Хищник прислушивался к сигналам, которыми они нет-нет, обменивались между собой. Глубоко вдохнул. Приоткрыл глаз снова, убеждаясь, что на него не смотрят. Широко раскрыл пасть несколько раз, разминая челюсти, подвигал языком. Беззвучно попытался сложить язык и ротовые мышцы, чтобы получилось подобие издаваемых двуногими звуков.
Сложно будет, наверное. У них совсем другое строение рта. Язык короче, губ всего две, зубы тоже короткие совсем. Кажется, они несколько раз в процессе произнесения звуков меняют положение губ и языка. Именно этим, наверное, и объясняется то, как странно звучат их голоса.
Один из двуногих неожиданно обернулся и издал короткий возглас. Второй тоже обернулся. Первый, не отрывая взгляда, подошел к хищнику. Тот снова набрал воздуха, сложил рот замысловатой трубочкой и, старательно болтая языком, издал звук. Он сам удивился, насколько похоже получилось на последнее, что он услышал от двуногого. Воодушевленный удачей, он повторил.
Двуногий залопотал, размахивая конечностями. Хищник пытался вслушиваться, но понимал, что воспроизвести не сумеет даже отдаленно – чересчур быстро одни звуки сменили другие. Попросту невозможно запомнить. Может, последовательность не имеет значения? Нужно ведь как-то учиться. Он издал длинный звук, беспорядочно изгибая и кривя рот. Это вызывало у двуногих новый приступ воодушевления.
Их галдеж оглушал. Хищник, вспомнив двуногого, заставившего умолкнуть своих собратьев, издал шипящий звук, насколько сумел его вспомнить. Двуногие мгновенно замолчали. Хищник издал несколько звуков, которые запомнил из их воркотни.
Животные переглянулись. Один из них произвел несколько звуков. Хищник старательно повторил. Двуногие снова загалдели. Примолкли, теперь несколько звуков издал второй.
Они по очереди производили серии звуков, которые становились все длиннее. Хищник повторял. Похоже, двуногие поддавались обучению и дрессировке. Они охотно и с удовольствием шли на общение. Послушно обучали его своим сигналам. Замолкали, когда он шипел, утомленный их галдежом. Они слушались его, даже при том, что он был обездвижен, и они совершенно не испытывали страха перед ним. Лишь любопытство. И это любопытство позволяло ему управлять ими. Поразительно, как ему прежде не приходило подобное на ум.
Вскоре он уже запомнил и был в состоянии воспроизвести довольно много устойчивых последовательностей звуков. Он даже сумел в течение некоторого времени галдеть, подражая двуногим. Последнее вызвало у них немалое возбуждение. Они размахивали конечностями, дергали телами и одновременно издавали прерывистые звуки.
Хищник попытался повторить прерывистые вскрики, и после некоторой тренировки ему это удалось. К этому времени вокруг него вновь собралось стадо любопытных взбудораженных животных. Они топтались вокруг и радостно галдели. А он галдел вместе с ними. И лишь невозможность подражать движениям их конечностей огорчала его – он тоже не отказался бы помахать щупальцами. Но отпускать его не торопились.
Как понять – чего ему удалось добиться? Он даже не знал, что за сигналы он сегодня выучил. Видимо, приказа отпустить среди выученных звуков не было. Оно и понятно – кому могли бы свободно передвигающиеся двуногие приказывать, чтобы их отпустили? Возможно, получится в дальнейшем как-то понять, какие звуки что означают?
Он все чаще думал, что мышцы рта и язык – это единственное, что у него спустя какое-то время останется действующим. Поскольку это – единственные мышцы, которые он регулярно использовал. Остальное имеет все шансы потерять способность действовать за ненадобностью.
Двуногие охотно учили его своим сигналам. Следовало признать, что их сигнальная система удивительным образом приближалась к полноценному языку разумных существ. Кроме того, хищник отметил, что у них имеется способность обучать – а это свидетельство довольно высокого уровня умственного развития. Да, он недооценил их интеллект, за что и поплатился. Теперь ему следует придумать, как перехитрить их. С учетом того, что он сумел узнать об их способностях. Жаль, время у него ограничено.
Обучали двуногие странным, но весьма действенным способом. Они принесли множество тонких плоских небольших пластинок, на которых были изображены различные предметы. Некоторые были ему хорошо знакомы, другие – приходилось видеть, как их используют двуногие, третьи – выглядели вовсе незнакомыми.
В языке двуногих существовали обозначения для предметов, цветов и даже действий. С цветами поначалу оказалось трудно: увидев впервые пластинку, лишенную изображения, хищник не сразу понял, что это означает. Лишь после того, как ему показали несколько пластинок с различными предметами одного цвета, смысл прояснился. С действиями оказалось тоже не все просто, однако в конце концов ему удалось сообразить, что к чему.
Когда двуногие говорили, то строили целые фразы, объединяя по нескольку разнородных обозначений. И предметы, и действия. За несколько суток он выучил довольно много. Теперь он мог обмениваться с двуногими целыми фразами. Правда, он понимал далеко не все, о чем они говорили. Как и они порой проявляли признаки непонимания.
Выяснилось, что далеко не все придуманные ими сигналы обозначают понятные вещи. Некоторые вызывали у него в лучшем случае недоумение. Многие сигналы казались хищнику совершенно лишенными смысла. Он старательно пытался понять их, как и они – объяснить. Но многое в их языке оставалось за гранью его понимания.
Если бы не пластинки с изображениями – он бы ни за что не сумел разобраться в обозначениях. Зато он узнал не только, как называются многие непонятные предметы, созданные двуногими, но их назначение. Познакомился с предметами, тоже предназначенными для обучения – одно называлось «телевизор», другое – «компьютер». Действующей частью у обоих была большая пластина, на которой сменялись различные изображения. Эти изображения двигались и производили звуки подобно живым существам. Изображения получались из мерцающих огней, подобных тем, что уже были ему знакомы. Да и сами пластины напоминали те, что находились в помещении и издавали писк.
После знакомства с новым предметом кроме ротовых мышц, ему вернули частичную подвижность концов двух щупалец. Это сделали, чтобы он мог через специальный предмет – «пульт» - управлять картинками и звуками на большой пластине – «экране».
Теперь, когда двуногие появлялись, хищник приветствовал их неизменным:
- Мясо! Мыши!
Так назывались мелкие четвероногие зверушки, которыми его кормили, когда он сидел в прозрачной емкости.
- И тебе здравствуй, - отвечали непонятным двуногие, скаля смехотворные тупые клыки.
Тогда он издавал несколько прерывистых резких звуков, и двуногие, повторяя эти звуки за ним, ставили рядом емкость из прутьев, в которой бегали и пищали мыши.
Нажать быстро кнопку – так правильно назывались выпуклости, и в емкости приоткроется отверстие. Мышь выбежит, а он ее схватит. Почти настоящая охота! Двуногие любили смотреть, как он охотится.
Вот только на этом предоставленная ему свобода и закончилась. Приходилось смириться с мыслью, что его детеныши увидят свет в неволе. И их судьба будет зависеть от воли слепого случая и непредсказуемых двуногих.
12
Он понял, почему для вылупившихся детенышей всегда подбирали носителя, намного превышающего размером взрослого хищника.
В течение второй стадии роста малыши значительно подросли. Настолько, что на его хорде образовались крупные опухоли, наверняка видимые и снаружи. А ведь детенышей было куда больше, чем обычно вызревало из кладки. Он ощущал свое тело расплывшимся и неповоротливым. Его мучила непрекращающаяся ломота в мышечной хорде. Двуногие, которые постоянно ошивались рядом, то и дело мяли его тело, касаясь мест, где под кожей находились подрастающие малыши. Наверняка заметили и поняли, в чем дело. Чего-то от них теперь можно ждать?
Неопределенность должна была внушать тревогу, но энергии на какие-либо сильные чувства не оставалось. Окружающее виделось, словно сквозь туман. Усталость окутывала мысли.
Вялость и спутанность сознания в последние несколько световых циклов наверняка были следствием истощения – все питательные вещества отбирало растущее потомство. Хищник отметил отечность щупалец и ухудшение зрения оставшегося глаза. Двуногие изредка тормошили его, надеясь на привычную забаву – общение звуками. Не было ни сил, ни желания. И охота на мышей перестала приносить радость. Более того – он несколько раз подряд промахивался, упуская мелких юрких животных. Двуногие, заметив его бессилие, стали приносить ему мышей со свернутыми шеями, а то и просто куски мяса, пропитанные подозрительными составами. Совсем как те, что он находил в давешнем странном скоплении. В «холодильнике» - аппарате, вырабатывающем холод, при помощи которого, как считали двуногие, удавалось сохранять свежесть мяса.
Хищник наблюдал за суетой двуногих, временами впадая в забытье. Картинка перед глазами то тускнела, то начинала плыть и искажаться. Сердца то начинали колотиться так быстро и несинхронно, что дышать становилось тяжело, то замедлялись, грозя вовсе остановиться. Хорда наливалась горячей тяжестью и временами пульсировала.
Прибавилось количество когтей, вонзившихся ему в кровеносные сосуды и булькающих емкостей, которые он некогда принял за неведомых паразитов. Сейчас он знал название – капельница, и даже понимал, для чего она нужна. Но от этого не становилось легче. Напротив, самочувствие каждые сутки ухудшалось.
По ощущениям, светлое время давно закончилось, и двуногим пора было уходить, но они оставались на месте. А может, это его ощущение времени его обманывало. Он чувствовал – еще немного, и его детеныши больше не смогут оставаться неподвижными. Они захотят выбраться наружу. Отчего-то ему не хотелось, чтобы это происходило на глазах двуногих.
Хищник мысленно обращался к детенышам, упрашивая их потерпеть немного, пока не уйдут двуногие. Он не знал, слышали ли они его.
Едва надоедливые животные убрались прочь – хищник ощутил, как внутри его тела, вдоль мышечной хорды зашевелилось. Кожа натянулась, мышцы свело судорогой. Шевеление прекратилось. Усилием воли он заставил мышцы расслабиться.
И в этот миг завибрировала опора. Это оказалось последним толчком, сделавшим процесс выхода детенышей наружу необратимым.
Все движения малышей до этого показались незначительными. Хищник, задохнувшись от внезапно обрушившейся на него боли, ощутил, как лопается не только кожа, но и слой поверхностных мышц. Из хорды выдирали целые куски – детеныши не слишком церемонились, отрываясь от места прикрепления.
Запоздалый ужас нахлынул на него – ужас осознания собственной агонии. Странно, что он до этого не задумывался над неизбежностью такого исхода. Отчего он ожидал чего-то иного? Хотя нет – ничего иного он не ожидал. Он попросту совсем ничего не ожидал. Он просто выполнял предназначение каждого живого существа – продолжить свой род в потомстве.
Поразительно – сознание затопили боль, отчаяние, тоска и обреченность. Но какая-то часть сознания сохраняла непоколебимое спокойствие и прозрачную ясность. Часть сознания, которая всегда находилась над любыми чувствами и инстинктами. То, что делало его разумным существом, отличным от обычных животных.
Он ощущал, как его малютки выползают из рваных ран, прорванных в его теле их детскими когтями. Сквозь шум крови в ушах он услышал чавканье, и понял, что они начали поедать его.
Малышам вредно питаться мясом того животного, внутри которого они росли, - вспомнилось ему. – Оно ослаблено и его мясо наполнено отходами их жизни внутри него.
Поделать он уже ничего не может. Нет сил, нет возможности пошевелиться. Он покалечен и беспомощен, и остатки жизни утекают из него с кровью. Перед единственным оставшимся глазом – багровая пленка, сквозь которую ничего не видно. Боли не осталось – вернее, она сделалась настолько невыносимой, что он потерял способность воспринимать ее. Наверное, это защитная реакция тела. В некоторых случаях живые существа теряют сознание от боли. У некоторых перестают биться сердца. А кто-то теряет способность чувствовать.
Вот кто-то из детенышей прогрыз в его теле нору практически до одного из сердец. Он не столько ощущал это, сколько понимал по неясным остаткам чувств. Последнее, что он ощутил – мощный выброс, как всегда бывает, когда нарушается целостность сердца или крупных сосудов.
Тугая струя горячей крови ударила прямо в пасть. Боль и насыщение одновременно. Он пил жадными глотками, не в силах утолить жажду. С каждым глотком тело наливалось силой и энергией. Кроме этого, оно наливалось тяжестью.
Он ощущал – еще немного, и его потянет в сон. Когда наешься досыта, всегда хочется спать. Нужно остановиться, пока он в состоянии передвигаться. Смутное ощущение подсказывало, что засыпать на месте опасно. Он выбрался из груды мяса, в которую зарылся, движимый голодом.
Мясо дрожало, доживая последние мгновения. Все вокруг громадной туши было залито скользкой кровью. В крови и мясе копошились множество его братьев. Кто-то из них уже ел друг друга. Кто-то пожирал останки пока еще живого существа, из которого они все выбрались. Кто-то уже наелся и заснул там же, где и был.
Он слизнул с глаз кровавую пленку, осмотрелся. Под потолком виднелось отверстие вентиляции. Подумав, он прихватил щупальцем одного из спящих братьев и двинулся по стене вверх. Было тяжело, но он сумел-таки втащить его внутрь. Оглянулся и увидел кровавый след, тянущийся по стене. Зрелище заставило изменить планы. Похоже, не удастся спасти нескольких, показавшихся ему наиболее крепкими.
Он вернулся вниз, принялся растаскивать братьев по укромным уголкам помещения. Извозил в крови и ошметках мяса все поверхности, которых коснулся. Остановился посреди помещения, раздумывая, куда податься самому. Нужно спрятаться так, чтобы его не нашли. Шкафы, емкости, приборы…
Внутрь приборов соваться не следует – пришло смутное воспоминание о том, что это может оказаться опасным. Да-да, точно. Внутри приборов есть светящийся яд, который вызывает паралич, ожоги и беспамятство. После этого яда он и потерял глаз…
Пораженный, он обернулся, взглянул на стол, где осталось распростерто истерзанное, искалеченное тело. Это он! Это его тело! И его братья… Это его дети! Но спасти их сейчас не в его силах. Он должен спастись сам. Двуногие – вот самая страшная опасность. И все же ему удалось перехитрить их. Способом, который для него самого оказался неожиданностью. Его память, все его знания оказались в новорожденном теле, целом и невредимом. Теперь от него зависит, как он распорядится новой возможностью.
Поглядел на дверь. Через нее двуногие всегда заходили. Одной из особенностей этих зверей было то, что они никогда не смотрели вверх. Поэтому он притаился над самой дверью и принялся ждать. Когда они зайдут, он выйдет незамеченным. А за пределами замкнутого помещения он решит, что предпринять дальше.
Сложно будет, наверное. У них совсем другое строение рта. Язык короче, губ всего две, зубы тоже короткие совсем. Кажется, они несколько раз в процессе произнесения звуков меняют положение губ и языка. Именно этим, наверное, и объясняется то, как странно звучат их голоса.
Один из двуногих неожиданно обернулся и издал короткий возглас. Второй тоже обернулся. Первый, не отрывая взгляда, подошел к хищнику. Тот снова набрал воздуха, сложил рот замысловатой трубочкой и, старательно болтая языком, издал звук. Он сам удивился, насколько похоже получилось на последнее, что он услышал от двуногого. Воодушевленный удачей, он повторил.
Двуногий залопотал, размахивая конечностями. Хищник пытался вслушиваться, но понимал, что воспроизвести не сумеет даже отдаленно – чересчур быстро одни звуки сменили другие. Попросту невозможно запомнить. Может, последовательность не имеет значения? Нужно ведь как-то учиться. Он издал длинный звук, беспорядочно изгибая и кривя рот. Это вызывало у двуногих новый приступ воодушевления.
Их галдеж оглушал. Хищник, вспомнив двуногого, заставившего умолкнуть своих собратьев, издал шипящий звук, насколько сумел его вспомнить. Двуногие мгновенно замолчали. Хищник издал несколько звуков, которые запомнил из их воркотни.
Животные переглянулись. Один из них произвел несколько звуков. Хищник старательно повторил. Двуногие снова загалдели. Примолкли, теперь несколько звуков издал второй.
Они по очереди производили серии звуков, которые становились все длиннее. Хищник повторял. Похоже, двуногие поддавались обучению и дрессировке. Они охотно и с удовольствием шли на общение. Послушно обучали его своим сигналам. Замолкали, когда он шипел, утомленный их галдежом. Они слушались его, даже при том, что он был обездвижен, и они совершенно не испытывали страха перед ним. Лишь любопытство. И это любопытство позволяло ему управлять ими. Поразительно, как ему прежде не приходило подобное на ум.
Вскоре он уже запомнил и был в состоянии воспроизвести довольно много устойчивых последовательностей звуков. Он даже сумел в течение некоторого времени галдеть, подражая двуногим. Последнее вызвало у них немалое возбуждение. Они размахивали конечностями, дергали телами и одновременно издавали прерывистые звуки.
Хищник попытался повторить прерывистые вскрики, и после некоторой тренировки ему это удалось. К этому времени вокруг него вновь собралось стадо любопытных взбудораженных животных. Они топтались вокруг и радостно галдели. А он галдел вместе с ними. И лишь невозможность подражать движениям их конечностей огорчала его – он тоже не отказался бы помахать щупальцами. Но отпускать его не торопились.
Как понять – чего ему удалось добиться? Он даже не знал, что за сигналы он сегодня выучил. Видимо, приказа отпустить среди выученных звуков не было. Оно и понятно – кому могли бы свободно передвигающиеся двуногие приказывать, чтобы их отпустили? Возможно, получится в дальнейшем как-то понять, какие звуки что означают?
*** ***
Он все чаще думал, что мышцы рта и язык – это единственное, что у него спустя какое-то время останется действующим. Поскольку это – единственные мышцы, которые он регулярно использовал. Остальное имеет все шансы потерять способность действовать за ненадобностью.
Двуногие охотно учили его своим сигналам. Следовало признать, что их сигнальная система удивительным образом приближалась к полноценному языку разумных существ. Кроме того, хищник отметил, что у них имеется способность обучать – а это свидетельство довольно высокого уровня умственного развития. Да, он недооценил их интеллект, за что и поплатился. Теперь ему следует придумать, как перехитрить их. С учетом того, что он сумел узнать об их способностях. Жаль, время у него ограничено.
Обучали двуногие странным, но весьма действенным способом. Они принесли множество тонких плоских небольших пластинок, на которых были изображены различные предметы. Некоторые были ему хорошо знакомы, другие – приходилось видеть, как их используют двуногие, третьи – выглядели вовсе незнакомыми.
В языке двуногих существовали обозначения для предметов, цветов и даже действий. С цветами поначалу оказалось трудно: увидев впервые пластинку, лишенную изображения, хищник не сразу понял, что это означает. Лишь после того, как ему показали несколько пластинок с различными предметами одного цвета, смысл прояснился. С действиями оказалось тоже не все просто, однако в конце концов ему удалось сообразить, что к чему.
Когда двуногие говорили, то строили целые фразы, объединяя по нескольку разнородных обозначений. И предметы, и действия. За несколько суток он выучил довольно много. Теперь он мог обмениваться с двуногими целыми фразами. Правда, он понимал далеко не все, о чем они говорили. Как и они порой проявляли признаки непонимания.
Выяснилось, что далеко не все придуманные ими сигналы обозначают понятные вещи. Некоторые вызывали у него в лучшем случае недоумение. Многие сигналы казались хищнику совершенно лишенными смысла. Он старательно пытался понять их, как и они – объяснить. Но многое в их языке оставалось за гранью его понимания.
Если бы не пластинки с изображениями – он бы ни за что не сумел разобраться в обозначениях. Зато он узнал не только, как называются многие непонятные предметы, созданные двуногими, но их назначение. Познакомился с предметами, тоже предназначенными для обучения – одно называлось «телевизор», другое – «компьютер». Действующей частью у обоих была большая пластина, на которой сменялись различные изображения. Эти изображения двигались и производили звуки подобно живым существам. Изображения получались из мерцающих огней, подобных тем, что уже были ему знакомы. Да и сами пластины напоминали те, что находились в помещении и издавали писк.
После знакомства с новым предметом кроме ротовых мышц, ему вернули частичную подвижность концов двух щупалец. Это сделали, чтобы он мог через специальный предмет – «пульт» - управлять картинками и звуками на большой пластине – «экране».
Теперь, когда двуногие появлялись, хищник приветствовал их неизменным:
- Мясо! Мыши!
Так назывались мелкие четвероногие зверушки, которыми его кормили, когда он сидел в прозрачной емкости.
- И тебе здравствуй, - отвечали непонятным двуногие, скаля смехотворные тупые клыки.
Тогда он издавал несколько прерывистых резких звуков, и двуногие, повторяя эти звуки за ним, ставили рядом емкость из прутьев, в которой бегали и пищали мыши.
Нажать быстро кнопку – так правильно назывались выпуклости, и в емкости приоткроется отверстие. Мышь выбежит, а он ее схватит. Почти настоящая охота! Двуногие любили смотреть, как он охотится.
Вот только на этом предоставленная ему свобода и закончилась. Приходилось смириться с мыслью, что его детеныши увидят свет в неволе. И их судьба будет зависеть от воли слепого случая и непредсказуемых двуногих.
12
Он понял, почему для вылупившихся детенышей всегда подбирали носителя, намного превышающего размером взрослого хищника.
В течение второй стадии роста малыши значительно подросли. Настолько, что на его хорде образовались крупные опухоли, наверняка видимые и снаружи. А ведь детенышей было куда больше, чем обычно вызревало из кладки. Он ощущал свое тело расплывшимся и неповоротливым. Его мучила непрекращающаяся ломота в мышечной хорде. Двуногие, которые постоянно ошивались рядом, то и дело мяли его тело, касаясь мест, где под кожей находились подрастающие малыши. Наверняка заметили и поняли, в чем дело. Чего-то от них теперь можно ждать?
Неопределенность должна была внушать тревогу, но энергии на какие-либо сильные чувства не оставалось. Окружающее виделось, словно сквозь туман. Усталость окутывала мысли.
Вялость и спутанность сознания в последние несколько световых циклов наверняка были следствием истощения – все питательные вещества отбирало растущее потомство. Хищник отметил отечность щупалец и ухудшение зрения оставшегося глаза. Двуногие изредка тормошили его, надеясь на привычную забаву – общение звуками. Не было ни сил, ни желания. И охота на мышей перестала приносить радость. Более того – он несколько раз подряд промахивался, упуская мелких юрких животных. Двуногие, заметив его бессилие, стали приносить ему мышей со свернутыми шеями, а то и просто куски мяса, пропитанные подозрительными составами. Совсем как те, что он находил в давешнем странном скоплении. В «холодильнике» - аппарате, вырабатывающем холод, при помощи которого, как считали двуногие, удавалось сохранять свежесть мяса.
Хищник наблюдал за суетой двуногих, временами впадая в забытье. Картинка перед глазами то тускнела, то начинала плыть и искажаться. Сердца то начинали колотиться так быстро и несинхронно, что дышать становилось тяжело, то замедлялись, грозя вовсе остановиться. Хорда наливалась горячей тяжестью и временами пульсировала.
Прибавилось количество когтей, вонзившихся ему в кровеносные сосуды и булькающих емкостей, которые он некогда принял за неведомых паразитов. Сейчас он знал название – капельница, и даже понимал, для чего она нужна. Но от этого не становилось легче. Напротив, самочувствие каждые сутки ухудшалось.
*** ***
По ощущениям, светлое время давно закончилось, и двуногим пора было уходить, но они оставались на месте. А может, это его ощущение времени его обманывало. Он чувствовал – еще немного, и его детеныши больше не смогут оставаться неподвижными. Они захотят выбраться наружу. Отчего-то ему не хотелось, чтобы это происходило на глазах двуногих.
Хищник мысленно обращался к детенышам, упрашивая их потерпеть немного, пока не уйдут двуногие. Он не знал, слышали ли они его.
Едва надоедливые животные убрались прочь – хищник ощутил, как внутри его тела, вдоль мышечной хорды зашевелилось. Кожа натянулась, мышцы свело судорогой. Шевеление прекратилось. Усилием воли он заставил мышцы расслабиться.
И в этот миг завибрировала опора. Это оказалось последним толчком, сделавшим процесс выхода детенышей наружу необратимым.
Все движения малышей до этого показались незначительными. Хищник, задохнувшись от внезапно обрушившейся на него боли, ощутил, как лопается не только кожа, но и слой поверхностных мышц. Из хорды выдирали целые куски – детеныши не слишком церемонились, отрываясь от места прикрепления.
Запоздалый ужас нахлынул на него – ужас осознания собственной агонии. Странно, что он до этого не задумывался над неизбежностью такого исхода. Отчего он ожидал чего-то иного? Хотя нет – ничего иного он не ожидал. Он попросту совсем ничего не ожидал. Он просто выполнял предназначение каждого живого существа – продолжить свой род в потомстве.
Поразительно – сознание затопили боль, отчаяние, тоска и обреченность. Но какая-то часть сознания сохраняла непоколебимое спокойствие и прозрачную ясность. Часть сознания, которая всегда находилась над любыми чувствами и инстинктами. То, что делало его разумным существом, отличным от обычных животных.
Он ощущал, как его малютки выползают из рваных ран, прорванных в его теле их детскими когтями. Сквозь шум крови в ушах он услышал чавканье, и понял, что они начали поедать его.
Малышам вредно питаться мясом того животного, внутри которого они росли, - вспомнилось ему. – Оно ослаблено и его мясо наполнено отходами их жизни внутри него.
Поделать он уже ничего не может. Нет сил, нет возможности пошевелиться. Он покалечен и беспомощен, и остатки жизни утекают из него с кровью. Перед единственным оставшимся глазом – багровая пленка, сквозь которую ничего не видно. Боли не осталось – вернее, она сделалась настолько невыносимой, что он потерял способность воспринимать ее. Наверное, это защитная реакция тела. В некоторых случаях живые существа теряют сознание от боли. У некоторых перестают биться сердца. А кто-то теряет способность чувствовать.
Вот кто-то из детенышей прогрыз в его теле нору практически до одного из сердец. Он не столько ощущал это, сколько понимал по неясным остаткам чувств. Последнее, что он ощутил – мощный выброс, как всегда бывает, когда нарушается целостность сердца или крупных сосудов.
Тугая струя горячей крови ударила прямо в пасть. Боль и насыщение одновременно. Он пил жадными глотками, не в силах утолить жажду. С каждым глотком тело наливалось силой и энергией. Кроме этого, оно наливалось тяжестью.
Он ощущал – еще немного, и его потянет в сон. Когда наешься досыта, всегда хочется спать. Нужно остановиться, пока он в состоянии передвигаться. Смутное ощущение подсказывало, что засыпать на месте опасно. Он выбрался из груды мяса, в которую зарылся, движимый голодом.
Мясо дрожало, доживая последние мгновения. Все вокруг громадной туши было залито скользкой кровью. В крови и мясе копошились множество его братьев. Кто-то из них уже ел друг друга. Кто-то пожирал останки пока еще живого существа, из которого они все выбрались. Кто-то уже наелся и заснул там же, где и был.
Он слизнул с глаз кровавую пленку, осмотрелся. Под потолком виднелось отверстие вентиляции. Подумав, он прихватил щупальцем одного из спящих братьев и двинулся по стене вверх. Было тяжело, но он сумел-таки втащить его внутрь. Оглянулся и увидел кровавый след, тянущийся по стене. Зрелище заставило изменить планы. Похоже, не удастся спасти нескольких, показавшихся ему наиболее крепкими.
Он вернулся вниз, принялся растаскивать братьев по укромным уголкам помещения. Извозил в крови и ошметках мяса все поверхности, которых коснулся. Остановился посреди помещения, раздумывая, куда податься самому. Нужно спрятаться так, чтобы его не нашли. Шкафы, емкости, приборы…
Внутрь приборов соваться не следует – пришло смутное воспоминание о том, что это может оказаться опасным. Да-да, точно. Внутри приборов есть светящийся яд, который вызывает паралич, ожоги и беспамятство. После этого яда он и потерял глаз…
Пораженный, он обернулся, взглянул на стол, где осталось распростерто истерзанное, искалеченное тело. Это он! Это его тело! И его братья… Это его дети! Но спасти их сейчас не в его силах. Он должен спастись сам. Двуногие – вот самая страшная опасность. И все же ему удалось перехитрить их. Способом, который для него самого оказался неожиданностью. Его память, все его знания оказались в новорожденном теле, целом и невредимом. Теперь от него зависит, как он распорядится новой возможностью.
Поглядел на дверь. Через нее двуногие всегда заходили. Одной из особенностей этих зверей было то, что они никогда не смотрели вверх. Поэтому он притаился над самой дверью и принялся ждать. Когда они зайдут, он выйдет незамеченным. А за пределами замкнутого помещения он решит, что предпринять дальше.
