Глава 1
- Но… я же не единственная наследница, - недоуменно пробормотала сбитая с толку Оля. – Я не понимаю…
- Мы уважаем волю нашей покойной бабушки, - прогудела троюродная тетя. – Она сказала, что передает квартиру единственной дочери своего четвероюродного правнука – значит, так тому и быть.
Нотариус одобрительно кивнул.
- Такова воля покойной, - повторил он. – Квартиру по адресу, - он забубнил адрес, - передать во владение Ветлинской Ольге Дмитриевне. То есть – вам, - он добродушно улыбнулся девушке. – Условие – проживание наследницы в означенной квартире. Личное. Никаких квартирантов – только наследница и ее семья. Переезд, - он запнулся – Означает отторжение унаследованной недвижимости. Воля покойной, - повторил он, увидев недоумение во взгляде наследницы.
- У бабушки очень хорошая квартира с антикварной обстановкой, - снова загудела тетя. – Она очень дорожила этой квартирой, и не хотела, чтоб она пустовала. Или чтобы там хозяйничали чужие люди. Потому и вставила в завещание такое условие, - она приосанилась.
- Значит, сделать ремонт я не могу? – на всякий случай уточнила Оля.
Не то, что она собиралась сразу делать какой-то ремонт – денег у нее на это не было. Но условие настораживало.
- Почему же не можете, - нотариус уткнулся в завещание. – Такого условия здесь нет. – Единственное – вы не имеете права распродавать предметы старины, антиквариат, и, главное – книги. У Серены Павловны сохранилась потрясающая библиотека.
Оля оглядела собравшихся родственников. Большинство лиц были ей незнакомы. Да и сама покойная – прапрабабушка кого-то из ее четвероюродных братьев и сестер, которых никогда не видела! Она, если так разобраться, - вообще седьмая вода на киселе! И именно ей досталась квартира покойной.
Не поленилась же та – нашла как-то дальнюю родственницу! Хотя под боком находилась целая куча близких…
К удивлению Оли – ни один из этих близких родственников не возмутился, не попытался спорить с завещанием. Хотя вот только что при оглашении каждого пункта – будь то книга или какая-нибудь старая безделушка – вспыхивала ссора, переходящая в грызню.
Любопытно, в чем подвох?..
Хотя – очевидно же. Продать квартиру нельзя, даже сдать нельзя. Жить можно только в ней, и наверняка, если ей вздумается сделать ремонт, найдется список пунктов – что нельзя менять в обстановке. Квартира прапрабабки, родившейся едва не в позапрошлом веке. Наверняка все внутри – старое, битое молью. А сама квартира – темная и мрачная, больше напоминает свалку старья.
Ценного старья, которое она не имеет права продать какому-нибудь коллекционеру.
Вот только выбирать не приходится. Жить где-то нужно – пусть даже и на свалке старья. Хотя бы первое время – пока не найдет снова работу, хоть какую-нибудь. А тогда уже можно будет подумать о том, чтобы съехать на съемное жилье. И черт с ней, с квартирой.
И все-таки – почему они все так равнодушно наблюдают, что трехкомнатная квартира с кучей дорогущего антиквариата уходит безвестной дальней родственнице?..
*** ***
Квартира, вопреки ожиданиям, оказалась светлая, современная.
На просторной кухне нашлись электрическая духовка, посудомойка, микроволновка, мультиварка и дополнительный кран от фильтра. Шкафчики радостной желто-синей окраски не вязались с мыслью, что прежней хозяйкой была Олина прапрабабушка сотни с лишним лет от роду. Вся мебель была новенькая – будто хозяйка квартиры, предчувствуя кончину, нарочно сделала ремонт для новой владелицы.
Все три комнаты оказались просторными, с большими окнами. Антикварные секретеры, шкафчики, комоды, софы и табуреты на удивление органично вписывались в обстановку. И выглядели они именно оригинальными декоративными вещами, а не старомодным хламом. Осмотр приятно порадовал девушку. На окнах висели легкие воздушно-белые гардины. Деревянные рамы и старые посеребренные шпингалеты, по условиям завещания, Оля сменить не могла. Но те открывались на удивление легко – как пояснил все тот же нотариус, хозяйка их отремонтировала незадолго до смерти.
- Серена Павловна всегда была очень предусмотрительна и ответственна, - задумчиво говорил он, отвечая на невысказанные вопросы наследницы. – Она беспокоилась, что новая владелица не сумеет справиться с состарившимися рамами, не найдет мастеров, которые правильно отреставрируют их… и все сделала сама.
- Обстановка вообще не выглядит старой, - отозвалась Оля.
- Серена Павловна не любила старья, - охотно подхватил нотариус. – Безжалостно вышвыривала все отжившее и негодное. Никогда не хранила ненужных вещей – «а вдруг пригодятся», - он усмехнулся. – Не любила темных загроможденных комнат – ей нравилось, когда светло, легко, радостно. Чувствуете, какая здесь легкая атмосфера? – он поднял голову, уставился на потолок. – Вот взять хоть лепнину – казалось бы, такое тяжеловесное украшение! Между прочим, она настоящая, гипсовая.
- Потолки высокие, - отозвалась девушка, гадая – как она станет ухаживать за этой красотой во всех трех комнатах и прихожей с коридором.
Лепнины не было только на кухне и в ванной. А высота потолков – три с лишним метра! И ведь сейчас на них – ни следа паутинки или пыли. Значит, покойная регулярно тщательно прибирала квартиру. Или вызывала кого-то…
Оля снова вздохнула. Ей-то придется лично лазить каждую неделю на стремянку, чтобы протереть все люстры и убрать паутину с лепных завитков!
Ладно, разберется. В конце концов, не такая-то она чистюля, чтобы каждый день вылизывать эту квартиру! Главное – жилье оказалось вовсе не таким ужасным, как ей представлялось. И ей теперь в принципе есть, где жить.
- Когда собираетесь перебраться? – голос нотариуса вывел ее из размышлений.
- Да… сегодня, - отозвалась девушка. – Если это возможно.
- Возможно, разумеется, - тот слегка удивился. – А вещи вы после соберете и перевезете?
- А… мне только сумку с вещами из камеры хранения забрать.
Нотариус как-то недоуменно заморгал.
- Из камеры хранения? – переспросил он. – А… у вас всего одна сумка? С вещами?..
- Одна, - подтвердила Оля, стиснув зубы.
Ей стало вдруг невыносимо стыдно. За единственную сумку, в которой умещалась вся ее жизнь. За ссору с родителями, из-за которой гордость не позволяла вернуться домой, и за увольнение, случившееся так некстати. И за то, что квартирная хозяйка выперла ее взашей три дня назад, и она две ночи провела на вокзале в зале ожидания.
Благо, выспрашивать дальше нотариус не стал – видно, у нее и так все было на лице написано. Отвез ее на вокзал забрать сумку и привез обратно в квартиру. Вручил ключи и полностью оформленные документы.
Вечер Оля встречала в новом доме, на теплой кухне. Ужин в честь новоселья оказался немудреный – девушка решила не тратиться, пока не подыщет новую работу. Но это был настоящий домашний ужин на своей собственной кухне! И спать она сегодня ляжет в настоящую теплую кровать, под одеяло. Не придется дремать на жестких металлических креслах под гул голосов и чужих шагов. Постоянно вздрагивая от страха – а ну, как кто-то поймет, что она никуда не едет, и ее выгонят с вокзала посреди ночи!
Больше бояться нечего. У нее есть свой дом! Из которого ее никто не выгонит. И от этого горячий чай без сахара казался особенно вкусным.
Жаль, конечно, что нельзя сдать квартиру по условиям наследования. Какое-то оно неполноценное получается. Оле-то трехкомнатная квартира одной не нужна. Можно было бы ее сдавать – а для себя снимать что-нибудь поменьше. Ей и студии за глаза хватило бы! Остаток – это, конечно, не так много. Но хоть что-то – на время, пока будет искать работу. Да и просто иметь дополнение к зарплате было бы приятно.
*** ***
Оля обессилено шмякнулась в низкое кресло и скривилась – художественная резная спинка была классически красивой, но неуютной. На такое кресло нужно садиться медленно и элегантно, а не падать с размаху: себе же хуже. И голову откинуть нельзя – спинка не выше лопаток. Она вообще не подразумевает, чтоб на нее откидывались. А что делать, если настроение – именно шмякаться в досаде и без сил?
Неделя беготни – все безрезультатно. Никому не нужен недоучившийся экономист, бросивший вуз, не сдав экзаменов за четвертый курс.
Жалкие остатки денег подходили к концу. Еще немного – и можно помирать с голода в новенькой шикарной трехкомнатной квартире, заполненной дорогущим антиквариатом. Оля сейчас прекрасно понимала, почему ее четвероюродная прапрабабушка оставила завещание с такими интересными условиями: нельзя ни сдавать жилье, ни продавать что-либо из находящегося внутри. Если бы не это – от уникальной коллекции очень быстро ничего не осталось бы.
Вон, взять хоть книги в запертом шкафу. Не абы что – дорогие экспонаты! Такие не читают – такие коллекционируют, чтоб хвастаться.
Оля тяжко вздохнула, потопала на кухню. Перловой каши не хотелось, но ничего другого не было. Точнее, было – несколько пачек с другими крупами. Но каши в принципе не хотелось. Надоела каша. Чай без сахара – тоже не бог весть что. Тем более, заварка заканчивалась.
Ладно. Проголодается сильнее – поест. На сегодня беготня закончена. Оля отмела крамольную мысль – пойти и потратить остатки денег на коробку каких-нибудь вкусных шоколадных конфет. Конфеты быстро закончатся, а работа сама собой не найдется. Деньги нужны, чтобы перловку покупать.
Девушка поморщилась. Она уже рассуждает, как какая-нибудь бабулька. Дожила. Права мать – нужна нормальная профессия. А не мечта поступить когда-нибудь в художку. Художник – не профессия. Даже вакансий таких не предлагают!
Прошла в кабинет, подошла к просторному шкафу, занимавшему целую стену. И ключ тут же висел, на кованом крючочке. Такой же антикварный, как и ажурные кованые ручки на дверцах. Она отперла замок, распахнула дверцу. Изнутри пахнуло запахом сухой пыли. Почитать хоть эти букинистические редкости, чтоб отвлечься от невеселых мыслей. Хоть узнает – эти книги интересные, или их ценность не в содержании, а в шикарных обложках ручной работы и самом факте коллекционной редкости?
А вот рассуждает она как экономист, а не как художник. Усмехнулась поневоле. До чего безденежье доводит!
Говорят – художник должен быть голодным. Чтоб мыслями воспарять над бренной обыденностью, стремясь к вечному и возвышенному.
Бессовестно врут! Художник должен быть сытым, чтобы голодное брюхо не тянуло мысли к грубому и приземленному. Нет, надо пойти поесть перловки. Чтобы мысли дурные от голода не лезли.
Не успела доесть – зазвенел телефон. Оля радостно схватила его – неужели где-то рассмотрели ее кандидатуру?!
Номер был незнаком.
- Не узнала! – заявил радостный бодрый голос, едва она успела сказать «алло». – Что, стала банкиром и друзей узнавать перестала?! Как живешь, чем дышишь?
- Яна, ты, что ли? – Оля почувствовала, как губы помимо воли расплываются в улыбке. – Ага, банкиром стала, - она усмехнулась. – Без своего банка только.
- Ну и ладно! Банк – дело наживное. Ты гостей ждешь?..
*** ***
Отключая телефон, Оля улыбалась. Звонок подруги, которую не видела почти год, поднял настроение. Яна выслушала историю о брошенном в конце четвертого курса универе и единственная из всех Олиных знакомых не стала сокрушаться по поводу ее умственных способностей. Лишь коротко отметила, что это в Олином духе – решиться-таки свернуть туда, куда хотелось изначально, дойдя почти до конца в противоположном направлении. С этим было сложно не согласиться.
Сама Яна учебу благополучно закончила, и теперь устроилась в какую-то экспериментальную лабораторию.
А главная новость – чтобы работать, ей нужно переехать в Воронеж. А значит, она вполне могла поселиться у Оли.
Яна настойчиво твердила, что это «на первое время», пока не найдет съемное жилье. Но Оля настаивала – зачем что-то снимать, когда есть огромная квартира?! Пусть уж хоть какая-то польза будет от этого наследства. Истинный белый слон, если задуматься – только что не ест без меры.
Ладно, Яна приедет через неделю. Квартира и правда каши не просит. А пока что можно пойти и почитать, как собиралась.
Оля положила телефон на стол, когда внимание ее привлекла серая пятнистая кошка, мирно умывавшаяся, сидя на подоконнике.
Девушка заморгала, недоверчиво глядя на животное. В квартире не было и не могло быть никаких кошек! Оля медленно подошла к окну, протянула руку. Только тут кошка обратила-таки на нее внимание. Фыркнула недовольно и спрыгнула на пол.
Прошла мимо, задев хвостом ноги девушки, и вышла из кабинета. Оля кинулась следом за обнаглевшим животным. Очутившись в коридоре, огляделась по сторонам. Открыта была только одна дверь – в зал. Она забежала туда – кошки там не оказалось.
Ну правильно, какие кошки? Кошек у нее не было. Что это – мерещится, что ли, от переутомления? Но она же отчетливо видела кошку на подоконнике. Розовый язычок, вылизывающий шерстку, уши торчком, пышные усы, желтовато-зеленые глазищи. Куда в таком случае животное могло деться?
Хотя главный вопрос – откуда оно появилось. Сердце колотилось, в животе разливался холод. Оля медленно принялась обходить зал, внимательно осматриваясь.
- Кис-кис-кис! – позвала она.
В ответ – ожидаемо – тишина. Оля снова позвала кошку, ощущая совершеннейший сюр ситуации. Она бродит по собственному жилищу, подзывая неведомую кошку, которой не должно здесь быть! Походив несколько минут по залу, она наконец махнула рукой.
Тоже выдумала – ловить несуществующее животное! Спать надо ложиться, а не заниматься ерундой. Ясно же, что ей померещилось. Может, это перловка так действует.
Утро вечера мудренее. Лучше завтра пораньше встать. Ранних собеседований у нее, конечно, не назначено. И вообще, никаких не назначено – ни на завтра, ни на послезавтра. Но блуждать по квартире, видя то, чего нет – это уж чересчур!
*** ***
Под кроватью скребли когтями.
Оля распахнула глаза и рывком села на кровати, судорожно прижимая одеяло к груди. Сердце отчаянно колотилось. А под кроватью кошка точила когти о ковер.
- Брысь! – крикнула Оля, хлопнув ладонью по стене. – Брысь! – повторила с надрывом.
Скребущий звук умолк. Кругом царила темнотища. Девушка всегда спала без света, с плотно задернутыми шторами. И сейчас она отчаянно жалела об этой своей привычке.
Кошка затаилась где-то под кроватью, явно выжидая, когда она снова заснет. И понятно, что никакой кошки в комнате быть не должно – но она ведь ясно слышала, как когти скребут по ковру! А сейчас гнусная животина сидит внизу, затаившись, и ждет, когда можно будет продолжить свое гадкое дело.
Чтобы включить свет и заглянуть под кровать, нужно спуститься с кровати – а Оле было страшно. При мысли о том, чтобы спустить ноги на пол, ее начинало трясти.
И что – так и сидеть остаток ночи, сжавшись и вздрагивая от любого шороха?
