От долгой речи во рту пролегли пески Мироканской пустыни. Хенрика смыла их винным глотком, от которого стало тепло в груди. Плащ надавил на плечи, и Хенрик его сбросила. Если даритель и опешил при виде того, как эскарлотский двойник блицардского шаубе падает наземь, то скрыл это за заботой. В кубок долили вина, а вилку вынули из пальцев и вернули с кубиком чего-то белого-зелёного. Хенрика отложила дегустацию с тем, чтобы договорить:
— Так как же так, Мигель? Вы уже допускаете, что страшный старший брат позволит Салисьо дожить до коронации? Определитесь, мой славненький.
— Это самый знаменитый эскарлотский сыр, он вызревает в пещерах месяцами. — Герцог ви Ита отсалютовал сыру-затворнику и мечтательно улыбнулся, взглянув на ту высоту, где начинались у деревьев ветки. Точно птица предвкусила полёт. — А я иногда позволяю себе более радостные прогнозы, правда, основываются они обычно на смерти Райнеро…
Диана бы за такие слова зубами впилась в это крепкое горло с выступающим кадыком. Хенрика промолчала и занялась деликатесом. «Тухлое» мясо оказалось изумительным, но повторит ли его успех этот сыр? Ведь ему явно нехорошо. Он рыхлый, иссечённый голубовато-зелёными прожилками, будто шрамами, а запах! Ну конечно, его же месяцами томили в пещерном плену… Хенрика прикрыла глаза и отправила «калеку» в рот.
— Я нравлюсь вам так же, как сыр и хамон? — засмеялся Мигель после того, как королева-дикарка, закатывая глаза и постанывая от удовольствия, съела ещё десяток похрустывающих от плесени кубиков. Кары на блицардских сыроделов нет…
— Не обольщайтесь, Мигель, я не продаю свои услуги похитительницы принцев за такую смехотворную цену. — Хенрика накрутила на палец шнур на канцлерском плаще и потянулась к блюду, где ломтики кабачков и грибов вели за территорию бой с красными сморщенными пришельцами и зелёными погорельцами — они были какие-то сдутые и местами поджаренные до черноты. Стремительный налёт вилочных зубчиков разрешил их затяжной спор. Впрочем, сама Хенрика опробовала лишь края «трофея», прочее же вложила в рот Мигелю. Ей очень понравилось, как он ест, не скрывая наслаждения пищей. — Не продаю тем более, что вы и не разъяснили мне, что за тени вы прочите во временщиков при царствовании Салисьо?
— Мы с вами только что совместно вкусили приготовленных на уличном огне овощей. Перец, помидоры, кабачок и грибы обжаривали в оливковом масле, я подарю вам на прощание пару корзин с ними. — Мигель подмигнул ей, после чего вернул любезность, накормив белыми, обжаренными в пряностях ломтиками кольмара. — Вы невольно подобрали невероятно правильное слово. Тени. За спиной короля Франциско едва слышно шелестят полами ряс два исповедника, направленными к нему Святочтимым в знак величайшего благоволения. Таким образом, на эскарлотском троне последние лет десять восседает Пречистая Дева. Салисьо не согнать её оттуда, устами церкви она усадит его у своих ног и объявит слабым мучеником. Перейдём к десертам?
— Мигель, я же предупреждала…
— Это полюбится вам с первого вида.
Хенрика с показным скепсисом сложила под грудью руки. Та, естественно, приподнялась в туго зашнурованном лифе, и зоркий вороний глаз это не проморгал.
— Подставьте ладони. — Мигель приподнял брови, обе его руки сжимали нечто багровое, выигрывающее в цвете у щёчек Непперга. Из-за круглой формы оно походило на орган, выложенный на поднос в анатомическом театре, к тому же, посередине было надрезано.
— Так и быть.
Мигель надломил эту штуку, и в ладони Хенрики посыпались маленькие красные ягодки. Капельки крови, упавшие в снег. О да. Стихия Яльте.
Некоторое время Хенрика вдыхала аромат ягод — цветочный? травяной? фруктовый? Ну какой же? Любовалась их алой горстью — краше рубинов в андрийском венце. Хитрый ворон наблюдал за ней, улегшись на бок и подперев рукой голову. От плаща он избавился и до груди расстегнул квадратный воротник колета, открывая искусную вышивку по круглому вороту сорочки. Судя по раскованным движениям, канцлер сегодня сжульничал, обойдясь без подобающих придворным дощечек по животу и спине. Королева-дикарка в своём плутовстве пошла намного дальше: под атласную зелень лифа на своём платье не надела корсет.
— Что это вы клюв защёлкнули? Растратили доводы, как заставить меня передумать? — Хенрика захватила зубами несколько ягодок и забыла дальнейшие слова. Кровью этого фрукта хотелось упиваться вечно, в жизни она не пробовала ничего восхитительней. Жёсткие ягодки похрустывали на зубах, брызжа прохладой, расплескивались кислой сластью и терпкостью, и догадайся кузен Лари первым открыть ей это удовольствие, она, возможно, и не была бы к нему так строга.… Но нет, только голова «песочного» лекаря, только огромные птицы, несущие яйца и пушащие перья!
— Боюсь, это был мой самый веский довод… — склонил Ита в притворном отчаянии чернокудрую голову. Он, всё-таки, слегка походил на Мариуса. А может, Мариус — на него.
Не совсем понимая, куда ссыпала горсть, Хенрика зажала между зубами единственную ягодку и на четвереньках продвинулась к Мигелю, чтобы наградить настоящим поцелуем Яльте.
Герцог ви Ита вкусно пах кахивой, а движения его губ, по ощущениям, были столь же красивы, как сами губы. Он не спрашивал, что она делает, и не предлагал дружбы. Он просто уложил её на краю скатерти — листья под бархатом стали слаще любой перины — и принялся целовать. Умело, без ложной страсти, но чувствовалось, как любознательность в нём разгорается с каждой изученной нийей кожи Хенрики. Её пробирала привычная сладкая дрожь, лёгким требовалось больше воздуха. Руки не умели лежать вдоль тела и, скользнув под сорочку Мигеля, проверяли, сколь усердно он тягает стопки книг, бумаг и королевскую печать. Умеренно усердно. Никаких отметин на горячей коже тоже не попалось, и Хенрика занялась гульфиком. Она одевала Мариуса по эскарлотской моде, и хитрости расшнуровывания гульфика не составляли для неё секрета.
— Вы очень красивы, — признал Ита над развязанным лифом и оставил между грудями долгий, исследующий поцелуй. После она заставила его издать прерывистый вздох, забравшись пальцами в гульфик. — Было ошибкой позволить вам носить эскарлотские платья.
— Вы не поверите, но от эскарлотских панталон я сейчас изнываю гораздо больше… — Хенрика со смешками собрала вверх юбку, согнула в коленях ноги, освободившиеся руки распрямила за головой, купая в лаве осенних листьев.
— Я женат, и женат на благонравнейшей женщине этого королевства, — опомнился замечательный семьянин, едва стянул с неё панталоны и толкнулся внутрь.
— Спутали меня со своей Пречистой, Мигель? — Хенрика сжала его бёрда своими, теперь уже наверняка придавая их забаве ту форму, о которой эскарлотец первым упомянул. Он будет стремиться вырваться, а порок удерживать и возвращать назад. — Я не отпускаю грехов.
Ита вдруг неловко навалился на неё — движение без всякого ритма отдалось внутри лёгкой болью — зашипел, прижав палец к губам. Он смотрел в сторону и прислушивался, напоминая предельно сосредоточенную птицу. Подавив негодование, Хенрика схватила Мигеля за предплечья и сжалась под ним.
— … разумным? Донна Розамунда, мы пришли к этому решению сами, и причиной тому отнюдь не ваши материнские чувства, — пробасили ближайшие деревья голосом короля Франциско Рекенья. Стало слышно, как звенят сбруи, шуршат тяжёлые одежды, мнётся листва под копытами лошадей. Король проезжал мимо со своей сивтой. — Признать нашего с вами младшего сына законным, сделать его принцем — необходимость. Лоренсо младше Гарсиласо на два ничтожных года, он ни в чём не будет уступать старшему брату. Наступили тяжёлые времена. Я не могу рисковать. Короне нужен наследник с кровью Рекенья, а у меня остался только один приличный сын. И вы сами видели, треклятая северная кровь в нём не дремлет!
— Осмелюсь сказать, она клокочет в нём, эта северная кровь, — вздохнула с умеренной горестью Розамунда Морено. — У нашего Лоренсо повреждён нос, при этом отёк настолько силён, что бедняжка едва дышит…
Из-за деревьев за головой Яльте и герцога ви Ита разнёсся натужный скрип, так могли скрипеть седло или подпруга, следом что-то многократно чавкнуло. Хенрика переглянулась с почти-почти любовником. Кажется, они оба пришли в ужас при мысли, что это мог быть поцелуй.
— Утешь свои и сыновьи печали за приятным и ответственным делом. Слышишь, белочка моих угодий? Подбери два достойных имени новоиспечённому принцу…
Дальнейшие слова миновали уши Королевы Вечных Снегов. Она захрюкала от смеха, и, возможно, выдала бы себя и герцога ви Ита с поличным, если бы он не зажал ладонью её несдержанный рот. Ита напрягся всем телом, выскользнул из неё, а в довершение нахмурился так, что его нос навис над ней орудием наказания. Непперг выглядел схоже, когда Хенрика уходила от него, чтобы охранять сон племянника. Однако на того, в отличие от Ита, вряд ли бы подействовал укус за палец. Мигель убрал руку. Чуть рассеянно, извиняясь, поцеловал её губы. Хенрика погладила его за гладкий подбородок и сощурилась:
— Они уехали?
— Кажется да… — Герцог ви Ита пятернёй потянул себя за волосы, шире раскрыл глаза. И, к её ужасу, разогнулся и сел. От дурацкого разговора хряка и лисы, простите, «белочки», у него пропало и желание, и интерес. — Треклятая троица, вы это слышали? Он хочет… невероятно… признать одного бастарда, отвергнув другого! Безумен! — У его лба подвивались пряди, чёрные, змеистые, это напоминало о принце Тимрийском. Но даже тот, подверженный припадкам безумных идей, жажде множества свершений сразу, не обходился с Королевой Вечных Снегов таким образом. — Только этого мне не хвата…
— Кхм… Мигель! — Хенрика поднесла его руку в своей груди, сам нахваливал. — Если вы сейчас же не вспомните, зачем забирались на меня, я обижусь.
В первые мгновения герцог ви Ита казался обескураженным, будто силился вспомнить, чем занимался всего минуту назад. Хенрика подвигала бёдрами. Признаться, она продрогла. На улице с самого утра было свежо, она с оголившейся грудью лежала на земле, а почти любовник, похоже, был горазд давать жар огненной впадины лишь на словах. Видимо, она зря понадеялась, что здесь для неё начнётся настоящая Эскарлота?
— Тысяча извинений, — вдруг сказал Мигель ви Ита, и в считанные минуты кровь Яльте вскипела той самой лавой из легенды.
3
Всё тело горело так, будто Хенрика плыла по волнам жидкого, клокочущего огня. Каждый новый наплыв этой огненной боли в последний миг делался удовольствием. Она совсем не видела Мигеля, под веками трещали искры, но по отрывистым звукам было яснее ясного, что и ему хорошо. Самая благонравнейшая женщина Эскарлотского королевства явно подпускала его нечасто, а ведь могла бы познать солнечное блаженство! Хенрика расхохоталась богохульственной шутке, но Мигель обратил её хохот в стон, в крик, наконец, в хрип…
— Ви Ита?!
Рёв пронёсся над ними шквалом, прибил огонь, до дна высушил чашу с лавой, окатил холодом, оставляя потерянно плескаться в брызгах, хватать ртом мокрый оледеневший воздух. Хенрика не помнила, как поднялась на ноги, наверное, помог Мигель. Тело ломило от слабости, пронзало дрожью. Низ живота болезненно сжимался. Кожу щипало от ветра. По ушам бил напористый стрекот Мигеля, перебиваемый рёвом короля Франциско.
— … Вы правы, ситуация несколько щекотлива…
— Я был наслышан о чёрных чарах этой женщины…
— Но!
— … Задолго до её появления здесь!
— Сеньора Яльте не виновата!
— Ви Ита!
— Не устоял, грешен…
— Сутки в молитвах! Три месяца воздержания! До их истечения жены не увидите!
Зарево листвы первое время слепило, но вскоре Хенрика различила в этой красноте себя и ещё три фигуры. Сама она стояла за плечом герцога ви Ита, а через скатерть от них высилась конная громада всеблозианнейшего короля. Меховые манжеты на рукавах его ропоны прыгали в воздухе взбесившимися зверьками — с такой дурью он размахивал ручищами. Розамунда Морено держалась немного поодаль, и впрямь белка в коричневой шёрстке плаща. Она снова не спрятала мордочку за вуалью, и Хенрика невольно проследила за её взглядом. Он глубоко увяз в гульфике на штанах Ита, которые тот поспешно шнуровал. С губ рвалось неуместное хихиканье с изрядной долей триумфа — для Хенрики Яльте в этом гульфике не было тайны. Хенрика зажала рот пальцами и поняла, что выставляет напоказ грудь в отметинах поцелуев.
— Вы-то в ней что отыскали? — ворчливо пробасил Рекенья и смолк, заглатывая столько воздуха, словно хотел проглотить весь этот порочный мир.
Выкаченные глазищи упёрлись в Хенрику. Они ждали. Они велели. Визжи. Прикройся. Опусти очи долу в смиренном покаянии и позволь пурпуру стыда разъесть белизну лица твоего. Хенрика закусила губу, пытаясь преградить путь смешкам. Шнурующие лиф пальцы не зашевелились быстрее.
— Что отыскал я в сеньоре Яльте? — от растерянности Ита на мгновение утратил осанку. — Ваше величество, вы уверены, что будет уместно обсуждать даму в её присутствии?
Хлебнув ещё воздуха, переложив поводья в другую руку, Рекенья вдруг оглянулся на свою белочку и повернулся пристыженным. Это что же, наш грешный праведник в один особо располагающий вечер обсуждал её с Ита?
— Позвольте, ваше величество, но чем же мы так провинились? — Никто в здравом уме не стал бы говорить таких слов королю, но для Хенрики Яльте это было удовольствием сродни поеданию сыра с плесенью. — Неужели вы с вашей… белочкой… не уединялись в опочивальне больше трёх плодотворных раз? Вы нарушили наше с Мигелем таинство, пусть не в четырёх стенах, но под сенью леса и куполом солнышка. Таинство такое же, как ваше. Греховное, стоящее вне брачных уз. Все мы грешны, ваше величество. — Хенрика улыбнулась шкодливой фрейлиной и сложила в реверансе измявшуюся юбку.
— Наша гостья плохо изъясняется на эскарлот, — нервно на неё обернувшись, застрекотал Ита с пугающей скоростью. Его руки двигались снизу вверх по застёжкам, заковывая его в футляр колета. — Она хотела сказать совершенно иное! Я объясняю, ваше величество, только позвольте, только выслушайте…
— Нет!!! — От ора Рекенья кроны деревьев взорвались россыпями птиц. Круг его морды обрыхлился больше прежнего, смуглая кожа побагровела, глаза выпучились — не приведи Прюмме, лопнет целый или выпадет вставной. — Ты падшая похотливая сука! Сквернейшая тварь из живших и ныне живущих! Ты омерзительна Всевечному и детям Его, ты гнойник на покрове этого богоданного мира! — Слюна из клацающей пасти летела во все стороны, жирный палец в перчатке грозил ей и, видимо, так хотел ткнуть, что конь под седоком двинулся прямо на неё.
— Ты завлекаешь мужей в свои сети и до дна выпиваешь их, аки демон самых грешных ночей, плоть твоя ядовита, а кровь гнила, и погибель есть вечно алчущее, вечно мокрое лоно твоё! — Королевский конь был меньше Великана, принадлежавшего Неппергу, но в эту минуту предстал такой же кошмарной громадой, как всадник.
Мохнатые копыта смяли блюдо со знакомыми багряными плодами и зелёными, в чешуйках, как драконьи яйца с миниатюр. Брызнули соки, тарелка треснула. Хенрику толкало назад, толчок за толчком, это делал Мигель ви Ита, делал это и пятился сам, пока она не вскрикнула от боли, уткнувшись спиной в ствол дерева.
— Франциско!!!
— Так как же так, Мигель? Вы уже допускаете, что страшный старший брат позволит Салисьо дожить до коронации? Определитесь, мой славненький.
— Это самый знаменитый эскарлотский сыр, он вызревает в пещерах месяцами. — Герцог ви Ита отсалютовал сыру-затворнику и мечтательно улыбнулся, взглянув на ту высоту, где начинались у деревьев ветки. Точно птица предвкусила полёт. — А я иногда позволяю себе более радостные прогнозы, правда, основываются они обычно на смерти Райнеро…
Диана бы за такие слова зубами впилась в это крепкое горло с выступающим кадыком. Хенрика промолчала и занялась деликатесом. «Тухлое» мясо оказалось изумительным, но повторит ли его успех этот сыр? Ведь ему явно нехорошо. Он рыхлый, иссечённый голубовато-зелёными прожилками, будто шрамами, а запах! Ну конечно, его же месяцами томили в пещерном плену… Хенрика прикрыла глаза и отправила «калеку» в рот.
— Я нравлюсь вам так же, как сыр и хамон? — засмеялся Мигель после того, как королева-дикарка, закатывая глаза и постанывая от удовольствия, съела ещё десяток похрустывающих от плесени кубиков. Кары на блицардских сыроделов нет…
— Не обольщайтесь, Мигель, я не продаю свои услуги похитительницы принцев за такую смехотворную цену. — Хенрика накрутила на палец шнур на канцлерском плаще и потянулась к блюду, где ломтики кабачков и грибов вели за территорию бой с красными сморщенными пришельцами и зелёными погорельцами — они были какие-то сдутые и местами поджаренные до черноты. Стремительный налёт вилочных зубчиков разрешил их затяжной спор. Впрочем, сама Хенрика опробовала лишь края «трофея», прочее же вложила в рот Мигелю. Ей очень понравилось, как он ест, не скрывая наслаждения пищей. — Не продаю тем более, что вы и не разъяснили мне, что за тени вы прочите во временщиков при царствовании Салисьо?
— Мы с вами только что совместно вкусили приготовленных на уличном огне овощей. Перец, помидоры, кабачок и грибы обжаривали в оливковом масле, я подарю вам на прощание пару корзин с ними. — Мигель подмигнул ей, после чего вернул любезность, накормив белыми, обжаренными в пряностях ломтиками кольмара. — Вы невольно подобрали невероятно правильное слово. Тени. За спиной короля Франциско едва слышно шелестят полами ряс два исповедника, направленными к нему Святочтимым в знак величайшего благоволения. Таким образом, на эскарлотском троне последние лет десять восседает Пречистая Дева. Салисьо не согнать её оттуда, устами церкви она усадит его у своих ног и объявит слабым мучеником. Перейдём к десертам?
— Мигель, я же предупреждала…
— Это полюбится вам с первого вида.
Хенрика с показным скепсисом сложила под грудью руки. Та, естественно, приподнялась в туго зашнурованном лифе, и зоркий вороний глаз это не проморгал.
— Подставьте ладони. — Мигель приподнял брови, обе его руки сжимали нечто багровое, выигрывающее в цвете у щёчек Непперга. Из-за круглой формы оно походило на орган, выложенный на поднос в анатомическом театре, к тому же, посередине было надрезано.
— Так и быть.
Мигель надломил эту штуку, и в ладони Хенрики посыпались маленькие красные ягодки. Капельки крови, упавшие в снег. О да. Стихия Яльте.
Некоторое время Хенрика вдыхала аромат ягод — цветочный? травяной? фруктовый? Ну какой же? Любовалась их алой горстью — краше рубинов в андрийском венце. Хитрый ворон наблюдал за ней, улегшись на бок и подперев рукой голову. От плаща он избавился и до груди расстегнул квадратный воротник колета, открывая искусную вышивку по круглому вороту сорочки. Судя по раскованным движениям, канцлер сегодня сжульничал, обойдясь без подобающих придворным дощечек по животу и спине. Королева-дикарка в своём плутовстве пошла намного дальше: под атласную зелень лифа на своём платье не надела корсет.
— Что это вы клюв защёлкнули? Растратили доводы, как заставить меня передумать? — Хенрика захватила зубами несколько ягодок и забыла дальнейшие слова. Кровью этого фрукта хотелось упиваться вечно, в жизни она не пробовала ничего восхитительней. Жёсткие ягодки похрустывали на зубах, брызжа прохладой, расплескивались кислой сластью и терпкостью, и догадайся кузен Лари первым открыть ей это удовольствие, она, возможно, и не была бы к нему так строга.… Но нет, только голова «песочного» лекаря, только огромные птицы, несущие яйца и пушащие перья!
— Боюсь, это был мой самый веский довод… — склонил Ита в притворном отчаянии чернокудрую голову. Он, всё-таки, слегка походил на Мариуса. А может, Мариус — на него.
Не совсем понимая, куда ссыпала горсть, Хенрика зажала между зубами единственную ягодку и на четвереньках продвинулась к Мигелю, чтобы наградить настоящим поцелуем Яльте.
Герцог ви Ита вкусно пах кахивой, а движения его губ, по ощущениям, были столь же красивы, как сами губы. Он не спрашивал, что она делает, и не предлагал дружбы. Он просто уложил её на краю скатерти — листья под бархатом стали слаще любой перины — и принялся целовать. Умело, без ложной страсти, но чувствовалось, как любознательность в нём разгорается с каждой изученной нийей кожи Хенрики. Её пробирала привычная сладкая дрожь, лёгким требовалось больше воздуха. Руки не умели лежать вдоль тела и, скользнув под сорочку Мигеля, проверяли, сколь усердно он тягает стопки книг, бумаг и королевскую печать. Умеренно усердно. Никаких отметин на горячей коже тоже не попалось, и Хенрика занялась гульфиком. Она одевала Мариуса по эскарлотской моде, и хитрости расшнуровывания гульфика не составляли для неё секрета.
— Вы очень красивы, — признал Ита над развязанным лифом и оставил между грудями долгий, исследующий поцелуй. После она заставила его издать прерывистый вздох, забравшись пальцами в гульфик. — Было ошибкой позволить вам носить эскарлотские платья.
— Вы не поверите, но от эскарлотских панталон я сейчас изнываю гораздо больше… — Хенрика со смешками собрала вверх юбку, согнула в коленях ноги, освободившиеся руки распрямила за головой, купая в лаве осенних листьев.
— Я женат, и женат на благонравнейшей женщине этого королевства, — опомнился замечательный семьянин, едва стянул с неё панталоны и толкнулся внутрь.
— Спутали меня со своей Пречистой, Мигель? — Хенрика сжала его бёрда своими, теперь уже наверняка придавая их забаве ту форму, о которой эскарлотец первым упомянул. Он будет стремиться вырваться, а порок удерживать и возвращать назад. — Я не отпускаю грехов.
Ита вдруг неловко навалился на неё — движение без всякого ритма отдалось внутри лёгкой болью — зашипел, прижав палец к губам. Он смотрел в сторону и прислушивался, напоминая предельно сосредоточенную птицу. Подавив негодование, Хенрика схватила Мигеля за предплечья и сжалась под ним.
— … разумным? Донна Розамунда, мы пришли к этому решению сами, и причиной тому отнюдь не ваши материнские чувства, — пробасили ближайшие деревья голосом короля Франциско Рекенья. Стало слышно, как звенят сбруи, шуршат тяжёлые одежды, мнётся листва под копытами лошадей. Король проезжал мимо со своей сивтой. — Признать нашего с вами младшего сына законным, сделать его принцем — необходимость. Лоренсо младше Гарсиласо на два ничтожных года, он ни в чём не будет уступать старшему брату. Наступили тяжёлые времена. Я не могу рисковать. Короне нужен наследник с кровью Рекенья, а у меня остался только один приличный сын. И вы сами видели, треклятая северная кровь в нём не дремлет!
— Осмелюсь сказать, она клокочет в нём, эта северная кровь, — вздохнула с умеренной горестью Розамунда Морено. — У нашего Лоренсо повреждён нос, при этом отёк настолько силён, что бедняжка едва дышит…
Из-за деревьев за головой Яльте и герцога ви Ита разнёсся натужный скрип, так могли скрипеть седло или подпруга, следом что-то многократно чавкнуло. Хенрика переглянулась с почти-почти любовником. Кажется, они оба пришли в ужас при мысли, что это мог быть поцелуй.
— Утешь свои и сыновьи печали за приятным и ответственным делом. Слышишь, белочка моих угодий? Подбери два достойных имени новоиспечённому принцу…
Дальнейшие слова миновали уши Королевы Вечных Снегов. Она захрюкала от смеха, и, возможно, выдала бы себя и герцога ви Ита с поличным, если бы он не зажал ладонью её несдержанный рот. Ита напрягся всем телом, выскользнул из неё, а в довершение нахмурился так, что его нос навис над ней орудием наказания. Непперг выглядел схоже, когда Хенрика уходила от него, чтобы охранять сон племянника. Однако на того, в отличие от Ита, вряд ли бы подействовал укус за палец. Мигель убрал руку. Чуть рассеянно, извиняясь, поцеловал её губы. Хенрика погладила его за гладкий подбородок и сощурилась:
— Они уехали?
— Кажется да… — Герцог ви Ита пятернёй потянул себя за волосы, шире раскрыл глаза. И, к её ужасу, разогнулся и сел. От дурацкого разговора хряка и лисы, простите, «белочки», у него пропало и желание, и интерес. — Треклятая троица, вы это слышали? Он хочет… невероятно… признать одного бастарда, отвергнув другого! Безумен! — У его лба подвивались пряди, чёрные, змеистые, это напоминало о принце Тимрийском. Но даже тот, подверженный припадкам безумных идей, жажде множества свершений сразу, не обходился с Королевой Вечных Снегов таким образом. — Только этого мне не хвата…
— Кхм… Мигель! — Хенрика поднесла его руку в своей груди, сам нахваливал. — Если вы сейчас же не вспомните, зачем забирались на меня, я обижусь.
В первые мгновения герцог ви Ита казался обескураженным, будто силился вспомнить, чем занимался всего минуту назад. Хенрика подвигала бёдрами. Признаться, она продрогла. На улице с самого утра было свежо, она с оголившейся грудью лежала на земле, а почти любовник, похоже, был горазд давать жар огненной впадины лишь на словах. Видимо, она зря понадеялась, что здесь для неё начнётся настоящая Эскарлота?
— Тысяча извинений, — вдруг сказал Мигель ви Ита, и в считанные минуты кровь Яльте вскипела той самой лавой из легенды.
3
Всё тело горело так, будто Хенрика плыла по волнам жидкого, клокочущего огня. Каждый новый наплыв этой огненной боли в последний миг делался удовольствием. Она совсем не видела Мигеля, под веками трещали искры, но по отрывистым звукам было яснее ясного, что и ему хорошо. Самая благонравнейшая женщина Эскарлотского королевства явно подпускала его нечасто, а ведь могла бы познать солнечное блаженство! Хенрика расхохоталась богохульственной шутке, но Мигель обратил её хохот в стон, в крик, наконец, в хрип…
— Ви Ита?!
Рёв пронёсся над ними шквалом, прибил огонь, до дна высушил чашу с лавой, окатил холодом, оставляя потерянно плескаться в брызгах, хватать ртом мокрый оледеневший воздух. Хенрика не помнила, как поднялась на ноги, наверное, помог Мигель. Тело ломило от слабости, пронзало дрожью. Низ живота болезненно сжимался. Кожу щипало от ветра. По ушам бил напористый стрекот Мигеля, перебиваемый рёвом короля Франциско.
— … Вы правы, ситуация несколько щекотлива…
— Я был наслышан о чёрных чарах этой женщины…
— Но!
— … Задолго до её появления здесь!
— Сеньора Яльте не виновата!
— Ви Ита!
— Не устоял, грешен…
— Сутки в молитвах! Три месяца воздержания! До их истечения жены не увидите!
Зарево листвы первое время слепило, но вскоре Хенрика различила в этой красноте себя и ещё три фигуры. Сама она стояла за плечом герцога ви Ита, а через скатерть от них высилась конная громада всеблозианнейшего короля. Меховые манжеты на рукавах его ропоны прыгали в воздухе взбесившимися зверьками — с такой дурью он размахивал ручищами. Розамунда Морено держалась немного поодаль, и впрямь белка в коричневой шёрстке плаща. Она снова не спрятала мордочку за вуалью, и Хенрика невольно проследила за её взглядом. Он глубоко увяз в гульфике на штанах Ита, которые тот поспешно шнуровал. С губ рвалось неуместное хихиканье с изрядной долей триумфа — для Хенрики Яльте в этом гульфике не было тайны. Хенрика зажала рот пальцами и поняла, что выставляет напоказ грудь в отметинах поцелуев.
— Вы-то в ней что отыскали? — ворчливо пробасил Рекенья и смолк, заглатывая столько воздуха, словно хотел проглотить весь этот порочный мир.
Выкаченные глазищи упёрлись в Хенрику. Они ждали. Они велели. Визжи. Прикройся. Опусти очи долу в смиренном покаянии и позволь пурпуру стыда разъесть белизну лица твоего. Хенрика закусила губу, пытаясь преградить путь смешкам. Шнурующие лиф пальцы не зашевелились быстрее.
— Что отыскал я в сеньоре Яльте? — от растерянности Ита на мгновение утратил осанку. — Ваше величество, вы уверены, что будет уместно обсуждать даму в её присутствии?
Хлебнув ещё воздуха, переложив поводья в другую руку, Рекенья вдруг оглянулся на свою белочку и повернулся пристыженным. Это что же, наш грешный праведник в один особо располагающий вечер обсуждал её с Ита?
— Позвольте, ваше величество, но чем же мы так провинились? — Никто в здравом уме не стал бы говорить таких слов королю, но для Хенрики Яльте это было удовольствием сродни поеданию сыра с плесенью. — Неужели вы с вашей… белочкой… не уединялись в опочивальне больше трёх плодотворных раз? Вы нарушили наше с Мигелем таинство, пусть не в четырёх стенах, но под сенью леса и куполом солнышка. Таинство такое же, как ваше. Греховное, стоящее вне брачных уз. Все мы грешны, ваше величество. — Хенрика улыбнулась шкодливой фрейлиной и сложила в реверансе измявшуюся юбку.
— Наша гостья плохо изъясняется на эскарлот, — нервно на неё обернувшись, застрекотал Ита с пугающей скоростью. Его руки двигались снизу вверх по застёжкам, заковывая его в футляр колета. — Она хотела сказать совершенно иное! Я объясняю, ваше величество, только позвольте, только выслушайте…
— Нет!!! — От ора Рекенья кроны деревьев взорвались россыпями птиц. Круг его морды обрыхлился больше прежнего, смуглая кожа побагровела, глаза выпучились — не приведи Прюмме, лопнет целый или выпадет вставной. — Ты падшая похотливая сука! Сквернейшая тварь из живших и ныне живущих! Ты омерзительна Всевечному и детям Его, ты гнойник на покрове этого богоданного мира! — Слюна из клацающей пасти летела во все стороны, жирный палец в перчатке грозил ей и, видимо, так хотел ткнуть, что конь под седоком двинулся прямо на неё.
— Ты завлекаешь мужей в свои сети и до дна выпиваешь их, аки демон самых грешных ночей, плоть твоя ядовита, а кровь гнила, и погибель есть вечно алчущее, вечно мокрое лоно твоё! — Королевский конь был меньше Великана, принадлежавшего Неппергу, но в эту минуту предстал такой же кошмарной громадой, как всадник.
Мохнатые копыта смяли блюдо со знакомыми багряными плодами и зелёными, в чешуйках, как драконьи яйца с миниатюр. Брызнули соки, тарелка треснула. Хенрику толкало назад, толчок за толчком, это делал Мигель ви Ита, делал это и пятился сам, пока она не вскрикнула от боли, уткнувшись спиной в ствол дерева.
— Франциско!!!
