— Зато Изольда не станет таскать мессиру Далкетт за волосы и не одарит короля мышьим подарком. Так что придержал бы язык.
— А может, — продолжал Хьюго вкрадчиво, — тебе не только голову контузило, но и кое-что там, внизу отшибло? Ох, сочувствую же, Тихоня!
— Его величество король! — Кругленький церемониймейстер в ливрее с линдвормом Нейдреборнов ударил у подножия лестницы скипетром.
— Государь-прости-господи, — спасся Аддерли их излюбленной шуточкой. Щёки палило румянцем, а в действительно контуженную голову пробирались сомнения в собственной мужской состоятельности, но Аргойлу нечего было шустрить у этих границ.
Лоутеан занимал престол три года, за которые дал довольно поводов презирать себя. Но умения являться подданным красиво у него не отнять. Король спускался с лестницы стремительной мальчишеской походкой, такой далёкой от степенного шествия под руку с королевой Филис. Золотое шитьё на белом колете свивалось в дубовые листья. Филис сопровождала его повсюду. Джон Далкетт приходился ей родным братом, но выбор сестры не вселил в него родственных чувств к Нейдреборну.
— Ангелок сошёл на землю, — не преминул опошлить возвышенные минуты Аргойл.
— Ага, — буркнул Далкетт. — Сейчас отольёт благодатью.
Не доходя нескольких ступеней, король остановился и начал традиционную речь: в чём в 1526 год от Пришествия Блозианской Девы преуспело королевство, что ему предстоит свершить в 1527, как замечательны подданные, как король дорожит ими и любит их, как гордится, что Бог назначил его вести их и опекать. Улыбками, шутками он добавил церемониальной речи лёгкости и живости, не подпустив в неё и намёка на утраты, свои и Блаутура.
Давящий на грудь горжет мешал проникнуться речью, попасть под королевское обаяние. Церемония возведения Аддерли в чин полковника Неистовых драгун помнилась неоконченными картинками, невпопад сменяющими одна другую. Голова раскалывалась скорлупками ореха, и к концу церемонии капитаны поддерживали его, чтоб не упал. Преклонение колена, король с драгунской саблей, не идущей ему и будто украденной у Кэдогана, прикосновение плашмя клинком к плечу. Пересохшие губы молвят клятву служить, в ушах же захлёбывается воем рональдов рог, краснеет под веками лавеснорский закат. Подниматься полковнику над тридцатью драгунами и почти тысячей мертвецов король помогал лично. От надетого им горжета разило холодом, как и от самого Нейдреборна. Ни сожалений об участи «кузена Берни», ни радости от назначения его преемника. Лоутеан Нейдреборн не отпускал в небо крылатого линдворма, охваченный жаждой покорять небеса. Всего-навсего собирал новое военное образование взамен утраченного. Можно сказать, приказ подписывал.
Аплодисменты возвестили о конце церемониальной речи. Пришло время отвечать на любовь короля верноподданническими дарами. На четвёртый год присутствия при этом всём Аддерли дозрел до мысли, что это самая скучная часть праздника. Церемонимейстер выкрикивал фамилию дарителя. Даритель подходил к королю и глубоко кланялся, называя свой подарок, тогда как слуга клал его к монаршим ступням. Король дарил благосклонный кивок, подарок уносили слуги в ливреях с линдвормом.
Первой мыши, от баронессы Далкетт, Нейдреборн искренне обрадовался. Второй, от престарелого канцлера Тобуолта, улыбнулся с удивлением. После десятой мыши ему принесли кресло со спинкой в форме дубового листка, и Лоутеан уже оттуда наблюдал за этим действом. Не улыбаясь. Аддерли сделалось несколько беспокойно. Дипломатическая отцовская жилка — граф Аддерли служил послом Блаутура в Равюннской империи — вовсю выбивала опасность фарса, дурного розыгрыша. Послы — Равю?нна, Блицард, Монжуа, Ро?кус, Вольпефо?рре, и Коллу?мские острова — к чести своей не пали его жертвами и преподнесли дары, приличествующие статусам их стран.
Но мыши от подданных не заканчивались. Королевские слуги торопились унести из Танцевального зала пищащие и копошащиеся подношения. Друзья притихли, неслышно подкралась Изольда и обвила обеими руками руку Энтони. Двадцатого и двадцать первого дарителя Нейдреборн смотрел почти с угрозой, рассерженный до пульсации вен на лбу.
И вдруг под шёпот пересудов перед ним предстал генерал блаутурской армии Изидор Роксбур. Что уж там, душка Изи, как его прозвали драгуны, шествовал к трону, держась по меньшей мере ближайшим родичем короля. Весь в бархате и рубинах, статный мужчина не смотрел ни на кого, кроме Лоутеана. На губах лежала лёгкая усмешка, глаза прищурены, как от яркого света, в первых залысинах отражался блеск свечей, красные сапоги, подражая хозяину, наслаждались чувством собственной значимости. Кузен Изи, звучит? На языке завертелось сравнение с гусем на красных лапах. Всё правильно, ненавистные Аддерли птицы во многом походили на ненавистного генерала. И те, и другие шипели ему в лицо, лопались от самоуверенности и выходили победителями.
Гаденькая улыбочка, с которой Роксбур прошествовал мимо строя драгун, лишний раз напомнила о том, как, так же ощерив желтоватые зубы, генерал смеялся в лицо Рональду. Нет, Энтони не забыл и не простил отобранной у драгун победы, запрета преследовать бежавших из Лавеснорского ущелья побитых эскарлотцев. Но за время болезни он понял простую истину: реванш они всегда взять сумеют. Военная кампания ушла на зимовку, это не конец, весной драгуны нагонят упущенное: не только выдернут воронам хвосты, но и обломят крылья. Нужно только восстановить полк, и тогда Лавеснор будет отомщён, да так, что и он станет славной победой.
— Роксбур? — Нейдреборн подался вперёд в своём кресле, схватившись за подлокотник, точно за эфес. Милостью здесь и не пахло…
— Ваше величество, — Роксбур ограничился одним кивком, как одолжение сделал. Лоутеан, конечно, мышь и не самый достойный представитель монаршей породы, но Энтони невольно сжал рукоять сабли. Охнула Изольда, неуклюже, щекотнув краем юбки, шагнула ему за спину.
— Я не ждал вас. — Лоутеан прислонился обратно к спинке, отвернул голову в сторону.
— Ну, разумеется, меня ведь не пригласили. — Роксбур расправил манжеты, точно разговор с королём был делом неслыханно скучным и незначительным.
Рядом засопел Джон. Энтони оглянулся на друга: тот тоже сдавливал рукоять. Ещё немного, и генерал напросится на разговор в приятной драгунской компании...
— Как держится, будто ему не отвесили пинок под...
— Джон-Джон, хвост, под хвост, — Хьюго усмехнулся в усы. — Смотри, как хвост распушил, общипанная пташка.
— Гуси не пушат хвосты, они шипят и гогочут... О чём вы оба?
— Вот так и выпадают из жизни... Ты слишком расхворался, Тихоня! — Аргойл ткнул его локтём в бок, кивнул на Роксбура, уже не пряча торжествующей улыбки.
— Лотти разжаловал его из генералов, — пояснил Далкетт, — потом немного подумал, сверился с книжками и отобрал шпоры рыцаря.
— Да что ты? Изольда молчала! А что поставил в вину? — Полковник драгунского полка улыбнулся. За что бы бывший генерал не получил монарший пинок, он того явно заслуживал.
— Тихоня, тебе Лавеснор последние мозги вышиб? Эта тварь бросила нас погибать!
Энтони зашипел на забывшего о шёпоте друга:
— Он отдал приказ на разведку, Рональд ввязался в бой самовольно...
Тем временем король наконец удостоил опального графа Роксбура ответом, и Аддерли на время оставил Аргойла в покое. Господи, да он желал, чтобы его король вышел достойно из этой разгорающейся словесной баталии!
— И что у вас там? — под нервный смешок Нейдреборн практически спрыгнул с кресла. — Ну конечно же мышь?
— К сожалению, нет, — Роксбур почесал бровь. — Видите ли, ваши приближённые переловили всех мышей в округе — коты голодают. Поэтому, — щёлкнули пальцы, и слуга в голубо-красной ливрее приблизился с домиком, напоминавшим Элисийский дворец, — я принёс вам в дар вот это.
Пользуясь паузой, пока слуга вслепую вылавливал подарочек, Энтони ещё разок залез однополчанину под кожу:
— Что это, Аргойл, ты за решение Мышиного хвостика?
— Я против Роксбура, филин ты заспавшийся, — процедил Хьюго.
— Мессиры, помолчите... Мне не привиделось, это крыса? Крыса? — Далкетт немилосердно ткнул Энтони во второй бок.
«Это» водворилось на ладонях лакея, выглядевшего несчастным, и чистило усики. Действительно крыса, но приличная: кремовая шкурка так и блестела.
Выкатив глаза, стиснув пальцами края колета, Нейдреборн посмотрел на крысу. Затем на Роксбура. Последнего стоило поучить сгибать туловище под определённым углом. Или у бывшего генерала ныла поясница? Всё же он не был юнцом. Старость в сорок восемь лет, прискорбно. Крыса укусила слугу и прыгнула на руку дарителя, тот заботливо усадил её на плечо.
— Достаточно! — закричал Лоутеан звучно прямо в самодовольную рожу неугодного подданного. — Ваша шутка затянулась! Убирайтесь из Григиама, Роксбур, убирайтесь сегодня же, пока я не ограничил вашу свободу четырьмя стенами в подземельях Птичьего замка!
Придерживая на плече хвостатую тварь, любуясь ею, тот отвесил королю издевательский поклон и отбыл, всё так же переставляя сапоги, раскрасневшиеся от собственной значимости. Пискнула над ухом Изольда — от страха за отчима. Аддерли не был Аргойлом, до такого бешенства ему далеко, но сейчас даже он поймал себя на желании подсечь этому гусю крылья или хотя бы выдернуть хвост.
Лоутеан Нейдреборн упал в кресло и махнул рукой. Заиграла музыка, завязался довольно разухабистый — королева Филис любила сельские пляски — бранль. Придворные неуверенно сошлись в танце. Джон примкнул к ним, повинуясь грозному шевелению ресниц жены.
— С моим отчимом трудно поладить, даже мне… — Виноватая улыбка Изольды отчётливо выпятила щёки. — Я знаю, драгуны с ним враждовали, но, возможно, ты мог бы помириться с ним, Энтони? Ради меня.
Аддерли тронул горжет, откликнувшийся прохладой окантовки на рональдовом роге. Вмятина шрама налилась болью. Но он выжал предостерегающую улыбку.
— В семье не должно быть злобы… — Изольда вздохнула, всколыхнув потяжелевшую, уложенную в волны лент грудь. Вышло совсем не волнующе. — Но ты так опечален. Идём танцевать, ну же, не хмурься!
Аддерли сбросил руки вдовы Кернуолт, оплетшие его шею, и увёл её за колонну. Их окружили тени, отрезая от танцующих, но разве эта плакучая овечка ещё не попрала всех приличий?
— Да что ты себе позволяешь?! — прошипел Энтони. — Знатная дама? Честная вдовушка?
Изольда недоуменно шевельнула набеленными веками, тронула в волосах пёстрые перья. В шраме защекотало. Скривившись, Энтони выдернул одно, приторно розовое, сломал в занывших пальцах.
— Ты держишься, как одуревшая кошка, возьми себя в руки, Изольда!
Покраснев под слоем белил, дурёха вынула у него из пальцев половинки пера и ссутулилась. Прежде её хотелось пожалеть, простить ей все глупости, когда она пыталась сделаться меньше ростом, но сегодня… Помириться. С Роксбуром. Ради неё. Плакучей овечки. Откормленной на долгую зиму, к тому же.
— Я не могу взять себя в руки, Энтони, — проблеяла роксбурова падчерица пуговицам на своих уродливо изгибающихся туфлях. Точь в точь копыта. — Ведь я так люблю тебя! Очень-очень…
Энтони досадливо поморщился, упёрся локтём в резные листья колонны и отвернулся к танцующим, раззадоренным оглушающей, грубоватой музыкой бранля. Следовало оставить её ещё при жизни Филис! Уж пристроила бы подружку в пару какому-нибудь плясуну и ценителю белил, перьев и пуговиц.
— Ты не понимаешь? Я не отвечал на твои письма…
— Потому что на войне тебе было не до этого... — Изольда положила ему на плечо располневншую руку.
— Не пускал к себе, когда вернулся… — Энтони сбросил её руку резким движением плеча.
— Потому что был болен!
Аддерли развернулся, не зная, придерживает ли он саблю или просит у неё сил:
— Потому что больше не хочу видеть тебя рядом.
Да, овца. Да, плакучая! Карие — не синие, не голубые! — глаза распахнулись и посветлели от слёз, и всё лицо исказилось плачем. Точно зажив само по себе, оно сморщилось и запищало у неё под ладонями.
Заведя руки за спину, Энтони отступил на шаг. Успокоить? Скорее сбежать! Альда Уайлс, Рональд нередко бывал груб с ней, но никогда она бы не проронила на людях слёз. Офицерская вдова же себя не сдерживала. Музыка приглушала её истеричные подвывания, но дела не спасала.
— Аддерли, я хотел поблагодарить вас за сохранение разумности, но вижу, на мышах она и закончилась. — Лоутеан приближался той же мальчишеской походкой, только теперь по напору дал бы фору любому безголовику. Это что же, сейчас и Аддерли, вслед за Роксбуром, познает немилость? — Зачем вы довели до слёз свою спутницу? Что случилось, мессира?
— Ничего, что бы стоило внимания вашего величества, — предпринимая отчаянную попытку сохранить личное личным, Энтони взял Изольду за локоть, заставил отнять от плачущего лица руку. На ладони лежали хлопья белил. — Идёмте, Изольда.
— Мессира Кернуолт останется на моём попечении, — Лоутеан обаятельно улыбнулся и потянул Изольду за второй локоть. Плач прекратился. Женщина по очереди, с испугом, взглянула на короля и виконта, зажмурилась и втянула голову в плечи. — Пойдёмте, Изольда.
И они ушли. И Лоутеан Нейдреборн держался с этой плакучей овечкой, словно со своей королевой.
С присвистом выдохнув, Энтони разжал рукоять сабли, которую, оказалось, всё это время стискивал. Мышиный хвостик увёл у него даму? Мышиный хвостик перехватил у него даму? Мышиный хвостик — не такой уж хвостик?
— В новый год без лишних юбок, — хохотнул вынырнувший из теней Аргойл и хлопнул Аддерли по плечу. Бранль прекратился, и к ним вернулся запыхавшийся Далкетт. — Ну как, Джон, ты с нами?
Блицард
Эмерикский тракт
Мариус форн Непперг, Багряный рыцарь её величества, привстал в стременах и мчался, опережая рассветное солнце. Он стремился нагнать непримечательную карету — ни скульптурная резьба, ни роспись не украшала её боков, ни стекло, ни слюда не блестели в её окошках. Невозможно заподозрить в ней таких пассажиров, как беглая королева. Но Багряный рыцарь бы отыскал их спас, он всё ближе, ближе, и в седельных сумках у него тёплый плащ и перчатки на меху. Он окутает свою королеву и поцелует каждый пальчик перед тем, как надеть перчатки на её озябшие руки. Мариус странно покачнулся в седле и пропал вместе с конём.
Карета снова накренилась, угодив на кочку, но проснулась Хенрика не из-за этого. На подушках справа никого не было. Племянник не обнимал её руку, не спал, уткнувшись ей в предплечье. Разиня-тётушка стряхнула остатки сна, села. Куда исчез мальчишка, неужели сбежал?! Ох, вот же он. Сидит напротив, негодник. Гарсиласо сжался на подушках комочком темноты, подобрал под себя ноги и прислушивался. К чему? Сквозь щель между кожаной занавесью и откосом окна пробивались отсветы факела, касались личика Салисьо. Очевидно, факел держал один из сопровождающих. Назвать висельников Мигеля телохранителями язык не поворачивался. До ушей долетали обрывки фраз. Господа висельники вели полуночные разговоры.
— Салисьо, что с тобой? — слова вылетели в облачке пара.
Встрепенувшись, племянник оглянулся на нее, прижал палец к губам и кивнул в сторону возницы. На лице — испуг, глаза широко распахнуты.
— Что тебя напугало? Иди ко мне, — Хенрика перешла на шёпот.
Закусив губу, Гарсиласо перебрался на прежнее место.
— А может, — продолжал Хьюго вкрадчиво, — тебе не только голову контузило, но и кое-что там, внизу отшибло? Ох, сочувствую же, Тихоня!
— Его величество король! — Кругленький церемониймейстер в ливрее с линдвормом Нейдреборнов ударил у подножия лестницы скипетром.
— Государь-прости-господи, — спасся Аддерли их излюбленной шуточкой. Щёки палило румянцем, а в действительно контуженную голову пробирались сомнения в собственной мужской состоятельности, но Аргойлу нечего было шустрить у этих границ.
Лоутеан занимал престол три года, за которые дал довольно поводов презирать себя. Но умения являться подданным красиво у него не отнять. Король спускался с лестницы стремительной мальчишеской походкой, такой далёкой от степенного шествия под руку с королевой Филис. Золотое шитьё на белом колете свивалось в дубовые листья. Филис сопровождала его повсюду. Джон Далкетт приходился ей родным братом, но выбор сестры не вселил в него родственных чувств к Нейдреборну.
— Ангелок сошёл на землю, — не преминул опошлить возвышенные минуты Аргойл.
— Ага, — буркнул Далкетт. — Сейчас отольёт благодатью.
Не доходя нескольких ступеней, король остановился и начал традиционную речь: в чём в 1526 год от Пришествия Блозианской Девы преуспело королевство, что ему предстоит свершить в 1527, как замечательны подданные, как король дорожит ими и любит их, как гордится, что Бог назначил его вести их и опекать. Улыбками, шутками он добавил церемониальной речи лёгкости и живости, не подпустив в неё и намёка на утраты, свои и Блаутура.
Давящий на грудь горжет мешал проникнуться речью, попасть под королевское обаяние. Церемония возведения Аддерли в чин полковника Неистовых драгун помнилась неоконченными картинками, невпопад сменяющими одна другую. Голова раскалывалась скорлупками ореха, и к концу церемонии капитаны поддерживали его, чтоб не упал. Преклонение колена, король с драгунской саблей, не идущей ему и будто украденной у Кэдогана, прикосновение плашмя клинком к плечу. Пересохшие губы молвят клятву служить, в ушах же захлёбывается воем рональдов рог, краснеет под веками лавеснорский закат. Подниматься полковнику над тридцатью драгунами и почти тысячей мертвецов король помогал лично. От надетого им горжета разило холодом, как и от самого Нейдреборна. Ни сожалений об участи «кузена Берни», ни радости от назначения его преемника. Лоутеан Нейдреборн не отпускал в небо крылатого линдворма, охваченный жаждой покорять небеса. Всего-навсего собирал новое военное образование взамен утраченного. Можно сказать, приказ подписывал.
Аплодисменты возвестили о конце церемониальной речи. Пришло время отвечать на любовь короля верноподданническими дарами. На четвёртый год присутствия при этом всём Аддерли дозрел до мысли, что это самая скучная часть праздника. Церемонимейстер выкрикивал фамилию дарителя. Даритель подходил к королю и глубоко кланялся, называя свой подарок, тогда как слуга клал его к монаршим ступням. Король дарил благосклонный кивок, подарок уносили слуги в ливреях с линдвормом.
Первой мыши, от баронессы Далкетт, Нейдреборн искренне обрадовался. Второй, от престарелого канцлера Тобуолта, улыбнулся с удивлением. После десятой мыши ему принесли кресло со спинкой в форме дубового листка, и Лоутеан уже оттуда наблюдал за этим действом. Не улыбаясь. Аддерли сделалось несколько беспокойно. Дипломатическая отцовская жилка — граф Аддерли служил послом Блаутура в Равюннской империи — вовсю выбивала опасность фарса, дурного розыгрыша. Послы — Равю?нна, Блицард, Монжуа, Ро?кус, Вольпефо?рре, и Коллу?мские острова — к чести своей не пали его жертвами и преподнесли дары, приличествующие статусам их стран.
Но мыши от подданных не заканчивались. Королевские слуги торопились унести из Танцевального зала пищащие и копошащиеся подношения. Друзья притихли, неслышно подкралась Изольда и обвила обеими руками руку Энтони. Двадцатого и двадцать первого дарителя Нейдреборн смотрел почти с угрозой, рассерженный до пульсации вен на лбу.
И вдруг под шёпот пересудов перед ним предстал генерал блаутурской армии Изидор Роксбур. Что уж там, душка Изи, как его прозвали драгуны, шествовал к трону, держась по меньшей мере ближайшим родичем короля. Весь в бархате и рубинах, статный мужчина не смотрел ни на кого, кроме Лоутеана. На губах лежала лёгкая усмешка, глаза прищурены, как от яркого света, в первых залысинах отражался блеск свечей, красные сапоги, подражая хозяину, наслаждались чувством собственной значимости. Кузен Изи, звучит? На языке завертелось сравнение с гусем на красных лапах. Всё правильно, ненавистные Аддерли птицы во многом походили на ненавистного генерала. И те, и другие шипели ему в лицо, лопались от самоуверенности и выходили победителями.
Гаденькая улыбочка, с которой Роксбур прошествовал мимо строя драгун, лишний раз напомнила о том, как, так же ощерив желтоватые зубы, генерал смеялся в лицо Рональду. Нет, Энтони не забыл и не простил отобранной у драгун победы, запрета преследовать бежавших из Лавеснорского ущелья побитых эскарлотцев. Но за время болезни он понял простую истину: реванш они всегда взять сумеют. Военная кампания ушла на зимовку, это не конец, весной драгуны нагонят упущенное: не только выдернут воронам хвосты, но и обломят крылья. Нужно только восстановить полк, и тогда Лавеснор будет отомщён, да так, что и он станет славной победой.
— Роксбур? — Нейдреборн подался вперёд в своём кресле, схватившись за подлокотник, точно за эфес. Милостью здесь и не пахло…
— Ваше величество, — Роксбур ограничился одним кивком, как одолжение сделал. Лоутеан, конечно, мышь и не самый достойный представитель монаршей породы, но Энтони невольно сжал рукоять сабли. Охнула Изольда, неуклюже, щекотнув краем юбки, шагнула ему за спину.
— Я не ждал вас. — Лоутеан прислонился обратно к спинке, отвернул голову в сторону.
— Ну, разумеется, меня ведь не пригласили. — Роксбур расправил манжеты, точно разговор с королём был делом неслыханно скучным и незначительным.
Рядом засопел Джон. Энтони оглянулся на друга: тот тоже сдавливал рукоять. Ещё немного, и генерал напросится на разговор в приятной драгунской компании...
— Как держится, будто ему не отвесили пинок под...
— Джон-Джон, хвост, под хвост, — Хьюго усмехнулся в усы. — Смотри, как хвост распушил, общипанная пташка.
— Гуси не пушат хвосты, они шипят и гогочут... О чём вы оба?
— Вот так и выпадают из жизни... Ты слишком расхворался, Тихоня! — Аргойл ткнул его локтём в бок, кивнул на Роксбура, уже не пряча торжествующей улыбки.
— Лотти разжаловал его из генералов, — пояснил Далкетт, — потом немного подумал, сверился с книжками и отобрал шпоры рыцаря.
— Да что ты? Изольда молчала! А что поставил в вину? — Полковник драгунского полка улыбнулся. За что бы бывший генерал не получил монарший пинок, он того явно заслуживал.
— Тихоня, тебе Лавеснор последние мозги вышиб? Эта тварь бросила нас погибать!
Энтони зашипел на забывшего о шёпоте друга:
— Он отдал приказ на разведку, Рональд ввязался в бой самовольно...
Тем временем король наконец удостоил опального графа Роксбура ответом, и Аддерли на время оставил Аргойла в покое. Господи, да он желал, чтобы его король вышел достойно из этой разгорающейся словесной баталии!
— И что у вас там? — под нервный смешок Нейдреборн практически спрыгнул с кресла. — Ну конечно же мышь?
— К сожалению, нет, — Роксбур почесал бровь. — Видите ли, ваши приближённые переловили всех мышей в округе — коты голодают. Поэтому, — щёлкнули пальцы, и слуга в голубо-красной ливрее приблизился с домиком, напоминавшим Элисийский дворец, — я принёс вам в дар вот это.
Пользуясь паузой, пока слуга вслепую вылавливал подарочек, Энтони ещё разок залез однополчанину под кожу:
— Что это, Аргойл, ты за решение Мышиного хвостика?
— Я против Роксбура, филин ты заспавшийся, — процедил Хьюго.
— Мессиры, помолчите... Мне не привиделось, это крыса? Крыса? — Далкетт немилосердно ткнул Энтони во второй бок.
«Это» водворилось на ладонях лакея, выглядевшего несчастным, и чистило усики. Действительно крыса, но приличная: кремовая шкурка так и блестела.
Выкатив глаза, стиснув пальцами края колета, Нейдреборн посмотрел на крысу. Затем на Роксбура. Последнего стоило поучить сгибать туловище под определённым углом. Или у бывшего генерала ныла поясница? Всё же он не был юнцом. Старость в сорок восемь лет, прискорбно. Крыса укусила слугу и прыгнула на руку дарителя, тот заботливо усадил её на плечо.
— Достаточно! — закричал Лоутеан звучно прямо в самодовольную рожу неугодного подданного. — Ваша шутка затянулась! Убирайтесь из Григиама, Роксбур, убирайтесь сегодня же, пока я не ограничил вашу свободу четырьмя стенами в подземельях Птичьего замка!
Придерживая на плече хвостатую тварь, любуясь ею, тот отвесил королю издевательский поклон и отбыл, всё так же переставляя сапоги, раскрасневшиеся от собственной значимости. Пискнула над ухом Изольда — от страха за отчима. Аддерли не был Аргойлом, до такого бешенства ему далеко, но сейчас даже он поймал себя на желании подсечь этому гусю крылья или хотя бы выдернуть хвост.
Лоутеан Нейдреборн упал в кресло и махнул рукой. Заиграла музыка, завязался довольно разухабистый — королева Филис любила сельские пляски — бранль. Придворные неуверенно сошлись в танце. Джон примкнул к ним, повинуясь грозному шевелению ресниц жены.
— С моим отчимом трудно поладить, даже мне… — Виноватая улыбка Изольды отчётливо выпятила щёки. — Я знаю, драгуны с ним враждовали, но, возможно, ты мог бы помириться с ним, Энтони? Ради меня.
Аддерли тронул горжет, откликнувшийся прохладой окантовки на рональдовом роге. Вмятина шрама налилась болью. Но он выжал предостерегающую улыбку.
— В семье не должно быть злобы… — Изольда вздохнула, всколыхнув потяжелевшую, уложенную в волны лент грудь. Вышло совсем не волнующе. — Но ты так опечален. Идём танцевать, ну же, не хмурься!
Аддерли сбросил руки вдовы Кернуолт, оплетшие его шею, и увёл её за колонну. Их окружили тени, отрезая от танцующих, но разве эта плакучая овечка ещё не попрала всех приличий?
— Да что ты себе позволяешь?! — прошипел Энтони. — Знатная дама? Честная вдовушка?
Изольда недоуменно шевельнула набеленными веками, тронула в волосах пёстрые перья. В шраме защекотало. Скривившись, Энтони выдернул одно, приторно розовое, сломал в занывших пальцах.
— Ты держишься, как одуревшая кошка, возьми себя в руки, Изольда!
Покраснев под слоем белил, дурёха вынула у него из пальцев половинки пера и ссутулилась. Прежде её хотелось пожалеть, простить ей все глупости, когда она пыталась сделаться меньше ростом, но сегодня… Помириться. С Роксбуром. Ради неё. Плакучей овечки. Откормленной на долгую зиму, к тому же.
— Я не могу взять себя в руки, Энтони, — проблеяла роксбурова падчерица пуговицам на своих уродливо изгибающихся туфлях. Точь в точь копыта. — Ведь я так люблю тебя! Очень-очень…
Энтони досадливо поморщился, упёрся локтём в резные листья колонны и отвернулся к танцующим, раззадоренным оглушающей, грубоватой музыкой бранля. Следовало оставить её ещё при жизни Филис! Уж пристроила бы подружку в пару какому-нибудь плясуну и ценителю белил, перьев и пуговиц.
— Ты не понимаешь? Я не отвечал на твои письма…
— Потому что на войне тебе было не до этого... — Изольда положила ему на плечо располневншую руку.
— Не пускал к себе, когда вернулся… — Энтони сбросил её руку резким движением плеча.
— Потому что был болен!
Аддерли развернулся, не зная, придерживает ли он саблю или просит у неё сил:
— Потому что больше не хочу видеть тебя рядом.
Да, овца. Да, плакучая! Карие — не синие, не голубые! — глаза распахнулись и посветлели от слёз, и всё лицо исказилось плачем. Точно зажив само по себе, оно сморщилось и запищало у неё под ладонями.
Заведя руки за спину, Энтони отступил на шаг. Успокоить? Скорее сбежать! Альда Уайлс, Рональд нередко бывал груб с ней, но никогда она бы не проронила на людях слёз. Офицерская вдова же себя не сдерживала. Музыка приглушала её истеричные подвывания, но дела не спасала.
— Аддерли, я хотел поблагодарить вас за сохранение разумности, но вижу, на мышах она и закончилась. — Лоутеан приближался той же мальчишеской походкой, только теперь по напору дал бы фору любому безголовику. Это что же, сейчас и Аддерли, вслед за Роксбуром, познает немилость? — Зачем вы довели до слёз свою спутницу? Что случилось, мессира?
— Ничего, что бы стоило внимания вашего величества, — предпринимая отчаянную попытку сохранить личное личным, Энтони взял Изольду за локоть, заставил отнять от плачущего лица руку. На ладони лежали хлопья белил. — Идёмте, Изольда.
— Мессира Кернуолт останется на моём попечении, — Лоутеан обаятельно улыбнулся и потянул Изольду за второй локоть. Плач прекратился. Женщина по очереди, с испугом, взглянула на короля и виконта, зажмурилась и втянула голову в плечи. — Пойдёмте, Изольда.
И они ушли. И Лоутеан Нейдреборн держался с этой плакучей овечкой, словно со своей королевой.
С присвистом выдохнув, Энтони разжал рукоять сабли, которую, оказалось, всё это время стискивал. Мышиный хвостик увёл у него даму? Мышиный хвостик перехватил у него даму? Мышиный хвостик — не такой уж хвостик?
— В новый год без лишних юбок, — хохотнул вынырнувший из теней Аргойл и хлопнул Аддерли по плечу. Бранль прекратился, и к ним вернулся запыхавшийся Далкетт. — Ну как, Джон, ты с нами?
Глава 34
Блицард
Эмерикский тракт
Мариус форн Непперг, Багряный рыцарь её величества, привстал в стременах и мчался, опережая рассветное солнце. Он стремился нагнать непримечательную карету — ни скульптурная резьба, ни роспись не украшала её боков, ни стекло, ни слюда не блестели в её окошках. Невозможно заподозрить в ней таких пассажиров, как беглая королева. Но Багряный рыцарь бы отыскал их спас, он всё ближе, ближе, и в седельных сумках у него тёплый плащ и перчатки на меху. Он окутает свою королеву и поцелует каждый пальчик перед тем, как надеть перчатки на её озябшие руки. Мариус странно покачнулся в седле и пропал вместе с конём.
Карета снова накренилась, угодив на кочку, но проснулась Хенрика не из-за этого. На подушках справа никого не было. Племянник не обнимал её руку, не спал, уткнувшись ей в предплечье. Разиня-тётушка стряхнула остатки сна, села. Куда исчез мальчишка, неужели сбежал?! Ох, вот же он. Сидит напротив, негодник. Гарсиласо сжался на подушках комочком темноты, подобрал под себя ноги и прислушивался. К чему? Сквозь щель между кожаной занавесью и откосом окна пробивались отсветы факела, касались личика Салисьо. Очевидно, факел держал один из сопровождающих. Назвать висельников Мигеля телохранителями язык не поворачивался. До ушей долетали обрывки фраз. Господа висельники вели полуночные разговоры.
— Салисьо, что с тобой? — слова вылетели в облачке пара.
Встрепенувшись, племянник оглянулся на нее, прижал палец к губам и кивнул в сторону возницы. На лице — испуг, глаза широко распахнуты.
— Что тебя напугало? Иди ко мне, — Хенрика перешла на шёпот.
Закусив губу, Гарсиласо перебрался на прежнее место.
