– Сожалею, что не оправдал ваших ожиданий, – журналист пригладил волосы. – Я ведь знаю, что вы обо мне думаете. «Еще один дешевый писака, готовый ради популярности и тиражей эксплуатировать любые трагедии, ради пущей убедительности вплетающий реальную смерть человека в свои высосанные из пальца бредни. Сидит тут и посмеивается, глядя на трех простофиль, решивших, что он и вправду что-то знает. А завтра тиснет еще одну статейку с очередными леденящими кровь подробностями и слезными воспоминаниями друзей покойного». Так?
Ответом ему было угрюмое молчание.
– Что ж, тогда я еще раз прошу прощения, что не оправдал ваших надежд, – он подобрал свою сумку. – Вы мне не верите, и я не вправе вас осуждать. Реальность очень часто оказывается причудливей любого вымысла, и многие, даже столкнувшись с ней лицом к лицу, отказываются признавать, что все это – правда.
– Подождите, – Чегет протянул руку, останавливая уже начавшего подниматься с лавки журналиста, – вы меня неправильно поняли. Дело не в том, верим мы вам или нет. Мы абсолютно точно знаем, что Кольку убил не человек, и что он такой далеко не один.
– Да ну? Откуда? – их собеседник недоверчиво изогнул бровь, но все же сел обратно.
– Имели возможность пообщаться. Лично. Еле ноги унесли, – Чегет сделал паузу, ожидая, пока снисходительное выражение окончательно сойдет с лица Переплетина. – Желаете узнать подробности?
И он кратко рассказал обо всем, что с ними приключилось за прошедшие несколько дней. Ошарашенный журналист слушал его затаив дыхание, а при упоминании об анализаторе чуть не подпрыгнул и потребовал его немедленно показать, но получил отказ. По ходу повествования, однако, его лицо, выражавшее поначалу крайнюю степень возбуждения, все больнее мрачнело, и к концу повествования он выглядел так, словно горько сожалел о том, что вообще согласился на эту встречу.
– М-да, мощно вас затянуло, – подытожил он, когда Чегет закончил свой рассказ.
– Именно поэтому нам так нужна ваша помощь. Вы знаете об этих тварях больше, чем кто бы то ни было, вы – наша единственная надежда!
– Но что именно вы собираетесь сделать? Думаете, вам удастся соскочить с этого крючка?
– Мы не настолько наивны, – тряхнул головой Чегет. – Поскольку речь идет уже о нашей физической ликвидации, и вся их система объявила на нас охоту, то спрятаться и переждать, пока все утихнет, не получится. Они не успокоятся, пока нас не закопают.
– Тогда на что же вы надеетесь?
– Мы должны нанести им ответный удар. Поскольку теперь либо они нас, либо мы их, то тут уж без сантиментов. Уничтожить эту гидру насовсем нам, боюсь, не под силу, но вот отсечь ей пару-тройку голов мы вполне в состоянии. Вырвать ее ядовитое жало! Соответствующий опыт у нас имеется. Да, со временем на месте отрубленных голов вырастут новые, но они впредь сто раз подумают, стоит ли снова с нами связываться.
– Вы говорите об… убийстве?
В ответ Чегет только коротко кивнул. Повисшая затем пауза неспешно заполнялась стуком костяшек домино и детскими криками с соседней игровой площадки, создавая сюрреалистический антураж только что произнесенным словам.
– И хотите вовлечь в свою затею и меня? Сделать соучастником, чтобы потом и за мной охотились? – Переплетин нервно рассмеялся. – Да вы рехнулись!
– Без вашей помощи мы обречены. Рано или поздно, но до нас доберутся.
– Да здесь дело даже не в моем желании! – журналист беспомощно уронил руки на стол. – Я сам до сих пор жив только потому, что все эти годы осторожно ходил по краешку, испуганно шарахаясь от любой возможности узнать что-то лишнее. Только общие соображения, фантазии, намеки, не более. Я старательно избегал любых фактов, способных доказать мою правоту, а потому мне просто нечего вам сообщить. И я даже жалею, что сегодня не сбежал от вас раньше – меньше бы знал.
– Да пусть хоть общие соображения, хоть что-то, любая мелочь может навести нас на след! – в отчаянии воскликнул Чегет. – В их структуре должен быть какой-то центр принятия решений, они должны хоть изредка, но встречаться. Ведь далеко не все вопросы можно доверить телефону или электронной почте. Где они проводят свои собрания? Как часто? Если их представители внедрены в самые разные структуры, то вы наверняка строили догадки насчет отдельных персоналий. Кого вы подозреваете? У нас есть одно имя – Оксана Вельгер, но этого недостаточно, чтобы вычислить их структуру, нужно…
Чегет продолжал говорить, но Сергей его уже не слышал. Он неотрывно смотрел на лицо сидящего напротив журналиста, которое при упоминании кинолога буквально окаменело, и лишь глубоко в его глазах промелькнул ужас, смешанный с болью.
– Извините, – севшим голосом пробормотал тот, перекинув сумку через плечо и поднявшись из-за стола, – я ничем не могу вам помочь. Прощайте.
Он развернулся и успел сделать пару шагов, когда Сергей его окликнул:
– Вы уже встречались с ней раньше, верно?
– С кем? – не понял Егор, но немедленно умолк, получив от Чегета тычок локтем в бок.
– Вы ведь и сами в этом дерьме по самые уши, разве нет? Можете не отвечать, ваша сгорбленная спина более чем красноречива, – Сергей даже вскочил на ноги от возбуждения. – Когда-то вы, вольно или невольно, узнали слишком много, но счастливо избежали смерти и с тех пор шарахаетесь от каждой тени, старательно ходите по струнке, в надежде, что на вас махнули рукой и забыли. Но умом-то вы понимаете, что опасно заблуждаетесь, и что отложенная расправа может настичь вас в любой момент. В начале нашей встречи вы вели себя раскованно, полагая нас доверчивыми простофилями, готовыми поверить в любую чушь, но потом, когда оказалось, что мы имеем к вашей Немезиде самое непосредственное отношение, вы начали нервничать и куда-то торопиться. Ну а когда прозвучало ее имя, – Сергей не стал отказывать себе в удовольствии и произнес его еще раз, громко и отчетливо, – Оксана Вельгер, так вы чуть штаны не обмочили. И после всего этого вы будете продолжать утверждать, что ничегошеньки не знаете?! Да вы, батенька, трус!
– Тише, тише, успокойся! – Чегет потянул его за рукав. – На нас уже люди оглядываются.
Переплетин стоял, молча глядя в землю перед собой, потом повернулся в пол-оборота и, не глядя на троицу, еле слышно произнес:
– Вы ничего не понимаете.
– Зато я знаю, что здесь и сейчас, возможно, вам предоставляется последний шанс избавиться от груза прошлого раз и навсегда. Разделавшись с этими тварями, мы и с вас снимем это старое проклятие. Освободим от следующего за вами по пятам страха. Помогите нам. Помогите сами себе. Другого шанса может и не представиться.
Было видно, как поднялись и тяжело опустились плечи журналиста.
– Прощайте, – повторил он и быстро зашагал прочь.
– Эк ты его припечатал! – крякнул Егор. – А он и не пикнул. Видать, и вправду чего-то боится.
– Настолько, что ходит со стволом на левом боку, – Чегет сложил газету и затолкал ее в карман. – И он явно знает больше, чем говорит.
– Со стволом? Правда? – Егор посмотрел вслед удаляющейся фигуре. – Как бы он теперь себе пулю в лоб не пустил.
– Да сколько угодно! Лишь бы записку предсмертную оставил. С адресами и фамилиями. Чтоб уж не помирать напрасно.
Из кармана послышалось гудение звонящего телефона, и Оксане пришлось отложить в сторону пачку рисунков, которые она рассматривала, чтобы ответить на вызов.
– Я слушаю.
– Привет! Я не сильно отвлекаю? – непривычно дружелюбный голос Арсения не предвещал ничего хорошего.
– Чего надобно?
– Меня тут попросили проинформировать тебя о том, что на следующую неделю назначено Собрание Совета.
– Проинформировать? Меня? – Оксана почувствовала, как в ней вновь закипает древняя, звериная ярость, вызванная очередным открытым посягательством на ее статус, и ей потребовалось сделать пару глубоких вдохов, чтобы немного усмирить огонь внутри. Что ни говори, а у Арсения был несомненный талант на подобные провокации. – Теперь это так делается? Теперь Вожака достаточно просто проинформировать? А вдруг у меня дела какие неотложные?
– Конкретная дата еще не согласована, и если у тебя есть какие-то пожелания – говори.
Еще пара вдохов. Разговаривай они не по телефону, Арсений уже валялся бы на полу со сломанной челюстью. Он что, в самом деле не знает, что такое сарказм?
– Вопрос был риторический, – Оксана надеялась, что голос не выдает ее бешенства. – И кому в голову пришла сия замечательная идея?
– Это решение, скажем так, инициативной группы членов Совета.
– Подобные решения в Стае принимаю я, а вы можете меня лишь об этом попросить!
– Ты все равно обязана нашу просьбу удовлетворить, так что все это – пустые формальности. Не придирайся.
– Ах, да! Как же я могла забыть! – у любого человека, услышавшего такое наигранное веселье в голосе Оксаны, мурашки бы побежали по спине. – Времена изменились, и пора отказаться от старомодной чуши, разумеется! К черту формальности!
– Не горячись так…
– Насколько я понимаю, вы уже подготовили проект новых Правил, коли старые списаны в утиль, – продолжила девушка немного спокойней, – и в них, наверное, говорится, что Вожак отныне обязан удовлетворять любую прихоть своих подданных, которые, в свою очередь, могут класть болт на исполнение его указаний и прочую субординацию. Я ничего не упустила?
– О внесении изменений в Правила пока речи не идет. Этот вопрос мы еще не обсуждали.
– Надеюсь, когда сочините новую версию, вы не забудете меня проинформировать?
– Всенепременно, – процедил Асений сквозь зубы. Ну наконец-то ей удалось сдернуть с него маску невозмутимости!
– М-м-м, а зачем же мы тогда собираемся, если не секрет?
– В повестку предложен всего один вопрос – Вотум Недоверия действующему Вожаку.
– О! Как неожиданно! А кворум будет?
– Не беспокойся, соберем.
– Что ж, я все поняла.
Вот так-то. Забавно, что ее оппоненты, манкирующие своими обязанностями и игнорирующие Правила, когда им это угодно, все же решили воспользоваться одним из их самых древних положений. Данный механизм обеспечивал страховку от узурпации власти Вожаком, действия которого идут вразрез с интересами Стаи и вызывают неприятие большинства ее членов. В том случае, если он настолько силен, что никто из бросивших Вызов, не в силах одолеть его один на один, остается возможность объявить ему Вотум Недоверия от лица Совета Стаи, и тогда ему придется противостоять всем его членам, поддержавшим данное решение. Фактически, это становилось своеобразной публичной казнью, поскольку в такой ситуации участь свернутого Вожака была предрешена.
Да, обвиняемый Вожак может воспользоваться помощью членов Совета, которые его поддерживают, но, если уж дело дошло до Вотума Недоверия, то это означает, что они окажутся в явном меньшинстве и отправятся на тот свет вместе со своим лидером. Конечно, было бы неплохо иметь под боком, скажем, Гришу Хуварина, что здорово охладило бы пыл оппонентов, но Гриша всегда старательно увиливал от сложных вопросов и избегал любой ответственности, словно малый ребенок, а потому отказался войти в состав Совета, когда обсуждалась его кандидатура.
Кроме того, Оксана считала себя не вправе предлагать кому-то еще отправиться вместе с ней на верную смерть. Надежда оставалась лишь на то, что Арсению сотоварищи не удастся сформировать в Совете убедительное большинство, выступающее за ее отставку, но, по-видимому, ее собеседник там, в Красной Поляне, был прав. Его, действительно, боялись больше. Когда все колеблющиеся были сломлены и убраны с дороги, Оксане вынесли приговор и теперь приглашают на собственную казнь.
– Я все поняла, – повторила она.
– Так на какой день назначить мероприятие?
– Мне все равно. Это тебе публику собирать – пусть у тебя и голова болит.
– Хорошо. Я тебя потом проинформирую.
– Не забудь официальное уведомление на сайте выложить. И, кстати, я бы на твоем месте особо не спешила.
– Почему? – Арсений был сама невинность, и, наверное, именно по этой причине Оксана не сдержалась, внезапно сорвавшись на звенящее от ярости шипение:
– Потому, что чем бы все не закончилось, твою глотку я разорвать успею!!! Ты, мелкий блохастый щенок, сдохнешь там первым!!! Так что не торопи свои последние денечки, наслаждайся, пока у тебя еще есть такая возможность!
Она бросила трубку, вне себя от гнева. В первую очередь на саму себя. Вожак должен в любой ситуации сохранять выдержку и самоконтроль. В любой! А на Арсения у нее будто аллергия какая-то!
Чтобы немного успокоить нервы, Оксана вновь взяла в руки пачку рисунков и продолжила их изучать. С первого же взгляда становилось очевидно, что их автор особыми художественными талантами не отличался, и нигде специально не учился. Хотя он определенно старался, что также было заметно. Рядом на столе лежало и основное учебное пособие, которым он пользовался – тоненькая затертая до дыр брошюрка «Рисуем собак. Десять простых шагов» – одна из тех, что продаются в каждом газетном киоске и обещают за несколько коротких уроков сделать из вас профессионального художника-анималиста.
Среди рисунков присутствовало немало явно тренировочных, сделанных по схемам из книги, либо скопированных с фотографий. Но все же основную их часть составляли попытки изобразить одну, вполне конкретную собаку. Сидя, стоя, на бегу, в прыжке, в фас, в профиль – один и тот же точеный силуэт кочевал с листа на лист в безуспешных попытках поймать тот самый, буквально осязаемый, но постоянно ускользающий образ. Автор, словно Пигмалион пытался выточить свою собственную Галатею.
На одном из последних рисунков Оксана невольно задержалась. Его буквально пропитывали муки творчества, знакомые каждому, кто когда-либо пытался изобразить что-то, что неотвязно стоит перед глазами в самых мельчайших деталях, но упорно отказывается переноситься на бумагу в силу нехватки навыков и опыта. От многократной и усердной работы ластиком лист стал слегка серым, а в некоторых местах аж просвечивал насквозь.
Оксана отставила рисунок на вытянутой руке и критически осмотрела изображенную на нем большую собачью голову.
– Хм, – заметила она вслух, – даже немного похоже.
Она положила лист обратно в пачку и осмотрелась.
Здесь, в комнате, вообще доминировала собачья тема, словно ее обитателя слегка заклинило на четвероногих друзьях. Большой календарь на двери, выстроившиеся на шкафу статуэтки, фотографии за стеклом книжных полок…
Оксана почувствовала, как екнуло ее сердце. Она отодвинула стекло и вынула с полки одну из фотографий. Старая, истрепанная, разорванная на несколько кусков, но бережно склеенная обратно и аккуратно заламинированная. Человек и собака, большая рыжая собака. Та самая, образ которой хозяин квартиры из раза в раз силился перенести на бумагу.
Видимо права народная мудрость, утверждающая, что в жизни мужчины бывает только одна Женщина, а все остальные – лишь ее копии.
– Нет повести печальнее на свете, – пробормотала девушка и вдруг замерла, прислушиваясь.
С лестничной клетки послышались приближающиеся шаги. Оксана бросила фотографию поверх стопки рисунков и бесшумно скользнула в тень за шкафом, недвижимо застыв там и слившись с занавесками.
В замке входной двери загремел ключ, и из прихожей донеслись звуки какой-то возни, сопровождаемой кряхтением и чертыханиями.
Ответом ему было угрюмое молчание.
– Что ж, тогда я еще раз прошу прощения, что не оправдал ваших надежд, – он подобрал свою сумку. – Вы мне не верите, и я не вправе вас осуждать. Реальность очень часто оказывается причудливей любого вымысла, и многие, даже столкнувшись с ней лицом к лицу, отказываются признавать, что все это – правда.
– Подождите, – Чегет протянул руку, останавливая уже начавшего подниматься с лавки журналиста, – вы меня неправильно поняли. Дело не в том, верим мы вам или нет. Мы абсолютно точно знаем, что Кольку убил не человек, и что он такой далеко не один.
– Да ну? Откуда? – их собеседник недоверчиво изогнул бровь, но все же сел обратно.
– Имели возможность пообщаться. Лично. Еле ноги унесли, – Чегет сделал паузу, ожидая, пока снисходительное выражение окончательно сойдет с лица Переплетина. – Желаете узнать подробности?
И он кратко рассказал обо всем, что с ними приключилось за прошедшие несколько дней. Ошарашенный журналист слушал его затаив дыхание, а при упоминании об анализаторе чуть не подпрыгнул и потребовал его немедленно показать, но получил отказ. По ходу повествования, однако, его лицо, выражавшее поначалу крайнюю степень возбуждения, все больнее мрачнело, и к концу повествования он выглядел так, словно горько сожалел о том, что вообще согласился на эту встречу.
– М-да, мощно вас затянуло, – подытожил он, когда Чегет закончил свой рассказ.
– Именно поэтому нам так нужна ваша помощь. Вы знаете об этих тварях больше, чем кто бы то ни было, вы – наша единственная надежда!
– Но что именно вы собираетесь сделать? Думаете, вам удастся соскочить с этого крючка?
– Мы не настолько наивны, – тряхнул головой Чегет. – Поскольку речь идет уже о нашей физической ликвидации, и вся их система объявила на нас охоту, то спрятаться и переждать, пока все утихнет, не получится. Они не успокоятся, пока нас не закопают.
– Тогда на что же вы надеетесь?
– Мы должны нанести им ответный удар. Поскольку теперь либо они нас, либо мы их, то тут уж без сантиментов. Уничтожить эту гидру насовсем нам, боюсь, не под силу, но вот отсечь ей пару-тройку голов мы вполне в состоянии. Вырвать ее ядовитое жало! Соответствующий опыт у нас имеется. Да, со временем на месте отрубленных голов вырастут новые, но они впредь сто раз подумают, стоит ли снова с нами связываться.
– Вы говорите об… убийстве?
В ответ Чегет только коротко кивнул. Повисшая затем пауза неспешно заполнялась стуком костяшек домино и детскими криками с соседней игровой площадки, создавая сюрреалистический антураж только что произнесенным словам.
– И хотите вовлечь в свою затею и меня? Сделать соучастником, чтобы потом и за мной охотились? – Переплетин нервно рассмеялся. – Да вы рехнулись!
– Без вашей помощи мы обречены. Рано или поздно, но до нас доберутся.
– Да здесь дело даже не в моем желании! – журналист беспомощно уронил руки на стол. – Я сам до сих пор жив только потому, что все эти годы осторожно ходил по краешку, испуганно шарахаясь от любой возможности узнать что-то лишнее. Только общие соображения, фантазии, намеки, не более. Я старательно избегал любых фактов, способных доказать мою правоту, а потому мне просто нечего вам сообщить. И я даже жалею, что сегодня не сбежал от вас раньше – меньше бы знал.
– Да пусть хоть общие соображения, хоть что-то, любая мелочь может навести нас на след! – в отчаянии воскликнул Чегет. – В их структуре должен быть какой-то центр принятия решений, они должны хоть изредка, но встречаться. Ведь далеко не все вопросы можно доверить телефону или электронной почте. Где они проводят свои собрания? Как часто? Если их представители внедрены в самые разные структуры, то вы наверняка строили догадки насчет отдельных персоналий. Кого вы подозреваете? У нас есть одно имя – Оксана Вельгер, но этого недостаточно, чтобы вычислить их структуру, нужно…
Чегет продолжал говорить, но Сергей его уже не слышал. Он неотрывно смотрел на лицо сидящего напротив журналиста, которое при упоминании кинолога буквально окаменело, и лишь глубоко в его глазах промелькнул ужас, смешанный с болью.
– Извините, – севшим голосом пробормотал тот, перекинув сумку через плечо и поднявшись из-за стола, – я ничем не могу вам помочь. Прощайте.
Он развернулся и успел сделать пару шагов, когда Сергей его окликнул:
– Вы уже встречались с ней раньше, верно?
– С кем? – не понял Егор, но немедленно умолк, получив от Чегета тычок локтем в бок.
– Вы ведь и сами в этом дерьме по самые уши, разве нет? Можете не отвечать, ваша сгорбленная спина более чем красноречива, – Сергей даже вскочил на ноги от возбуждения. – Когда-то вы, вольно или невольно, узнали слишком много, но счастливо избежали смерти и с тех пор шарахаетесь от каждой тени, старательно ходите по струнке, в надежде, что на вас махнули рукой и забыли. Но умом-то вы понимаете, что опасно заблуждаетесь, и что отложенная расправа может настичь вас в любой момент. В начале нашей встречи вы вели себя раскованно, полагая нас доверчивыми простофилями, готовыми поверить в любую чушь, но потом, когда оказалось, что мы имеем к вашей Немезиде самое непосредственное отношение, вы начали нервничать и куда-то торопиться. Ну а когда прозвучало ее имя, – Сергей не стал отказывать себе в удовольствии и произнес его еще раз, громко и отчетливо, – Оксана Вельгер, так вы чуть штаны не обмочили. И после всего этого вы будете продолжать утверждать, что ничегошеньки не знаете?! Да вы, батенька, трус!
– Тише, тише, успокойся! – Чегет потянул его за рукав. – На нас уже люди оглядываются.
Переплетин стоял, молча глядя в землю перед собой, потом повернулся в пол-оборота и, не глядя на троицу, еле слышно произнес:
– Вы ничего не понимаете.
– Зато я знаю, что здесь и сейчас, возможно, вам предоставляется последний шанс избавиться от груза прошлого раз и навсегда. Разделавшись с этими тварями, мы и с вас снимем это старое проклятие. Освободим от следующего за вами по пятам страха. Помогите нам. Помогите сами себе. Другого шанса может и не представиться.
Было видно, как поднялись и тяжело опустились плечи журналиста.
– Прощайте, – повторил он и быстро зашагал прочь.
– Эк ты его припечатал! – крякнул Егор. – А он и не пикнул. Видать, и вправду чего-то боится.
– Настолько, что ходит со стволом на левом боку, – Чегет сложил газету и затолкал ее в карман. – И он явно знает больше, чем говорит.
– Со стволом? Правда? – Егор посмотрел вслед удаляющейся фигуре. – Как бы он теперь себе пулю в лоб не пустил.
– Да сколько угодно! Лишь бы записку предсмертную оставил. С адресами и фамилиями. Чтоб уж не помирать напрасно.
Глава 17
Из кармана послышалось гудение звонящего телефона, и Оксане пришлось отложить в сторону пачку рисунков, которые она рассматривала, чтобы ответить на вызов.
– Я слушаю.
– Привет! Я не сильно отвлекаю? – непривычно дружелюбный голос Арсения не предвещал ничего хорошего.
– Чего надобно?
– Меня тут попросили проинформировать тебя о том, что на следующую неделю назначено Собрание Совета.
– Проинформировать? Меня? – Оксана почувствовала, как в ней вновь закипает древняя, звериная ярость, вызванная очередным открытым посягательством на ее статус, и ей потребовалось сделать пару глубоких вдохов, чтобы немного усмирить огонь внутри. Что ни говори, а у Арсения был несомненный талант на подобные провокации. – Теперь это так делается? Теперь Вожака достаточно просто проинформировать? А вдруг у меня дела какие неотложные?
– Конкретная дата еще не согласована, и если у тебя есть какие-то пожелания – говори.
Еще пара вдохов. Разговаривай они не по телефону, Арсений уже валялся бы на полу со сломанной челюстью. Он что, в самом деле не знает, что такое сарказм?
– Вопрос был риторический, – Оксана надеялась, что голос не выдает ее бешенства. – И кому в голову пришла сия замечательная идея?
– Это решение, скажем так, инициативной группы членов Совета.
– Подобные решения в Стае принимаю я, а вы можете меня лишь об этом попросить!
– Ты все равно обязана нашу просьбу удовлетворить, так что все это – пустые формальности. Не придирайся.
– Ах, да! Как же я могла забыть! – у любого человека, услышавшего такое наигранное веселье в голосе Оксаны, мурашки бы побежали по спине. – Времена изменились, и пора отказаться от старомодной чуши, разумеется! К черту формальности!
– Не горячись так…
– Насколько я понимаю, вы уже подготовили проект новых Правил, коли старые списаны в утиль, – продолжила девушка немного спокойней, – и в них, наверное, говорится, что Вожак отныне обязан удовлетворять любую прихоть своих подданных, которые, в свою очередь, могут класть болт на исполнение его указаний и прочую субординацию. Я ничего не упустила?
– О внесении изменений в Правила пока речи не идет. Этот вопрос мы еще не обсуждали.
– Надеюсь, когда сочините новую версию, вы не забудете меня проинформировать?
– Всенепременно, – процедил Асений сквозь зубы. Ну наконец-то ей удалось сдернуть с него маску невозмутимости!
– М-м-м, а зачем же мы тогда собираемся, если не секрет?
– В повестку предложен всего один вопрос – Вотум Недоверия действующему Вожаку.
– О! Как неожиданно! А кворум будет?
– Не беспокойся, соберем.
– Что ж, я все поняла.
Вот так-то. Забавно, что ее оппоненты, манкирующие своими обязанностями и игнорирующие Правила, когда им это угодно, все же решили воспользоваться одним из их самых древних положений. Данный механизм обеспечивал страховку от узурпации власти Вожаком, действия которого идут вразрез с интересами Стаи и вызывают неприятие большинства ее членов. В том случае, если он настолько силен, что никто из бросивших Вызов, не в силах одолеть его один на один, остается возможность объявить ему Вотум Недоверия от лица Совета Стаи, и тогда ему придется противостоять всем его членам, поддержавшим данное решение. Фактически, это становилось своеобразной публичной казнью, поскольку в такой ситуации участь свернутого Вожака была предрешена.
Да, обвиняемый Вожак может воспользоваться помощью членов Совета, которые его поддерживают, но, если уж дело дошло до Вотума Недоверия, то это означает, что они окажутся в явном меньшинстве и отправятся на тот свет вместе со своим лидером. Конечно, было бы неплохо иметь под боком, скажем, Гришу Хуварина, что здорово охладило бы пыл оппонентов, но Гриша всегда старательно увиливал от сложных вопросов и избегал любой ответственности, словно малый ребенок, а потому отказался войти в состав Совета, когда обсуждалась его кандидатура.
Кроме того, Оксана считала себя не вправе предлагать кому-то еще отправиться вместе с ней на верную смерть. Надежда оставалась лишь на то, что Арсению сотоварищи не удастся сформировать в Совете убедительное большинство, выступающее за ее отставку, но, по-видимому, ее собеседник там, в Красной Поляне, был прав. Его, действительно, боялись больше. Когда все колеблющиеся были сломлены и убраны с дороги, Оксане вынесли приговор и теперь приглашают на собственную казнь.
– Я все поняла, – повторила она.
– Так на какой день назначить мероприятие?
– Мне все равно. Это тебе публику собирать – пусть у тебя и голова болит.
– Хорошо. Я тебя потом проинформирую.
– Не забудь официальное уведомление на сайте выложить. И, кстати, я бы на твоем месте особо не спешила.
– Почему? – Арсений был сама невинность, и, наверное, именно по этой причине Оксана не сдержалась, внезапно сорвавшись на звенящее от ярости шипение:
– Потому, что чем бы все не закончилось, твою глотку я разорвать успею!!! Ты, мелкий блохастый щенок, сдохнешь там первым!!! Так что не торопи свои последние денечки, наслаждайся, пока у тебя еще есть такая возможность!
Она бросила трубку, вне себя от гнева. В первую очередь на саму себя. Вожак должен в любой ситуации сохранять выдержку и самоконтроль. В любой! А на Арсения у нее будто аллергия какая-то!
Чтобы немного успокоить нервы, Оксана вновь взяла в руки пачку рисунков и продолжила их изучать. С первого же взгляда становилось очевидно, что их автор особыми художественными талантами не отличался, и нигде специально не учился. Хотя он определенно старался, что также было заметно. Рядом на столе лежало и основное учебное пособие, которым он пользовался – тоненькая затертая до дыр брошюрка «Рисуем собак. Десять простых шагов» – одна из тех, что продаются в каждом газетном киоске и обещают за несколько коротких уроков сделать из вас профессионального художника-анималиста.
Среди рисунков присутствовало немало явно тренировочных, сделанных по схемам из книги, либо скопированных с фотографий. Но все же основную их часть составляли попытки изобразить одну, вполне конкретную собаку. Сидя, стоя, на бегу, в прыжке, в фас, в профиль – один и тот же точеный силуэт кочевал с листа на лист в безуспешных попытках поймать тот самый, буквально осязаемый, но постоянно ускользающий образ. Автор, словно Пигмалион пытался выточить свою собственную Галатею.
На одном из последних рисунков Оксана невольно задержалась. Его буквально пропитывали муки творчества, знакомые каждому, кто когда-либо пытался изобразить что-то, что неотвязно стоит перед глазами в самых мельчайших деталях, но упорно отказывается переноситься на бумагу в силу нехватки навыков и опыта. От многократной и усердной работы ластиком лист стал слегка серым, а в некоторых местах аж просвечивал насквозь.
Оксана отставила рисунок на вытянутой руке и критически осмотрела изображенную на нем большую собачью голову.
– Хм, – заметила она вслух, – даже немного похоже.
Она положила лист обратно в пачку и осмотрелась.
Здесь, в комнате, вообще доминировала собачья тема, словно ее обитателя слегка заклинило на четвероногих друзьях. Большой календарь на двери, выстроившиеся на шкафу статуэтки, фотографии за стеклом книжных полок…
Оксана почувствовала, как екнуло ее сердце. Она отодвинула стекло и вынула с полки одну из фотографий. Старая, истрепанная, разорванная на несколько кусков, но бережно склеенная обратно и аккуратно заламинированная. Человек и собака, большая рыжая собака. Та самая, образ которой хозяин квартиры из раза в раз силился перенести на бумагу.
Видимо права народная мудрость, утверждающая, что в жизни мужчины бывает только одна Женщина, а все остальные – лишь ее копии.
– Нет повести печальнее на свете, – пробормотала девушка и вдруг замерла, прислушиваясь.
С лестничной клетки послышались приближающиеся шаги. Оксана бросила фотографию поверх стопки рисунков и бесшумно скользнула в тень за шкафом, недвижимо застыв там и слившись с занавесками.
В замке входной двери загремел ключ, и из прихожей донеслись звуки какой-то возни, сопровождаемой кряхтением и чертыханиями.
