— Моя маленькая морковка, когда-нибудь ты станцуешь для меня эротический танец? — выдохнул он, целуя завитки на ее спине.
— Да, — прошептала Лиора, все больше дрожа от его прикосновений, все больше желая снова окунуться в бездну слепого восторга, что он недавно ей подарил.
— Обожаю твой запах, бархат твоей кожи, то, как ты дрожишь в моих руках. Звездочка моя, самая яркая на свете…
Он добрался губами до нижнего завитка, а руки… гладили живот, поднимаясь все выше, касаясь вершинок груди, играя с ними. Он был возбужден, и его желание словно током било в самый стержень ее существа…
— Заставь меня уйти, сейчас. Скажи мне «нет».
Но как она могла, когда хотелось кричать другое.
И, не дождавшись ответа, ласки его стали смелее, он развернул ее к себе лицом и впился в губы жадным, жарким, собственническим поцелуем, украв ее дыхание, заставив потеряться в нем, в его губах, исследующих шею, руках, ласкающих естество, снова проникающих внутрь, жадном дыхании, заставляющем вершинки груди сжиматься, языке, облизывающем их, словно самое вкусное мороженное.
И если бы не робкий стук в двери, кто знает, чем бы закончился их чувственный порыв?
Лиора пришла в себя на кровати, полностью обнаженная с полураспавшейся прической, раскрасневшаяся, смущенная, но переполненная желанием все снова повторить. Но Малкольм вышел из комнаты и настолько долго не возвращался, что она успела немного замерзнуть. Желание ушло, как предрассветная дымка, появилось недоумение и еще большее смущение, которое заставило подняться с кровати и поискать глазами гардеробную с одеждой.
Услужливые роботы еще до того, как они с Малкольмом вошли в ее комнату, должны были развесить вещи в гардеробной. Так оно и было. Лиора увидела домашнее платье и пожалела, что не захватила домашний халат. Зато сорочек в ее вещах был явный излишек. Что навевало на мысли, что кое-что из вещей Полин каким-то непостижимым образом перекочевало в один из ее чемоданов (только она любила шокировать мужа столь откровенными нарядами). Но нет, для мачехи сорочки были явно маловаты, а вот для нее в самый раз. Лиора могла бы огорчиться, но заметила свою любимую пижаму и пару скромных сорочек, явно собранных заботливой нянюшкой, а еще ее любимое платье, которое в числе многих было сшито специально для свадебного путешествия. В меру скромное, длиной до пола. Сверху кремовое, с длинными кружевными рукавами, и темно-бордовый подол из легкого, струящегося шелкана.
Лиора успела принять очистительный душ, переодеться в пижаму и даже заплести волосы в сложную косу, прежде чем вернулся Малкольм.
— Звездочка моя, прости, — сразу кинулся он к ней и крепко обнял. — Я знаю, ты не такого медового месяца ожидала, но я обещаю исправиться. Собирайся, любимая, мы идем развлекаться.
— Развлекаться? Сейчас? — удивилась Лиора. Вообще-то она хотела провести вечер наедине с любимым. И пусть искра страсти остыла, и вернулось так необходимое благоразумие, идти куда-либо ей совсем не хотелось. — Но что случилось? Где ты был?
— Меня вызывало начальство. Отпуск отпуском, но когда подворачивается такая возможность… Управление не могло подобраться к холодным годами, и тут вдруг они появляются на нашем линкоре. Зачем?
— Так это все-таки работа? — разочарованно вздохнула Лиора.
— И да, и нет, — не стал скрывать Малкольм. — Я бы все равно тебя сегодня куда-нибудь пригласил. Боюсь, что снова остаться со своей чертовки соблазнительной женой наедине в комнате с такой шикарной кроватью я пока не готов.
Его откровенность заставила щеки Лиоры порозоветь.
— Хорошо, только мне надо переодеться.
— Я подожду снаружи, — как-то слишком поспешно ответил Малкольм и прошелся по ее фигуре пылающим, откровенным взглядом. — Одна только мысль, что я снова увижу тебя обнаженной, сводит меня с ума.
А одна только его откровенная фраза сводила с ума ее. После недавнего инцидента, когда она готова была попрать все кейсарские традиции и отдаться мужу, не дожидаясь окончательного завершения рисунка, между ними осталось это странное притяжение, прорывающиеся мурашками по всему телу. Странными, неожиданными, но желанными и приятными. Ей хотелось и дальше ловить его жадный взгляд, потому выбор платья был для нее очевидным. То самое, кремово-бордовое.
Бриони как-то сказала, что это платье как вызов. Вроде скромное, но заставляющее воображению играть. Лиора убедилась в этом, когда они пришли в небольшой ресторанчик на третьем уровне, и супруг помог ей снять накидку. В первые секунды он просто стоял, разглядывая ее наряд, и его красивые карие глаза так откровенно и ярко мерцали.
— Звездочка моя, откуда взялось это платье? — спросил он, проигнорировав официанта и самолично пододвинув для нее стул одного из столиков в центре зала.
— Тебе не понравилось?
— спросила Лиора, прекрасно осознавая, что не понравиться это платье могло только равнодушному слепцу. Малкольм равнодушным не был, да и со зрением у него все было прекрасно.
— Кхм, понравилось, но боюсь, что не только мне.
Последнюю фразу он почти прорычал, кинув взгляд в сторону дальнего столика, где какой-то мужчина, по виду реланец, откровенно пялился на его жену, позабыв о своей спутнице.
— Думаю, вернуть накидку на место будет не лишним.
С этими словами Малкольм отправился к роботу-гардеробщику, а Лиора лишь счастливо захихикала, провожая его взглядом. Какое ей дело было до других, если муж оценил и смотрел на нее так, будто готов был съесть ее здесь и сейчас вместо основного блюда?
И в свете этого инцидента даже излишняя вычурность ресторана показалась ей не такой откровенно вызывающей. Она не любила подобные места, кричащие о роскоши, богатстве и вседозволенности. Живая музыка, девушка на невысокой сцене, чуть ли не облизывающая микротон, старый земной рояль, музыкант в костюме за ним, играющий примитивный, но в целом не плохой мотивчик. Лиоре нравилось, что все это не интересовало Малкольма, и весь вечер он смотрел полным желания взглядом только на нее.
Но вдруг все изменилось. В один момент, как по щелчку. Вот, секунду назад его ленивый взгляд блуждал по ее лицу, а спустя мгновение его привлекает что-то за ее спиной, и он замирает, сраженный настолько, что Лиоре хочется невежливо обернуться.
Люди за соседними столиками так же откровенно смотрели в сторону выхода с какими-то странными испуганными выражениями лиц. Даже песня певицы на сцене как-то внезапно оборвалась на полуноте. Медленно, как во сне, Лиора обернулась, повинуясь желанию, и потрясенно распахнула глаза. Если прекрасный вечер и можно было испортить, то только появлением новых гостей.
Холодные. Двое. Высокие, красивые и отталкивающе нечеловечные. Они смотрели на всех свысока своего положения, как на пыль под собственной дорогой обувью. Оба с длинными белоснежными волосами, похожие, как братья. Узкие лица, прямые, немного хищные носы, тонкие губы, искривленные в презрительной усмешке, и глаза… Особенно примечательными были в них глаза: глубоко посаженные, покрытые белесой пленкой настолько, что их цвет было не разобрать даже вблизи. Их холод не обжигал, он вымораживал. У нее эти глаза всегда вызывали ассоциации с глазами мертвой рыбы. Остекленевшие, неживые и омерзительно пугающие.
Но потрясли ее вовсе не внезапно появившиеся холодные, а третий гость, точнее гостья, что недвусмысленно льнула к одному из них. Женщина, которую Лиора меньше всего ожидала здесь встретить, женщина, из-за которой она когда-то пролила море слез. Талия Экшар — дочь шарианского министра и, по совместительству, бывшая невеста Малкольма.
«Если судьба и могла ударить настолько, чтобы сбить с ног, то это случилось сегодня» — отстраненно подумала Лиора прежде чем окончательно осознать всю катастрофичность ситуации.
Когда она увидела шарианку впервые там — на площади, то поразилась, насколько они с Малкольмом подходили друг другу. Он высокий, широкоплечий кареглазый брюнет, и она — чуть ниже, стройная, гибкая и изящная, с копной черных кудрей, экзотически темной кожей, яркими, крупными чертами лица, пухлыми губами, полными порочного призыва, «взглядом с поволокой», как бы сказал учитель Сайрус, а Полин бы брезгливо выплюнула: «со взглядом кошки во время течки».
Впрочем, однажды увидев ее, она именно так и сказала.
Сходство с кошкой придавал еще и хвост, длинный, тонкий, голый с мохнатой кисточкой на конце — отличительная черта шарианской расы, как рисунки и родимые пятна кейсар.
Да, шарианка была красивая, яркая, смелая, полная противоположность Лиоры. И Малкольм любил ее тогда, когда угощал мороженным на главной площади столицы, когда знакомил с отцом, когда выкрал семейные свадебные браслеты, когда сделал ей предложение.
Ангус Торус был категорически против. Он уже давно определил для сына собственный путь, да и не продлился бы долго такой союз. Малкольм многого не знал об их укладе жизни. И если казалось, что шарианки свободны в нравах и выборе, то только до определенного момента. Мать Лиоры была шарианкой, и если бы Малкольм спросил бы ее, почему Талия Экшар его бросила, то доброе сердце девушки не смогло бы промолчать, наблюдая, как терзается ее любимый. Но он не спросил, никогда не спрашивал, а она постаралась забыть. Ведь эта женщина могла бросить его по любой причине.
И когда он стал приходить к ней по ночам, пьяный, разбитый, сломленный и неизменно молчаливый, Лиора была просто рада, как может радоваться любящая девушка, мечта которой почти сбылась.
Она не призналась в своем недостойном поступке никому, но иногда, даже теперь, особенно теперь, размышляла: а что бы было, если бы она рассказала историю своей матери? Бросил бы он ее? Побежал бы вслед за шарианкой? Ведь ему было больно очень долго. Месяцы, почти год. Он окончательно ушел с активной службы, занялся работой в штабе, чтобы только не видеться с той, что разбила его сердце. Лиора думала, что излечила его, но…
«Что ей надо? Это случайность? Почему ты молчишь и не смотришь на меня?» — хотелось крикнуть ей, а еще расколотить что-нибудь или забиться в угол и плакать. Он не забыл ее. Как бы все не убеждали ее в обратном, даже он сам, но Малкольм не забыл свою шарианку. Да, на нее он тоже не смотрел, уставился куда-то в пустоту, и почти ни на что не реагировал, а Лиора медленно сходила с ума от боли и ревности. Зато шарианка прекрасно их обоих рассмотрела, прошлась превосходящим, презрительным взглядом по ней, вызвав бурю негодования и брезгливости, и усмехнулась, поймав все же взгляд Малкольма.
Стерва. Во сто крат хуже Полин, и эта стерва не сводила с них взгляда весь остаток ужина.
Так получилось, что Малкольм сидел к ней спиной, но Лиора не могла не замечать, как все время он был напряжен. Словно взведенный курок бластера, натянутая пружина. Достаточно толчка, одной искры, и выстрел последует, разрушая все. И этот выстрел спровоцировала шарианка.
Кроме маленькой сцены, в ресторане была предусмотрена небольшая танцевальная площадка прямо в центре зала. До того, как появились холодные, несколько пар решились там станцевать под приятную музыку и тихий голос певицы, но после их появления все даже вдохнуть полной грудью боялись и начали спешно уходить. В итоге в ресторане остались только холодные, несколько мужчин за дальними столиками, пара пожилых ноблов и они с Малкольмом, сидящие рядом с танцевальной площадкой. И шарианка этим воспользовалась.
Когда заиграла мягкая, чувственная музыка, черноволосая стерва решила развлечься танцем. Но как она танцевала… Призывно, маняще, как жена в спальне, соблазняющая мужа, так, как хотела однажды станцевать сама Лиора для Малкольма, а после заняться любовью, купаться в его восхищении, ловить его полный желания взгляд… И пока шарианка танцевала, в его глазах это желание промелькнуло. Как искра, мимолетное, но оно было и заставило Лиору сорваться.
Она даже представить не могла, что эта мимолетная вспышка станет роковым поворотом во всей ее налаженной, четкой судьбе. И если бы знала, то осталась бы сидеть на месте, доела бы уже совсем не привлекательный ужин, а может, бросила все и попросила Малкольма ее увести. Да, любая благовоспитанная кейсарка так бы и сделала, но она не могла позволить, чтобы стерва победила сейчас в том, в чем самой Лиоре не было равных. Танец — это ее жизнь, танец свел ее с Малкольмом, в танце она всегда раскрывалась и горела, и она не позволит, чтобы ее муж смотрел с восхищением на ту, которая одним своим видом опошлила настоящее мастерство. Это ее мир, ее дар, и сейчас она докажет, насколько эта стерва смешна в своем желании соблазнить ее… ЕЕ мужа.
Не дав себе и мгновения на сомнение, Лиора сняла с плеч накидку и бросила на спинку стула, поднявшись. Малкольм перевел изумленный взгляд на жену, но настолько растерялся, что не успел остановить.
— Милый, эта музыка прекрасна. Разве можно усидеть на месте, услышав ее хоть раз?
Она решительно направилась в центр танцевальной площадки, где извивалась, как змея, шарианка, но заметив кейсарку, остановилась и с интересом следила за ее приближением.
— Интересное платье, — хмыкнула она глубоким, грудным голосом, заставив Лиору вздрогнуть. Куда ее звонкому писку до этого страстного полушепота? Но и шарианка не идеальна. Ее танец — развратное дилетантство, а настоящие танцовщицы соблазняют другим: грацией, намеком на страсть, искушением в глазах и загадкой движений.
— Интересный танец, — в тон шарианке хмыкнула она, с высокомерным достоинством кивнула и прошествовала мимо к музыкантам, чтобы попросить чуть изменить мелодию.
И когда заиграли первые аккорды более приличествующей месту музыки, она сделала первое движение, и мир перестал существовать, как и шарианка, как Малкольм, как невольные зрители и обслуживающий персонал. Все исчезло. Осталась только музыка и танец не тела, не разума, а души и сердца.
Если бы тогда Лиора знала, что зародила своим танцем, если бы она могла только увидеть, как на нее смотрели все мужчины, включая Малкольма, обслугу, гостей, и особенно холодных, она бы остановилась и бежала из этого места со всех ног. Но Лиора ничего этого не знала, она танцевала, она страдала и умирала вместе с музыкой, полной чувства, полной пронзительности и всячески лишенной пошлости.
Когда же музыка стихла, Лиора остановилась, вскинула на шарианку победный взгляд, и споткнулась о тень беспокойства, промелькнувшую в ее смоляных кошачьих глазах.
— Глупый ребенок, ты даже не представляешь, что натворила, — прошептала она Лиоре, заставив ту пораженно отшатнуться.
— Да как вы смеете? — вырвалось у нее.
— Этот зал провонял желанием. Даже меня зацепило, маленькая глупая балеринка.
Она не успела ответить. Малкольм бросился к ней, накинул на плечи накидку, больно схватил за руку, бросив яростный взгляд на обеих, и решительно направился к выходу. Лиора едва за ним поспевала, но у выхода они замешкались, и она успела уловить чужой заинтересованный взгляд. Обернулась, чтобы столкнуться с белесыми глазами одного из холодных. Его взгляд невозможно было понять или прочитать, но то, как он на нее смотрел… ее всю передернуло от внезапно охватившего чувства надвигающейся катастрофы. Лиора не знала, откуда взялось это чувство, но оно не покинуло ее даже тогда, когда незнакомец отвернулся.
— Да, — прошептала Лиора, все больше дрожа от его прикосновений, все больше желая снова окунуться в бездну слепого восторга, что он недавно ей подарил.
— Обожаю твой запах, бархат твоей кожи, то, как ты дрожишь в моих руках. Звездочка моя, самая яркая на свете…
Он добрался губами до нижнего завитка, а руки… гладили живот, поднимаясь все выше, касаясь вершинок груди, играя с ними. Он был возбужден, и его желание словно током било в самый стержень ее существа…
— Заставь меня уйти, сейчас. Скажи мне «нет».
Но как она могла, когда хотелось кричать другое.
И, не дождавшись ответа, ласки его стали смелее, он развернул ее к себе лицом и впился в губы жадным, жарким, собственническим поцелуем, украв ее дыхание, заставив потеряться в нем, в его губах, исследующих шею, руках, ласкающих естество, снова проникающих внутрь, жадном дыхании, заставляющем вершинки груди сжиматься, языке, облизывающем их, словно самое вкусное мороженное.
И если бы не робкий стук в двери, кто знает, чем бы закончился их чувственный порыв?
Лиора пришла в себя на кровати, полностью обнаженная с полураспавшейся прической, раскрасневшаяся, смущенная, но переполненная желанием все снова повторить. Но Малкольм вышел из комнаты и настолько долго не возвращался, что она успела немного замерзнуть. Желание ушло, как предрассветная дымка, появилось недоумение и еще большее смущение, которое заставило подняться с кровати и поискать глазами гардеробную с одеждой.
Услужливые роботы еще до того, как они с Малкольмом вошли в ее комнату, должны были развесить вещи в гардеробной. Так оно и было. Лиора увидела домашнее платье и пожалела, что не захватила домашний халат. Зато сорочек в ее вещах был явный излишек. Что навевало на мысли, что кое-что из вещей Полин каким-то непостижимым образом перекочевало в один из ее чемоданов (только она любила шокировать мужа столь откровенными нарядами). Но нет, для мачехи сорочки были явно маловаты, а вот для нее в самый раз. Лиора могла бы огорчиться, но заметила свою любимую пижаму и пару скромных сорочек, явно собранных заботливой нянюшкой, а еще ее любимое платье, которое в числе многих было сшито специально для свадебного путешествия. В меру скромное, длиной до пола. Сверху кремовое, с длинными кружевными рукавами, и темно-бордовый подол из легкого, струящегося шелкана.
Лиора успела принять очистительный душ, переодеться в пижаму и даже заплести волосы в сложную косу, прежде чем вернулся Малкольм.
— Звездочка моя, прости, — сразу кинулся он к ней и крепко обнял. — Я знаю, ты не такого медового месяца ожидала, но я обещаю исправиться. Собирайся, любимая, мы идем развлекаться.
— Развлекаться? Сейчас? — удивилась Лиора. Вообще-то она хотела провести вечер наедине с любимым. И пусть искра страсти остыла, и вернулось так необходимое благоразумие, идти куда-либо ей совсем не хотелось. — Но что случилось? Где ты был?
— Меня вызывало начальство. Отпуск отпуском, но когда подворачивается такая возможность… Управление не могло подобраться к холодным годами, и тут вдруг они появляются на нашем линкоре. Зачем?
— Так это все-таки работа? — разочарованно вздохнула Лиора.
— И да, и нет, — не стал скрывать Малкольм. — Я бы все равно тебя сегодня куда-нибудь пригласил. Боюсь, что снова остаться со своей чертовки соблазнительной женой наедине в комнате с такой шикарной кроватью я пока не готов.
Его откровенность заставила щеки Лиоры порозоветь.
— Хорошо, только мне надо переодеться.
— Я подожду снаружи, — как-то слишком поспешно ответил Малкольм и прошелся по ее фигуре пылающим, откровенным взглядом. — Одна только мысль, что я снова увижу тебя обнаженной, сводит меня с ума.
А одна только его откровенная фраза сводила с ума ее. После недавнего инцидента, когда она готова была попрать все кейсарские традиции и отдаться мужу, не дожидаясь окончательного завершения рисунка, между ними осталось это странное притяжение, прорывающиеся мурашками по всему телу. Странными, неожиданными, но желанными и приятными. Ей хотелось и дальше ловить его жадный взгляд, потому выбор платья был для нее очевидным. То самое, кремово-бордовое.
Бриони как-то сказала, что это платье как вызов. Вроде скромное, но заставляющее воображению играть. Лиора убедилась в этом, когда они пришли в небольшой ресторанчик на третьем уровне, и супруг помог ей снять накидку. В первые секунды он просто стоял, разглядывая ее наряд, и его красивые карие глаза так откровенно и ярко мерцали.
— Звездочка моя, откуда взялось это платье? — спросил он, проигнорировав официанта и самолично пододвинув для нее стул одного из столиков в центре зала.
— Тебе не понравилось?
— спросила Лиора, прекрасно осознавая, что не понравиться это платье могло только равнодушному слепцу. Малкольм равнодушным не был, да и со зрением у него все было прекрасно.
— Кхм, понравилось, но боюсь, что не только мне.
Последнюю фразу он почти прорычал, кинув взгляд в сторону дальнего столика, где какой-то мужчина, по виду реланец, откровенно пялился на его жену, позабыв о своей спутнице.
— Думаю, вернуть накидку на место будет не лишним.
С этими словами Малкольм отправился к роботу-гардеробщику, а Лиора лишь счастливо захихикала, провожая его взглядом. Какое ей дело было до других, если муж оценил и смотрел на нее так, будто готов был съесть ее здесь и сейчас вместо основного блюда?
И в свете этого инцидента даже излишняя вычурность ресторана показалась ей не такой откровенно вызывающей. Она не любила подобные места, кричащие о роскоши, богатстве и вседозволенности. Живая музыка, девушка на невысокой сцене, чуть ли не облизывающая микротон, старый земной рояль, музыкант в костюме за ним, играющий примитивный, но в целом не плохой мотивчик. Лиоре нравилось, что все это не интересовало Малкольма, и весь вечер он смотрел полным желания взглядом только на нее.
Но вдруг все изменилось. В один момент, как по щелчку. Вот, секунду назад его ленивый взгляд блуждал по ее лицу, а спустя мгновение его привлекает что-то за ее спиной, и он замирает, сраженный настолько, что Лиоре хочется невежливо обернуться.
Люди за соседними столиками так же откровенно смотрели в сторону выхода с какими-то странными испуганными выражениями лиц. Даже песня певицы на сцене как-то внезапно оборвалась на полуноте. Медленно, как во сне, Лиора обернулась, повинуясь желанию, и потрясенно распахнула глаза. Если прекрасный вечер и можно было испортить, то только появлением новых гостей.
Холодные. Двое. Высокие, красивые и отталкивающе нечеловечные. Они смотрели на всех свысока своего положения, как на пыль под собственной дорогой обувью. Оба с длинными белоснежными волосами, похожие, как братья. Узкие лица, прямые, немного хищные носы, тонкие губы, искривленные в презрительной усмешке, и глаза… Особенно примечательными были в них глаза: глубоко посаженные, покрытые белесой пленкой настолько, что их цвет было не разобрать даже вблизи. Их холод не обжигал, он вымораживал. У нее эти глаза всегда вызывали ассоциации с глазами мертвой рыбы. Остекленевшие, неживые и омерзительно пугающие.
Но потрясли ее вовсе не внезапно появившиеся холодные, а третий гость, точнее гостья, что недвусмысленно льнула к одному из них. Женщина, которую Лиора меньше всего ожидала здесь встретить, женщина, из-за которой она когда-то пролила море слез. Талия Экшар — дочь шарианского министра и, по совместительству, бывшая невеста Малкольма.
ГЛАВА 4
«Если судьба и могла ударить настолько, чтобы сбить с ног, то это случилось сегодня» — отстраненно подумала Лиора прежде чем окончательно осознать всю катастрофичность ситуации.
Когда она увидела шарианку впервые там — на площади, то поразилась, насколько они с Малкольмом подходили друг другу. Он высокий, широкоплечий кареглазый брюнет, и она — чуть ниже, стройная, гибкая и изящная, с копной черных кудрей, экзотически темной кожей, яркими, крупными чертами лица, пухлыми губами, полными порочного призыва, «взглядом с поволокой», как бы сказал учитель Сайрус, а Полин бы брезгливо выплюнула: «со взглядом кошки во время течки».
Впрочем, однажды увидев ее, она именно так и сказала.
Сходство с кошкой придавал еще и хвост, длинный, тонкий, голый с мохнатой кисточкой на конце — отличительная черта шарианской расы, как рисунки и родимые пятна кейсар.
Да, шарианка была красивая, яркая, смелая, полная противоположность Лиоры. И Малкольм любил ее тогда, когда угощал мороженным на главной площади столицы, когда знакомил с отцом, когда выкрал семейные свадебные браслеты, когда сделал ей предложение.
Ангус Торус был категорически против. Он уже давно определил для сына собственный путь, да и не продлился бы долго такой союз. Малкольм многого не знал об их укладе жизни. И если казалось, что шарианки свободны в нравах и выборе, то только до определенного момента. Мать Лиоры была шарианкой, и если бы Малкольм спросил бы ее, почему Талия Экшар его бросила, то доброе сердце девушки не смогло бы промолчать, наблюдая, как терзается ее любимый. Но он не спросил, никогда не спрашивал, а она постаралась забыть. Ведь эта женщина могла бросить его по любой причине.
И когда он стал приходить к ней по ночам, пьяный, разбитый, сломленный и неизменно молчаливый, Лиора была просто рада, как может радоваться любящая девушка, мечта которой почти сбылась.
Она не призналась в своем недостойном поступке никому, но иногда, даже теперь, особенно теперь, размышляла: а что бы было, если бы она рассказала историю своей матери? Бросил бы он ее? Побежал бы вслед за шарианкой? Ведь ему было больно очень долго. Месяцы, почти год. Он окончательно ушел с активной службы, занялся работой в штабе, чтобы только не видеться с той, что разбила его сердце. Лиора думала, что излечила его, но…
«Что ей надо? Это случайность? Почему ты молчишь и не смотришь на меня?» — хотелось крикнуть ей, а еще расколотить что-нибудь или забиться в угол и плакать. Он не забыл ее. Как бы все не убеждали ее в обратном, даже он сам, но Малкольм не забыл свою шарианку. Да, на нее он тоже не смотрел, уставился куда-то в пустоту, и почти ни на что не реагировал, а Лиора медленно сходила с ума от боли и ревности. Зато шарианка прекрасно их обоих рассмотрела, прошлась превосходящим, презрительным взглядом по ней, вызвав бурю негодования и брезгливости, и усмехнулась, поймав все же взгляд Малкольма.
Стерва. Во сто крат хуже Полин, и эта стерва не сводила с них взгляда весь остаток ужина.
Так получилось, что Малкольм сидел к ней спиной, но Лиора не могла не замечать, как все время он был напряжен. Словно взведенный курок бластера, натянутая пружина. Достаточно толчка, одной искры, и выстрел последует, разрушая все. И этот выстрел спровоцировала шарианка.
Кроме маленькой сцены, в ресторане была предусмотрена небольшая танцевальная площадка прямо в центре зала. До того, как появились холодные, несколько пар решились там станцевать под приятную музыку и тихий голос певицы, но после их появления все даже вдохнуть полной грудью боялись и начали спешно уходить. В итоге в ресторане остались только холодные, несколько мужчин за дальними столиками, пара пожилых ноблов и они с Малкольмом, сидящие рядом с танцевальной площадкой. И шарианка этим воспользовалась.
Когда заиграла мягкая, чувственная музыка, черноволосая стерва решила развлечься танцем. Но как она танцевала… Призывно, маняще, как жена в спальне, соблазняющая мужа, так, как хотела однажды станцевать сама Лиора для Малкольма, а после заняться любовью, купаться в его восхищении, ловить его полный желания взгляд… И пока шарианка танцевала, в его глазах это желание промелькнуло. Как искра, мимолетное, но оно было и заставило Лиору сорваться.
Она даже представить не могла, что эта мимолетная вспышка станет роковым поворотом во всей ее налаженной, четкой судьбе. И если бы знала, то осталась бы сидеть на месте, доела бы уже совсем не привлекательный ужин, а может, бросила все и попросила Малкольма ее увести. Да, любая благовоспитанная кейсарка так бы и сделала, но она не могла позволить, чтобы стерва победила сейчас в том, в чем самой Лиоре не было равных. Танец — это ее жизнь, танец свел ее с Малкольмом, в танце она всегда раскрывалась и горела, и она не позволит, чтобы ее муж смотрел с восхищением на ту, которая одним своим видом опошлила настоящее мастерство. Это ее мир, ее дар, и сейчас она докажет, насколько эта стерва смешна в своем желании соблазнить ее… ЕЕ мужа.
Не дав себе и мгновения на сомнение, Лиора сняла с плеч накидку и бросила на спинку стула, поднявшись. Малкольм перевел изумленный взгляд на жену, но настолько растерялся, что не успел остановить.
— Милый, эта музыка прекрасна. Разве можно усидеть на месте, услышав ее хоть раз?
Она решительно направилась в центр танцевальной площадки, где извивалась, как змея, шарианка, но заметив кейсарку, остановилась и с интересом следила за ее приближением.
— Интересное платье, — хмыкнула она глубоким, грудным голосом, заставив Лиору вздрогнуть. Куда ее звонкому писку до этого страстного полушепота? Но и шарианка не идеальна. Ее танец — развратное дилетантство, а настоящие танцовщицы соблазняют другим: грацией, намеком на страсть, искушением в глазах и загадкой движений.
— Интересный танец, — в тон шарианке хмыкнула она, с высокомерным достоинством кивнула и прошествовала мимо к музыкантам, чтобы попросить чуть изменить мелодию.
И когда заиграли первые аккорды более приличествующей месту музыки, она сделала первое движение, и мир перестал существовать, как и шарианка, как Малкольм, как невольные зрители и обслуживающий персонал. Все исчезло. Осталась только музыка и танец не тела, не разума, а души и сердца.
Если бы тогда Лиора знала, что зародила своим танцем, если бы она могла только увидеть, как на нее смотрели все мужчины, включая Малкольма, обслугу, гостей, и особенно холодных, она бы остановилась и бежала из этого места со всех ног. Но Лиора ничего этого не знала, она танцевала, она страдала и умирала вместе с музыкой, полной чувства, полной пронзительности и всячески лишенной пошлости.
Когда же музыка стихла, Лиора остановилась, вскинула на шарианку победный взгляд, и споткнулась о тень беспокойства, промелькнувшую в ее смоляных кошачьих глазах.
— Глупый ребенок, ты даже не представляешь, что натворила, — прошептала она Лиоре, заставив ту пораженно отшатнуться.
— Да как вы смеете? — вырвалось у нее.
— Этот зал провонял желанием. Даже меня зацепило, маленькая глупая балеринка.
Она не успела ответить. Малкольм бросился к ней, накинул на плечи накидку, больно схватил за руку, бросив яростный взгляд на обеих, и решительно направился к выходу. Лиора едва за ним поспевала, но у выхода они замешкались, и она успела уловить чужой заинтересованный взгляд. Обернулась, чтобы столкнуться с белесыми глазами одного из холодных. Его взгляд невозможно было понять или прочитать, но то, как он на нее смотрел… ее всю передернуло от внезапно охватившего чувства надвигающейся катастрофы. Лиора не знала, откуда взялось это чувство, но оно не покинуло ее даже тогда, когда незнакомец отвернулся.
