он её. Стив Конорс был человеком добродушным и жизнерадостным. Внешность доктора идеально подходила его характеру и душевному состоянию. Он был невысокого роста, полноватый, энергичный, с открытым лицом, пухлыми щёчками и губами, со смешными пушистыми завитками седых волос, обрамляющими блестящую розовую лысину. Его короткие мохнатые бровки то и дело подскакивали вверх, собирая на лбу многочисленные морщинки. Доктор сидел на высоком стуле посреди комнаты, сложив на объёмном животике свою книгу для записей, время от времени делая в ней короткие заметки, болтая при этом короткими ножками, не достающими до пола.
– У меня нет никаких внутренних демонов, – произнесла Амелия, глядя на доктора исподлобья. Ей было неуютно находиться в присутствии мужчины в слишком тонком больничном платье. Она поёрзала на краешке кровати, сложив руки на коленях, как примерная ученица.
– У всех они есть, – доктор снова поправил пухлыми пальчиками очки и улыбнулся. – Наши грехи описаны в Библии, и несомненно все присутствуют в каждом человеке в большей или меньшей степени. Признайтесь, Амелия, что когда вы в детстве лишились матери, то испытывали одиночество и обиду на весь мир и на неё за то, что оставила вас одну.
– У меня не было обиды, я просто испытывала горе от потери самого близкого и родного человека. Мне кажется, что в этом нет никаких отклонений.
– Я ни в чём вас не обвиняю, – примирительно поднял вверх ладони доктор. – Агрессия – это нормальная реакция организма на негативное внешнее воздействие. Вы же чувствовали злость и ненависть к вашей гувернантке, которая мучила в детстве или к мужу, который запирал в спальне и унижал?
– Моя гувернантка мисс Торндайк вымещала на воспитанниках неудовлетворённость своей жизнью. Я была ребёнком, у меня не было выбора. Мне приходилось только терпеть и надеяться, что следующий день будет лучше. У меня не было к ней агрессии. А с Энтони… Я была слишком подавлена смертью отца и «предательством» жениха. Гнор воспользовался моей беспомощностью, вынудил согласиться на брак, опаивал меня лекарствами. Я потеряла интерес к жизни, мне было не до агрессии.
Доктор поиграл бровями, сделал пометку в своей книге и снова внимательно посмотрел на пациентку.
– Я буду с вами предельно откровенен, миссис Гнор. Надеюсь, что и вы в ответ, наконец-то, откроете свою душу, покажите страхи и переживания. Суд постановил, что вы должны лечиться полгода от психологической травмы, а ваш адвокат Дик Труман прямо-таки настаивал на вашей изоляции. Он твердил, что вы в опасности и вам необходим абсолютный покой. Я, как лечащий врач, не согласен с таким решением. Четыре месяца вы провели взаперти, но это только ухудшает состояние. Муж тоже держал вас дома, как в тюрьме, и сейчас, находясь в похожих условиях, вы ещё больше замыкаетесь. Я старался точно придерживаться судебного предписания, даже сиделку подобрал для вас самую молчаливую, но теперь всё измениться. Скоро вы покинете мою клинику, создадите новую семью со своим женихом, вернётесь в общество. Я, как психиатр, просто обязан подготовить вас к таки м переменам. Вам требуется больше общения. С завтрашнего дня у вас будет новая сиделка, которая будет сопровождать на прогулки. Посмотрим, как эти перемены скажутся на вашем здоровье. Если увижу положительные результаты, то, возможно, разрешу визиты ваших близких.
Амелия готова была вскочить с кровати и закружиться от радости, но лишь опустила глаза и тихо ответила:
– Как скажете, доктор, вам лучше знать.
Новый день начался для Амелии с сюрприза. Сюрприз был невысокого роста, темноволосый, курносый, с яркими карими глазами и болтливым ртом. Звали это шустрое чудо – Джейн Харпер. Доктор Конорс обещал, что теперь у Амелии будет больше возможностей для общения, но он не предупреждал, что общения окажется на столько много. Если бы Джейн Харпер участвовала в конкурсе по скоростной речи, то непременно заседала бы в жюри.
Амелия не сразу смогла наладить устный контакт с новой сиделкой потому, что у Джейн оказалась странная привычка перескакивать в разговоре с одной темы на другую.
– Доктор Конорс велел вывезти вас сегодня на прогулку. Он говорил, что вы четыре месяца не были на улице. Это так ужасно! Нужно будет взять плед, вдруг станет прохладно. У вас такие чудесные волосы, миссис Гнор! Цвет насыщенный и яркий, и вьются мелкими кудряшками! Только сказал, что сразу весь парк показывать не надо, слишком много эмоций – это тоже плохо. Хотите, шаль могу ещё взять? Он такой замечательный, всегда заботится о персонале. Мне очень повезло! Увидите наш пруд с утками. Вы хотите зелёное или голубое? Вчера было тепло, а сегодня с утра – ветер. Могу собрать волосы повыше? Зелёное будет сочетаться с цветом ваших глаз. Вам плохо?
От такой трескотни у Амелии поначалу кружилась голова и проявлялись признаки морской болезни, но Джейн была девушкой неглупой и хорошо обученной. Она словно чувствовала состояние пациентки и старалась время от времени давать отдохнуть от себя.
Первая прогулка в парке оказалась для Амелии очень волнительной. Девушка чувствовала себя словно заново рождённой. Всё ей казалось чересчур ярким и резким, солнце, выглядывающее из-за облаков, немилосердно слепило глаза, воздух приносил сильные дурманящие ароматы трав и цветов, ветер обжигал кожу прохладой.
Амелия покачнулась, спускаясь с широких ступеней больничного корпуса, но Джейн была начеку. Она помогла своей подопечной спуститься и усадила её в кресло-каталку.
– Доктор Конорс велел возить вас в кресле, сказал, что вы пока не можете долго передвигаться самостоятельно. Вам не холодно, миссис Гнор? Пока можно не более получаса. Давайте закреплю зонтик, чтобы солнце не слепило в глаза. Не представляю, как вы всё это пережили. Ой, извините, я не должна была говорить об этом.
– Ничего, Джейн, – слабо улыбнулась Амелия. – Подробности моей жизни трепали на страницах бульварных газет, так что…
– Мама говорит, что мне нужно наполовину зашить рот, чтобы я не болтала лишнего, – сиделка расстроилась не на шутку, глаза стали наливаться слезами, но вдруг Джейн увидела кого-то, забыла о своей печали и принялась махать рукой. – Смотрите, это Тильда гуляет с миссис Розалией Холл! Вы не против, если мы присоединимся к ним?
Амелия не стала возражать, боясь, что сиделка снова впадёт в уныние. Надо признаться, что миссис Гнор и самой уже стало любопытно. Доктор Конорс не ошибся – Джейн могла кого угодно заразить своим жизнелюбием и энергией.
Сиделка развернула кресло и повезла его по дорожке вдоль идеально подстриженных кустов. Хоть растительность и мешала с одной стороны наслаждаться видом парка, зато Амелия видела больничный корпус и заметила, что из окна первого этажа за ними наблюдает доктор Конорс. Ещё девушка обратила внимание на четверых молодых крепких мужчин в больничных халатах, прохаживающихся возле здания по посыпанным мелкой галькой дорожкам парка – похоже, что это санитары, присматривающие за порядком на территории.
Джейн провезла кресло-каталку с Амелией чуть дальше, кусты закончились, открывая замечательный вид. Садовники потрудились на славу. Тут было видно смешение стилей Тюдоровских садов и садов Стюартов. Кусты, дорожки и цветники имели чёткие геометрические линии и пропорции, что создавало впечатление законченности и изысканности. Амелия успела полюбоваться и живыми изгородями, видневшимися вдали, и арками с вьющимися растениями, и огороженными, фигурно подстриженными кустарниками, небольшие лужайки.
Джейн свернула на боковую дорожку, и они оказались на одной из таких лужаек, посреди которой красовалась большая клумба с гортензиями. Возле клумбы стояло такое же кресло на колёсах, в котором сидела немолодая женщина, облачённая в широкое синее платье, обшитое огромным количеством кружев. Они в несколько слоёв обрамляли подол, рукава и ворот, а также чепец, делая его похожим на шляпку с белоснежными волнистыми полями. Незнакомка смотрела не отрываясь на клумбу с цветами, и даже не обратила внимание на прибывших, а вот молодая розовощёкая полненькая блондинка в коричневом строгом платье и фартуке, стоявшая возле кресла, радостно заулыбалась и помахала рукой.
– Это миссис Розалия Холл и её сиделка Тильда, – представила женщин Джейн.
Светловолосая девушка присела в реверансе, а пожилая леди продолжала всё также бесстрастно разглядывать гортензии.
Психиатрическая клиника доктора Конорса располагалась в четырёх корпусах. Самым большим зданием был корпус «Дельта». Он находился в глубине сада и был окружён дополнительным забором. Там как раз лечили запущенные случаи сумасшествия. И хоть это отделение скрывали высокие кроны деревьев и ограждение, но они не могли препятствовать ужасным крикам, доносящимся оттуда.
До Амелии доходили слухи, что в корпусе «Дельта» применяются очень жёсткие методы лечения, сравнимые со средневековыми пытками. Говорили, что в некоторых палатах там находятся по две-три дюжины больных, которых приковывают к кроватям, а за непослушание стегают плётками, а самым безнадёжным делают трепанацию черепа, чтобы «проветривать» мозг от плохих мыслей. Амелии совсем не хочется проверять достоверность сплетен на своём опыте. Пожалуй, лучше не рассказывать доктору о ночном голосе.
Корпус «Бета», в котором располагалась комната Амелии, медперсонал клиники в шутку называл «Королевскими покоями». Тут было всего шесть апартаментов, по три на каждом из двух этажей. За привилегированными больными закрепляли личную сиделку, двух санитаров и медицинскую сестру. Лечение в «Королевских покоях» стоило больших денег, но и отношение персонала было соответствующим.
Но даже среди самых важных пациентов корпуса «Бета», Амелия была, пожалуй, самой обласканной вниманием и заботой. Всё это благодаря доктору Конорсу. Когда-то отец Амелии служил в городском управлении и очень помог Стиву Конорсу с открытием этой самой лечебницы.
Доктор оказался благородным человеком, ценящим помощь и умеющим отдавать долги. Когда он узнал, что дочь его покровителя попала под суд, то первым бросился на защиту Амелии и настоял, чтобы её отправили именно в его лечебное учреждение. Но хоть он и проявлял к ней почти отеческую заботу, Амелия боялась полностью довериться целителю.
Девушка опасалась привязываться к людям. Слишком большую плату она отдала за свою доверчивость в прошлом. Теперь Амелия была предельно осторожной. Раз в неделю доктор Конорс приходил к ней с обследованием, заводил долгие беседы, рассказывал о себе, о том, что происходит в городе, но его глаза при этом всегда были очень внимательными. Он цеплялся за любые слова своей пациентки, пытался разговорить её, иногда что-то записывал в толстую книгу в кожаном переплёте.
Так продолжалось четыре месяца. Амелия находилась в больнице, но по сути это была та же тюрьма. Небольшое помещение, белый потолок, белые стены, белое бельё на кровати, даже больничное платье было на ней белоснежное. Этот цвет просто сводил её с ума. Он был похож на пустой бессмысленный лист бумаги, на котором никогда не появится ни одного написанного слова, ни одной буквы. Так же и прожитая жизнь казалась Амелии совершенно никчёмной. Единственным ярким пятном в палате было небольшое окно. За стеклом проходила жизнь, погода то и дело менялась, ночь чередовалась с днём. Яблоня не давала разглядеть парк, окружающий больничный корпус, но иногда сюда залетали птицы и садились на ветки. Девушка завидовала им. Птицы были свободны, могли лететь, куда им вздумается, не сковывали себя моральными принципами, не объявляли других птиц сумасшедшими, не изолировали их.
Одиночество сильно подавляло девушку и пугало её. Амелия чувствовала, что каждый день проведённый взаперти в этом белом пустом помещении опустошает её. Она ловила себя на мысли, что почти разучилась думать и разговаривать. Зачем ей это в окружении пустых стен и остановившегося времени.
Сначала Амелия даже рада была, что оказалась в тишине, покое и безопасности. Она строила планы о своём будущем, мечтала от том дне, когда снова встретится с Эдвардом, когда её жизнь наладится, но постепенно мысли бледнели, выцветали, превращаясь в ненавистный белый цвет.
Находясь в клинике, Амелия снова пыталась разбудить в себе дар. Ей уже легко удавалось отделить своё сознание от тела и найти временной поток, но тут же перед внутренним взором появлялось чёрное пульсирующее пятно, похожее на кляксу. Оно словно загораживало ей путь, не давая перемещаться дальше. Амелия чувствовала не просто помеху, а некую опасность от этого куска тьмы. Тёмная энергия пыталась приблизиться к её сознанию.
Один раз Амелия позволила ей подобраться слишком близко, и тьма тут же принялась обволакивать её, пытаясь втянуть в себя и растворить. Девушка стала ощущать какой-то внутренний холод, подавляющий мысли и желания. На миг Амелии даже захотелось раствориться в этой чёрной пустоте, исчезнуть, отпустить свои переживания и радости, но в последний момент девушка вспомнила Эдварда и ощутила тепло. Клякса дёрнулась, отпустила её, и Амелия. Воспользовавшись свободой, вырвала сознание из тёмной западни и отправила его обратно в своё тело.
Пришлось признать, что эта враждебная сущность, или Погибель, как про себя назвала её Амелия, не позволит ей осуществить переход во времени. Было очевидно, что дальнейшие попытки могут привести к тому, что душа девушки будет полностью уничтожена, она не сможет никак выстоять против Погибели.
Постепенно Амелия перестала думать об этом. Нахождение в клинике медленно, но верно подавляло её решимость и всякие стремления. Оставалась только одна цель – дождаться, когда закончится лечение и её выпустят на свободу. А пока нужно было замкнуться в себе, отключить свои чувства, превратиться в белый цвет. Амелия старалась проявить максимум терпения и покорности, не создавать проблем медицинскому персоналу, но доктору Конорсу почему-то это не нравилось.
– Я хочу помочь вам, Амелия, а вы упираетесь, – проникновенно говорил доктор Конорс, поправляя на широком носу маленькие круглые очки в золотой оправе. – Суд признал вас невменяемой и назначил шесть месяцев принудительного лечения. Я верю, что вы не убивали мужа. Почти верю. Впрочем, моё дело не выяснять истину, а лечить ваши психологические травмы. И делать это нужно очень аккуратно. Нельзя отнять у человека все его психологические отклонения иначе он потеряет себя, лишится своей индивидуальности, своего характера. Мне важно, чтобы отклонения не выходили за рамки дозволенного. Вам повезло, Амелия, что вы попали ко мне, а не к другому психиатру. Я хочу научить вас усмирять своих демонов и жить с ними в мире. А вот мой зять Руперт, к примеру, придерживается более жёстких методов лечения. Он считает, что внутренних демонов нужно уничтожать, причём самыми безжалостными способами.
Амелия слышала эти рассуждения уже не раз. За те четыре месяца, что она провела в клинике, девушка уже изучила доктора, пожалуй, даже лучше, чем он её. Стив Конорс был человеком добродушным и жизнерадостным. Внешность доктора идеально подходила его характеру и душевному состоянию. Он был невысокого роста, полноватый, энергичный, с открытым лицом, пухлыми щёчками и губами, со смешными пушистыми завитками седых волос, обрамляющими блестящую розовую лысину. Его короткие мохнатые бровки то и дело подскакивали вверх, собирая на лбу многочисленные морщинки. Доктор сидел на высоком стуле посреди комнаты, сложив на объёмном животике свою книгу для записей, время от времени делая в ней короткие заметки, болтая при этом короткими ножками, не достающими до пола.
– У меня нет никаких внутренних демонов, – произнесла Амелия, глядя на доктора исподлобья. Ей было неуютно находиться в присутствии мужчины в слишком тонком больничном платье. Она поёрзала на краешке кровати, сложив руки на коленях, как примерная ученица.
– У всех они есть, – доктор снова поправил пухлыми пальчиками очки и улыбнулся. – Наши грехи описаны в Библии, и несомненно все присутствуют в каждом человеке в большей или меньшей степени. Признайтесь, Амелия, что когда вы в детстве лишились матери, то испытывали одиночество и обиду на весь мир и на неё за то, что оставила вас одну.
– У меня не было обиды, я просто испытывала горе от потери самого близкого и родного человека. Мне кажется, что в этом нет никаких отклонений.
– Я ни в чём вас не обвиняю, – примирительно поднял вверх ладони доктор. – Агрессия – это нормальная реакция организма на негативное внешнее воздействие. Вы же чувствовали злость и ненависть к вашей гувернантке, которая мучила в детстве или к мужу, который запирал в спальне и унижал?
– Моя гувернантка мисс Торндайк вымещала на воспитанниках неудовлетворённость своей жизнью. Я была ребёнком, у меня не было выбора. Мне приходилось только терпеть и надеяться, что следующий день будет лучше. У меня не было к ней агрессии. А с Энтони… Я была слишком подавлена смертью отца и «предательством» жениха. Гнор воспользовался моей беспомощностью, вынудил согласиться на брак, опаивал меня лекарствами. Я потеряла интерес к жизни, мне было не до агрессии.
Доктор поиграл бровями, сделал пометку в своей книге и снова внимательно посмотрел на пациентку.
– Я буду с вами предельно откровенен, миссис Гнор. Надеюсь, что и вы в ответ, наконец-то, откроете свою душу, покажите страхи и переживания. Суд постановил, что вы должны лечиться полгода от психологической травмы, а ваш адвокат Дик Труман прямо-таки настаивал на вашей изоляции. Он твердил, что вы в опасности и вам необходим абсолютный покой. Я, как лечащий врач, не согласен с таким решением. Четыре месяца вы провели взаперти, но это только ухудшает состояние. Муж тоже держал вас дома, как в тюрьме, и сейчас, находясь в похожих условиях, вы ещё больше замыкаетесь. Я старался точно придерживаться судебного предписания, даже сиделку подобрал для вас самую молчаливую, но теперь всё измениться. Скоро вы покинете мою клинику, создадите новую семью со своим женихом, вернётесь в общество. Я, как психиатр, просто обязан подготовить вас к таки м переменам. Вам требуется больше общения. С завтрашнего дня у вас будет новая сиделка, которая будет сопровождать на прогулки. Посмотрим, как эти перемены скажутся на вашем здоровье. Если увижу положительные результаты, то, возможно, разрешу визиты ваших близких.
Амелия готова была вскочить с кровати и закружиться от радости, но лишь опустила глаза и тихо ответила:
– Как скажете, доктор, вам лучше знать.
глава 30
Новый день начался для Амелии с сюрприза. Сюрприз был невысокого роста, темноволосый, курносый, с яркими карими глазами и болтливым ртом. Звали это шустрое чудо – Джейн Харпер. Доктор Конорс обещал, что теперь у Амелии будет больше возможностей для общения, но он не предупреждал, что общения окажется на столько много. Если бы Джейн Харпер участвовала в конкурсе по скоростной речи, то непременно заседала бы в жюри.
Амелия не сразу смогла наладить устный контакт с новой сиделкой потому, что у Джейн оказалась странная привычка перескакивать в разговоре с одной темы на другую.
– Доктор Конорс велел вывезти вас сегодня на прогулку. Он говорил, что вы четыре месяца не были на улице. Это так ужасно! Нужно будет взять плед, вдруг станет прохладно. У вас такие чудесные волосы, миссис Гнор! Цвет насыщенный и яркий, и вьются мелкими кудряшками! Только сказал, что сразу весь парк показывать не надо, слишком много эмоций – это тоже плохо. Хотите, шаль могу ещё взять? Он такой замечательный, всегда заботится о персонале. Мне очень повезло! Увидите наш пруд с утками. Вы хотите зелёное или голубое? Вчера было тепло, а сегодня с утра – ветер. Могу собрать волосы повыше? Зелёное будет сочетаться с цветом ваших глаз. Вам плохо?
От такой трескотни у Амелии поначалу кружилась голова и проявлялись признаки морской болезни, но Джейн была девушкой неглупой и хорошо обученной. Она словно чувствовала состояние пациентки и старалась время от времени давать отдохнуть от себя.
Первая прогулка в парке оказалась для Амелии очень волнительной. Девушка чувствовала себя словно заново рождённой. Всё ей казалось чересчур ярким и резким, солнце, выглядывающее из-за облаков, немилосердно слепило глаза, воздух приносил сильные дурманящие ароматы трав и цветов, ветер обжигал кожу прохладой.
Амелия покачнулась, спускаясь с широких ступеней больничного корпуса, но Джейн была начеку. Она помогла своей подопечной спуститься и усадила её в кресло-каталку.
– Доктор Конорс велел возить вас в кресле, сказал, что вы пока не можете долго передвигаться самостоятельно. Вам не холодно, миссис Гнор? Пока можно не более получаса. Давайте закреплю зонтик, чтобы солнце не слепило в глаза. Не представляю, как вы всё это пережили. Ой, извините, я не должна была говорить об этом.
– Ничего, Джейн, – слабо улыбнулась Амелия. – Подробности моей жизни трепали на страницах бульварных газет, так что…
– Мама говорит, что мне нужно наполовину зашить рот, чтобы я не болтала лишнего, – сиделка расстроилась не на шутку, глаза стали наливаться слезами, но вдруг Джейн увидела кого-то, забыла о своей печали и принялась махать рукой. – Смотрите, это Тильда гуляет с миссис Розалией Холл! Вы не против, если мы присоединимся к ним?
Амелия не стала возражать, боясь, что сиделка снова впадёт в уныние. Надо признаться, что миссис Гнор и самой уже стало любопытно. Доктор Конорс не ошибся – Джейн могла кого угодно заразить своим жизнелюбием и энергией.
Сиделка развернула кресло и повезла его по дорожке вдоль идеально подстриженных кустов. Хоть растительность и мешала с одной стороны наслаждаться видом парка, зато Амелия видела больничный корпус и заметила, что из окна первого этажа за ними наблюдает доктор Конорс. Ещё девушка обратила внимание на четверых молодых крепких мужчин в больничных халатах, прохаживающихся возле здания по посыпанным мелкой галькой дорожкам парка – похоже, что это санитары, присматривающие за порядком на территории.
Джейн провезла кресло-каталку с Амелией чуть дальше, кусты закончились, открывая замечательный вид. Садовники потрудились на славу. Тут было видно смешение стилей Тюдоровских садов и садов Стюартов. Кусты, дорожки и цветники имели чёткие геометрические линии и пропорции, что создавало впечатление законченности и изысканности. Амелия успела полюбоваться и живыми изгородями, видневшимися вдали, и арками с вьющимися растениями, и огороженными, фигурно подстриженными кустарниками, небольшие лужайки.
Джейн свернула на боковую дорожку, и они оказались на одной из таких лужаек, посреди которой красовалась большая клумба с гортензиями. Возле клумбы стояло такое же кресло на колёсах, в котором сидела немолодая женщина, облачённая в широкое синее платье, обшитое огромным количеством кружев. Они в несколько слоёв обрамляли подол, рукава и ворот, а также чепец, делая его похожим на шляпку с белоснежными волнистыми полями. Незнакомка смотрела не отрываясь на клумбу с цветами, и даже не обратила внимание на прибывших, а вот молодая розовощёкая полненькая блондинка в коричневом строгом платье и фартуке, стоявшая возле кресла, радостно заулыбалась и помахала рукой.
– Это миссис Розалия Холл и её сиделка Тильда, – представила женщин Джейн.
Светловолосая девушка присела в реверансе, а пожилая леди продолжала всё также бесстрастно разглядывать гортензии.
