Аршинов в снах давно уже перешел на ты и даже запел сегодня, отчего стало еще более ужасным предутреннее пробуждение. Как бы по-панибратски в следующий раз по плечу не похлопал, а то и по щеке. Андрей Николаевич вытер пот полотенцем, которое в последние ночи постоянно кладет радом с собой, бессильно упал на кровать.
Архивариус смотрела на посетителя, на Кирилла с нескрываемой злостью.
- Что же Вы все-таки от меня хотите?
- Справочку, - промямлил посетитель.
- Сейчас, я все дела брошу, и стану Вам справочку выписывать.
- Но это же Ваша работа!
- Что? Идите Вы …
То, что она произнесла беззвучно, Осипов понял, даже не следя внимательно за ее артикуляцией.
- Идите Вы к секретарю, напишите заявление, оставьте его там же, у секретаря. После резолюции начальника я Вам справку и выдам.
- И сколько на это уйдет времени?
- Недели две, не меньше.
- Послушайте, но ведь две недели назад Вы мне сказали, что никакого заявления писать не нужно, приходите через две недели, то есть сегодня, и справка будет готова.
- За прошедшее время многое изменилось.
- Может быть… Сколько… Я заплачу…
- Что?
Архивариус поглядела на посетителя так, что ему показалось, сейчас она из глаз пустит молнии, и от живой плоти в семьдесят килограммов на полу останется только горстка пепла.
Молнии не полетели.
Архивариус открыла ящик стола, не отводя глаз от лица Осипова, достала оттуда пачку сигарет, вынула из пачки одну штуку, вставила себе в щель, именуемую ртом. Затем снова полезла в ящик стола, достала коробок спичек, первые две спички нервно сломала, с третьей прикурила, пустила сторону просителя огромное кольцо дыма.
Кириллу стало не по себе, что-то в выражении ее лица, в ее взгляде было нереальным, потусторонним, и ему захотелось немедленно уйти, но он словно одеревенел.
Она же в третий раз полезла в стол, и в ее руках оказался огромный пистолет. Может быть, пистолет был обыкновенным, только в маленькой женской ручке, с пальчиками толщиной с сигарету он казался огромным.
Лучше бы молнии из глаз, успел подумать Кирилл, а она скривила губы в зловещей ухмылке и нажала на курок. С оглушительным «Ба-бах» Осипов ознакомился с ощущением боли, которую испытывают вурдалаки, когда им в грудь вгоняют осиновый кол.
Он лежал на спине, белизна потолка постепенно обволакивала, все пространство вокруг него, превращалось в жидкость. И он плавал в ней. Кирилл не любил парное молоко, он терпеть не мог запах парного молока, но эта субстанция, наверное, была именно им, потому как пахла точно так, как и оно, парное молоко. Жидкость постепенно густела, превращаясь в сметану. Кирилл не испытывал никаких ощущений, никаких чувств, висел в этой кисее и все.
Вдруг над ним раздался голос, нежный, тихий и приятный.
- Ну что ты ждешь? Тащи его сюда.
Чья-то рука начала ощупывать голову Кирилла.
- За что его тащить, он стрижен, стрижен под ежика.
Этот голос был громким, визгливым и неприятным.
- Ну, ты чего, первый раз, что ли лысого принимаем? Тащи за руку. А чего у тебя лампочка мигает, громкую связь, что ли включил?
- Ничего я не включал, глючит она сегодня.
До чего же он неприятен, этот второй голос. Почему волосы у Кирилла короткие, он давно уже не стригся.
Сильная рука схватила Кирилла за шею, и он стал перемещаться в пространстве, не понятно только куда, вверх, или вниз, вперед, или назад, он не испытывал ощущения самого пространства. Цепкая рука крепко обхватила его шею, но ни чувства боли, ни чувства неудобства или дискомфорта он так же не испытывал.
Странно, думал он, ничего не ощущает, а органы чувств действуют. И запах почувствовал, и голоса слышит, и прикосновения ощутил. Неизвестно, сколько он передвигался, он был вне времени, но вот Осипов оказался в капсуле, ограниченной чем-то такого же белого цвета, Кирилл не успел осмотреться, как та же белая субстанция снова его обволокла.
Он просто ждал.
- Ты, наверное, уже понял, что твое пребывание в том мире закончено, сейчас мы решаем, как с тобою поступить, в ходе принятия решения мы зададим несколько вопросов, ты должен ответить на них, – информация исходила от первого голоса.
А у Кирилла был выбор? Он просто ждал.
- Ты ковыряешься в носу? – второй голос.
- Да.
А как можно удалить из носа что-то, что тебе мешает. Даже промывая нос водой, без пальца не обойтись.
Он ждал.
- Ты в детстве подглядывал за девочками и женщинами? – второй голос.
- Да.
А как же, как только ты узнаешь, что мир делится на мальчиков и девочек, самое большое желание познать, чем же первые отличаются от вторых. Неужели за ним настоящих грехов нет, если спрашивают у него про такую чепуху.
- Все серьезное совершенное тобою фиксируется автоматически, а за каждой мелочью не уследишь, – первый голос.
- Ты помогал соседу, когда тот мучился от абстинентного синдрома? – первый голос.
- От чего?
- Когда тот с похмелюги болел, - второй голос.
- Да.
Странный вопрос, с одной стороны коли помог, значит хорошо, а с другой стороны, похмелил, а там его и к новой пьянке сподвигнул.
- Не ломай себе башку, проверка на вшивость, - второй голос.
– Чего?
- Спокойно, это тест, просто тест, - первый.
Он ждал.
- Ну чего ты упираешься, забирай его к себе, только время зря тратим, - первый голос.
- А на хрена он мне нужен, сначала бюджет мне урезаешь, а потом сплавляешь мне это ничтожество, не интересен он мне, не убил никого, не украл ничего существенного. Жене изменял, так ты сам давно свое мнение на эту провинность поменял, только вида не показываешь. Да я бы сотню миллионов ему подобных на одного реального маньяка поменял, - визг стоял страшный.
- Не обижайся за бюджет, сам понимаешь, инфляция, если бы я тебе сказал, сколько … А чего лампочка снова мигает? Выключи громкую связь!
Он ждал.
- Если бы ты увидел на земле беспомощного птенца вылетка, чтобы сделал? – первый голос.
- Подобрал бы, домой принес, постарался бы выходить.
- А на хрена? Ты уже три раза этих уродов подбирал. Выходил? Подохли все! И дважды не без твоих косяков. Их часто кормить надо, каждые три-четыре часа, а ты напивался и дрыхнул по десять часов. Не проще ли было, наступить на выродка, да раздавить его, чтобы не мучился? – здесь понятно чей это был голос без подсказки.
- Не знаю зачем, но все равно подобрал бы. Жалко.
А может быть и правда, сам убить не может, отдал бы тому, у кого жизни лишить детеныша сил бы хватило. Может быть и правда, он от его ненужных забот мучился больше и дольше.
Он ждал. Что-то снизу стало давить на пятую точку. Было неудобно, некомфортно и неприятно. Он попробовал пошевелиться, но не получилось.
- Выходит так. Рассмотрели мы все за и все против тебя. За тобою много плохого числится, если бы не одна ситуация, я и голову себе ломать не стал, потому, как не заслужил ты пока добиться милости моей, чтобы войти в число избранных.
- И что же мне теперь неприкаянной душой в этом молоке до страшного суда болтаться?
- Нет неприкаянных душ, кто Вас заставил в эту сказку поверить? Либо одна чаша весов перевесит, либо другая, третьего не дано. В общем, так, даем мы тебе шанс, попробуй в дальнейшем поступать так, чтобы потом не ломать нам долго головы, определяя твое будущее. Готов?
- Всегда готов! А вопрос можно?
- Валяй.
- А почему та женщина, архивариус, так со мною поступила?
- А это и есть та ситуация, это был сбой, ошибка, и ни она, и ни ты в том не повинны. За всем не уследишь.
Чьи-то руки пытались снова схватить Кирилла за волосы, которых вроде бы не было, ничего у них не получалось, только ногти царапали кожу на голове, и голову нестерпимо жгло.
Кирилл открыл глаза, то же молоко или сметана вокруг. Он посмотрел на часы. Часов не было. Это же надо, хотел полчасика вздремнуть после обеда, а проспал неведомо сколько. А ему ведь сегодня еще надо было в архив съездить. Эх, не успевает. Бегом.
Он поднялся с бетонного пола и пошел на выход. Он в белой кисее не видел выхода, но он чувствовал куда нужно идти. У самой двери из дома кто-то жалобно пищал.
Твою мать! Воробьиный детеныш. Слеток. Да что же ему так на них везет. Уже четвертый за его жизнь. Дай бог хоть этого выходить. Он взял воробышка на руки.
Что за чушь?
Реальность медленно обволакивала Кирилла. Голова пока плохо соображала. Хлопья и клоки белой субстанции еще стояли перед глазами.
Он осмотрелся. Попытался осмыслить все то, что видит. Заброшенный, заросший Бог знает чем, участок. Развалины какого-то кирпичного дома. И он, сидящий на траве у полуобвалившейся кладки, с воробышком в руках.
Что это?
Что было с ним?
Где он?
Над головой чирикали воробьи. Один из них летал рядом и чуть не садился на затылок. Кирилл посмотрел на слетка. Вспомнился такой реалистичный бред в белых тонах.
Он поднялся, посадил воробышка, как можно выше, на кирпичную кладку. От резкого движения, когда он вставал, загудело в ушах, закружилась голова. Он снова сел. Мозги начали проясняться, работать.
Что там говорил Максим? Ничему не удивляйся, где бы ты ни оказался, ничего не бойся. Страха нет, а вот удивление и непонимание есть. Обязательно нужно вернуться на фанеру, иначе он не сможет его вернуть обратно? Откуда он вышел? Из этого проема? Надо туда, откуда он только что вышел, попробовать войти.
Кирилл встал, вошел в развалины, увидел бетонную лестницу, ведущую вниз. Он спустился в подвал. Дождался пока его глаза привыкнут к полумраку. Так, где он сидел? Примерно в метре от этой стены, на которой висел щит, и метра два от той, смежной стены. Где-то здесь. Ага, вот та самая фанера. А что там мешало ему в его сне, или в бреде, или в видении. Кусочек острого кирпича, продавил фанеру, он сидел на нем. До сих пор на его пятой точке присутствует небольшое место, которое он чувствует, куда давил этот кусочек.
Сесть? И ждать. Это проще всего. Но интересно. Где он? Куда он попал? Страх выветривался, а вот любопытство, наоборот, начинало распирать. Куда это место денется с его фанерой, если он отлучится на некоторое время? Мимо фанеры не сядешь. Ну-ка наверх, оглядеться, обдуматься. Где он?
Кирилл снова вышел из развалин дома наружу.
Навалилась слабость, которая так же удивила его. Это была не та болезненная слабость, которая преследовала его в последнее время. Это была слабость от усталости. Он снова присел и вдруг почувствовал, что очень хочет есть. Он голоден! А чувство голода он почти забыл. Вон яблоня. Нечто похожее на яблоню. И плоды на ней висят. Он поднялся, подошел к плодовому дереву. Сорвал яблоко, надкусил, выбросил, кислота свернула его лицо в кусок бесформенной глины. Ладно. Не помрет от голода. Надо выйти из этих зарослей и оглядеться. Он пошел на просвет в чащобе из деревьев и кустарников. Где-то недалеко от заброшенного участка был слышен шум автомобилей. Осипов решил пойти на эти звуки.
Улица.
Грязная, с многочисленным ямами и колдобинами на асфальте. Несколько крадущихся по такой дороге и припаркованных на обочине машин, среди которых преобладали в основном отечественные, старых марок. Были и заграничные. Но какое-то старье. Почти из середины прошлого века.
Дыра самая настоящая, мелькнуло в его голове. Но когда Максим его вез сюда, и улицы были другими, и дома были другими, и машины катались современные. Что за ерунда? Позвонить надо, Димке, сказать, что с ним все в порядке. Он сунул руку в карман, но телефона не обнаружил. Вспомнил, что мобильник отдал Максиму. Зато нашел несколько хрустящих банкнот. Димка дал. Кроме расчета со специалистом, на лекарство, на поесть, на попить. Вот и пригодятся. Надо найти банк, поменять. Какой к черту банк! Паспорта нет.
Он обратил внимание на немногочисленных людей на улице. Что-то здесь не то. Какие-то они серые, однообразные. Одежда на них какая-то странная.
Он решился и подошел к парню, ближайшему к нему представителю племени рода человеческого.
- Извините, заблудился немного. Это что за город?
Паренек внимательно осмотрел спрашивающего.
- Это не город. Это рабочий поселок. Город там. Парень махнул рукой от себя вправо. До него на автобусе ехать надо. Или на электричке.
У Кирилла что-то щелкнуло в голове.
- Извините за странный вопрос. А какое сегодня число?
- Двадцатое июля.
Все правильно? Так оно и есть. Это дата их знакомства с женой, это дата... В этот день дочь Дмитрия съела несколько каких-то там таблеток, после чего умерла. Но что здесь не так?
- Я бы доллары хотел поменять. А паспорта у меня нет. Не поможете?
- А на хрен я тебе нужен? Зачем тебе паспорт? Иди на площадь. Там в ларьке и поменяешь.
В ларьке?
- А как туда пройти.
- А вот прямо иди, не заблудишься.
Парень снова махнул рукой вправо от себя.
Кирилл поблагодарил парня и двинулся в ту сторону, куда указал его первый здесь знакомый.
А вот и площадь. Кусок плохо асфальтированной дороги, немногим шире улицы. Этот кусок по периметру был обставлен торговыми палатками. Он направился к той, которая выглядела достойнее остальных.
Из окошка ларька на Кирилла глянула большая физиономия.
- Тебе чего?
- Да вот... Доллары не поменяешь?
- Сколько?
- Сто.
- Дай поглядеть.
Кирилл достал из кармана одну из банкнот. Физиономия взяла в руки сто долларов, осмотрела ее с двух сторон.
- Сгодится.
Перед Кириллом было выложено несколько бумажек, которые почему-то на деньги были непохожи Он взял банкноты в руки. Повертел их. Это были деньги. Но это были давно забытые всем народом банкноты. Количество нулей на них вызывали в меньшей степени недоумение.
- Что это?
- Чего? Что не нравится? Почти по курсу.
- Какие это деньги?
- Слышь, мужик! Ты чего? Наши, русские деньги. А тебе чем дать? Турецкими лирами дать что ли?
В голове у Кирилла что-то снова щелкнуло. Снова закружилась голова. Захотелось сесть прямо на асфальт.
- Какой сейчас год?
- Ну, мужик! Ты с дурдома что ли? Или после похмела крутого? Девяносто седьмой вроде как был. Бери деньги, можешь вон водочки взять у меня, освежи голову. А то забудешь, как тебя звать.
Кирилл взял мятые банкноты и медленно пошел через дорогу, на другую сторону площади. К остановке, мимо которой он шел, подъехал автобус, поток людей, вышедших из общественного транспорта, поглотил его.
Минут пять спустя ларьковый меняла выскочил из своей палатки с крепкими, громкими матюгами.
- Ты чего? - спросил его сосед по торговой точке.
- Этот, придурком прикинулся, развел меня, как лоха, падла! Ты не видел, в зеленой футболке, куда он делся?
- Тот, что торчал около тебя? Так он в автобус сел.
- Вот, падлюга!
- Да что случилось то?
- Развел меня, отвлек, какой год, как зовут меня, я над ним смеялся, а он мне фальш втюхал.
- Покажи?
Сосед долго вертел сто долларов в руках. Понюхал, на свет посмотрел.
- А с чего ты взял, что фальшивая?
- Да ты на год посмотри! Год! И смылся, сука! В город, наверное, уехал.
А Осипов никуда не уезжал, он сидел на скамейке в сквере, неподалеку от площади. Переваривал в уме то, во что он окунулся. Непонятно что за рабочий поселок. Незнакомый где-то там город, неблизкий от его родного. Это все чепуха.
Архивариус смотрела на посетителя, на Кирилла с нескрываемой злостью.
- Что же Вы все-таки от меня хотите?
- Справочку, - промямлил посетитель.
- Сейчас, я все дела брошу, и стану Вам справочку выписывать.
- Но это же Ваша работа!
- Что? Идите Вы …
То, что она произнесла беззвучно, Осипов понял, даже не следя внимательно за ее артикуляцией.
- Идите Вы к секретарю, напишите заявление, оставьте его там же, у секретаря. После резолюции начальника я Вам справку и выдам.
- И сколько на это уйдет времени?
- Недели две, не меньше.
- Послушайте, но ведь две недели назад Вы мне сказали, что никакого заявления писать не нужно, приходите через две недели, то есть сегодня, и справка будет готова.
- За прошедшее время многое изменилось.
- Может быть… Сколько… Я заплачу…
- Что?
Архивариус поглядела на посетителя так, что ему показалось, сейчас она из глаз пустит молнии, и от живой плоти в семьдесят килограммов на полу останется только горстка пепла.
Молнии не полетели.
Архивариус открыла ящик стола, не отводя глаз от лица Осипова, достала оттуда пачку сигарет, вынула из пачки одну штуку, вставила себе в щель, именуемую ртом. Затем снова полезла в ящик стола, достала коробок спичек, первые две спички нервно сломала, с третьей прикурила, пустила сторону просителя огромное кольцо дыма.
Кириллу стало не по себе, что-то в выражении ее лица, в ее взгляде было нереальным, потусторонним, и ему захотелось немедленно уйти, но он словно одеревенел.
Она же в третий раз полезла в стол, и в ее руках оказался огромный пистолет. Может быть, пистолет был обыкновенным, только в маленькой женской ручке, с пальчиками толщиной с сигарету он казался огромным.
Лучше бы молнии из глаз, успел подумать Кирилл, а она скривила губы в зловещей ухмылке и нажала на курок. С оглушительным «Ба-бах» Осипов ознакомился с ощущением боли, которую испытывают вурдалаки, когда им в грудь вгоняют осиновый кол.
Он лежал на спине, белизна потолка постепенно обволакивала, все пространство вокруг него, превращалось в жидкость. И он плавал в ней. Кирилл не любил парное молоко, он терпеть не мог запах парного молока, но эта субстанция, наверное, была именно им, потому как пахла точно так, как и оно, парное молоко. Жидкость постепенно густела, превращаясь в сметану. Кирилл не испытывал никаких ощущений, никаких чувств, висел в этой кисее и все.
Вдруг над ним раздался голос, нежный, тихий и приятный.
- Ну что ты ждешь? Тащи его сюда.
Чья-то рука начала ощупывать голову Кирилла.
- За что его тащить, он стрижен, стрижен под ежика.
Этот голос был громким, визгливым и неприятным.
- Ну, ты чего, первый раз, что ли лысого принимаем? Тащи за руку. А чего у тебя лампочка мигает, громкую связь, что ли включил?
- Ничего я не включал, глючит она сегодня.
До чего же он неприятен, этот второй голос. Почему волосы у Кирилла короткие, он давно уже не стригся.
Сильная рука схватила Кирилла за шею, и он стал перемещаться в пространстве, не понятно только куда, вверх, или вниз, вперед, или назад, он не испытывал ощущения самого пространства. Цепкая рука крепко обхватила его шею, но ни чувства боли, ни чувства неудобства или дискомфорта он так же не испытывал.
Странно, думал он, ничего не ощущает, а органы чувств действуют. И запах почувствовал, и голоса слышит, и прикосновения ощутил. Неизвестно, сколько он передвигался, он был вне времени, но вот Осипов оказался в капсуле, ограниченной чем-то такого же белого цвета, Кирилл не успел осмотреться, как та же белая субстанция снова его обволокла.
Он просто ждал.
- Ты, наверное, уже понял, что твое пребывание в том мире закончено, сейчас мы решаем, как с тобою поступить, в ходе принятия решения мы зададим несколько вопросов, ты должен ответить на них, – информация исходила от первого голоса.
А у Кирилла был выбор? Он просто ждал.
- Ты ковыряешься в носу? – второй голос.
- Да.
А как можно удалить из носа что-то, что тебе мешает. Даже промывая нос водой, без пальца не обойтись.
Он ждал.
- Ты в детстве подглядывал за девочками и женщинами? – второй голос.
- Да.
А как же, как только ты узнаешь, что мир делится на мальчиков и девочек, самое большое желание познать, чем же первые отличаются от вторых. Неужели за ним настоящих грехов нет, если спрашивают у него про такую чепуху.
- Все серьезное совершенное тобою фиксируется автоматически, а за каждой мелочью не уследишь, – первый голос.
- Ты помогал соседу, когда тот мучился от абстинентного синдрома? – первый голос.
- От чего?
- Когда тот с похмелюги болел, - второй голос.
- Да.
Странный вопрос, с одной стороны коли помог, значит хорошо, а с другой стороны, похмелил, а там его и к новой пьянке сподвигнул.
- Не ломай себе башку, проверка на вшивость, - второй голос.
– Чего?
- Спокойно, это тест, просто тест, - первый.
Он ждал.
- Ну чего ты упираешься, забирай его к себе, только время зря тратим, - первый голос.
- А на хрена он мне нужен, сначала бюджет мне урезаешь, а потом сплавляешь мне это ничтожество, не интересен он мне, не убил никого, не украл ничего существенного. Жене изменял, так ты сам давно свое мнение на эту провинность поменял, только вида не показываешь. Да я бы сотню миллионов ему подобных на одного реального маньяка поменял, - визг стоял страшный.
- Не обижайся за бюджет, сам понимаешь, инфляция, если бы я тебе сказал, сколько … А чего лампочка снова мигает? Выключи громкую связь!
Он ждал.
- Если бы ты увидел на земле беспомощного птенца вылетка, чтобы сделал? – первый голос.
- Подобрал бы, домой принес, постарался бы выходить.
- А на хрена? Ты уже три раза этих уродов подбирал. Выходил? Подохли все! И дважды не без твоих косяков. Их часто кормить надо, каждые три-четыре часа, а ты напивался и дрыхнул по десять часов. Не проще ли было, наступить на выродка, да раздавить его, чтобы не мучился? – здесь понятно чей это был голос без подсказки.
- Не знаю зачем, но все равно подобрал бы. Жалко.
А может быть и правда, сам убить не может, отдал бы тому, у кого жизни лишить детеныша сил бы хватило. Может быть и правда, он от его ненужных забот мучился больше и дольше.
Он ждал. Что-то снизу стало давить на пятую точку. Было неудобно, некомфортно и неприятно. Он попробовал пошевелиться, но не получилось.
- Выходит так. Рассмотрели мы все за и все против тебя. За тобою много плохого числится, если бы не одна ситуация, я и голову себе ломать не стал, потому, как не заслужил ты пока добиться милости моей, чтобы войти в число избранных.
- И что же мне теперь неприкаянной душой в этом молоке до страшного суда болтаться?
- Нет неприкаянных душ, кто Вас заставил в эту сказку поверить? Либо одна чаша весов перевесит, либо другая, третьего не дано. В общем, так, даем мы тебе шанс, попробуй в дальнейшем поступать так, чтобы потом не ломать нам долго головы, определяя твое будущее. Готов?
- Всегда готов! А вопрос можно?
- Валяй.
- А почему та женщина, архивариус, так со мною поступила?
- А это и есть та ситуация, это был сбой, ошибка, и ни она, и ни ты в том не повинны. За всем не уследишь.
Чьи-то руки пытались снова схватить Кирилла за волосы, которых вроде бы не было, ничего у них не получалось, только ногти царапали кожу на голове, и голову нестерпимо жгло.
Кирилл открыл глаза, то же молоко или сметана вокруг. Он посмотрел на часы. Часов не было. Это же надо, хотел полчасика вздремнуть после обеда, а проспал неведомо сколько. А ему ведь сегодня еще надо было в архив съездить. Эх, не успевает. Бегом.
Он поднялся с бетонного пола и пошел на выход. Он в белой кисее не видел выхода, но он чувствовал куда нужно идти. У самой двери из дома кто-то жалобно пищал.
Твою мать! Воробьиный детеныш. Слеток. Да что же ему так на них везет. Уже четвертый за его жизнь. Дай бог хоть этого выходить. Он взял воробышка на руки.
***
Что за чушь?
Реальность медленно обволакивала Кирилла. Голова пока плохо соображала. Хлопья и клоки белой субстанции еще стояли перед глазами.
Он осмотрелся. Попытался осмыслить все то, что видит. Заброшенный, заросший Бог знает чем, участок. Развалины какого-то кирпичного дома. И он, сидящий на траве у полуобвалившейся кладки, с воробышком в руках.
Что это?
Что было с ним?
Где он?
Над головой чирикали воробьи. Один из них летал рядом и чуть не садился на затылок. Кирилл посмотрел на слетка. Вспомнился такой реалистичный бред в белых тонах.
Он поднялся, посадил воробышка, как можно выше, на кирпичную кладку. От резкого движения, когда он вставал, загудело в ушах, закружилась голова. Он снова сел. Мозги начали проясняться, работать.
Что там говорил Максим? Ничему не удивляйся, где бы ты ни оказался, ничего не бойся. Страха нет, а вот удивление и непонимание есть. Обязательно нужно вернуться на фанеру, иначе он не сможет его вернуть обратно? Откуда он вышел? Из этого проема? Надо туда, откуда он только что вышел, попробовать войти.
Кирилл встал, вошел в развалины, увидел бетонную лестницу, ведущую вниз. Он спустился в подвал. Дождался пока его глаза привыкнут к полумраку. Так, где он сидел? Примерно в метре от этой стены, на которой висел щит, и метра два от той, смежной стены. Где-то здесь. Ага, вот та самая фанера. А что там мешало ему в его сне, или в бреде, или в видении. Кусочек острого кирпича, продавил фанеру, он сидел на нем. До сих пор на его пятой точке присутствует небольшое место, которое он чувствует, куда давил этот кусочек.
Сесть? И ждать. Это проще всего. Но интересно. Где он? Куда он попал? Страх выветривался, а вот любопытство, наоборот, начинало распирать. Куда это место денется с его фанерой, если он отлучится на некоторое время? Мимо фанеры не сядешь. Ну-ка наверх, оглядеться, обдуматься. Где он?
Кирилл снова вышел из развалин дома наружу.
Навалилась слабость, которая так же удивила его. Это была не та болезненная слабость, которая преследовала его в последнее время. Это была слабость от усталости. Он снова присел и вдруг почувствовал, что очень хочет есть. Он голоден! А чувство голода он почти забыл. Вон яблоня. Нечто похожее на яблоню. И плоды на ней висят. Он поднялся, подошел к плодовому дереву. Сорвал яблоко, надкусил, выбросил, кислота свернула его лицо в кусок бесформенной глины. Ладно. Не помрет от голода. Надо выйти из этих зарослей и оглядеться. Он пошел на просвет в чащобе из деревьев и кустарников. Где-то недалеко от заброшенного участка был слышен шум автомобилей. Осипов решил пойти на эти звуки.
Улица.
Грязная, с многочисленным ямами и колдобинами на асфальте. Несколько крадущихся по такой дороге и припаркованных на обочине машин, среди которых преобладали в основном отечественные, старых марок. Были и заграничные. Но какое-то старье. Почти из середины прошлого века.
Дыра самая настоящая, мелькнуло в его голове. Но когда Максим его вез сюда, и улицы были другими, и дома были другими, и машины катались современные. Что за ерунда? Позвонить надо, Димке, сказать, что с ним все в порядке. Он сунул руку в карман, но телефона не обнаружил. Вспомнил, что мобильник отдал Максиму. Зато нашел несколько хрустящих банкнот. Димка дал. Кроме расчета со специалистом, на лекарство, на поесть, на попить. Вот и пригодятся. Надо найти банк, поменять. Какой к черту банк! Паспорта нет.
Он обратил внимание на немногочисленных людей на улице. Что-то здесь не то. Какие-то они серые, однообразные. Одежда на них какая-то странная.
Он решился и подошел к парню, ближайшему к нему представителю племени рода человеческого.
- Извините, заблудился немного. Это что за город?
Паренек внимательно осмотрел спрашивающего.
- Это не город. Это рабочий поселок. Город там. Парень махнул рукой от себя вправо. До него на автобусе ехать надо. Или на электричке.
У Кирилла что-то щелкнуло в голове.
- Извините за странный вопрос. А какое сегодня число?
- Двадцатое июля.
Все правильно? Так оно и есть. Это дата их знакомства с женой, это дата... В этот день дочь Дмитрия съела несколько каких-то там таблеток, после чего умерла. Но что здесь не так?
- Я бы доллары хотел поменять. А паспорта у меня нет. Не поможете?
- А на хрен я тебе нужен? Зачем тебе паспорт? Иди на площадь. Там в ларьке и поменяешь.
В ларьке?
- А как туда пройти.
- А вот прямо иди, не заблудишься.
Парень снова махнул рукой вправо от себя.
Кирилл поблагодарил парня и двинулся в ту сторону, куда указал его первый здесь знакомый.
А вот и площадь. Кусок плохо асфальтированной дороги, немногим шире улицы. Этот кусок по периметру был обставлен торговыми палатками. Он направился к той, которая выглядела достойнее остальных.
Из окошка ларька на Кирилла глянула большая физиономия.
- Тебе чего?
- Да вот... Доллары не поменяешь?
- Сколько?
- Сто.
- Дай поглядеть.
Кирилл достал из кармана одну из банкнот. Физиономия взяла в руки сто долларов, осмотрела ее с двух сторон.
- Сгодится.
Перед Кириллом было выложено несколько бумажек, которые почему-то на деньги были непохожи Он взял банкноты в руки. Повертел их. Это были деньги. Но это были давно забытые всем народом банкноты. Количество нулей на них вызывали в меньшей степени недоумение.
- Что это?
- Чего? Что не нравится? Почти по курсу.
- Какие это деньги?
- Слышь, мужик! Ты чего? Наши, русские деньги. А тебе чем дать? Турецкими лирами дать что ли?
В голове у Кирилла что-то снова щелкнуло. Снова закружилась голова. Захотелось сесть прямо на асфальт.
- Какой сейчас год?
- Ну, мужик! Ты с дурдома что ли? Или после похмела крутого? Девяносто седьмой вроде как был. Бери деньги, можешь вон водочки взять у меня, освежи голову. А то забудешь, как тебя звать.
Кирилл взял мятые банкноты и медленно пошел через дорогу, на другую сторону площади. К остановке, мимо которой он шел, подъехал автобус, поток людей, вышедших из общественного транспорта, поглотил его.
Минут пять спустя ларьковый меняла выскочил из своей палатки с крепкими, громкими матюгами.
- Ты чего? - спросил его сосед по торговой точке.
- Этот, придурком прикинулся, развел меня, как лоха, падла! Ты не видел, в зеленой футболке, куда он делся?
- Тот, что торчал около тебя? Так он в автобус сел.
- Вот, падлюга!
- Да что случилось то?
- Развел меня, отвлек, какой год, как зовут меня, я над ним смеялся, а он мне фальш втюхал.
- Покажи?
Сосед долго вертел сто долларов в руках. Понюхал, на свет посмотрел.
- А с чего ты взял, что фальшивая?
- Да ты на год посмотри! Год! И смылся, сука! В город, наверное, уехал.
А Осипов никуда не уезжал, он сидел на скамейке в сквере, неподалеку от площади. Переваривал в уме то, во что он окунулся. Непонятно что за рабочий поселок. Незнакомый где-то там город, неблизкий от его родного. Это все чепуха.
