Парадокс был в том, что чем больше у неё было неприятностей, тем она становилась счастливее и свободнее, полная нестыковка с её внутренним состоянием, ведь без суицидальных мыслей она была запрограммирована на режим безудержного счастья. Это было очень негармонично.
- Что-то в последнее время ты чересчур сильно интересуешься личной жизнью своих друзей, неужели всё совсем пресно у самой? – спросил я, даже не пытаясь умышленно её уколоть. – Как видишь, моя совесть безупречно чиста по отношению к близкой дружбе с замужними женщинами. Да, да, да, и у тебя тоже есть шанс.
- Ты даже не в моём вкусе! – пыталась она себя оправдать, почему преследовала нас в последние дни. – Просто…нечисто тут что-то. Марфа зря с тобой связалась.
- И ты зря со мной связалась, - сказал я уже серьёзно. – Но когда в человеке взрастает хотя бы микроскопическое семечко смерти, их всех тянет ко мне. Вера, самоубийство – это не шутки, зря ты на эти темы язвила, ты же понимаешь, что ничто в этой жизни не остаётся безнаказанным. Сегодня ты смеёшься над горе-самоубийцей, а завтра просишь у него совета, как безболезненно покинуть этот мир.
Вероника была настолько ослаблена морально, настолько не понимала себя, что её острый язык немел, а логическое мышление разбивалось о невидимый барьер. Она нуждалась в моей помощи, и в подсознании она это знала. Я же отталкивал её, не собираясь исправлять содеянное, она стала жертвой моего эксперимента, и ничто не могло поколебать моего решения. Да и я сам уже не знал, мог ли я ей помочь.
После этой встречи Вероника начала меня бомбить сообщениями, где изливала душу и задавала странные вопросы. «Как ты борешься со своими демонами пустоты? Так ли страшно умирать? Встречу ли я после смерти родных, которых потеряла? Кому молиться во время этих жутких искушений?» Я отвечал ей в своём саркастичном тоне, предлагая практичную помощь в осуществлении её заветной мечты. Я не хотел, чтобы её метка исчезла, от того и не предлагал помощи, которая ей так была нужна именно от меня. И метка преследовала её, цвета Марфы теперь обросли и другими оттенками, более холодными, но всё больше радужных бликов я там находил, что указывало на перенапряжение. Вера долго не выдержит жить в таком режиме, чужие мысли о самоликвидации терзали её душу, которые она проецировала на себя, и из-за этого хаос в её голове готов был взорваться. Я украл её гармонию, её покой, её выстроенное счастье, и отдал всё это добро ничего не соображающей Марфе.
А Марфа в свою очередь начинала вести себя настолько неестественно, что это уже попахивало сумасшествием. Она останавливалась у кустов, разглядывала их листики и возвышенно говорила об их красоте и уникальности. Она обнимала маленьких детей в метро, раздавала чупа-чупсы бездомным, читала стихи на работе, которые сочиняла в режиме нон-стоп. Каждое найденное на земле пёрышко, каждая улыбка незнакомца, каждое облачко на небе, всё вызывало у неё восхищение и поэтические возгласы. Она была не просто юродивой, она была патологически безумной, и что самое странное, обратной стороны она не замечала. Раздавленная собака на дороге, драка бомжей на перекрёстке, матерная ругань малолетней школьницы, всё это её мозг фиксировал в каком-то затуманенном видении, и эти события не могли остаться в её голове даже на фоновом режиме. Её новая жизнь вычёркивала всё негативное, что могло бы вызвать хотя бы тень желания покончить с собой. Она жила в мире, где не существовало несчастья.
А параллельно жизнь её рушилась к чертям собачьим. Её выселили из квартиры, и она посередине ночи объявилась у меня на пороге со своими котомками (сплошные платья да платочки). Гинеколог у неё после брутального аборта обнаружил кисту, и она не пила лекарства, потому что Бог её спасёт, она сейчас искупала вину, чтобы её маленький ангелочек, который наблюдал за ней с небес, смог вернуться к ней. Она до этого никогда не увлекалась христианскими догмами, и подобные речи казались ещё более дикими. Мы трахались с ней, пока она в страсти своей выкрикивала псалмы, из-за чего я едва мог удерживать своё добро в вертикальном положении. На работе все были обеспокоены её поведением, которое могло негативно влиять на репутацию фирмы, и директриса держалась из последних сил, чтобы не уволить её, так как славилась своим неоправданным милосердием (а ведь милосердие – враг бизнеса). Её свекровь лежала в больнице с инсультом после последних новостей, и врачи гарантировали, что она останется как минимум на половину парализованной. Марфа постоянно меняла номера телефонов и адреса электронной почты, но всё равно ей сыпались угрозы, чтобы она уплатила долги, которые так и висели за её мужем. Её супруг был шокирован предательством, пытался её вернуть силой, и мне хотелось в эти моменты просто раствориться, чтобы не участвовать в их семейных скандалах. Но я решил остаться с ней рядом, чтобы дождаться кульминации этой печальной истории.
Прошло ещё несколько недель, и наконец-то история эта подходила к своему логическому финалу. Последней каплей стало известие, что мужа её всё-таки убили. Подкараулили на тёмной улице и избили до смерти, хотя я не понимал, как в таком случае кредиторы смогут добиться от него выплаты долгов. У Марфы ничего не было, я надеялся, что теперь её оставят в покое. Я понимал, что являюсь фигурой противоречивой в глазах окружения Марфы (друзья пытались её образумить и направить к психиатру), но я принял решение сопровождать её на похороны. Это была не моя среда, но я впустил эту чпокнутую в свою жизнь себе на беду, и пока что не видел, как выбраться оттуда незамаранным. Но я был на удивление хладнокровным к колебаниям Марфы, меня мало трогали её истерики и блаженные выпады.
В день похорон шёл ливень, Марфа была с гламурным макияжем, наряженная в готическую одежду в стиле Лолиты (на ней было куча украшений со всякой нечистью – банты, заячьи ушки, браслеты с костями, просто тихий ужас, а не почтенный наряд для вдовы). Я её не критиковал, это был её праздник (или трагедия), пускай возьмёт от этого события максимально. На похоронах мне не удавалось быть невидимкой, многие явно винили меня в том, что Марфа тронулась умом (и были правы), и хотя никаких прямых обвинений в мой адрес не было сказано, я улавливал хмурые взгляды в свою сторону. Похороны – всегда ожидание, скука, наигранная траурная обстановка, истерики, слёзы и неловкие разговоры. Эти были не исключением, я не знал человека, которого мы хоронили по православным обычаям на кладбище Ракитки в Московской области (места там были дешевле). И естественно скорбеть и лить слёзы по этому трусливому неудачнику мне совсем не хотелось, смерть прибрала его к себе ровно тогда, когда посчитала нужным. Никаких вторых шансов она не собиралась давать супругу Марфы, которого хоронили в могиле с маленьким крестом на имя Геннадия Елисеевича Разумова (я тогда впервые и узнал его имя). А у Марфы второй шанс был, только не распознала она его, не смогла воспользоваться.
Когда после небольшой проповеди каждый из гостей мог произнести речь и возложить цветы, Марфа первой рвалась к могиле покойника. Она стояла над разрытой земляной раной и штудировала высокопарные цитаты и стихи собственного сочинения, призывая всех четырёх архангелов присоединиться к славному пиршеству, пока дух её супруга блаженного соединялся с Богом! Священник напрягся, потому что порой её речи звучали кощунственно, видимо его не предупредили о том, в какой кондиции находится вдова. Но думаю, он привык к разному проявлению горя во время похорон. Марфа всё распалялась, эмоции так и бурлили, она походила на безумного гения, стихи трогали душу (даже мою, если она существовала), и я всё ждал, что у неё появится метка. Нет, не появилась. Зато случилось что-то ещё более невероятное. Она сильно жестикулировала и бродила, даже не заметив, как нога её шагнула в пропасть свежевскопанной могилы, и она рухнула вниз к своему покойному супругу, соединившись с ним и в смерти. Марфа ударилась головой об гроб, и почти сразу же умерла (так нам сказали медики, которые приехали лишь для того, чтобы констатировать смерть).
После этого странного финала, такого абсурдно символичного и гротескного, гости замерли на какое-то время, просто переваривая случившееся и пытаясь осознать, что не попали в чёрную комедию. Я выдохнул с облегчением, наконец-то страдания Марфы закончились, ни к чему хорошему насильственное удаление метки не привело, но может, это потому что Марфа оказалась слабой и не смогла преодолеть проклятие? Я не намерен был останавливаться на этом, один пример не был показателем. К тому же я ещё не знал, какая судьба ждёт Веронику. Но после этого удручающего события я вспомнил, как один мой приятель вечно жаловался на дурную карму. Ха. Теперь я знал, что такое дурная карма. Это когда на похоронах собственного мужа ты в экзальтированном состоянии спотыкаешься и летишь к нему в объятья, распугав нафиг всех архангелов, что в панике задали драпака, оставив её умирать на этом последнем ложе. Смерть была сильнее всех, Марфа попала в ад, её душа сгинула навеки.
33
После этой ненормальной истории Вероника посчитала, что смерть Марфы нас сблизила, и мы с ней обязаны скорбеть по подруге вместе, искупая вину. Я был чист, никаких угрызений совести не испытывал, Марфа бы всё равно покончила с собой, разница была лишь в том, что я не получил в дар её душу. А может дух её вселился в Веронику, и та теперь окончательно свихнётся. Насчёт последнего, тут я попал в точку, и хотя сумасшествие Веры было вызвано скорее навязчивыми идеями и страхами, факт психического сбоя это не отменяло.
А мне не хотелось копаться, что у неё на душе, но это был мой эксперимент, мне надо было знать больше подробностей, как чужая метка влияет на психику более или менее уравновешенного человека (я всегда считал её крайне разумной). Теперь я не отталкивал её, и хотя я не давал ей той поддержки, на которую она рассчитывала, это было сигналом к близости. Рассудок она окончательно не теряла, поддерживая видимость своей нормальной жизни, и хотя демоны сжирали её изнутри, внушая гигантские страхи и ведя всё ближе к суицидальной пропасти, она пила колёса, пытаясь заглушить все свои навязчивые мысли. Её болезнь была связана с моей личностью, это она понимала, и хотя это было абсурдно утверждать, всё же это было правдой. Но я-то знал, что уже не мог её исцелить, она была загрязнена энергетикой метки Марфы и теперь ходила под проклятием. К сожалению, моя жажда познать свой новый дар оставила ей только два варианта развития – самоубийство или скорая насильственная смерть. И поскольку метка у неё не исчезала, я полагал, что смерть её будет добровольной.
Я в это время с головой ушёл в дигитальную среду, я так быстро учился всему новому, что уже неплохо разбирался в виртуальном мире, где можно было зарабатывать неплохие бабки. Мой нюх на перспективных авторов тоже возрос, и за последние недели я заключил несколько выгодных сделок, заработав столько, сколько бы корпел за своим офисным столом в течение многих месяцев. Я был рад, что не был привязан к рабочей рутине, планируя время самостоятельно. Пока у меня не было солидного капитала, я не рисковал крупно, но в скором времени начинал доверять своей интуиции. Но ситуация с Марфой и Верой дала мне повод для размышлений более лёгкого дохода. Я как тот, кто разрушает смерть мог действовать без ограничений в поисках жертв, так почему было не выбирать жертвы со вкусом? Почему голод нельзя утолять эстетичными средствами и с материальной выгодой?
Я уже знал, что срок метки не определён, но чем она темнее и чем больше в ней радужных переливов, тем ближе конец, и только по этому я и ориентировался, сколько примерно проживёт человек. Но я уже знал, что метка появляется у тех, кто реально обречён. Даже если человек по каким-то причинам передумает это сделать, смерть приберёт его очень скоро. И поскольку никаких просветлений или гармоничных цветовых сочетаний я у Вероники не обнаружил, осталось только дождаться её конца.
Она расставляла себе расклады таро, пытаясь найти причину своих страхов, и всюду фигурировала моя личность, указывая на что-то опасное, тёмное, скрытное, именно я был источником поглощения её энергии, и она хотела вернуть её назад. Но я оставался рациональным и прагматичным, так легко назвать человека сумасшедшим, который помешался на мистике, так что я ей объяснял её навязчивые страхи скорее как психолог, который был полным атеистом. А она всё пыталась узнать от меня, что я чувствовал, когда взял на себя карму повешенного. Я сохранял деловой тон:
- Вера, нас поразило то, что происходило в последнее время в жизни Марфы, я знаю, что вы очень сблизились, и её смерть оставила свой отпечаток на твоей ломкой психике. Это – не твоя вина, не кори себя, расслабься и просто найди утешение. Мистика, религия, психология, что угодно, но ты же понимаешь, Марфу не вернёшь, даже если ты каждый день будешь вспоминать её. Она умерла, её нет, душа сгинула навеки, ты понимаешь это? Но может, произошла ошибка, на самом деле должна была умереть ты, а Марфа просто взяла жертву на себя, от того тебя и плющит? Во всяком случае, это бы объяснило твоё чувство вины.
Она действительно так считала, только не понимала, каким макаром там замешана моя дьявольская фигура, я был причастен к этому хаосу, только как она могла доказать это? Здравый рассудок был на моей стороне, и хотя меня многие по-прежнему воспринимали как человека, который неудачно повесился, меня перестали жалеть и считать жертвой. Вера же создавала себе опасность в социальной жизни, которую она так тщательно строила в течение многих лет, и это не был уровень злобной истерички, это уже был уровень одержимой особы с биполяркой. И хотя со стороны я был чист, мне не хотелось быть замешанным в истории двух коллег, которые умерли за такой короткий промежуток времени. Смерть следовала за мной по пятам, но поскольку моя личность ни разу не фигурировала при их кончине, законно мне никто не мог предъявить какие-либо претензии. Но нужно было придумать, как обезопасить себя в роковой день, когда Вероника сдастся, и демоны будут разрывать её сознание, чтобы она сделала, сделала это – покинула этот святой мир, грязная и недостойная душа.
Через десять дней после смерти Марфы, вечером ко мне заявилась Вероника. Всё шло не по плану, я не хотел, чтобы она светилась в моих апартаментах, особенно когда увидел, насколько вырвиглазными тонами играет её метка. С таким потоком суицидальных мыслей я точно не мог рассчитывать на психологический тренинг или философские дебаты, её подсознательные страхи материализовались, и я ощущал тень смерти за её спиной.
Она нервно бродила по квартире, спотыкалась об стены, умышленно передвигала предметы, но при этом ничего не говорила. А на мои гостеприимные предложения отведать чашечку кофе никак не реагировала. Я наблюдал за её пульсирующей меткой, которая казалась воплощением агрессии, её яркие вихри испепеляли моё зрение, но по правде говоря, в момент кризиса от неё крайне трудно оторвать взор. Самый яркий миг, буйство энергии в одной точке, ода жизни, перед тем как прыгнуть в лодку Харона, что увезёт её по реке Стикс в царство мёртвых.
- Что-то в последнее время ты чересчур сильно интересуешься личной жизнью своих друзей, неужели всё совсем пресно у самой? – спросил я, даже не пытаясь умышленно её уколоть. – Как видишь, моя совесть безупречно чиста по отношению к близкой дружбе с замужними женщинами. Да, да, да, и у тебя тоже есть шанс.
- Ты даже не в моём вкусе! – пыталась она себя оправдать, почему преследовала нас в последние дни. – Просто…нечисто тут что-то. Марфа зря с тобой связалась.
- И ты зря со мной связалась, - сказал я уже серьёзно. – Но когда в человеке взрастает хотя бы микроскопическое семечко смерти, их всех тянет ко мне. Вера, самоубийство – это не шутки, зря ты на эти темы язвила, ты же понимаешь, что ничто в этой жизни не остаётся безнаказанным. Сегодня ты смеёшься над горе-самоубийцей, а завтра просишь у него совета, как безболезненно покинуть этот мир.
Вероника была настолько ослаблена морально, настолько не понимала себя, что её острый язык немел, а логическое мышление разбивалось о невидимый барьер. Она нуждалась в моей помощи, и в подсознании она это знала. Я же отталкивал её, не собираясь исправлять содеянное, она стала жертвой моего эксперимента, и ничто не могло поколебать моего решения. Да и я сам уже не знал, мог ли я ей помочь.
После этой встречи Вероника начала меня бомбить сообщениями, где изливала душу и задавала странные вопросы. «Как ты борешься со своими демонами пустоты? Так ли страшно умирать? Встречу ли я после смерти родных, которых потеряла? Кому молиться во время этих жутких искушений?» Я отвечал ей в своём саркастичном тоне, предлагая практичную помощь в осуществлении её заветной мечты. Я не хотел, чтобы её метка исчезла, от того и не предлагал помощи, которая ей так была нужна именно от меня. И метка преследовала её, цвета Марфы теперь обросли и другими оттенками, более холодными, но всё больше радужных бликов я там находил, что указывало на перенапряжение. Вера долго не выдержит жить в таком режиме, чужие мысли о самоликвидации терзали её душу, которые она проецировала на себя, и из-за этого хаос в её голове готов был взорваться. Я украл её гармонию, её покой, её выстроенное счастье, и отдал всё это добро ничего не соображающей Марфе.
А Марфа в свою очередь начинала вести себя настолько неестественно, что это уже попахивало сумасшествием. Она останавливалась у кустов, разглядывала их листики и возвышенно говорила об их красоте и уникальности. Она обнимала маленьких детей в метро, раздавала чупа-чупсы бездомным, читала стихи на работе, которые сочиняла в режиме нон-стоп. Каждое найденное на земле пёрышко, каждая улыбка незнакомца, каждое облачко на небе, всё вызывало у неё восхищение и поэтические возгласы. Она была не просто юродивой, она была патологически безумной, и что самое странное, обратной стороны она не замечала. Раздавленная собака на дороге, драка бомжей на перекрёстке, матерная ругань малолетней школьницы, всё это её мозг фиксировал в каком-то затуманенном видении, и эти события не могли остаться в её голове даже на фоновом режиме. Её новая жизнь вычёркивала всё негативное, что могло бы вызвать хотя бы тень желания покончить с собой. Она жила в мире, где не существовало несчастья.
А параллельно жизнь её рушилась к чертям собачьим. Её выселили из квартиры, и она посередине ночи объявилась у меня на пороге со своими котомками (сплошные платья да платочки). Гинеколог у неё после брутального аборта обнаружил кисту, и она не пила лекарства, потому что Бог её спасёт, она сейчас искупала вину, чтобы её маленький ангелочек, который наблюдал за ней с небес, смог вернуться к ней. Она до этого никогда не увлекалась христианскими догмами, и подобные речи казались ещё более дикими. Мы трахались с ней, пока она в страсти своей выкрикивала псалмы, из-за чего я едва мог удерживать своё добро в вертикальном положении. На работе все были обеспокоены её поведением, которое могло негативно влиять на репутацию фирмы, и директриса держалась из последних сил, чтобы не уволить её, так как славилась своим неоправданным милосердием (а ведь милосердие – враг бизнеса). Её свекровь лежала в больнице с инсультом после последних новостей, и врачи гарантировали, что она останется как минимум на половину парализованной. Марфа постоянно меняла номера телефонов и адреса электронной почты, но всё равно ей сыпались угрозы, чтобы она уплатила долги, которые так и висели за её мужем. Её супруг был шокирован предательством, пытался её вернуть силой, и мне хотелось в эти моменты просто раствориться, чтобы не участвовать в их семейных скандалах. Но я решил остаться с ней рядом, чтобы дождаться кульминации этой печальной истории.
Прошло ещё несколько недель, и наконец-то история эта подходила к своему логическому финалу. Последней каплей стало известие, что мужа её всё-таки убили. Подкараулили на тёмной улице и избили до смерти, хотя я не понимал, как в таком случае кредиторы смогут добиться от него выплаты долгов. У Марфы ничего не было, я надеялся, что теперь её оставят в покое. Я понимал, что являюсь фигурой противоречивой в глазах окружения Марфы (друзья пытались её образумить и направить к психиатру), но я принял решение сопровождать её на похороны. Это была не моя среда, но я впустил эту чпокнутую в свою жизнь себе на беду, и пока что не видел, как выбраться оттуда незамаранным. Но я был на удивление хладнокровным к колебаниям Марфы, меня мало трогали её истерики и блаженные выпады.
В день похорон шёл ливень, Марфа была с гламурным макияжем, наряженная в готическую одежду в стиле Лолиты (на ней было куча украшений со всякой нечистью – банты, заячьи ушки, браслеты с костями, просто тихий ужас, а не почтенный наряд для вдовы). Я её не критиковал, это был её праздник (или трагедия), пускай возьмёт от этого события максимально. На похоронах мне не удавалось быть невидимкой, многие явно винили меня в том, что Марфа тронулась умом (и были правы), и хотя никаких прямых обвинений в мой адрес не было сказано, я улавливал хмурые взгляды в свою сторону. Похороны – всегда ожидание, скука, наигранная траурная обстановка, истерики, слёзы и неловкие разговоры. Эти были не исключением, я не знал человека, которого мы хоронили по православным обычаям на кладбище Ракитки в Московской области (места там были дешевле). И естественно скорбеть и лить слёзы по этому трусливому неудачнику мне совсем не хотелось, смерть прибрала его к себе ровно тогда, когда посчитала нужным. Никаких вторых шансов она не собиралась давать супругу Марфы, которого хоронили в могиле с маленьким крестом на имя Геннадия Елисеевича Разумова (я тогда впервые и узнал его имя). А у Марфы второй шанс был, только не распознала она его, не смогла воспользоваться.
Когда после небольшой проповеди каждый из гостей мог произнести речь и возложить цветы, Марфа первой рвалась к могиле покойника. Она стояла над разрытой земляной раной и штудировала высокопарные цитаты и стихи собственного сочинения, призывая всех четырёх архангелов присоединиться к славному пиршеству, пока дух её супруга блаженного соединялся с Богом! Священник напрягся, потому что порой её речи звучали кощунственно, видимо его не предупредили о том, в какой кондиции находится вдова. Но думаю, он привык к разному проявлению горя во время похорон. Марфа всё распалялась, эмоции так и бурлили, она походила на безумного гения, стихи трогали душу (даже мою, если она существовала), и я всё ждал, что у неё появится метка. Нет, не появилась. Зато случилось что-то ещё более невероятное. Она сильно жестикулировала и бродила, даже не заметив, как нога её шагнула в пропасть свежевскопанной могилы, и она рухнула вниз к своему покойному супругу, соединившись с ним и в смерти. Марфа ударилась головой об гроб, и почти сразу же умерла (так нам сказали медики, которые приехали лишь для того, чтобы констатировать смерть).
После этого странного финала, такого абсурдно символичного и гротескного, гости замерли на какое-то время, просто переваривая случившееся и пытаясь осознать, что не попали в чёрную комедию. Я выдохнул с облегчением, наконец-то страдания Марфы закончились, ни к чему хорошему насильственное удаление метки не привело, но может, это потому что Марфа оказалась слабой и не смогла преодолеть проклятие? Я не намерен был останавливаться на этом, один пример не был показателем. К тому же я ещё не знал, какая судьба ждёт Веронику. Но после этого удручающего события я вспомнил, как один мой приятель вечно жаловался на дурную карму. Ха. Теперь я знал, что такое дурная карма. Это когда на похоронах собственного мужа ты в экзальтированном состоянии спотыкаешься и летишь к нему в объятья, распугав нафиг всех архангелов, что в панике задали драпака, оставив её умирать на этом последнем ложе. Смерть была сильнее всех, Марфа попала в ад, её душа сгинула навеки.
33
После этой ненормальной истории Вероника посчитала, что смерть Марфы нас сблизила, и мы с ней обязаны скорбеть по подруге вместе, искупая вину. Я был чист, никаких угрызений совести не испытывал, Марфа бы всё равно покончила с собой, разница была лишь в том, что я не получил в дар её душу. А может дух её вселился в Веронику, и та теперь окончательно свихнётся. Насчёт последнего, тут я попал в точку, и хотя сумасшествие Веры было вызвано скорее навязчивыми идеями и страхами, факт психического сбоя это не отменяло.
А мне не хотелось копаться, что у неё на душе, но это был мой эксперимент, мне надо было знать больше подробностей, как чужая метка влияет на психику более или менее уравновешенного человека (я всегда считал её крайне разумной). Теперь я не отталкивал её, и хотя я не давал ей той поддержки, на которую она рассчитывала, это было сигналом к близости. Рассудок она окончательно не теряла, поддерживая видимость своей нормальной жизни, и хотя демоны сжирали её изнутри, внушая гигантские страхи и ведя всё ближе к суицидальной пропасти, она пила колёса, пытаясь заглушить все свои навязчивые мысли. Её болезнь была связана с моей личностью, это она понимала, и хотя это было абсурдно утверждать, всё же это было правдой. Но я-то знал, что уже не мог её исцелить, она была загрязнена энергетикой метки Марфы и теперь ходила под проклятием. К сожалению, моя жажда познать свой новый дар оставила ей только два варианта развития – самоубийство или скорая насильственная смерть. И поскольку метка у неё не исчезала, я полагал, что смерть её будет добровольной.
Я в это время с головой ушёл в дигитальную среду, я так быстро учился всему новому, что уже неплохо разбирался в виртуальном мире, где можно было зарабатывать неплохие бабки. Мой нюх на перспективных авторов тоже возрос, и за последние недели я заключил несколько выгодных сделок, заработав столько, сколько бы корпел за своим офисным столом в течение многих месяцев. Я был рад, что не был привязан к рабочей рутине, планируя время самостоятельно. Пока у меня не было солидного капитала, я не рисковал крупно, но в скором времени начинал доверять своей интуиции. Но ситуация с Марфой и Верой дала мне повод для размышлений более лёгкого дохода. Я как тот, кто разрушает смерть мог действовать без ограничений в поисках жертв, так почему было не выбирать жертвы со вкусом? Почему голод нельзя утолять эстетичными средствами и с материальной выгодой?
Я уже знал, что срок метки не определён, но чем она темнее и чем больше в ней радужных переливов, тем ближе конец, и только по этому я и ориентировался, сколько примерно проживёт человек. Но я уже знал, что метка появляется у тех, кто реально обречён. Даже если человек по каким-то причинам передумает это сделать, смерть приберёт его очень скоро. И поскольку никаких просветлений или гармоничных цветовых сочетаний я у Вероники не обнаружил, осталось только дождаться её конца.
Она расставляла себе расклады таро, пытаясь найти причину своих страхов, и всюду фигурировала моя личность, указывая на что-то опасное, тёмное, скрытное, именно я был источником поглощения её энергии, и она хотела вернуть её назад. Но я оставался рациональным и прагматичным, так легко назвать человека сумасшедшим, который помешался на мистике, так что я ей объяснял её навязчивые страхи скорее как психолог, который был полным атеистом. А она всё пыталась узнать от меня, что я чувствовал, когда взял на себя карму повешенного. Я сохранял деловой тон:
- Вера, нас поразило то, что происходило в последнее время в жизни Марфы, я знаю, что вы очень сблизились, и её смерть оставила свой отпечаток на твоей ломкой психике. Это – не твоя вина, не кори себя, расслабься и просто найди утешение. Мистика, религия, психология, что угодно, но ты же понимаешь, Марфу не вернёшь, даже если ты каждый день будешь вспоминать её. Она умерла, её нет, душа сгинула навеки, ты понимаешь это? Но может, произошла ошибка, на самом деле должна была умереть ты, а Марфа просто взяла жертву на себя, от того тебя и плющит? Во всяком случае, это бы объяснило твоё чувство вины.
Она действительно так считала, только не понимала, каким макаром там замешана моя дьявольская фигура, я был причастен к этому хаосу, только как она могла доказать это? Здравый рассудок был на моей стороне, и хотя меня многие по-прежнему воспринимали как человека, который неудачно повесился, меня перестали жалеть и считать жертвой. Вера же создавала себе опасность в социальной жизни, которую она так тщательно строила в течение многих лет, и это не был уровень злобной истерички, это уже был уровень одержимой особы с биполяркой. И хотя со стороны я был чист, мне не хотелось быть замешанным в истории двух коллег, которые умерли за такой короткий промежуток времени. Смерть следовала за мной по пятам, но поскольку моя личность ни разу не фигурировала при их кончине, законно мне никто не мог предъявить какие-либо претензии. Но нужно было придумать, как обезопасить себя в роковой день, когда Вероника сдастся, и демоны будут разрывать её сознание, чтобы она сделала, сделала это – покинула этот святой мир, грязная и недостойная душа.
Через десять дней после смерти Марфы, вечером ко мне заявилась Вероника. Всё шло не по плану, я не хотел, чтобы она светилась в моих апартаментах, особенно когда увидел, насколько вырвиглазными тонами играет её метка. С таким потоком суицидальных мыслей я точно не мог рассчитывать на психологический тренинг или философские дебаты, её подсознательные страхи материализовались, и я ощущал тень смерти за её спиной.
Она нервно бродила по квартире, спотыкалась об стены, умышленно передвигала предметы, но при этом ничего не говорила. А на мои гостеприимные предложения отведать чашечку кофе никак не реагировала. Я наблюдал за её пульсирующей меткой, которая казалась воплощением агрессии, её яркие вихри испепеляли моё зрение, но по правде говоря, в момент кризиса от неё крайне трудно оторвать взор. Самый яркий миг, буйство энергии в одной точке, ода жизни, перед тем как прыгнуть в лодку Харона, что увезёт её по реке Стикс в царство мёртвых.
