— А знаешь, на кого ты сейчас похож?
Гарсиласо помотал головой. Тётушка отняла от лица его руки, улыбнулась и озорно подмигнула:
— На принца, которого похитили льдяноклыки.
— Кто? — Гарсиласо забыл недовольство. Сказки всегда были его слабостью, особенно те, что мама рассказывала Райнеро, потому что Гарсиласо бы никогда их от неё не услышал.
— Льдяноклыки. Духи севера, которые оборачивались волками с длинными ледяными клыками и белой шерстью. — Хенрика смешно оскалилась, клацнула зубами, Гарсиласо не удержался, хихикнул. — Они рыщут зимой по свету в поисках детей, которых заберут к себе, чтобы те стали волчатами. Если они поймают ребёнка, то вырывают его сердце, вставляют на его место льдинку, и ребёнок становится таким же, как они.
— Но он умрёт.
— Станет духом, ледяным, злым духом. Он будет носиться в метели и горько выть по своей семье. Поэтому в метель нельзя гулять одному. В метели прячутся льдяноклыки.
Хенрика щёлкнула Гарсиласо по носу, он вздрогнул, посмотрел за окно. Сгущался вечер, в окно бились мелкие, лёгкие снежинки. В темноте вот-вот блеснут инеем волчьи фигуры. Скоро придётся закрыть ставни.
— А что случилось с тем принцем? — прошептал Гарсиласо.
— Ооо, — Хенрика вывела его на середину комнаты. — Он оказался хитрее ледяных волков. Когда метель поймала мальчика в ледяные оковы, когда он почувствовал, как ледяные зубы касаются его груди, он закружился вместе со снежным вихрем! — Не отпуская Гарсиласо, тётушка пустилась по комнате в странном плясе. Ноги путались и петляли, он неуклюже семенил, увлекаемый танцем диким и быстрым, как порыв ветра, метели. Захватило дух, казалось, вокруг них правда воет снежный вихрь, воет голосами похищенных детей. — Он укутался в свой волчий плащ, так что волки видели только белый мех, такой же, как у них! А потом он завыл, так сильно и жалобно, как только мог. Его закружило всё быстрее, быстрее, принц совсем выбился из сил! И тогда... раз! — Гарсиласо, чуть не упав, оказался в объятиях тётушки. Она тяжело дышала, крепко прижимала его к себе и улыбалась. — Метель отпустила его. Вой принца услышала его мама, королева, она поймала сына и держала вот так, крепко-крепко.
Голова кружилась, Гарсиласо обнял тётушку. В плаще стало даже жарко, но скидывать его, сказку, не хотелось. Принц спасся, прямо как Гарсиласо от убийц, его услышала, увезла тётушка. Но кто спасёт их с Хенрикой от льдяноклыков Донмигеля? Кто услышит, вырвет из страшной метели? В Блицарде был тот, кто оставался королём и дядюшкой Гарсиласо...
— Тётушка! Я знаю, кто нас с тобой защитит от этих... — Гарсиласо кивнул на дверь, за которой караулили головорезы. — Льдяноклыков.
— Кто же, родной? — Хенрика приподняла его подбородок. Её глаза были светлее, чем у мамы, то голубые, то серые, и смотрели с небывалой добротой.
— Дядюшка Лауритс.
Хенрика изменилась в лице: улыбка исчезла, глаза моргнули, лоб наморщился. Она отпустила подбородок Гарсиласо.
— Нет, славненький.
— Почему?
— Он плохой человек, — голос Хенрики дрогнул, она отстранилась, чем-то испуганная.
— Плохой? Но тётушка, он же мой дядя! Если мы попросим помощи, он не откажет, к тому же, мы в его королевстве.
— Нет.
— Ты не хочешь попросить его? Я мог бы...
— Я сказала — нет! — Хенрика обхватила себя за талию, отвернулась.
Гарсиласо замолчал, тётушка вела себя странно, и это больше пугало, чем удивляло. Он расстегнул плащ, немного помедлив, осмелился подойти к ней со спины и накинуть плащ её на плечи. Хенрика дёрнулась, порывисто обернулась, прижала Гарсиласо к себе.
— Король Лауритс не желает добра ни тебе, ни мне. Он отправит тебя в Эскарлоту, к смерти, а меня прикуёт к себе на веки.
— Но почему? Мы не сделали ему ничего плохого.
— Я отказала ему в просьбе выйти за него замуж. Он Яльте, Яльте не прощают.
— Тётушка...
— Тшшш, — Хенрика опустилась перед ним на колени, заглянула в глаза. Плащ обнимал её плечи снежной мантией. — Салисьо, я защищу нас. Веришь? Я смогу. А о дядюшке помни одно: на войне он вырвал себе сердце, совсем как льдяноклыки, только вместо льдинки там раскалённый песок Восточной Петли. Лауритс забыл любовь и жалость, сейчас им движут только алчность и месть.
Сон, полный страсти, тоски, оборвался. От неутолённого желания сделалось зябко и свело судорогой пальцы, сминавшие тесёмочный край одеяла. Ах, дожила. Скучает по «несчастненькому», Игнасу Фоссу, которого сама же от себя отлучила. Хенрика с сожалением открыла глаза. Над ней кто-то склонялся. Наверное, стоило бы испугаться, но у гостя были такие красивые волосы — длинные и волнистые, и такая бородка, похожая на округлый островок иголочек на подбородке, а уж усы! Так и хотелось подвить их за концы проказливым движением пальца. Хенрика улыбнулась старому знакомому. Игнас первым не вынес разлуки. Пожалуй, королева даже не станет журить его за задержку отчёта из Анатомического театра…
— Хенни, это же я! Узнала?
Хенрика резко села. Нет, нет, нет. Натянув одеяло по грудь, отползла назад, через подушку, и вжалась спиной в изголовье так сильно, что резные завитки больно упёрлись в спину. Это не может быть явью. Иначе она бы знала! Ведь она королева, она хозяйка на своих землях, и никто не смел пройти по ним так, втайне.
Так проснись же, проснись!
— Испугалась? Это всё волосы, пропади оно пропадом, знаю, я потом расскажу!
В груди жгло от ужаса, горло сдавливало — какие там вдохи поглубже. Сквозняк пронёсся по открытым плечам. Хенрика вся покрылась мурашками. Это явь. Явь, что ужасней ночных кошмаров.
— Сначала я нарочно вёл назад армию как можно тише, а потом вовсе опередил её, и вот — я здесь! Решил сделать тебе сюрприз.
Заканчивалась первая неделя сентября, и Хенрика держала окно на террасу открытым. Пока она спала, пролился дождь. И если сад после него благоухал свежестью, сладостью, то её оживший кошмар пах дорогой, мокрой замшей и лошадиным потом. Судорожно вздохнув, Хенрика на него посмотрела. С такой луной как сегодня и свеч не нужно. Лауритс Яноре сидел на краю постели, в самом деле совершенно неузнаваемый с этими космами, и всё же они оказались наименьшим из того, чего можно было страшиться. Он выглядел крупней, внушительней. Он заматерел, как это делают животные, становясь из тошнотворно нежных, изящных котяток котищами со вздыбленной шерстью и жёсткими, диковатыми глазами. Одной рукой он упирался в перину, но вторая лежала на затёртой кожаной штанине, у бедра. Так близко к незнакомой рукояти, венчавшей совсем не Рагнаров меч. Мироканская сабля.
На каком-то из годов похода Яноре прислал королеве такой трофей, сделав приписку о перевооружении своей армии. По его подаркам и письмам она со страхом следила, как он теряет рассудок и превращается в пасынка Изорга. Он не писал о своих кровавых расправах прямо, предпочитая излагать истории трофеев, описывать природу, песочный быт и кушанья. Но этой безобидной чепухой были присыпаны тела тысячи убитых им детей и женщин. Хенрика терялась, какой из подарков напугал её сильнее. У головы песочного лекаря борода свисала клочьями, а на щеке лежала сеточка надрезов — что Яноре делал с ним до того, как прикончил и забальзамировал? У дохлых песочных пауков — из их пряжи, по его словам, делали ткань — отсутствовали лапки, зачем он умертвил малюток? Книги были спеленаты обложками из человеческой кожи — видимо, Яноре собирался сказать в переплётном деле новое, дикое слово.
— Я не получил ни одного письма от тебя, можешь представить, как я скучал, как хотел увидеть тебя, я не мог больше ждать ни мгновения! — Лауритс придвинулся ближе, но не опасным котищей, не барсом, не зверьей сущностью Изорга. — А ты прекрасна, теперь мне кажется, я видел тебя только вчера… Ты так смотришь, почему? Боишься? Я всё тот же, вот, протяни руку… — Хенрика не шевельнулась. И тогда Лауритс сам протянул к ней ладонь. На ней, загрубевшей, мозолистой, лежали крохотные плоские камешки, как галька. — Это особые семена. Из них вырастут цветы для твоего сада, небывалые, у нас таких не встретишь. Мне столько нужно рассказать тебе, Хенни, любимая моя, но и столько спросить! Что же ты молчишь, моя… невеста. — Последнее слово он словно бы выдохнул, распахнул глаза под заломленными бровями.
Королева видела этот взгляд прежде. Он сопровождался слизнявыми, мягкими словечками. Как эти, пожалуй. Страх в груди испепелил сам себя, из пепла же поднималась леденящая злость. Хенрика поспешила испугаться барса, но к ней ластился всё тот же дурной кузен. Он посмел проникнуть к ней в спальню, разбудить, нести влюблённый вздор, а напоследок дерзнул назвать своей! Невестой! Неслыханно! Может, он и погонял песочников саблей — слушаясь своих офицеров с Девятнадцатилетней — но Хенрика Яльте всё ещё его королева. Слизень явно забыл своё место.
— Какого же дьявола, Яноре?! — Хенрика ударила по его ладони с семенами, затем оттолкнула самого Лауритса и скользнула мимо него. Босым ступням стало холодно, когда они коснулись досок мраморного дерева. — Почему ты врываешься ко мне вором, песочным убийцей, и уж не по крышам ли ты проложил себе путь? Я повязала ленту на меч Рагнара, где он? Ты сейчас же, до того, как я повернусь, уйдёшь отсюда. Ты въедешь в Хильму как подобает принцу рода Яльте — во главе армии, крича здравицы своей королеве. Ты услышал меня? Уходи!
— Нет.
Королева моргнула. В стекле окна напротив виднелось отражение Яноре. Он стоял у неё за спиной, расправив плечи, держась за нижние края куртки, и это смотрелось даже немного опасно. Гораздо опаснее, чем когда четыре года назад он вился по саду хозяином боя и рубил головки цветикам.
— Я предлагаю тебе послушать, как я бился, барахтался в тех песках, куда ушёл по твоей только воле, — попросил Лари. — Что я там видел, что перенёс. Хочу рассказать то, что было не отдать письмам. Это… по-своему увлекательно. Просто меня послушай.
Хмурясь, Хенрика развернулась к нему и ткнула пальцем в грудь под курткой, застёгнутой до самой шеи. Шею, конечно же, обрамлял беленький воротничок.
— Ты, слизень! У тебя не может быть историй, достойных слуха королевы, слуха Яльте. Пошёл прочь.
— Сл-л-л-изень? — Лари елозил словом по языку и моргал. Неосмысленный его взгляд перебирался от пальца Хенрики к её глазам и обратно. Уж не помешался ли он умом? Не хотелось бы заводить столь бесполезного «несчастненького».
— Слизень! — выкрикнула Хенрика, повторно ткнув пальцем между пуговицами. Ей стало теплее, её разрывало от чувств. — Слизень, слизень, слизень! А ты кем себя возомнил? Самим Изоргом? — она даже хрюкнула от смеха, кивнула себе. — Сли-и-и-изень.
В ушах пронзительно зазвенело, а щёку обожгло так больно, что Хенрика издала стон.
— Видят боги, я не хотел того.
Её стиснули за оба запястья, свели их вместе и рванули вперёд. Лоб чуть не уткнулся Лауритсу в грудь. Хенрика дёрнулась. В ответ он обхватил её подбородок сухими, горячими пальцами и приподнял. Хенрику замутило от страха, ноги ослабли. Ей не повиновались даже ресницы — она не могла моргнуть и послушно глядела на Изорга перед собой.
— Ушло то время, когда ты сама выбирала мужчин. Выбрали тебя, я выбрал, я! — Шипение на грани рыка. Оскал. Нерушимый лёд глаз и алые нити звериной алчности. — Я выполнил каждое своё обещание. Победы. Трофеи. Королевство в Песках. Так имей же достоинство, имей совесть и ты сдержать свою клятву! Ты, королева! Весь прюммеанский мир ждёт, когда приз упадёт в мои руки!
— П-приз? — пискнула Хенрика. Щёки одеревенели от боли. — Вот, кем я для тебя стала?
— Да! — рявкнул Яноре и вдруг оттолкнул её от себя.
Пока Хенрика пыталась удержаться на ногах, нащупать рукой опору, из его ножен со стальным шелестом вышла сабля. Хенрика вдохнула и не сумела выдохнуть. Внутри всё налилось смертным холодом, тот же холод зверем обнюхал ей шею — Яноре провёл там саблей.
— Ты ведёшь себя так, ты назначаешь себе цену, конечно ты приз. И я, наконец, могу тебя себе позволить! — Холод цапнул за плечо. Вниз по телу скользнуло что-то невесомое, и Хенрика снова покрылась мурашками. Однако Яноре даже не взглянул ей на грудь, которую сам же оголил, перерезав бретельку сорочки. Глядя Хенрике в глаза, он толчком вернул саблю в ножны и опять сдавил ей щёки. Улыбнулся барсим оскалом: — Сейчас я уйду, а вернусь — как подобает. И уж тогда возьму своё, и ты не сможешь сказать слова против. Пойдёшь ли ты за меня, Хенрика Яльте? — Лауритс сильнее сжал на подбородке Хенрики пальцы и проделал кивок её головой. Глаза обожгло слезами, в горле подпрыгнул ком, но задёргаться, отвернуться, позвать кого-то она себе не позволяла. Или она не Яльте. Пасынок Изорга сипло засмеялся ей в лицо: — Пойдёшь, конечно.
2
План был до безобразия прост, чем всё больше и настораживал. Дождаться ночи, изобразить спящих, а когда погасят огни — племянника подмышку и в окно. Просто, всё было слишком просто. И почему в мыслях она возвращалась к стилету? Хенрика непроизвольно коснулась бедра. Вот он, славный и острый, в месте, куда герцогские головорезы пока сунуться не решались. Малыш Салисьо неплохо справлялся с потрясением от потери отца, не отходил от тётушки и довольно мужественно терпел все превратности дороги. С утра даже отвечал на пустые, о придворных праздниках, вопросы сударя Громилы, ничем не выдавая своего беспокойства. Племянник сразу запомнил план, не спрашивал лишнего. Только серьёзно кивнул и продолжил скитание по глубинам памяти. А Хенрика не сомневалась, сейчас Салисьо жил только в них.
Перевалило за полночь, их комната находилась на втором этаже. На этом постоялом дворе их «тюремщики» задержались на целых три дня. Видимо, решили дождаться указаний от Мигеля. Это означало, что тётке с племянником осталось не так много времени. Не дождавшись, головорезы приведут в исполнение свой второй план — убийство «подопечных». Хенрика нервно вздохнула, вынула кинжал и положила рядом с собой. Гарсиласо прилежно зарылся с головой под своё покрывало, но тётушка видела — мальчишка боится пошевелиться. Хенрика задула свечу, и комната погрузилась в темноту. Головорезы были в соседней, один из них всегда дежурил у дверей «подопечных». Но если не шуметь, он и не заметит их исчезновения. А утром они будут уже далеко.
Гарсиласо выпутался из покрывала и сел. Он ничего не говорил, только внимательно смотрел на тётушку. Он был готов.
Глаза окончательно привыкли к темноте. Яльте слезла с кровати и медленно, выверяя каждый шаг, подошла к окну. Стилет сжат в руке, это успокаивало. Днём она нарочно запомнила все скрипящие половицы, не заперла створок и приоткрыла окно — чтобы не дребезжало. Шаг, ещё один, вот и окно. Открыть, выглянуть на улицу. Тишина, никого, кружит снег. Хенрика чуть не подскочила, когда её тронули за локоть. Гарсиласо отдёрнул руку, стилет пронёсся в нийе от него. Глупый мальчишка, он должен был ждать, а не подкрадываться сзади!
— Тётушка, скорее, — он шептал и тянул Хенрику к двери. Что он творит?!
— Что ты, куда?
— Кто-то за дверью... Да быстрее же!
Они успели прижаться к стене со стороны петель двери, когда она начала открываться. Медленно и тихо, очевидно, чтобы не разбудить спящих, в комнату входил Цапля. Если он увидит пустующие кровати, всё пропало! Гарсиласо стоял совсем близко, стиснув её предплечье, глаза широко распахнуты.
Гарсиласо помотал головой. Тётушка отняла от лица его руки, улыбнулась и озорно подмигнула:
— На принца, которого похитили льдяноклыки.
— Кто? — Гарсиласо забыл недовольство. Сказки всегда были его слабостью, особенно те, что мама рассказывала Райнеро, потому что Гарсиласо бы никогда их от неё не услышал.
— Льдяноклыки. Духи севера, которые оборачивались волками с длинными ледяными клыками и белой шерстью. — Хенрика смешно оскалилась, клацнула зубами, Гарсиласо не удержался, хихикнул. — Они рыщут зимой по свету в поисках детей, которых заберут к себе, чтобы те стали волчатами. Если они поймают ребёнка, то вырывают его сердце, вставляют на его место льдинку, и ребёнок становится таким же, как они.
— Но он умрёт.
— Станет духом, ледяным, злым духом. Он будет носиться в метели и горько выть по своей семье. Поэтому в метель нельзя гулять одному. В метели прячутся льдяноклыки.
Хенрика щёлкнула Гарсиласо по носу, он вздрогнул, посмотрел за окно. Сгущался вечер, в окно бились мелкие, лёгкие снежинки. В темноте вот-вот блеснут инеем волчьи фигуры. Скоро придётся закрыть ставни.
— А что случилось с тем принцем? — прошептал Гарсиласо.
— Ооо, — Хенрика вывела его на середину комнаты. — Он оказался хитрее ледяных волков. Когда метель поймала мальчика в ледяные оковы, когда он почувствовал, как ледяные зубы касаются его груди, он закружился вместе со снежным вихрем! — Не отпуская Гарсиласо, тётушка пустилась по комнате в странном плясе. Ноги путались и петляли, он неуклюже семенил, увлекаемый танцем диким и быстрым, как порыв ветра, метели. Захватило дух, казалось, вокруг них правда воет снежный вихрь, воет голосами похищенных детей. — Он укутался в свой волчий плащ, так что волки видели только белый мех, такой же, как у них! А потом он завыл, так сильно и жалобно, как только мог. Его закружило всё быстрее, быстрее, принц совсем выбился из сил! И тогда... раз! — Гарсиласо, чуть не упав, оказался в объятиях тётушки. Она тяжело дышала, крепко прижимала его к себе и улыбалась. — Метель отпустила его. Вой принца услышала его мама, королева, она поймала сына и держала вот так, крепко-крепко.
Голова кружилась, Гарсиласо обнял тётушку. В плаще стало даже жарко, но скидывать его, сказку, не хотелось. Принц спасся, прямо как Гарсиласо от убийц, его услышала, увезла тётушка. Но кто спасёт их с Хенрикой от льдяноклыков Донмигеля? Кто услышит, вырвет из страшной метели? В Блицарде был тот, кто оставался королём и дядюшкой Гарсиласо...
— Тётушка! Я знаю, кто нас с тобой защитит от этих... — Гарсиласо кивнул на дверь, за которой караулили головорезы. — Льдяноклыков.
— Кто же, родной? — Хенрика приподняла его подбородок. Её глаза были светлее, чем у мамы, то голубые, то серые, и смотрели с небывалой добротой.
— Дядюшка Лауритс.
Хенрика изменилась в лице: улыбка исчезла, глаза моргнули, лоб наморщился. Она отпустила подбородок Гарсиласо.
— Нет, славненький.
— Почему?
— Он плохой человек, — голос Хенрики дрогнул, она отстранилась, чем-то испуганная.
— Плохой? Но тётушка, он же мой дядя! Если мы попросим помощи, он не откажет, к тому же, мы в его королевстве.
— Нет.
— Ты не хочешь попросить его? Я мог бы...
— Я сказала — нет! — Хенрика обхватила себя за талию, отвернулась.
Гарсиласо замолчал, тётушка вела себя странно, и это больше пугало, чем удивляло. Он расстегнул плащ, немного помедлив, осмелился подойти к ней со спины и накинуть плащ её на плечи. Хенрика дёрнулась, порывисто обернулась, прижала Гарсиласо к себе.
— Король Лауритс не желает добра ни тебе, ни мне. Он отправит тебя в Эскарлоту, к смерти, а меня прикуёт к себе на веки.
— Но почему? Мы не сделали ему ничего плохого.
— Я отказала ему в просьбе выйти за него замуж. Он Яльте, Яльте не прощают.
— Тётушка...
— Тшшш, — Хенрика опустилась перед ним на колени, заглянула в глаза. Плащ обнимал её плечи снежной мантией. — Салисьо, я защищу нас. Веришь? Я смогу. А о дядюшке помни одно: на войне он вырвал себе сердце, совсем как льдяноклыки, только вместо льдинки там раскалённый песок Восточной Петли. Лауритс забыл любовь и жалость, сейчас им движут только алчность и месть.
Сон, полный страсти, тоски, оборвался. От неутолённого желания сделалось зябко и свело судорогой пальцы, сминавшие тесёмочный край одеяла. Ах, дожила. Скучает по «несчастненькому», Игнасу Фоссу, которого сама же от себя отлучила. Хенрика с сожалением открыла глаза. Над ней кто-то склонялся. Наверное, стоило бы испугаться, но у гостя были такие красивые волосы — длинные и волнистые, и такая бородка, похожая на округлый островок иголочек на подбородке, а уж усы! Так и хотелось подвить их за концы проказливым движением пальца. Хенрика улыбнулась старому знакомому. Игнас первым не вынес разлуки. Пожалуй, королева даже не станет журить его за задержку отчёта из Анатомического театра…
— Хенни, это же я! Узнала?
Хенрика резко села. Нет, нет, нет. Натянув одеяло по грудь, отползла назад, через подушку, и вжалась спиной в изголовье так сильно, что резные завитки больно упёрлись в спину. Это не может быть явью. Иначе она бы знала! Ведь она королева, она хозяйка на своих землях, и никто не смел пройти по ним так, втайне.
Так проснись же, проснись!
— Испугалась? Это всё волосы, пропади оно пропадом, знаю, я потом расскажу!
В груди жгло от ужаса, горло сдавливало — какие там вдохи поглубже. Сквозняк пронёсся по открытым плечам. Хенрика вся покрылась мурашками. Это явь. Явь, что ужасней ночных кошмаров.
— Сначала я нарочно вёл назад армию как можно тише, а потом вовсе опередил её, и вот — я здесь! Решил сделать тебе сюрприз.
Заканчивалась первая неделя сентября, и Хенрика держала окно на террасу открытым. Пока она спала, пролился дождь. И если сад после него благоухал свежестью, сладостью, то её оживший кошмар пах дорогой, мокрой замшей и лошадиным потом. Судорожно вздохнув, Хенрика на него посмотрела. С такой луной как сегодня и свеч не нужно. Лауритс Яноре сидел на краю постели, в самом деле совершенно неузнаваемый с этими космами, и всё же они оказались наименьшим из того, чего можно было страшиться. Он выглядел крупней, внушительней. Он заматерел, как это делают животные, становясь из тошнотворно нежных, изящных котяток котищами со вздыбленной шерстью и жёсткими, диковатыми глазами. Одной рукой он упирался в перину, но вторая лежала на затёртой кожаной штанине, у бедра. Так близко к незнакомой рукояти, венчавшей совсем не Рагнаров меч. Мироканская сабля.
На каком-то из годов похода Яноре прислал королеве такой трофей, сделав приписку о перевооружении своей армии. По его подаркам и письмам она со страхом следила, как он теряет рассудок и превращается в пасынка Изорга. Он не писал о своих кровавых расправах прямо, предпочитая излагать истории трофеев, описывать природу, песочный быт и кушанья. Но этой безобидной чепухой были присыпаны тела тысячи убитых им детей и женщин. Хенрика терялась, какой из подарков напугал её сильнее. У головы песочного лекаря борода свисала клочьями, а на щеке лежала сеточка надрезов — что Яноре делал с ним до того, как прикончил и забальзамировал? У дохлых песочных пауков — из их пряжи, по его словам, делали ткань — отсутствовали лапки, зачем он умертвил малюток? Книги были спеленаты обложками из человеческой кожи — видимо, Яноре собирался сказать в переплётном деле новое, дикое слово.
— Я не получил ни одного письма от тебя, можешь представить, как я скучал, как хотел увидеть тебя, я не мог больше ждать ни мгновения! — Лауритс придвинулся ближе, но не опасным котищей, не барсом, не зверьей сущностью Изорга. — А ты прекрасна, теперь мне кажется, я видел тебя только вчера… Ты так смотришь, почему? Боишься? Я всё тот же, вот, протяни руку… — Хенрика не шевельнулась. И тогда Лауритс сам протянул к ней ладонь. На ней, загрубевшей, мозолистой, лежали крохотные плоские камешки, как галька. — Это особые семена. Из них вырастут цветы для твоего сада, небывалые, у нас таких не встретишь. Мне столько нужно рассказать тебе, Хенни, любимая моя, но и столько спросить! Что же ты молчишь, моя… невеста. — Последнее слово он словно бы выдохнул, распахнул глаза под заломленными бровями.
Королева видела этот взгляд прежде. Он сопровождался слизнявыми, мягкими словечками. Как эти, пожалуй. Страх в груди испепелил сам себя, из пепла же поднималась леденящая злость. Хенрика поспешила испугаться барса, но к ней ластился всё тот же дурной кузен. Он посмел проникнуть к ней в спальню, разбудить, нести влюблённый вздор, а напоследок дерзнул назвать своей! Невестой! Неслыханно! Может, он и погонял песочников саблей — слушаясь своих офицеров с Девятнадцатилетней — но Хенрика Яльте всё ещё его королева. Слизень явно забыл своё место.
— Какого же дьявола, Яноре?! — Хенрика ударила по его ладони с семенами, затем оттолкнула самого Лауритса и скользнула мимо него. Босым ступням стало холодно, когда они коснулись досок мраморного дерева. — Почему ты врываешься ко мне вором, песочным убийцей, и уж не по крышам ли ты проложил себе путь? Я повязала ленту на меч Рагнара, где он? Ты сейчас же, до того, как я повернусь, уйдёшь отсюда. Ты въедешь в Хильму как подобает принцу рода Яльте — во главе армии, крича здравицы своей королеве. Ты услышал меня? Уходи!
— Нет.
Королева моргнула. В стекле окна напротив виднелось отражение Яноре. Он стоял у неё за спиной, расправив плечи, держась за нижние края куртки, и это смотрелось даже немного опасно. Гораздо опаснее, чем когда четыре года назад он вился по саду хозяином боя и рубил головки цветикам.
— Я предлагаю тебе послушать, как я бился, барахтался в тех песках, куда ушёл по твоей только воле, — попросил Лари. — Что я там видел, что перенёс. Хочу рассказать то, что было не отдать письмам. Это… по-своему увлекательно. Просто меня послушай.
Хмурясь, Хенрика развернулась к нему и ткнула пальцем в грудь под курткой, застёгнутой до самой шеи. Шею, конечно же, обрамлял беленький воротничок.
— Ты, слизень! У тебя не может быть историй, достойных слуха королевы, слуха Яльте. Пошёл прочь.
— Сл-л-л-изень? — Лари елозил словом по языку и моргал. Неосмысленный его взгляд перебирался от пальца Хенрики к её глазам и обратно. Уж не помешался ли он умом? Не хотелось бы заводить столь бесполезного «несчастненького».
— Слизень! — выкрикнула Хенрика, повторно ткнув пальцем между пуговицами. Ей стало теплее, её разрывало от чувств. — Слизень, слизень, слизень! А ты кем себя возомнил? Самим Изоргом? — она даже хрюкнула от смеха, кивнула себе. — Сли-и-и-изень.
В ушах пронзительно зазвенело, а щёку обожгло так больно, что Хенрика издала стон.
— Видят боги, я не хотел того.
Её стиснули за оба запястья, свели их вместе и рванули вперёд. Лоб чуть не уткнулся Лауритсу в грудь. Хенрика дёрнулась. В ответ он обхватил её подбородок сухими, горячими пальцами и приподнял. Хенрику замутило от страха, ноги ослабли. Ей не повиновались даже ресницы — она не могла моргнуть и послушно глядела на Изорга перед собой.
— Ушло то время, когда ты сама выбирала мужчин. Выбрали тебя, я выбрал, я! — Шипение на грани рыка. Оскал. Нерушимый лёд глаз и алые нити звериной алчности. — Я выполнил каждое своё обещание. Победы. Трофеи. Королевство в Песках. Так имей же достоинство, имей совесть и ты сдержать свою клятву! Ты, королева! Весь прюммеанский мир ждёт, когда приз упадёт в мои руки!
— П-приз? — пискнула Хенрика. Щёки одеревенели от боли. — Вот, кем я для тебя стала?
— Да! — рявкнул Яноре и вдруг оттолкнул её от себя.
Пока Хенрика пыталась удержаться на ногах, нащупать рукой опору, из его ножен со стальным шелестом вышла сабля. Хенрика вдохнула и не сумела выдохнуть. Внутри всё налилось смертным холодом, тот же холод зверем обнюхал ей шею — Яноре провёл там саблей.
— Ты ведёшь себя так, ты назначаешь себе цену, конечно ты приз. И я, наконец, могу тебя себе позволить! — Холод цапнул за плечо. Вниз по телу скользнуло что-то невесомое, и Хенрика снова покрылась мурашками. Однако Яноре даже не взглянул ей на грудь, которую сам же оголил, перерезав бретельку сорочки. Глядя Хенрике в глаза, он толчком вернул саблю в ножны и опять сдавил ей щёки. Улыбнулся барсим оскалом: — Сейчас я уйду, а вернусь — как подобает. И уж тогда возьму своё, и ты не сможешь сказать слова против. Пойдёшь ли ты за меня, Хенрика Яльте? — Лауритс сильнее сжал на подбородке Хенрики пальцы и проделал кивок её головой. Глаза обожгло слезами, в горле подпрыгнул ком, но задёргаться, отвернуться, позвать кого-то она себе не позволяла. Или она не Яльте. Пасынок Изорга сипло засмеялся ей в лицо: — Пойдёшь, конечно.
2
План был до безобразия прост, чем всё больше и настораживал. Дождаться ночи, изобразить спящих, а когда погасят огни — племянника подмышку и в окно. Просто, всё было слишком просто. И почему в мыслях она возвращалась к стилету? Хенрика непроизвольно коснулась бедра. Вот он, славный и острый, в месте, куда герцогские головорезы пока сунуться не решались. Малыш Салисьо неплохо справлялся с потрясением от потери отца, не отходил от тётушки и довольно мужественно терпел все превратности дороги. С утра даже отвечал на пустые, о придворных праздниках, вопросы сударя Громилы, ничем не выдавая своего беспокойства. Племянник сразу запомнил план, не спрашивал лишнего. Только серьёзно кивнул и продолжил скитание по глубинам памяти. А Хенрика не сомневалась, сейчас Салисьо жил только в них.
Перевалило за полночь, их комната находилась на втором этаже. На этом постоялом дворе их «тюремщики» задержались на целых три дня. Видимо, решили дождаться указаний от Мигеля. Это означало, что тётке с племянником осталось не так много времени. Не дождавшись, головорезы приведут в исполнение свой второй план — убийство «подопечных». Хенрика нервно вздохнула, вынула кинжал и положила рядом с собой. Гарсиласо прилежно зарылся с головой под своё покрывало, но тётушка видела — мальчишка боится пошевелиться. Хенрика задула свечу, и комната погрузилась в темноту. Головорезы были в соседней, один из них всегда дежурил у дверей «подопечных». Но если не шуметь, он и не заметит их исчезновения. А утром они будут уже далеко.
Гарсиласо выпутался из покрывала и сел. Он ничего не говорил, только внимательно смотрел на тётушку. Он был готов.
Глаза окончательно привыкли к темноте. Яльте слезла с кровати и медленно, выверяя каждый шаг, подошла к окну. Стилет сжат в руке, это успокаивало. Днём она нарочно запомнила все скрипящие половицы, не заперла створок и приоткрыла окно — чтобы не дребезжало. Шаг, ещё один, вот и окно. Открыть, выглянуть на улицу. Тишина, никого, кружит снег. Хенрика чуть не подскочила, когда её тронули за локоть. Гарсиласо отдёрнул руку, стилет пронёсся в нийе от него. Глупый мальчишка, он должен был ждать, а не подкрадываться сзади!
— Тётушка, скорее, — он шептал и тянул Хенрику к двери. Что он творит?!
— Что ты, куда?
— Кто-то за дверью... Да быстрее же!
Они успели прижаться к стене со стороны петель двери, когда она начала открываться. Медленно и тихо, очевидно, чтобы не разбудить спящих, в комнату входил Цапля. Если он увидит пустующие кровати, всё пропало! Гарсиласо стоял совсем близко, стиснув её предплечье, глаза широко распахнуты.
