Да, где-то поодаль играла гитара. Конечно, не привычная семиструнка. Но все-таки, все-таки… хотелось выплеснуть тоску. Куда деваться?
Яна подошла потихоньку, и постояла, посмотрела на офицера, лениво перебирающего струны. Когда ему явно надоело, ее величество… да нет, просто девочка Яна с кордона, шагнула вперед – и протянула руку.
- Дашь гитару?
Офицер так ошалел, что послушно протянул требуемое.
Яна пробежалась пальцами по струнам, прикинула звучание. Она давно уже не пела. Последний раз, когда они гимн разучивали.
Но сейчас душа просила иного.
К примеру…
Блатные песни? Да кто ж его знает… но мужчины на кордоне песни о войне любили. И Яна тоже. Вот как хотите, не все песни о ней настоящие, но есть ведь и те, мимо которых не пройдешь.
Аккорд…
Еще один…
- Давным-давно была война…*
* - Давным-давно была война. Музыка А. Зацепин, слова Л. Дербенев.
Потом последовали баллада о красках. О маленьком человеке. О неизвестном солдате. О времени, которое выбрало нас… *
*- песни военных лет. Настоящие. Прим. авт.
Синий платочек, смуглянка….
Сколько этих песен, которые оставили отцы и деды? Сколько их, политых кровью солдат и присыпанных пылью дорог? Песен, которые не сложены поэтами. Песен, которые проросли из человеческих сердец и отданы, словно цветы.
Они звучат всего пару дней в году. А надо бы – каждый день. Ну хоть по одной, по две. Но именно тогда, когда их могут услышать. Именно в то время…
Яна пела.
Мужчины слушали.
Тихо-тихо. Словно вставали перед их глазами те дороги, и те солдаты…. А какая, в общем-то разница? Миры, века, чины, звания, города и языки?
А если просто любишь свою родину?
Если защищаешь то, что любишь?
Тогда и могут понять блестящие офицеры простого крестьянина. Неважно ведь, кто ты и откуда. Важно, что ты отдаешь жизнь за родину.
И мужчины слушали.
Стояли, вперемешку с солдатами. Стоял и генерал, который хотел, было, цыкнуть на императрицу… вежливо, конечно, и загнать ее в палатку. Стоял молоденький поручик, торопливо царапающий карандашом на листе… и один из солдат посмотрел на беднягу, как он мучается с сумкой, едва не прорывая лист плохим карандашом, да и подставил ему спину.
Пиши, пока поют…
Они стояли…
Яна поняла, что больше не выдержит, и отставила гитару.
- Простите. Торы, жомы… простите.
Императрицы не ревут ревмя. Уж точно не на виду у всех. И носы у них не краснеют, и не распухают, и вообще – не подобает!
До палатки Яна добежать успела. И даже заползти внутрь, и вцепиться зубами в подушку.
А потом громкий спор, который начался между двумя офицерами, заглушил напрочь все ее всхлипывания и стоны. Все будет хорошо.
Наверное.
Когда-то и у кого-то, пусть все будет хорошо. А она… она выбрала свою судьбу. Только вот иногда почему-то очень больно…
Анна, Россия
- Папа, здравствуй. Как ты? Как дела?
- Янка, если ты по делу позвонила, так и говори, а не морочь мне голову.
Петр Воронов человеком был конкретным донельзя. Дела?
Жив, здоров, не съеден, не надкусан. Дозвонилась же? Вот и отлично! А попусту воздух сотрясать нечего! Социальные ритуалы не для родных и близких придуманы. Они как раз для тех, между кем нет ничего кроме общей генетики. А так-то, может, и чужие это люди…
- Ну… если по делу… пап, я замуж выхожу, - решилась Анна.
- Надеюсь, за Савойского? – даже не удивились в трубке.
- Д-да…
- Вот и отлично. Мужик правильный, вразнос тебе пойти не даст.
- Это когда я вразнос ходила? – искренне удивилась Анна. Вот с ее точки зрения, разноса в Яниной жизни и вообще не было.
Сережа Цветаев?
Вот еще, аргумент…
Других-то мужчин не было. И интереса не было. И даже флирта. Работа, сын и снова – сын и работа. Все очень четко, жестко, по графику. Иначе было не выжить.
- А могла бы, - наставительно заметил любящий отец. – Когда у бабы дела нет, она обязательно вразнос пойдет. Природа ваша такая…
- Пап!
- Ладно-ладно. Яна, я за тебя безумно рад, дочка. На свадьбу-то пригласишь?
И столько тепла было в голосе мужчины, столько любви, что стоили эти слова сотен тысяч признаний. А может, и побольше.
- Конечно! Я… я думала, ты будешь против.
- Против счастья своего ребенка?
- Ну… кордон?
- Он куда-то деться собирается? Ты лучше к нам приезжай сюда, в свадебное путешествие. Покажем твоему мужу и детям наши места. Ну… старшенькой.
Анна едва не прослезилась.
- Папа…
- Я что – чурка с глазами? Не вижу, что девочке мать нужна? А тебе – дочка… вот все и сложилось удачно.
- Обязательно приедем!
- Вот и давай, давай… а то взяла моду, сопли разводить. Хоть платок-то есть?
- Есть, - вовсе уж по-простецки хлюпнула носом Анна. – Пап… я тебя люблю.
- Я догадываюсь. И тоже тебя люблю, дочка. Жду приглашения, а то хозяйство надолго не оставишь…
Анна попрощалась, и долго смотрела на зажатый в руке телефон.
Вот ведь как бывает. Ее отец ее любит. Даже пусть это другой мир – ей повезло.
Они поженятся с Борисом.
И обязательно съездят в свадебное путешествие.
А потом…
Слезы все-таки закапали на прозрачный экран. Анна помнила, что должна их оставить. Но как же это тяжело. Как больно.
Она справится.
А они справятся без нее.
Но правильные слова не приносили утешения. И слезы текли и текли, и почему-то не заканчивались.
Спасибо тебе, Хелла.
Свободные Герцогства. Меншиков.
- И вот это – ВСЕ!?
Доктор Ромарио и поверить не смел.
Сидит, понимаешь, в банке тварь страшенная и бессмысленная, таращится своими лупешками, и наверное, еще и ядовитая.
Врет купец!
Точно!!!
Но… лекарство-то помогает?!
- Вот те Творец истинный! – осенил себя знаком Федор Михайлович. – Не вру!
И выложил на стол еще и большую коробку. Ее величество рассказывала, называется это не по-человечески: «презентация».
А по-нашему, по-русински, товар надо лицом показать. Вот и стараемся.
В первом отделении была медведка – уже дохлая. Во втором она же, но обработанная и высушенная. В третьем – частично перетертая, в четвертом уже конкретно порошок…
Ну, тут и доктор поверил.
- Невероятно!
Федор Михайлович улыбнулся, успешно спрятав это в роскошной бороде.
- А все ж таки она работает. Али нет?
Доктор Ромарио кивнул.
- Еще как работает! У меня восемнадцать детей в клинике, так вот! Ни у одного нет ухудшений. А улучшения есть у восьмерых. Еще двое практически выздоровели. И я посоветовал их родителям сухой и теплый климат.
Федор Михайлович кивнул.
- Да, так оно, поди, и правильно.
Доктор поворачивал банку, влюбленными глазами глядя на медведку. Та смотрела на доктора с подозрением. Ходят тут всякие… с которыми гнезда не построишь!
- Федор Михайлович, миленький, я уже и заявки подал, и землю приобрел, благо, нам не фабрику строить, нам пока начать, потом развернемся. И даже первоначальные здания уже есть. Но вы мне главное скажите!
- Что именно? – насторожился купец.
- Откуда вы секрет узнали? Федор Михайлович, вы поймите, я ж рискую. Мы сейчас производство запустим, а там и хозяин объявится, а глядишь… суды пойдут… Ради детей я и не на такое пойду, но знать-то надо.
Жом Меншиков погладил бороду.
И раскололся.
- Секрет сей доверила мне лично императрица Анна Петровна.
Доктор открыл рот.
Закрыл.
Задумался.
- Императрица?
- В Русине сейчас неспокойно, тяжко, тошно и грустно. Случается и так, что дорожки пересекаются, - намекнул купец. – И я оказал ее императорскому величеству определенную помощь, за что меня и отблагодарили фамильным секретом.
Дело было не совсем так. Но разве это важно?
Нет, не важно…
Доктор прикинул так.
Прикинул этак. Выходило по-любому неплохо. Императорская семья-то с ним судиться точно не будет. А доходы…
О, доходы даже сейчас превосходят любое воображение. Ладно еще – дети. Тут доктор просто физически не мог драть три шкуры… ладно. Не со всех родителей. С некоторых драл, а чего б и не, коли те не обеднеют? А вот со взрослых, да с богатых…
Будем разводить полезную зверушку.
О том, что медведка вообще-то садово-огородный вредитель, да еще какой пакостный, доктор не думал. И о том, что пахотной земли в герцогствах и так мало – тоже. Так что…
Кровохарканье он, конечно, лечил. И славу себе снискал.
А вот экономику герцогств подорвал и достаточно сильно. Потому как медведка жрала все. И не задумывалась.
Но это еще в будущем. А в настоящем…
Подумал доктор, подумал, да и предложил.
- Ежели лекарство назвать в честь вашей императрицы? Или Русины?
Федор Михайлович задумался. А что? Не в честь же медведки его называть? Перебьется, тварь бессмысленная…
- Анин? Воронин? Русин?
Так, в результате долгих и мучительных раздумий на свет появился препарат «Анворин».
Русина, Звенигород.
Авантюра?
Да еще какая! Но где ж Чернову было удержаться? Вот никак!
Нереально просто!
Тут Никон убегает, недобитый.
Тут огрызки его войска, ну и «кабаны» отходят в нестройном беспорядке. И тут – стоять на месте и ждать? Это – нереально!
Надо догнать и добить! Обязательно надо!
И Чернов сорвался в погоню. Да так душевно сорвался, что остановился уже у предместий Звенигорода. Шел по железной дороге, вышел к Торфяновке, да там пока и застрял.
Ополчение тоже не дремало. Пламенный окопался в Звенигороде и вцепился в окрестности мертвой хваткой. Да и Броневой не дремал. Прикрыл отступающих, не дал додавить окончательно.
Чернов подумал, для начала перерезал железную дорогу (одна из многих, ну да ладно, хоть так!) и принялся окапываться в ответ.
Оборудовать блиндажи, брустверы, пакостить, как только мог. Перехватывал снабженцев, которые шли в Звенигород с продуктами – самому мало!
Понятно, Броневой этого стерпеть не мог. И предпринял попытку избавиться от врага, пока тот не слишком укрепился. Сорняк проще молодым дергать.
- Вот Торфяновка. Вот железная дорога. Если по ней пройдет поезд, и ударит…
Бронепоезда тоже были, но рисковать ими Броневой не считал нужным – пока.
А мы будем наступать под его прикрытием, вот отсюда. А еще…
Конечно, кавалерия.
Кто же еще может так хорошо испортить настроение врагу?
Налететь, порубить, поджечь, напакостить – и удрать? Только кавалерия. Броневой с удовольствием привлек Счастливого, с остатками его войска, и не прогадал. Вот строевая у «счастливчиков» хромала на все четыре ноги.
Дисциплина? Это такое матерное ругательство?
Честь, совесть, какой-то кодекс – тоже нет. Но вот в налетах им равных не было.
Укусить, увернуться, удрать…
Этот девиз можно было вышить на их знамени, вместе с благородным зверем-шакалом, если б Никону вообще пришла в голову идея с девизом. Но – не пришла.
Да и зачем оно – банде? Они и с лозунгами пограбят, и без лозунгов пограбят, и отлично устроятся.
Леонид Мохов был авантюристом – им и остался. Поэтому держать его в расположении полка Чернов не считал нужным. Вон как он полезно уже выступил! Даже два раза!
И призраком, и со взрывом…
Пусть делает, что захочет. Главное - поближе к врагам, подальше от своих. А уж там… кто не спрятался, их проблемы.
Вот Леонид и делал.
Мотался по окрестностям, предусмотрительно переодев своих ребят во что попало, заезжал в деревни, разведывал обстановку…
Сам благоразумно не представлялся, так что его попросту принимали за одного из «счастливчиков». Вот и вышло…
- А энто ваши в Охлоповке – или не ваши остановились?
Леонид насторожился.
Охлоповка, достаточно большое село, было совсем недалеко. Километров пятнадцать – только через перелесок.
- Не знаю, дед. А ты расскажи подробнее?
Крестьянин засомневался, но блеснула тяжелая серебряная монета с профилем последнего императора, стерла последние сомнения… такие хорошие люди врагами быть не могут! Это уж точно…
Как оказалось, в районе Охлоповки стояло порядка двух сотен «счастливчиков». Стояло вольготно, разнузданно, весело даже. Самогонку выжрали, курей порезали и поели, девок прижимали, и вообще, чувствовали себя хозяевами положения.
Чего стоят?
Так вроде как приказ у них… говорят, в наступление пойти должны? На врага…
Навроде как идут к Звенигороду анператорские войска, а освобожденцам то не по нраву. Не хотят ни пахать, ни сеять. На коне-то оно куда как проще и веселее…
Леонид подумал. А потом подозвал одного из своих людей, и дал задание…
Издеваться над инвалидами – гадко. Но до толерантности и нормального отношения к маломобильным группам населения, до параолимпийских игр и прочего, было как до другого мира.
Вот и когда в Охлоповке появился старый слепой дед, опирающийся на палку, «счастливчики» оживились.
Идет тут, понимаешь…
Позабавиться надо!
Собак бы на него спустить, да вот беда! Тех, что побойче, сами ж и постреляли. А тех, что поумнее, тех из конуры не вытащишь. И вообще, это что за забава получится? Сначала собаку вытащить, потом доволочь, а потом еще и натравить? Да она удерет раньше, чем натравится!
Поэтому пришлось гавкать самим.
- А чего это за чучело идет? – начал для затравки Мишаня, который принял уже с пол-литра самогона и море ему было аккурат по колено.
- А оно с огорода сбежало. Чай, ворон там распугало, тут решило…
- Не. Оно теперь мышей пугает…
«Остроумные» подначки продолжались.
Иван Веденеев, между прочим – прапорщик, стискивал зубы. Эх, взять бы вас, сопляки, да носом об забор… а нельзя. Пришлось согнуться еще ниже и заканючить самым противным тоном.
- Пожалейте калеку, сыночки! Вы вон какие, молодые, красивые, здоровые, дай вам Творец удачи, денег побольше, да жен красивых…
Хочешь войти в доверие к человеку?
Похвали его. И пожелай чего хорошего.
Счастливчики исключением не оказались. Мишаня первый и смягчился.
- Ладно, дед. Иди уж сюда… нальем рюмашку.
- Да уж куда мне спиртное-то, добры молодцы, - застонал пуще прежнего Иван. – Вы вон какие! Красавцы, как на подбор, мОлодцы, небось, враги от вас вперед своего визгу бегут! К концу войны так и генералами станете! Вернетесь домой – грудь в орденах, из карманов золото горстями… а вот ежели кусочек хлеба от щедрот своих уделите, я во всех храмах за вас молиться буду…
Получалось очень убедительно и выразительно. Мишане с дружками хватило.
Наливать Ивану не стали. А вот кусок хлеба, мясо и огурец обеспечили. И принялись рассказывать о своих боевых подвигах.
Понятно, драконов бобры-молодцы не рубили, так и драконов в Русине не водилось. А всех остальных – запросто.
Но Ивана волновало не это. Он внимательно слушал, и не удержался от радостной улыбки (надежно скрытой под накладной бородой и грязью), когда узнал о дальнейших планах «счастливчиков». Следующей ночью они собирались налететь на позиции Чернова, как раз от Охлоповки. Говорят, Броневой пойдет в наступление, вот, они начнут отбиваться, а тут «счастливчики» и ударяя врагу в тыл! Тут-то они и порадуются!
Тут-то и добра соберут…
Иван слушал и запоминал.
Добра, говорите?
О, добра вы огребете! На своих двоих не унесете, это уж точно!
Жом Пламенный был вездесущ, как воздух. Правда, вряд ли он был так же необходим, но он был везде. Отчетливо понимая, что пощады не будет, он стремился по максимуму крепить оборону. Причем, не сильно надеясь на соратников.
Тигр?
Были, были у Пламенного некоторые сомнения в его сторону. Громадные сомнения. И в отношении Урагана – тоже.
Вот зачем они пшеницу закупают?
Яна подошла потихоньку, и постояла, посмотрела на офицера, лениво перебирающего струны. Когда ему явно надоело, ее величество… да нет, просто девочка Яна с кордона, шагнула вперед – и протянула руку.
- Дашь гитару?
Офицер так ошалел, что послушно протянул требуемое.
Яна пробежалась пальцами по струнам, прикинула звучание. Она давно уже не пела. Последний раз, когда они гимн разучивали.
Но сейчас душа просила иного.
К примеру…
Блатные песни? Да кто ж его знает… но мужчины на кордоне песни о войне любили. И Яна тоже. Вот как хотите, не все песни о ней настоящие, но есть ведь и те, мимо которых не пройдешь.
Аккорд…
Еще один…
- Давным-давно была война…*
* - Давным-давно была война. Музыка А. Зацепин, слова Л. Дербенев.
Потом последовали баллада о красках. О маленьком человеке. О неизвестном солдате. О времени, которое выбрало нас… *
*- песни военных лет. Настоящие. Прим. авт.
Синий платочек, смуглянка….
Сколько этих песен, которые оставили отцы и деды? Сколько их, политых кровью солдат и присыпанных пылью дорог? Песен, которые не сложены поэтами. Песен, которые проросли из человеческих сердец и отданы, словно цветы.
Они звучат всего пару дней в году. А надо бы – каждый день. Ну хоть по одной, по две. Но именно тогда, когда их могут услышать. Именно в то время…
Яна пела.
Мужчины слушали.
Тихо-тихо. Словно вставали перед их глазами те дороги, и те солдаты…. А какая, в общем-то разница? Миры, века, чины, звания, города и языки?
А если просто любишь свою родину?
Если защищаешь то, что любишь?
Тогда и могут понять блестящие офицеры простого крестьянина. Неважно ведь, кто ты и откуда. Важно, что ты отдаешь жизнь за родину.
И мужчины слушали.
Стояли, вперемешку с солдатами. Стоял и генерал, который хотел, было, цыкнуть на императрицу… вежливо, конечно, и загнать ее в палатку. Стоял молоденький поручик, торопливо царапающий карандашом на листе… и один из солдат посмотрел на беднягу, как он мучается с сумкой, едва не прорывая лист плохим карандашом, да и подставил ему спину.
Пиши, пока поют…
Они стояли…
Яна поняла, что больше не выдержит, и отставила гитару.
- Простите. Торы, жомы… простите.
Императрицы не ревут ревмя. Уж точно не на виду у всех. И носы у них не краснеют, и не распухают, и вообще – не подобает!
До палатки Яна добежать успела. И даже заползти внутрь, и вцепиться зубами в подушку.
А потом громкий спор, который начался между двумя офицерами, заглушил напрочь все ее всхлипывания и стоны. Все будет хорошо.
Наверное.
Когда-то и у кого-то, пусть все будет хорошо. А она… она выбрала свою судьбу. Только вот иногда почему-то очень больно…
Анна, Россия
- Папа, здравствуй. Как ты? Как дела?
- Янка, если ты по делу позвонила, так и говори, а не морочь мне голову.
Петр Воронов человеком был конкретным донельзя. Дела?
Жив, здоров, не съеден, не надкусан. Дозвонилась же? Вот и отлично! А попусту воздух сотрясать нечего! Социальные ритуалы не для родных и близких придуманы. Они как раз для тех, между кем нет ничего кроме общей генетики. А так-то, может, и чужие это люди…
- Ну… если по делу… пап, я замуж выхожу, - решилась Анна.
- Надеюсь, за Савойского? – даже не удивились в трубке.
- Д-да…
- Вот и отлично. Мужик правильный, вразнос тебе пойти не даст.
- Это когда я вразнос ходила? – искренне удивилась Анна. Вот с ее точки зрения, разноса в Яниной жизни и вообще не было.
Сережа Цветаев?
Вот еще, аргумент…
Других-то мужчин не было. И интереса не было. И даже флирта. Работа, сын и снова – сын и работа. Все очень четко, жестко, по графику. Иначе было не выжить.
- А могла бы, - наставительно заметил любящий отец. – Когда у бабы дела нет, она обязательно вразнос пойдет. Природа ваша такая…
- Пап!
- Ладно-ладно. Яна, я за тебя безумно рад, дочка. На свадьбу-то пригласишь?
И столько тепла было в голосе мужчины, столько любви, что стоили эти слова сотен тысяч признаний. А может, и побольше.
- Конечно! Я… я думала, ты будешь против.
- Против счастья своего ребенка?
- Ну… кордон?
- Он куда-то деться собирается? Ты лучше к нам приезжай сюда, в свадебное путешествие. Покажем твоему мужу и детям наши места. Ну… старшенькой.
Анна едва не прослезилась.
- Папа…
- Я что – чурка с глазами? Не вижу, что девочке мать нужна? А тебе – дочка… вот все и сложилось удачно.
- Обязательно приедем!
- Вот и давай, давай… а то взяла моду, сопли разводить. Хоть платок-то есть?
- Есть, - вовсе уж по-простецки хлюпнула носом Анна. – Пап… я тебя люблю.
- Я догадываюсь. И тоже тебя люблю, дочка. Жду приглашения, а то хозяйство надолго не оставишь…
Анна попрощалась, и долго смотрела на зажатый в руке телефон.
Вот ведь как бывает. Ее отец ее любит. Даже пусть это другой мир – ей повезло.
Они поженятся с Борисом.
И обязательно съездят в свадебное путешествие.
А потом…
Слезы все-таки закапали на прозрачный экран. Анна помнила, что должна их оставить. Но как же это тяжело. Как больно.
Она справится.
А они справятся без нее.
Но правильные слова не приносили утешения. И слезы текли и текли, и почему-то не заканчивались.
Спасибо тебе, Хелла.
Свободные Герцогства. Меншиков.
- И вот это – ВСЕ!?
Доктор Ромарио и поверить не смел.
Сидит, понимаешь, в банке тварь страшенная и бессмысленная, таращится своими лупешками, и наверное, еще и ядовитая.
Врет купец!
Точно!!!
Но… лекарство-то помогает?!
- Вот те Творец истинный! – осенил себя знаком Федор Михайлович. – Не вру!
И выложил на стол еще и большую коробку. Ее величество рассказывала, называется это не по-человечески: «презентация».
А по-нашему, по-русински, товар надо лицом показать. Вот и стараемся.
В первом отделении была медведка – уже дохлая. Во втором она же, но обработанная и высушенная. В третьем – частично перетертая, в четвертом уже конкретно порошок…
Ну, тут и доктор поверил.
- Невероятно!
Федор Михайлович улыбнулся, успешно спрятав это в роскошной бороде.
- А все ж таки она работает. Али нет?
Доктор Ромарио кивнул.
- Еще как работает! У меня восемнадцать детей в клинике, так вот! Ни у одного нет ухудшений. А улучшения есть у восьмерых. Еще двое практически выздоровели. И я посоветовал их родителям сухой и теплый климат.
Федор Михайлович кивнул.
- Да, так оно, поди, и правильно.
Доктор поворачивал банку, влюбленными глазами глядя на медведку. Та смотрела на доктора с подозрением. Ходят тут всякие… с которыми гнезда не построишь!
- Федор Михайлович, миленький, я уже и заявки подал, и землю приобрел, благо, нам не фабрику строить, нам пока начать, потом развернемся. И даже первоначальные здания уже есть. Но вы мне главное скажите!
- Что именно? – насторожился купец.
- Откуда вы секрет узнали? Федор Михайлович, вы поймите, я ж рискую. Мы сейчас производство запустим, а там и хозяин объявится, а глядишь… суды пойдут… Ради детей я и не на такое пойду, но знать-то надо.
Жом Меншиков погладил бороду.
И раскололся.
- Секрет сей доверила мне лично императрица Анна Петровна.
Доктор открыл рот.
Закрыл.
Задумался.
- Императрица?
- В Русине сейчас неспокойно, тяжко, тошно и грустно. Случается и так, что дорожки пересекаются, - намекнул купец. – И я оказал ее императорскому величеству определенную помощь, за что меня и отблагодарили фамильным секретом.
Дело было не совсем так. Но разве это важно?
Нет, не важно…
Доктор прикинул так.
Прикинул этак. Выходило по-любому неплохо. Императорская семья-то с ним судиться точно не будет. А доходы…
О, доходы даже сейчас превосходят любое воображение. Ладно еще – дети. Тут доктор просто физически не мог драть три шкуры… ладно. Не со всех родителей. С некоторых драл, а чего б и не, коли те не обеднеют? А вот со взрослых, да с богатых…
Будем разводить полезную зверушку.
О том, что медведка вообще-то садово-огородный вредитель, да еще какой пакостный, доктор не думал. И о том, что пахотной земли в герцогствах и так мало – тоже. Так что…
Кровохарканье он, конечно, лечил. И славу себе снискал.
А вот экономику герцогств подорвал и достаточно сильно. Потому как медведка жрала все. И не задумывалась.
Но это еще в будущем. А в настоящем…
Подумал доктор, подумал, да и предложил.
- Ежели лекарство назвать в честь вашей императрицы? Или Русины?
Федор Михайлович задумался. А что? Не в честь же медведки его называть? Перебьется, тварь бессмысленная…
- Анин? Воронин? Русин?
Так, в результате долгих и мучительных раздумий на свет появился препарат «Анворин».
Русина, Звенигород.
Авантюра?
Да еще какая! Но где ж Чернову было удержаться? Вот никак!
Нереально просто!
Тут Никон убегает, недобитый.
Тут огрызки его войска, ну и «кабаны» отходят в нестройном беспорядке. И тут – стоять на месте и ждать? Это – нереально!
Надо догнать и добить! Обязательно надо!
И Чернов сорвался в погоню. Да так душевно сорвался, что остановился уже у предместий Звенигорода. Шел по железной дороге, вышел к Торфяновке, да там пока и застрял.
Ополчение тоже не дремало. Пламенный окопался в Звенигороде и вцепился в окрестности мертвой хваткой. Да и Броневой не дремал. Прикрыл отступающих, не дал додавить окончательно.
Чернов подумал, для начала перерезал железную дорогу (одна из многих, ну да ладно, хоть так!) и принялся окапываться в ответ.
Оборудовать блиндажи, брустверы, пакостить, как только мог. Перехватывал снабженцев, которые шли в Звенигород с продуктами – самому мало!
Понятно, Броневой этого стерпеть не мог. И предпринял попытку избавиться от врага, пока тот не слишком укрепился. Сорняк проще молодым дергать.
***
- Вот Торфяновка. Вот железная дорога. Если по ней пройдет поезд, и ударит…
Бронепоезда тоже были, но рисковать ими Броневой не считал нужным – пока.
А мы будем наступать под его прикрытием, вот отсюда. А еще…
Конечно, кавалерия.
Кто же еще может так хорошо испортить настроение врагу?
Налететь, порубить, поджечь, напакостить – и удрать? Только кавалерия. Броневой с удовольствием привлек Счастливого, с остатками его войска, и не прогадал. Вот строевая у «счастливчиков» хромала на все четыре ноги.
Дисциплина? Это такое матерное ругательство?
Честь, совесть, какой-то кодекс – тоже нет. Но вот в налетах им равных не было.
Укусить, увернуться, удрать…
Этот девиз можно было вышить на их знамени, вместе с благородным зверем-шакалом, если б Никону вообще пришла в голову идея с девизом. Но – не пришла.
Да и зачем оно – банде? Они и с лозунгами пограбят, и без лозунгов пограбят, и отлично устроятся.
***
Леонид Мохов был авантюристом – им и остался. Поэтому держать его в расположении полка Чернов не считал нужным. Вон как он полезно уже выступил! Даже два раза!
И призраком, и со взрывом…
Пусть делает, что захочет. Главное - поближе к врагам, подальше от своих. А уж там… кто не спрятался, их проблемы.
Вот Леонид и делал.
Мотался по окрестностям, предусмотрительно переодев своих ребят во что попало, заезжал в деревни, разведывал обстановку…
Сам благоразумно не представлялся, так что его попросту принимали за одного из «счастливчиков». Вот и вышло…
- А энто ваши в Охлоповке – или не ваши остановились?
Леонид насторожился.
Охлоповка, достаточно большое село, было совсем недалеко. Километров пятнадцать – только через перелесок.
- Не знаю, дед. А ты расскажи подробнее?
Крестьянин засомневался, но блеснула тяжелая серебряная монета с профилем последнего императора, стерла последние сомнения… такие хорошие люди врагами быть не могут! Это уж точно…
Как оказалось, в районе Охлоповки стояло порядка двух сотен «счастливчиков». Стояло вольготно, разнузданно, весело даже. Самогонку выжрали, курей порезали и поели, девок прижимали, и вообще, чувствовали себя хозяевами положения.
Чего стоят?
Так вроде как приказ у них… говорят, в наступление пойти должны? На врага…
Навроде как идут к Звенигороду анператорские войска, а освобожденцам то не по нраву. Не хотят ни пахать, ни сеять. На коне-то оно куда как проще и веселее…
Леонид подумал. А потом подозвал одного из своих людей, и дал задание…
***
Издеваться над инвалидами – гадко. Но до толерантности и нормального отношения к маломобильным группам населения, до параолимпийских игр и прочего, было как до другого мира.
Вот и когда в Охлоповке появился старый слепой дед, опирающийся на палку, «счастливчики» оживились.
Идет тут, понимаешь…
Позабавиться надо!
Собак бы на него спустить, да вот беда! Тех, что побойче, сами ж и постреляли. А тех, что поумнее, тех из конуры не вытащишь. И вообще, это что за забава получится? Сначала собаку вытащить, потом доволочь, а потом еще и натравить? Да она удерет раньше, чем натравится!
Поэтому пришлось гавкать самим.
- А чего это за чучело идет? – начал для затравки Мишаня, который принял уже с пол-литра самогона и море ему было аккурат по колено.
- А оно с огорода сбежало. Чай, ворон там распугало, тут решило…
- Не. Оно теперь мышей пугает…
«Остроумные» подначки продолжались.
Иван Веденеев, между прочим – прапорщик, стискивал зубы. Эх, взять бы вас, сопляки, да носом об забор… а нельзя. Пришлось согнуться еще ниже и заканючить самым противным тоном.
- Пожалейте калеку, сыночки! Вы вон какие, молодые, красивые, здоровые, дай вам Творец удачи, денег побольше, да жен красивых…
Хочешь войти в доверие к человеку?
Похвали его. И пожелай чего хорошего.
Счастливчики исключением не оказались. Мишаня первый и смягчился.
- Ладно, дед. Иди уж сюда… нальем рюмашку.
- Да уж куда мне спиртное-то, добры молодцы, - застонал пуще прежнего Иван. – Вы вон какие! Красавцы, как на подбор, мОлодцы, небось, враги от вас вперед своего визгу бегут! К концу войны так и генералами станете! Вернетесь домой – грудь в орденах, из карманов золото горстями… а вот ежели кусочек хлеба от щедрот своих уделите, я во всех храмах за вас молиться буду…
Получалось очень убедительно и выразительно. Мишане с дружками хватило.
Наливать Ивану не стали. А вот кусок хлеба, мясо и огурец обеспечили. И принялись рассказывать о своих боевых подвигах.
Понятно, драконов бобры-молодцы не рубили, так и драконов в Русине не водилось. А всех остальных – запросто.
Но Ивана волновало не это. Он внимательно слушал, и не удержался от радостной улыбки (надежно скрытой под накладной бородой и грязью), когда узнал о дальнейших планах «счастливчиков». Следующей ночью они собирались налететь на позиции Чернова, как раз от Охлоповки. Говорят, Броневой пойдет в наступление, вот, они начнут отбиваться, а тут «счастливчики» и ударяя врагу в тыл! Тут-то они и порадуются!
Тут-то и добра соберут…
Иван слушал и запоминал.
Добра, говорите?
О, добра вы огребете! На своих двоих не унесете, это уж точно!
***
Жом Пламенный был вездесущ, как воздух. Правда, вряд ли он был так же необходим, но он был везде. Отчетливо понимая, что пощады не будет, он стремился по максимуму крепить оборону. Причем, не сильно надеясь на соратников.
Тигр?
Были, были у Пламенного некоторые сомнения в его сторону. Громадные сомнения. И в отношении Урагана – тоже.
Вот зачем они пшеницу закупают?
