30
Ника была сиротой, и хотя родители её были живы, от неё отказались при рождении. Большую часть времени она провела в детских домах, а попытки интегрироваться в приёмные семьи успехами не обвенчались. Она была вся в себе, со стороны даже казалась диковатой, ей не нужна была любящая семья или постоянная компания, она была одиночкой, но явно не от сладкой жизни выработала подобную тактику. Потребность подпускать кого-либо в свою жизнь утратила актуальность, ей давно уже что-то не додали, и было уже поздно дорабатывать это, ведь ей уже скоро стукнет 16. Она могла находиться в обществе, но ей это не было нужно, так что её асоциальность сделала её изгоем, ведь в её возрасте подростки кучкуются и состоят в кланах. Мне хотелось пробиться через её необщительность и нащупать там хоть что-нибудь, но я боялся, что не найду ничего кроме пустоты. Не было у Ники никаких целей, никаких мечтаний, никаких высоких потребностей. Складывалось впечатление, что Ника просто родилась телом, не было в ней заложено никакой души, и выживала она на голых инстинктах. Она не была агрессивной или мстительной, но сострадания и милосердия в ней тоже не было. И она такой была всегда, с самого детства, просто бездушное создание, и я бы воспринимал её тупо как животное, если бы не её высокий интеллект. Она легко выживала в комфорте и спокойно переживала недели жизни на улице. Я был уверен, что она уже родилась с хронической депрессией, удивляясь, как она дожила до такого возраста. Всё она видела в каких-то серых цветах, может быть, она считала, что это нормально? И что все люди на самом деле так воспринимают мир, просто изображают, что на свете может существовать счастье? Мне до суицида часто казалось, что моя жизнь – пресная, и что я слишком редко получаю яркие эмоции, но сейчас я понимал, насколько глубокими были мои эмоции по сравнению с бездушной Никой. Разглядывая её, почему-то казалось, что ошибки природы существуют, и единственным вариантом, как прекратить распространение проклятия, было дать этим ошибкам природы возможность самоуничтожаться. Но я снова судил раньше срока, это было обобщённое мнение о Нике, но не личное наблюдение, может быть, если покопаться глубже и попытаться её раскрыть, я пойму, что большинство ошибается?
Я не хотел отступать, раз уж именно Самир и Ника были избраны мною в качестве тех, кого я спасал от самоубийства. Слишком часто я останавливался на полпути, слишком часто позволял закрывать глаза на истину, но сейчас ни страхов, ни сожалений не осталось. Эта девочка жила в приюте какой-то религиозной больницы, которая была связана с пресловутым фондом. Странно, христианство бы явно посчитало всю эту суицидальную муть ересью и богохульством. Я подписал только одну бумажку и мог забрать Нику хоть на край света, потому что я был их пророком и имел право делать всё что угодно со своими жертвами. Это было неприятно, а что если бы я оказался педофилом? Но мне было выгодно их безразличие, их слепая вера открывала мне множество дверей для экспериментов.
На прогулке Ника почти всё время молчала, но украдкой разглядывала меня, заглушая вопросы, и я надеялся, что мне удастся её разговорить. В её метке было больше всего жёлтого цвета, и чисто интуитивно я в этом видел нереализованное детство. Что если все её проблемы были из-за того, что ей не дали нормальное детство? Я чувствовал, что она доверяет мне, всех меченых незримо тянуло ко мне, и хотя её броня безразличия была практически непробиваемой, в моём присутствии ей было тяжело играть. Я и сам ощутил, какая лёгкость у всех у них рядом со мной. Ведь их метки означали скорый суицид, после которого их души переходили ко мне.
Я взял её с собой в Москву, мы доехали до столицы на Сапсане за четыре часа, и оказалось, что она ни разу не посещала столицу. Я представлял, что Ника – моя дочь, с которой я не живу, от того за несколько дней должен ей подарить максимальную дозу приятных впечатлений. Первым делом я повёл её в торговый центр и позволил купить любую одежду. Она стеснялась и говорила, что ей ничего не нужно, но внутри я уловил огонёк желания, внутренний ребёнок просыпался. Благодаря моим комплиментам, уговорам и шуткам, через пару часов шоппинга я её не узнал. Передо мой стоял уверенный в себе и стильный ребёнок. И я понял, что она действительно ещё была дитём (не только внешне, тело у неё было недоразвитым). Она оделась по моде каких-то корейских поп групп, вся увешанная атрибутикой. В салоне красоты ей сделали контрастный грим, блестящий маникюр, вплели яркие косы, и…впервые я увидел её искреннюю улыбку.
Всю неделю я её пытался обработать на жизнелюбие. Я отправил её после прогулки и шоппинга в нашу штаб-квартиру в Химках, потому что мне надо было выходить на работу. Но на следующий день я её забрал и нас снова ждали увеселительные прогулки. И так всю неделю – рестораны, катание на коньках, боулинг, 5D кино, квесты, зоопарк, концерты. Она расцветала, всё чаще улыбалась, и хотя речь её была сдержанной, я видел, как повышается её коэффициент счастья. И метка блекла, разрушая все депрессивные мысли, освобождая Нику от проклятия смерти.
В субботу после долгой и продуктивной гулянки на ВДНХ мы с ней поехали ко мне домой, закончив вечер настольными играми, где она выражала всё больше эмоций. Она смеялась и подкалывала, и почему-то мне было так легко в эти моменты, и внутренний голос пытался убедить меня, что это и есть моя судьба. Не пожирать слабых и отчаявшихся людей, подталкивая их к самоубийству, а исцелять их, давать второй шанс, указывать иной путь, который очистит от всех прежних грехов. Но она была обречена, я это знал, но в эти дни мне хотелось опровергнуть этот бред. Два человека были не показателем, с Никой обязательно всё будет иначе, потому что она – другая, она любит жизнь, она хочет прощения, и она заслуживает этого шанса.
Девочка осталась у меня ночевать, завтра я планировал её отвезти назад в Санкт-Петербург, потому что в этот день метка исчезла окончательно, я прямо наблюдал за тем, как она превращается в лёгкий туман, растворяясь в полумраке московских сумерек. Была полночь, а мы с ней играли, смеялись и радовались жизни. Сегодня был праздник, потому что чаша жизни перевесила чашу смерти, доказав, что мир не так уж искажён, раз пятнадцатилетние девочки всё же были способны выжить в нём. За эту неделю она получила то детство, о котором мечтала 15 лет, разве это было не чудо? Раз я был способен за такой короткий срок спасать людей не только от петли, но и убеждать их в том, что жизнь – дар. Мне казалось, что мне улыбаются тысячи ангелов, меня спасли не просто так, во всём был смысл!
Никаких интимных моментов у нас не было, мы не ощущали сексуального влечения, так что я совсем не парился из-за того, что она у меня ночует. Я ощущал от неё схожий интерес, я для неё не был объектом желаний, а скорее приобретённым отцом. Я оказался прав, потому что когда она вдруг с грохотом захлопнула коробку конфет, то призналась. – Вообще-то у меня диабет первого типа, сахар мне нельзя, но я всю жизнь себе в чём-то отказываю, подумала, а зачем, если жизнь так коротка? Я не колола себе инсулин в тот день, когда поняла, что устала быть никем, ограничивать себя во всём, когда весь мир смеётся и радуется непонятно чему. Мне приснился сон такой хороший. Что за мной пришёл папа и забрал домой. Дом был именно таким, каким я себе его и представляла. Просто без слов я пошла за ним, за один миг у меня было всё – любовь, семья, дом. А потом я проснулась. Меня откачали. Не знаю, зачем. Но сегодня я вспоминаю этот сон, и понимаю, что он сбылся…
Нам не нужны были слова, это был самый интимный момент в моей жизни, мне действительно казалось, что я обрёл потерянную дочь, и меня накрыла волна тепла и любви. Я обнял её, и она расслабилась – две заблудшие души в этот миг обретали второй шанс, мы исцелились от всех суицидальных кошмаров, просто наслаждаясь тем, что сидим рядом друг с другом. Совершенно чужие люди, едва знакомые, но отверженные смертью, соединённые в жизни. Это был совершенно не сексуальный момент, сразу хочу уточнить, думаю, у кого есть дети, поймут ту глубину, что мы с ней ощущали в эту таинственную ночь.
Почти не спавшие мы поехали с ней на вокзал, я провожал её на поезд, но сам оставался в Москве. Я разглядывал румяную Нику в её розовом плаще, с её переливающимися косами и диетической конфетой в руке. Метка не вернулась, моя миссия окончена, я даже не знал, встретимся ли мы с ней когда-нибудь, так как понимал, что наваждение прошло, и все мои родительские чувства остались в прошлом. Но мне захотелось запечатлеть этот миг, вряд ли фотография сможет отобразить этот невидимый ореол счастья, но она будет приятным напоминанием об этом позитивном дне. Ника позировала мне, дурачилась, бегала и смеялась, пока я не осознал, что мы отдалились от остановки и стоим слишком близко к железнодорожным путям. Я видел, что поезд приближается, но меня как будто сковали невидимые силы, и я просто снимал дальше видео с тупой улыбкой на губах, пока она не чебурахнулась с перрона прямо на рельсы. Я видел её улыбку и слышал её смех, но то, как её переехал поезд, этот момент мой мозг стёр из памяти. Я понимал, что мог бы избежать этой трагедии, но ничего не сделал, потому что карма пришла за своим должком. И меня охватила волна печали, потому что душа Ники растворилась вместе с меткой, и вместо того, чтобы нам с ней осуществить слияние душ, я перенаправил её на путь пустоты. Смерть получила свою жертву.
31
После этой истории я какое-то время чувствовал себя больным. Причём не только физически слёг с классическими простудными симптомами – наравне с моим телом изрыгала всё дерьмо и моя душа, все мои психологические раны снова открылись и начали кровоточить. Осознание того, что меченые люди не подлежат спасению, добило меня. Теперь я это знал, как и знал то, что стоит пользоваться их добровольной смертью себе во благо. Возможно, я не до конца ещё понимал, зачем мне нужны их души, но какой-то странный азарт и чувство ненасытности уже терзали меня. И хотя сейчас я на время погряз в сопливых сожалениях, я понимал, что хочу пользоваться своим даром. То чувство, что люди с меткой принадлежали мне, опьяняло меня и одновременно вызывало тошноту. Зачем они мне были нужны, уже не имело значения, они были моими, и прожорливый эгоист внутри меня просто хотел их, а причины ему были по барабану.
Я уже понять не мог, существует ли реальность, или моя одержимость самоубийцами отрезала меня от той жизни, к которой я привык. После того как мне удалось более или менее проглотить свои болезненные воспоминания и принять себя, я решил больше времени проводить с нормальными людьми. То есть с теми людьми, чья суицидальная идеация крайне низка. Потому что я чуял, что скоро окончательно свихнусь, а ведь я оставался простым человеком, мои функции того, кто разрушает смерть не должны были лишить меня человечности. Я начинал привыкать к своему обожанию, но я ведь не хотел проводить всё своё свободное время среди чокнутых суицидников. Сейчас я был слаб из-за своих неудач, которые оставили меня голодным на проклятые души. Странный голод, ничего не скажешь, но я уже привыкал к странностям.
Первым делом я решился на шаг, который должен был уже давно осуществить. Я уволился с работы, чтобы начать работать самостоятельно – без ограничений, без дедлайнов, без лишнего напряжения. После того как мне сообщили, что мой мозг приспособлен работать в режиме многозадачности, я времени даром не терял, тренируясь выполнять сразу несколько дел. Это было непросто, часто мужской, логический мозг способен работать только над одним делом, будь ты трижды гением. Женщины быстрее приспосабливались к режиму мультитаскинга. Ведь уже с древних времён на них лежала ответственность за воспитание детей, ведение домашнего очага, и поскольку многим этого было мало, они ещё успевали развивать свою карьеру. Конечно, это не совсем точные аналогии, но мне теперь не нужно было время перестраиваться со своих рабочих обязанностей на продажи онлайн акций. В последнее время я делал неплохие успехи в среде NFT, и хотя я там ничего не создавал, принадлежа к коллекционерам, эта криптовалюта привлекала меня как любителя цифрового искусства. Я начинал зарабатывать те деньги, на которые можно было выжить даже в Москве. И если ещё учесть финансовую помощь от секты, я мог без угрызений совести и страхов писать заявление об увольнении.
Неделя отпуска без предварительного согласия, неделя больничного сразу после отпуска, постоянные отгулы, просьбы работать удалённо, опоздания, всё прямо было за то, чтобы меня отпустили с миром с этого рабочего места. Но директриса была непреклонной, она даёт мне месяц отработать (это даже не обсуждается, я обязан по контракту отработать положенный месяц), и если тогда я не передумаю, тогда она подпишет моё заявление. Я знал, что не передумаю, с моим новым образом жизни и навязчивыми идеями о своей миссии по спасению мира, мне не подходила тихая офисная жизнь.
Я понятия не имею, как именно у нас работает сарафанное радио, но в тот же день все, кому надо и не надо знали о моём решении покинуть это туристическое бюро. Во время обеденного перерыва я остался работать над отменой ВИП резервации, параллельно переписываясь с возможным покупателем целой серии NFT картинок, у которых я увидел потенциал (хотя художник пока и был никому неизвестен). На заднем плане у меня как образы проплывали лица людей, у которых я видел метки, они поселились в моей голове, пустив корни, и я много размышлял на темы, перенял ли я что-то от их личностей.
Мой кабинет не был отдельным, но мой стол стоял в закутке, скрытый от посторонних глаз. Не то чтобы проходной двор, но никакого уединения на самом деле в помине не было, коллектив был большим и базарным, какое тут уединение. Но когда я увидел, что надо мной возвышается главный менеджер по коммуникациям – офисная дива Вероника, я даже на миг растерялся. Она никогда со мной лично не заговаривала, и даже если ей что-то нужно было обсудить со мной по работе, она всегда использовала для этого посредника, потому что считала себя выше. Я подозревал, что именно её рукой была оставлена карта таро с повешенным в день моего возвращения. Я знал, что она гордится своим умением раскладывать карты, но полагал, что она это делала ради понтов, сейчас это было модно, а также давало дополнительные баллы в обожании своих многочисленных овец (за ней таскались не самые умные гламурные девахи, у которых вместо мозгов был силикон). Было всего два варианта тактики поведения по отношению к Веронике – либо бегать за ней в открытом обожании, либо безропотно выполнять её команды и принимать высокий авторитет. Я старался не попадаться ей на пути, но поскольку я не заискивал перед ней, она меня недолюбливала.
- Решил уже по-настоящему сыграть в ящик? - спросила она своим самонадеянным тоном, стуча своими отманикюренными ногтями по поверхности моего скрипучего стола. Я в этот момент пытался отогнать навязчивые образы – колышущийся на ветру розовый плащ, запах леденца, чистый смех и свист поезда. Боже мой, зачем такой человек как Вероника вторгался в мою адскую жизнь? Сидела бы в своём просторном кабинете, раздавала бы приказы и строила бы дальше из себя богиню.
Ника была сиротой, и хотя родители её были живы, от неё отказались при рождении. Большую часть времени она провела в детских домах, а попытки интегрироваться в приёмные семьи успехами не обвенчались. Она была вся в себе, со стороны даже казалась диковатой, ей не нужна была любящая семья или постоянная компания, она была одиночкой, но явно не от сладкой жизни выработала подобную тактику. Потребность подпускать кого-либо в свою жизнь утратила актуальность, ей давно уже что-то не додали, и было уже поздно дорабатывать это, ведь ей уже скоро стукнет 16. Она могла находиться в обществе, но ей это не было нужно, так что её асоциальность сделала её изгоем, ведь в её возрасте подростки кучкуются и состоят в кланах. Мне хотелось пробиться через её необщительность и нащупать там хоть что-нибудь, но я боялся, что не найду ничего кроме пустоты. Не было у Ники никаких целей, никаких мечтаний, никаких высоких потребностей. Складывалось впечатление, что Ника просто родилась телом, не было в ней заложено никакой души, и выживала она на голых инстинктах. Она не была агрессивной или мстительной, но сострадания и милосердия в ней тоже не было. И она такой была всегда, с самого детства, просто бездушное создание, и я бы воспринимал её тупо как животное, если бы не её высокий интеллект. Она легко выживала в комфорте и спокойно переживала недели жизни на улице. Я был уверен, что она уже родилась с хронической депрессией, удивляясь, как она дожила до такого возраста. Всё она видела в каких-то серых цветах, может быть, она считала, что это нормально? И что все люди на самом деле так воспринимают мир, просто изображают, что на свете может существовать счастье? Мне до суицида часто казалось, что моя жизнь – пресная, и что я слишком редко получаю яркие эмоции, но сейчас я понимал, насколько глубокими были мои эмоции по сравнению с бездушной Никой. Разглядывая её, почему-то казалось, что ошибки природы существуют, и единственным вариантом, как прекратить распространение проклятия, было дать этим ошибкам природы возможность самоуничтожаться. Но я снова судил раньше срока, это было обобщённое мнение о Нике, но не личное наблюдение, может быть, если покопаться глубже и попытаться её раскрыть, я пойму, что большинство ошибается?
Я не хотел отступать, раз уж именно Самир и Ника были избраны мною в качестве тех, кого я спасал от самоубийства. Слишком часто я останавливался на полпути, слишком часто позволял закрывать глаза на истину, но сейчас ни страхов, ни сожалений не осталось. Эта девочка жила в приюте какой-то религиозной больницы, которая была связана с пресловутым фондом. Странно, христианство бы явно посчитало всю эту суицидальную муть ересью и богохульством. Я подписал только одну бумажку и мог забрать Нику хоть на край света, потому что я был их пророком и имел право делать всё что угодно со своими жертвами. Это было неприятно, а что если бы я оказался педофилом? Но мне было выгодно их безразличие, их слепая вера открывала мне множество дверей для экспериментов.
На прогулке Ника почти всё время молчала, но украдкой разглядывала меня, заглушая вопросы, и я надеялся, что мне удастся её разговорить. В её метке было больше всего жёлтого цвета, и чисто интуитивно я в этом видел нереализованное детство. Что если все её проблемы были из-за того, что ей не дали нормальное детство? Я чувствовал, что она доверяет мне, всех меченых незримо тянуло ко мне, и хотя её броня безразличия была практически непробиваемой, в моём присутствии ей было тяжело играть. Я и сам ощутил, какая лёгкость у всех у них рядом со мной. Ведь их метки означали скорый суицид, после которого их души переходили ко мне.
Я взял её с собой в Москву, мы доехали до столицы на Сапсане за четыре часа, и оказалось, что она ни разу не посещала столицу. Я представлял, что Ника – моя дочь, с которой я не живу, от того за несколько дней должен ей подарить максимальную дозу приятных впечатлений. Первым делом я повёл её в торговый центр и позволил купить любую одежду. Она стеснялась и говорила, что ей ничего не нужно, но внутри я уловил огонёк желания, внутренний ребёнок просыпался. Благодаря моим комплиментам, уговорам и шуткам, через пару часов шоппинга я её не узнал. Передо мой стоял уверенный в себе и стильный ребёнок. И я понял, что она действительно ещё была дитём (не только внешне, тело у неё было недоразвитым). Она оделась по моде каких-то корейских поп групп, вся увешанная атрибутикой. В салоне красоты ей сделали контрастный грим, блестящий маникюр, вплели яркие косы, и…впервые я увидел её искреннюю улыбку.
Всю неделю я её пытался обработать на жизнелюбие. Я отправил её после прогулки и шоппинга в нашу штаб-квартиру в Химках, потому что мне надо было выходить на работу. Но на следующий день я её забрал и нас снова ждали увеселительные прогулки. И так всю неделю – рестораны, катание на коньках, боулинг, 5D кино, квесты, зоопарк, концерты. Она расцветала, всё чаще улыбалась, и хотя речь её была сдержанной, я видел, как повышается её коэффициент счастья. И метка блекла, разрушая все депрессивные мысли, освобождая Нику от проклятия смерти.
В субботу после долгой и продуктивной гулянки на ВДНХ мы с ней поехали ко мне домой, закончив вечер настольными играми, где она выражала всё больше эмоций. Она смеялась и подкалывала, и почему-то мне было так легко в эти моменты, и внутренний голос пытался убедить меня, что это и есть моя судьба. Не пожирать слабых и отчаявшихся людей, подталкивая их к самоубийству, а исцелять их, давать второй шанс, указывать иной путь, который очистит от всех прежних грехов. Но она была обречена, я это знал, но в эти дни мне хотелось опровергнуть этот бред. Два человека были не показателем, с Никой обязательно всё будет иначе, потому что она – другая, она любит жизнь, она хочет прощения, и она заслуживает этого шанса.
Девочка осталась у меня ночевать, завтра я планировал её отвезти назад в Санкт-Петербург, потому что в этот день метка исчезла окончательно, я прямо наблюдал за тем, как она превращается в лёгкий туман, растворяясь в полумраке московских сумерек. Была полночь, а мы с ней играли, смеялись и радовались жизни. Сегодня был праздник, потому что чаша жизни перевесила чашу смерти, доказав, что мир не так уж искажён, раз пятнадцатилетние девочки всё же были способны выжить в нём. За эту неделю она получила то детство, о котором мечтала 15 лет, разве это было не чудо? Раз я был способен за такой короткий срок спасать людей не только от петли, но и убеждать их в том, что жизнь – дар. Мне казалось, что мне улыбаются тысячи ангелов, меня спасли не просто так, во всём был смысл!
Никаких интимных моментов у нас не было, мы не ощущали сексуального влечения, так что я совсем не парился из-за того, что она у меня ночует. Я ощущал от неё схожий интерес, я для неё не был объектом желаний, а скорее приобретённым отцом. Я оказался прав, потому что когда она вдруг с грохотом захлопнула коробку конфет, то призналась. – Вообще-то у меня диабет первого типа, сахар мне нельзя, но я всю жизнь себе в чём-то отказываю, подумала, а зачем, если жизнь так коротка? Я не колола себе инсулин в тот день, когда поняла, что устала быть никем, ограничивать себя во всём, когда весь мир смеётся и радуется непонятно чему. Мне приснился сон такой хороший. Что за мной пришёл папа и забрал домой. Дом был именно таким, каким я себе его и представляла. Просто без слов я пошла за ним, за один миг у меня было всё – любовь, семья, дом. А потом я проснулась. Меня откачали. Не знаю, зачем. Но сегодня я вспоминаю этот сон, и понимаю, что он сбылся…
Нам не нужны были слова, это был самый интимный момент в моей жизни, мне действительно казалось, что я обрёл потерянную дочь, и меня накрыла волна тепла и любви. Я обнял её, и она расслабилась – две заблудшие души в этот миг обретали второй шанс, мы исцелились от всех суицидальных кошмаров, просто наслаждаясь тем, что сидим рядом друг с другом. Совершенно чужие люди, едва знакомые, но отверженные смертью, соединённые в жизни. Это был совершенно не сексуальный момент, сразу хочу уточнить, думаю, у кого есть дети, поймут ту глубину, что мы с ней ощущали в эту таинственную ночь.
Почти не спавшие мы поехали с ней на вокзал, я провожал её на поезд, но сам оставался в Москве. Я разглядывал румяную Нику в её розовом плаще, с её переливающимися косами и диетической конфетой в руке. Метка не вернулась, моя миссия окончена, я даже не знал, встретимся ли мы с ней когда-нибудь, так как понимал, что наваждение прошло, и все мои родительские чувства остались в прошлом. Но мне захотелось запечатлеть этот миг, вряд ли фотография сможет отобразить этот невидимый ореол счастья, но она будет приятным напоминанием об этом позитивном дне. Ника позировала мне, дурачилась, бегала и смеялась, пока я не осознал, что мы отдалились от остановки и стоим слишком близко к железнодорожным путям. Я видел, что поезд приближается, но меня как будто сковали невидимые силы, и я просто снимал дальше видео с тупой улыбкой на губах, пока она не чебурахнулась с перрона прямо на рельсы. Я видел её улыбку и слышал её смех, но то, как её переехал поезд, этот момент мой мозг стёр из памяти. Я понимал, что мог бы избежать этой трагедии, но ничего не сделал, потому что карма пришла за своим должком. И меня охватила волна печали, потому что душа Ники растворилась вместе с меткой, и вместо того, чтобы нам с ней осуществить слияние душ, я перенаправил её на путь пустоты. Смерть получила свою жертву.
31
После этой истории я какое-то время чувствовал себя больным. Причём не только физически слёг с классическими простудными симптомами – наравне с моим телом изрыгала всё дерьмо и моя душа, все мои психологические раны снова открылись и начали кровоточить. Осознание того, что меченые люди не подлежат спасению, добило меня. Теперь я это знал, как и знал то, что стоит пользоваться их добровольной смертью себе во благо. Возможно, я не до конца ещё понимал, зачем мне нужны их души, но какой-то странный азарт и чувство ненасытности уже терзали меня. И хотя сейчас я на время погряз в сопливых сожалениях, я понимал, что хочу пользоваться своим даром. То чувство, что люди с меткой принадлежали мне, опьяняло меня и одновременно вызывало тошноту. Зачем они мне были нужны, уже не имело значения, они были моими, и прожорливый эгоист внутри меня просто хотел их, а причины ему были по барабану.
Я уже понять не мог, существует ли реальность, или моя одержимость самоубийцами отрезала меня от той жизни, к которой я привык. После того как мне удалось более или менее проглотить свои болезненные воспоминания и принять себя, я решил больше времени проводить с нормальными людьми. То есть с теми людьми, чья суицидальная идеация крайне низка. Потому что я чуял, что скоро окончательно свихнусь, а ведь я оставался простым человеком, мои функции того, кто разрушает смерть не должны были лишить меня человечности. Я начинал привыкать к своему обожанию, но я ведь не хотел проводить всё своё свободное время среди чокнутых суицидников. Сейчас я был слаб из-за своих неудач, которые оставили меня голодным на проклятые души. Странный голод, ничего не скажешь, но я уже привыкал к странностям.
Первым делом я решился на шаг, который должен был уже давно осуществить. Я уволился с работы, чтобы начать работать самостоятельно – без ограничений, без дедлайнов, без лишнего напряжения. После того как мне сообщили, что мой мозг приспособлен работать в режиме многозадачности, я времени даром не терял, тренируясь выполнять сразу несколько дел. Это было непросто, часто мужской, логический мозг способен работать только над одним делом, будь ты трижды гением. Женщины быстрее приспосабливались к режиму мультитаскинга. Ведь уже с древних времён на них лежала ответственность за воспитание детей, ведение домашнего очага, и поскольку многим этого было мало, они ещё успевали развивать свою карьеру. Конечно, это не совсем точные аналогии, но мне теперь не нужно было время перестраиваться со своих рабочих обязанностей на продажи онлайн акций. В последнее время я делал неплохие успехи в среде NFT, и хотя я там ничего не создавал, принадлежа к коллекционерам, эта криптовалюта привлекала меня как любителя цифрового искусства. Я начинал зарабатывать те деньги, на которые можно было выжить даже в Москве. И если ещё учесть финансовую помощь от секты, я мог без угрызений совести и страхов писать заявление об увольнении.
Неделя отпуска без предварительного согласия, неделя больничного сразу после отпуска, постоянные отгулы, просьбы работать удалённо, опоздания, всё прямо было за то, чтобы меня отпустили с миром с этого рабочего места. Но директриса была непреклонной, она даёт мне месяц отработать (это даже не обсуждается, я обязан по контракту отработать положенный месяц), и если тогда я не передумаю, тогда она подпишет моё заявление. Я знал, что не передумаю, с моим новым образом жизни и навязчивыми идеями о своей миссии по спасению мира, мне не подходила тихая офисная жизнь.
Я понятия не имею, как именно у нас работает сарафанное радио, но в тот же день все, кому надо и не надо знали о моём решении покинуть это туристическое бюро. Во время обеденного перерыва я остался работать над отменой ВИП резервации, параллельно переписываясь с возможным покупателем целой серии NFT картинок, у которых я увидел потенциал (хотя художник пока и был никому неизвестен). На заднем плане у меня как образы проплывали лица людей, у которых я видел метки, они поселились в моей голове, пустив корни, и я много размышлял на темы, перенял ли я что-то от их личностей.
Мой кабинет не был отдельным, но мой стол стоял в закутке, скрытый от посторонних глаз. Не то чтобы проходной двор, но никакого уединения на самом деле в помине не было, коллектив был большим и базарным, какое тут уединение. Но когда я увидел, что надо мной возвышается главный менеджер по коммуникациям – офисная дива Вероника, я даже на миг растерялся. Она никогда со мной лично не заговаривала, и даже если ей что-то нужно было обсудить со мной по работе, она всегда использовала для этого посредника, потому что считала себя выше. Я подозревал, что именно её рукой была оставлена карта таро с повешенным в день моего возвращения. Я знал, что она гордится своим умением раскладывать карты, но полагал, что она это делала ради понтов, сейчас это было модно, а также давало дополнительные баллы в обожании своих многочисленных овец (за ней таскались не самые умные гламурные девахи, у которых вместо мозгов был силикон). Было всего два варианта тактики поведения по отношению к Веронике – либо бегать за ней в открытом обожании, либо безропотно выполнять её команды и принимать высокий авторитет. Я старался не попадаться ей на пути, но поскольку я не заискивал перед ней, она меня недолюбливала.
- Решил уже по-настоящему сыграть в ящик? - спросила она своим самонадеянным тоном, стуча своими отманикюренными ногтями по поверхности моего скрипучего стола. Я в этот момент пытался отогнать навязчивые образы – колышущийся на ветру розовый плащ, запах леденца, чистый смех и свист поезда. Боже мой, зачем такой человек как Вероника вторгался в мою адскую жизнь? Сидела бы в своём просторном кабинете, раздавала бы приказы и строила бы дальше из себя богиню.
