В последние годы всю власть, денежные потоки, информационные и людские, захватил Наместник Первого острова. Ему подчинялись гильдии, его боялись, многие ненавидели за жестокость, за то, что контролировал поставки и продажи товаров, все рыночные потоки, но главное, он контролировал рынок рабов. И, как это часто бывает, жестокость и корысть сделали его глухим к желаниям островитян, он не видел, сколько на улице бедняков, убирал неугодных и не согласных с его решениями, а те, кто не подчинялся, бесследно исчезали целыми семьями, а на рынке появлялись новые рабы. Здесь все продавалось и покупалось, даже решения правителя. Кто больше давал, тот и получал больше. Неудивительно, что бедные беднели, а богатые богатели. В самом обществе наметился раскол, и конечно, в этой продажной среде возникло сопротивление. Главной их идеей была отмена рабства, которая составляла основу доходов богатеев острова.
За все время, что капитан Харди провел здесь, ему не раз пришлось столкнуться и с той, и с другой стороной сил. И он как-то умудрялся оставаться нейтральным, никому не подчиняться и идти своим путем. До последнего времени ему это позволялось, но не теперь. Накал страстей достиг своего предела, и капитана призвали вступить в это противостояние, выбрать одну из сторон. Вот только какую?
Ему нужен был совет того, кто за их недолгое знакомство успел вызвать уважение своей силой, бесстрашием и обостренным чувством справедливости. Этим кем-то был Семар.
Разговор решил начать издалека, а чтобы удобнее было, пригласил полукровку в свой рабочий кабинет.
— Присаживайся. Выпьешь что-нибудь? — предложил капитан, но помощник отказался, заинтересованный больше предстоящим разговором, чем обстановкой комнаты.
— Ладно, а я вот выпью. Дело у меня не простое, на трезвую голову не решается.
Семар догадывался, что Харди пьет вовсе не от желания забыться. Просто его нога часто и невыносимо болела. А природная проницательность позволила понять, что капитан мужественный человек, несмотря на свою отталкивающую внешность и непростой характер, люди, выдерживающие такие боли другими быть и не могут. Его было за что уважать, и Семар его уважал.
— Ты помнишь, как только мы приплыли, я получил записку?
— Синий конверт, корявый почерк, южное наречие.
— Потрясающая наблюдательность, — восхитился Харди. — В том, о чем я попрошу, эта наблюдательность тебе пригодится.
— И что за дело?
Капитан не спешил с ответом, несколько минут цедил свой бокал, глядя куда-то в пустоту.
— Ты знаешь, я всегда любил море, бредил им, мечтал плавать на большом, красивом корабле. И я многое отдал за свою мечту, иногда кажется, что слишком многое. Сейчас здоровье мне плавать уже не позволяет. Да и… заниматься торговлей людьми… здесь нужна безжалостность, а я в последнее время сочувствовать начал. Вот, тебя пожалел, мальчишку этого. Да и претит все это, тошно, от самого себя тошно. Смотрю в зеркало и монстра вижу, не внешне, внутренне. Прогнить не хочу, на мне и так смертей, как шрамов этих — не счесть. Вот и думаю я, что пора что-то менять. Здесь. Но видишь ли… не так просто все это, не так просто уйти, когда перед тобой долг висит.
— Долг?
— Когда-то предводитель гильдии наемников и права рука Наместника спас мне жизнь, а теперь, в том самом письме, он попросит меня об услуге. Услуге мне неприятной и несправедливой. Я не очень верю в эту самую справедливость, но и предавать тех, кто мне доверяет, не умею. А то, что предлагает Хегай самое настоящее предательство.
— Чего же он хочет?
— Чтобы я убил одного человека. Он мне не друг, но и не враг. И, скажем так, его мотивы мне понятны, может, даже близки. Его зовут Чезаре, для кого-то бандит, для кого-то борец за свободу, для меня кровник. Я убил его брата.
— Что требуется от меня?
— Пока не знаю. Не знаю, нужен ли мне твой совет, нужен ли мне вообще чей-то совет…
Харди снова надолго замолчал. Семар не мешал, ему самому нужно было о многом подумать. Он никак не мог разгадать этого человека, который без жалости утопил его корабль, погубив множество людей, но и великодушно отпустил на волю тридцать пленников, включая того, кого ненавидел больше всего — Кроули.
Мужчина, наконец, понял, почему капитан так его ненавидел. Все дело в слухах, которые ушлый целитель о себе поддерживал. Харди тоже слышал эти истории об удивительном человеке, способном излечить любую рану. И конечно, при своем состоянии и внешности, он хотел поверить, что такой человек действительно есть, что он сможет ему помочь. А тот оказался всего лишь лживым, недалеким, жадным до денег, целителем недоучкой, способным излечить простуду или старческие болячки, но от шрамов избавить, здоровье вернуть тот не мог. Это ввергло Харди в отчаяние, ведь с этим человеком он связывал все свои мечты и чаяния. Сейчас обида поутихла, и он смог отпустить бесполезного целителя.
Странно, но этот Кроули почему-то хотел то ли украсть, то ли выпросить у Семара его браслет. Он практически умолял отдать его ему, но полукровка решительно отказал. Ведь это единственная частичка потерянного прошлого, единственное, что заставляло не погрузиться в пучину глухого отчаяния.
И все же неугомонный, полубезумный целитель выпросил другую вещь — жилет, в котором нашли Семара. Одни боги знали, зачем он ему понадобился. Кроули походил на ребенка, беззащитный, потерянный, отчаянно цепляющийся за новый смысл. Этим смыслом стал жилет, который тот бережно завернул в тряпочку.
— У вас обязательно все будет хорошо, — убежденно шептал он и благодарно улыбался. — Обязательно. Я знаю.
— Надеюсь, и у тебя все сложится, — обескуражено ответил полукровка. Казалось, он должен был привыкнуть к странным речам целителя, но иногда его бред заставлял ежиться от внутренней дрожи.
Харди высадил пленников у берегов Тарнаса и продолжил путь к островам. Теперь Семар должен будет исполнить соглашение и отработать за каждого из них тридцать месяцев жизни. Большой ли срок? Ему было все равно. Годом больше, годом меньше… С каждым днем он все меньше и меньше верил, что кто-то ждет его в этом большом жестоком мире. Быть несвободным сейчас было проще и лучше, чем искать призраков в мире, которого он не знал.
— Нет, все же я спрошу, — очнулся от своих мыслей Харди, — что бы ты сделал на моем месте?
— Совесть — вот единственное мерило, заставляющее делать правильный выбор. Хватит сил выполнить приказ? Тогда выполните его, а если все естество противится, значит, нужно искать другой путь.
— Ты хорошо говоришь. Но что делать, если я потерял свою совесть давно и безвозвратно? Что если внутри, кроме зла и пустоты ничего нет?
— Вряд ли это так. Иначе вы бы не задавали мне таких вопросов.
— Ты интересно говоришь, Семар. Хорошо говоришь. Но если я откажусь, прольется кровь и не малая. Тебя это тоже коснется.
— Я не из тех, кто пасует перед трудностями, — ответил Семар. — Да и смерть… у меня с ней особые отношения.
— Я знаю, — кивнул Харди. У него тоже были свои счеты с нею.
— А я знаю, что вы сделаете свой правильный выбор и без меня.
— Может быть мне именно это и нужно было? Твоя уверенность.
— Может быть, — поддержал его мысль Семар и поднялся, чтобы уйти, но Харди придержал его.
— Постой, попроси Мирну приготовить тебе комнату на втором этаже.
— Не нужно. Я бы хотел остаться с Оливером.
— Ты очень привязался к мальчишке, — заметил Харди.
— Я обещал его отцу, что позабочусь о нем.
— Да, он вызывает подобные чувства. Напоминает мне одного из моих братьев, — признался Харди, а Семар удивился.
— У вас была семья?
— Почему была? Она есть. Только для них я давно мертв. Им лучше без меня, а мне без них.
— Это неправильно.
— Неправильно было бы вернуться домой таким. Страшным и искалеченным. Кому я там нужен такой? Поверь, так лучше. Пока я здесь, они получают хорошее пособие, позволяющее ни в чем не нуждаться.
— А ваша девушка? — рискнул спросить Семар.
— Мальчишка рассказал о портрете? — беззлобно усмехнулся мужчина, отчего его лицо стало еще более отталкивающим. — Я знаю, она бы приняла меня и таким, любила, наверное, ухаживала и жалела. Я не для того уезжал, чтобы разбивать ее мечты, я хотел их осуществить. Для меня она была всем, смыслом существования, как я мог обречь свою любовь на жизнь жены калеки и урода? Ладно, иди уже. Этот разговор меня утомил. Я должен подумать и подготовиться к сегодняшней встрече с Чезаре.
Семар ушел, а Харди еще долго сидел, думая обо всем, потягивал вино, пытаясь отвлечься от усиливающейся боли в ноге. Вопросы Семара разбередили не только физические раны, заставляя думать о прошлом, а не о предстоящем выборе. Он скучал по портрету, нестерпимо хотел увидеть ее снова в том простом синем платье, которое было на ней в их последнюю встречу. Она была печальной, все еще не оправилась от потери родителей и умоляла его не уезжать. Но как он мог услышать ее? Он бежал за собственной мечтой, нарисованной воображением, где он бы вернулся победителем, где она бы смотрела на него с гордостью и восхищением, где он кинул бы к ее ногам весь мир, предложив жизнь, о которой она не смела бы и мечтать. Отчасти у него получилось, он стал сказочно богат, но потерял все остальное. Она вышла замуж. Когда-то это должно было случиться, ведь она не обещала ждать. И у него не осталось надежды. Ведь, зная Мэл, он понимал, что она могла стать женой только исключительного человека. И только по любви. Значит, она нашла в себе силы жить дальше, а он не смог, да и не хотел забывать.
Боги! Как же он скучал по портрету, по прошлому, в котором была она, как же он скучал…
* * *
— О, слава Пресветлой, вы появились вовремя, — благодарно прошептала Мэл, едва покинув леди Элиран. Там она храбрилась, но здесь, в дворцовом коридоре ей нелегко было даже стоять.
— Вам не стоило идти к ней одной, — пожурил ее Онор. — Леди Элиран бывает очень изобретательной.
— Да, я переоценила себя, — с сожалением вздохнула она. — Простите мне, быть может, бестактный вопрос, но я не могла не заметить некоторую прохладу между вами.
— Скорее взаимную неприязнь, — не стал скрывать начальник личной охраны принца Дэйтона. — Не стоит обличать правду в витиеватые намеки. И да, я ее ненавижу, как и она меня.
— Слишком сильное чувство для того, кто ее почти не знает.
— О, поверьте, я достаточно знаю эту женщину, чтобы иметь на ненависть полное право. В свое время она лишила мой род всего, даже титула.
— Разве такое возможно? — ахнула Мэл.
— С леди Элиран нет ничего невозможного, особенно, когда ты рискуешь ей противостоять.
— Я думала, титула имеет право лишить только король.
— Так и есть. Но если мать Солнечного принца попросит короля о личном одолжении, а тот будет слишком занят, чтобы во всем разобраться, то некоторые теряют головы, состояния и титулы.
— Кажется, вы лишились не только титула, — догадалась Мэл.
— Нет, не только, — с горечью усмехнулся мужчина. — Я лишился семьи.
Ей нужны были преференции от губернатора горной провинции Нант. Тот не хотел давать их, не для Элиран. В итоге его обвинили в заговоре. Не против короля, тогда бы он вмешался, но сообщить Советникам, что губернатор хотел сместить одного из них, продвигая кандидатуру своего человека, представить доказательства… Король не любил вмешиваться в дела Совета. Чего-то важного не избегал, а мелкие дрязги…
Губернатора сместили, а позже обвинили в организации покушения на одного из членов Совета. Стервятники почуяли кровь и слабость. Первый министр Колвейн был единственным, кто протянул руку помощи, но король был в отъезде, а без него решения принимала Элиран. Семья Онора лишилась титула и денег. Его отец быстро сдал и вскоре скончался. Горе подкосило и мать. Родители полукровки были людьми. Такое случается, если ты приемный. Онор не знал, да и не хотел знать, кем были его настоящие родители. В Арвитане такие истории не редкость. В Илларии своеобразное отношение к своим полукровкам. Дэйвы — Высшие, а полукровки лишь слуги. Тени. Второй сорт. В Арвитане же полукровки — ценность. Богатые бездетные пары охотнее возьмут такого ребенка, чем человека, в надежде, что мальчик или девочка в будущем прославят их род.
Онор ничего не успел. Был слишком юн, неопытен, глуп. Чтобы спасти хотя бы мать и младшую сестру, он отправился в столицу к Элиран. Надеялся на сострадание, на возможность все объяснить.
О, она выслушала. Слушала долго и улыбалась. А затем предложила глупому юноше вина. Вино было сладкое, терпкое, как и ее губы. А после не только губы…
Наутро она предложила вернуть ему титул в обмен на некоторую благосклонность.
— О, Пресветлая! Она хотела купить Вас? — в полном ужасе от рассказа ахнула Мэл.
— Нет, не хотела. Но ей доставило удовольствие видеть боль от осознания. Боль и гнев. О, не думайте, что я безгрешен. Я тоже ударил. Сказал, что не люблю старух. В ответ она уничтожила репутацию моей семьи. Сестре и матери пришлось бежать в Тарнас. А я… остался. Чтобы однажды увидеть, как эта тварь захлебнется собственным ядом, — жестко закончил свой рассказ Онор. А Мэл… пожалела, что спросила. Ей было жаль Онора, и никак не укладывалось в голове, как можно быть настолько жестокой? Что случилось с этой женщиной? Почему она потеряла все моральные и нравственные ориентиры? Откуда в ней все это?
Поглощенная невеселыми мыслями, она не сразу заметила на лестнице, ведущей к комнатам фрейлин, одиноко стоящую фигуру, и лишь приблизившись, узнала того, кто поджидал ее.
— Оставьте нас! — приказал принц Дэйтон, слишком бледный, уставший. Но не возбужденный и агрессивный, как на балу. Онор подчинился и спустился на пролет вниз. — Я слышал, моя мать вызывала вас к себе. О чем вы говорили?
— О личном, — холодно ответила Мэл. Слишком свежи были впечатления от того, как он публично унизил ее.
— О личном или обо мне? А может, это одно и то же? — процедил, заступив дорогу.
— Что вы хотите услышать? — спросила, остановившись.
— То, что я хочу, вы никогда не скажете.
— Если вы хотите продолжить начатый на балу спор…
— Нет, нет, — перебил он. — Я бы хотел извиниться перед вами. Простите, я повел себя, как глупый мальчишка, одержимый ревностью.
— Пожалуйста, Дэйтон…
— Да, я знаю. Вы не хотите об этом слышать, а я не хочу больше молчать. Я люблю вас, уже давно, с первого взгляда, с того самого момента, как вы прикоснулись ко мне в маленьком сестринском кабинете и согрели теплом своих рук, своей души. Выходите за меня, Мэл, и я обещаю, что сделаю вас королевой.
— Дэйтон…
— Нет, подумайте только. Вы сами говорили, что из меня бы вышел прекрасный король, и я согласен, но только с вами, или вовсе откажусь от трона, лишь бы вы были моей.
— Вы не знаете, что говорите, это вино…
— К демонам все! Услышьте же меня! — вскричал он и больно схватил ее за плечи. — Я готов подарить вам все, все, что захотите.
— Мне ничего не нужно, прошу вас, опомнитесь. Опомнитесь же, наконец! — она не сдержалась, вырвалась и ударила его по лицу. Принц отступил, уставился на нее совершенно дикими, злыми глазами, и если бы Онор вовремя не вмешался, она не знала, чем бы этот ужасный разговор закончился.
— Давайте, мы поговорим с вами, когда вы протрезвеете, — устало проговорила Мэл.
За все время, что капитан Харди провел здесь, ему не раз пришлось столкнуться и с той, и с другой стороной сил. И он как-то умудрялся оставаться нейтральным, никому не подчиняться и идти своим путем. До последнего времени ему это позволялось, но не теперь. Накал страстей достиг своего предела, и капитана призвали вступить в это противостояние, выбрать одну из сторон. Вот только какую?
Ему нужен был совет того, кто за их недолгое знакомство успел вызвать уважение своей силой, бесстрашием и обостренным чувством справедливости. Этим кем-то был Семар.
Разговор решил начать издалека, а чтобы удобнее было, пригласил полукровку в свой рабочий кабинет.
— Присаживайся. Выпьешь что-нибудь? — предложил капитан, но помощник отказался, заинтересованный больше предстоящим разговором, чем обстановкой комнаты.
— Ладно, а я вот выпью. Дело у меня не простое, на трезвую голову не решается.
Семар догадывался, что Харди пьет вовсе не от желания забыться. Просто его нога часто и невыносимо болела. А природная проницательность позволила понять, что капитан мужественный человек, несмотря на свою отталкивающую внешность и непростой характер, люди, выдерживающие такие боли другими быть и не могут. Его было за что уважать, и Семар его уважал.
— Ты помнишь, как только мы приплыли, я получил записку?
— Синий конверт, корявый почерк, южное наречие.
— Потрясающая наблюдательность, — восхитился Харди. — В том, о чем я попрошу, эта наблюдательность тебе пригодится.
— И что за дело?
Капитан не спешил с ответом, несколько минут цедил свой бокал, глядя куда-то в пустоту.
— Ты знаешь, я всегда любил море, бредил им, мечтал плавать на большом, красивом корабле. И я многое отдал за свою мечту, иногда кажется, что слишком многое. Сейчас здоровье мне плавать уже не позволяет. Да и… заниматься торговлей людьми… здесь нужна безжалостность, а я в последнее время сочувствовать начал. Вот, тебя пожалел, мальчишку этого. Да и претит все это, тошно, от самого себя тошно. Смотрю в зеркало и монстра вижу, не внешне, внутренне. Прогнить не хочу, на мне и так смертей, как шрамов этих — не счесть. Вот и думаю я, что пора что-то менять. Здесь. Но видишь ли… не так просто все это, не так просто уйти, когда перед тобой долг висит.
— Долг?
— Когда-то предводитель гильдии наемников и права рука Наместника спас мне жизнь, а теперь, в том самом письме, он попросит меня об услуге. Услуге мне неприятной и несправедливой. Я не очень верю в эту самую справедливость, но и предавать тех, кто мне доверяет, не умею. А то, что предлагает Хегай самое настоящее предательство.
— Чего же он хочет?
— Чтобы я убил одного человека. Он мне не друг, но и не враг. И, скажем так, его мотивы мне понятны, может, даже близки. Его зовут Чезаре, для кого-то бандит, для кого-то борец за свободу, для меня кровник. Я убил его брата.
— Что требуется от меня?
— Пока не знаю. Не знаю, нужен ли мне твой совет, нужен ли мне вообще чей-то совет…
Харди снова надолго замолчал. Семар не мешал, ему самому нужно было о многом подумать. Он никак не мог разгадать этого человека, который без жалости утопил его корабль, погубив множество людей, но и великодушно отпустил на волю тридцать пленников, включая того, кого ненавидел больше всего — Кроули.
Мужчина, наконец, понял, почему капитан так его ненавидел. Все дело в слухах, которые ушлый целитель о себе поддерживал. Харди тоже слышал эти истории об удивительном человеке, способном излечить любую рану. И конечно, при своем состоянии и внешности, он хотел поверить, что такой человек действительно есть, что он сможет ему помочь. А тот оказался всего лишь лживым, недалеким, жадным до денег, целителем недоучкой, способным излечить простуду или старческие болячки, но от шрамов избавить, здоровье вернуть тот не мог. Это ввергло Харди в отчаяние, ведь с этим человеком он связывал все свои мечты и чаяния. Сейчас обида поутихла, и он смог отпустить бесполезного целителя.
Странно, но этот Кроули почему-то хотел то ли украсть, то ли выпросить у Семара его браслет. Он практически умолял отдать его ему, но полукровка решительно отказал. Ведь это единственная частичка потерянного прошлого, единственное, что заставляло не погрузиться в пучину глухого отчаяния.
И все же неугомонный, полубезумный целитель выпросил другую вещь — жилет, в котором нашли Семара. Одни боги знали, зачем он ему понадобился. Кроули походил на ребенка, беззащитный, потерянный, отчаянно цепляющийся за новый смысл. Этим смыслом стал жилет, который тот бережно завернул в тряпочку.
— У вас обязательно все будет хорошо, — убежденно шептал он и благодарно улыбался. — Обязательно. Я знаю.
— Надеюсь, и у тебя все сложится, — обескуражено ответил полукровка. Казалось, он должен был привыкнуть к странным речам целителя, но иногда его бред заставлял ежиться от внутренней дрожи.
Харди высадил пленников у берегов Тарнаса и продолжил путь к островам. Теперь Семар должен будет исполнить соглашение и отработать за каждого из них тридцать месяцев жизни. Большой ли срок? Ему было все равно. Годом больше, годом меньше… С каждым днем он все меньше и меньше верил, что кто-то ждет его в этом большом жестоком мире. Быть несвободным сейчас было проще и лучше, чем искать призраков в мире, которого он не знал.
— Нет, все же я спрошу, — очнулся от своих мыслей Харди, — что бы ты сделал на моем месте?
— Совесть — вот единственное мерило, заставляющее делать правильный выбор. Хватит сил выполнить приказ? Тогда выполните его, а если все естество противится, значит, нужно искать другой путь.
— Ты хорошо говоришь. Но что делать, если я потерял свою совесть давно и безвозвратно? Что если внутри, кроме зла и пустоты ничего нет?
— Вряд ли это так. Иначе вы бы не задавали мне таких вопросов.
— Ты интересно говоришь, Семар. Хорошо говоришь. Но если я откажусь, прольется кровь и не малая. Тебя это тоже коснется.
— Я не из тех, кто пасует перед трудностями, — ответил Семар. — Да и смерть… у меня с ней особые отношения.
— Я знаю, — кивнул Харди. У него тоже были свои счеты с нею.
— А я знаю, что вы сделаете свой правильный выбор и без меня.
— Может быть мне именно это и нужно было? Твоя уверенность.
— Может быть, — поддержал его мысль Семар и поднялся, чтобы уйти, но Харди придержал его.
— Постой, попроси Мирну приготовить тебе комнату на втором этаже.
— Не нужно. Я бы хотел остаться с Оливером.
— Ты очень привязался к мальчишке, — заметил Харди.
— Я обещал его отцу, что позабочусь о нем.
— Да, он вызывает подобные чувства. Напоминает мне одного из моих братьев, — признался Харди, а Семар удивился.
— У вас была семья?
— Почему была? Она есть. Только для них я давно мертв. Им лучше без меня, а мне без них.
— Это неправильно.
— Неправильно было бы вернуться домой таким. Страшным и искалеченным. Кому я там нужен такой? Поверь, так лучше. Пока я здесь, они получают хорошее пособие, позволяющее ни в чем не нуждаться.
— А ваша девушка? — рискнул спросить Семар.
— Мальчишка рассказал о портрете? — беззлобно усмехнулся мужчина, отчего его лицо стало еще более отталкивающим. — Я знаю, она бы приняла меня и таким, любила, наверное, ухаживала и жалела. Я не для того уезжал, чтобы разбивать ее мечты, я хотел их осуществить. Для меня она была всем, смыслом существования, как я мог обречь свою любовь на жизнь жены калеки и урода? Ладно, иди уже. Этот разговор меня утомил. Я должен подумать и подготовиться к сегодняшней встрече с Чезаре.
Семар ушел, а Харди еще долго сидел, думая обо всем, потягивал вино, пытаясь отвлечься от усиливающейся боли в ноге. Вопросы Семара разбередили не только физические раны, заставляя думать о прошлом, а не о предстоящем выборе. Он скучал по портрету, нестерпимо хотел увидеть ее снова в том простом синем платье, которое было на ней в их последнюю встречу. Она была печальной, все еще не оправилась от потери родителей и умоляла его не уезжать. Но как он мог услышать ее? Он бежал за собственной мечтой, нарисованной воображением, где он бы вернулся победителем, где она бы смотрела на него с гордостью и восхищением, где он кинул бы к ее ногам весь мир, предложив жизнь, о которой она не смела бы и мечтать. Отчасти у него получилось, он стал сказочно богат, но потерял все остальное. Она вышла замуж. Когда-то это должно было случиться, ведь она не обещала ждать. И у него не осталось надежды. Ведь, зная Мэл, он понимал, что она могла стать женой только исключительного человека. И только по любви. Значит, она нашла в себе силы жить дальше, а он не смог, да и не хотел забывать.
Боги! Как же он скучал по портрету, по прошлому, в котором была она, как же он скучал…
* * *
— О, слава Пресветлой, вы появились вовремя, — благодарно прошептала Мэл, едва покинув леди Элиран. Там она храбрилась, но здесь, в дворцовом коридоре ей нелегко было даже стоять.
— Вам не стоило идти к ней одной, — пожурил ее Онор. — Леди Элиран бывает очень изобретательной.
— Да, я переоценила себя, — с сожалением вздохнула она. — Простите мне, быть может, бестактный вопрос, но я не могла не заметить некоторую прохладу между вами.
— Скорее взаимную неприязнь, — не стал скрывать начальник личной охраны принца Дэйтона. — Не стоит обличать правду в витиеватые намеки. И да, я ее ненавижу, как и она меня.
— Слишком сильное чувство для того, кто ее почти не знает.
— О, поверьте, я достаточно знаю эту женщину, чтобы иметь на ненависть полное право. В свое время она лишила мой род всего, даже титула.
— Разве такое возможно? — ахнула Мэл.
— С леди Элиран нет ничего невозможного, особенно, когда ты рискуешь ей противостоять.
— Я думала, титула имеет право лишить только король.
— Так и есть. Но если мать Солнечного принца попросит короля о личном одолжении, а тот будет слишком занят, чтобы во всем разобраться, то некоторые теряют головы, состояния и титулы.
— Кажется, вы лишились не только титула, — догадалась Мэл.
— Нет, не только, — с горечью усмехнулся мужчина. — Я лишился семьи.
Ей нужны были преференции от губернатора горной провинции Нант. Тот не хотел давать их, не для Элиран. В итоге его обвинили в заговоре. Не против короля, тогда бы он вмешался, но сообщить Советникам, что губернатор хотел сместить одного из них, продвигая кандидатуру своего человека, представить доказательства… Король не любил вмешиваться в дела Совета. Чего-то важного не избегал, а мелкие дрязги…
Губернатора сместили, а позже обвинили в организации покушения на одного из членов Совета. Стервятники почуяли кровь и слабость. Первый министр Колвейн был единственным, кто протянул руку помощи, но король был в отъезде, а без него решения принимала Элиран. Семья Онора лишилась титула и денег. Его отец быстро сдал и вскоре скончался. Горе подкосило и мать. Родители полукровки были людьми. Такое случается, если ты приемный. Онор не знал, да и не хотел знать, кем были его настоящие родители. В Арвитане такие истории не редкость. В Илларии своеобразное отношение к своим полукровкам. Дэйвы — Высшие, а полукровки лишь слуги. Тени. Второй сорт. В Арвитане же полукровки — ценность. Богатые бездетные пары охотнее возьмут такого ребенка, чем человека, в надежде, что мальчик или девочка в будущем прославят их род.
Онор ничего не успел. Был слишком юн, неопытен, глуп. Чтобы спасти хотя бы мать и младшую сестру, он отправился в столицу к Элиран. Надеялся на сострадание, на возможность все объяснить.
О, она выслушала. Слушала долго и улыбалась. А затем предложила глупому юноше вина. Вино было сладкое, терпкое, как и ее губы. А после не только губы…
Наутро она предложила вернуть ему титул в обмен на некоторую благосклонность.
— О, Пресветлая! Она хотела купить Вас? — в полном ужасе от рассказа ахнула Мэл.
— Нет, не хотела. Но ей доставило удовольствие видеть боль от осознания. Боль и гнев. О, не думайте, что я безгрешен. Я тоже ударил. Сказал, что не люблю старух. В ответ она уничтожила репутацию моей семьи. Сестре и матери пришлось бежать в Тарнас. А я… остался. Чтобы однажды увидеть, как эта тварь захлебнется собственным ядом, — жестко закончил свой рассказ Онор. А Мэл… пожалела, что спросила. Ей было жаль Онора, и никак не укладывалось в голове, как можно быть настолько жестокой? Что случилось с этой женщиной? Почему она потеряла все моральные и нравственные ориентиры? Откуда в ней все это?
Поглощенная невеселыми мыслями, она не сразу заметила на лестнице, ведущей к комнатам фрейлин, одиноко стоящую фигуру, и лишь приблизившись, узнала того, кто поджидал ее.
— Оставьте нас! — приказал принц Дэйтон, слишком бледный, уставший. Но не возбужденный и агрессивный, как на балу. Онор подчинился и спустился на пролет вниз. — Я слышал, моя мать вызывала вас к себе. О чем вы говорили?
— О личном, — холодно ответила Мэл. Слишком свежи были впечатления от того, как он публично унизил ее.
— О личном или обо мне? А может, это одно и то же? — процедил, заступив дорогу.
— Что вы хотите услышать? — спросила, остановившись.
— То, что я хочу, вы никогда не скажете.
— Если вы хотите продолжить начатый на балу спор…
— Нет, нет, — перебил он. — Я бы хотел извиниться перед вами. Простите, я повел себя, как глупый мальчишка, одержимый ревностью.
— Пожалуйста, Дэйтон…
— Да, я знаю. Вы не хотите об этом слышать, а я не хочу больше молчать. Я люблю вас, уже давно, с первого взгляда, с того самого момента, как вы прикоснулись ко мне в маленьком сестринском кабинете и согрели теплом своих рук, своей души. Выходите за меня, Мэл, и я обещаю, что сделаю вас королевой.
— Дэйтон…
— Нет, подумайте только. Вы сами говорили, что из меня бы вышел прекрасный король, и я согласен, но только с вами, или вовсе откажусь от трона, лишь бы вы были моей.
— Вы не знаете, что говорите, это вино…
— К демонам все! Услышьте же меня! — вскричал он и больно схватил ее за плечи. — Я готов подарить вам все, все, что захотите.
— Мне ничего не нужно, прошу вас, опомнитесь. Опомнитесь же, наконец! — она не сдержалась, вырвалась и ударила его по лицу. Принц отступил, уставился на нее совершенно дикими, злыми глазами, и если бы Онор вовремя не вмешался, она не знала, чем бы этот ужасный разговор закончился.
— Давайте, мы поговорим с вами, когда вы протрезвеете, — устало проговорила Мэл.
