– Согласна. Но зачем мы здесь?! И дома можно было поговорить.
– Я больше не в силах терпеть, – он приблизился к ней, сильно притянул к себе и утопил в своих объятиях. Страсть безудержная ощущалась в его поцелуях и ласках. Без застенчивости он позволил себе поднять подол её платья.
– Нет, не надо, прошу вас. Зачем это?! Не надо…
Но он не слышал её. Животная плоть требовала утолить желание и получить наслаждение. И он силой всё, что захотел, взял.
Монна в помутнённом состоянии добралась домой, ни с кем не разговаривая, укуталась в плед и легла. Она не испытывала восторга и радости от того, что произошло.
Девушка была повержена, не ожидала от возлюбленного такого натиска и применения физической силы. Ждала нежности, но не дождалась. Слёзы рекой катились по щекам, и спасения от горечи и разочарования не было ни в чём. Чёрные, как тучи, мысли заполонили голову, чувства рвали сердце пополам. Девушка искала ответ на самый главный вопрос.
«Что же такое любовь, если всё оборачивается так печально? Любовь – это страдание?»
Ответа она не находила и горько плакала. Утешить её никто не смог бы, ибо Монна утратила веру в того, кого любила.
Вот так, в одиночестве, наедине с девичьим горем, она лежала, сжавшим комочком и мысленно рассуждала.
«А ведь любовь – многогранное чувство. Оно проявляется в нескольких ипостасях. Мать с момента зачатия любит своё дитя и готова ради него на всё – её ведёт любовь. Мне няня об этом много рассказывала.
К родному дому, в котором родился и вырос, возникает сильная привязанность. Поистине глубокое чувство. Ничем иным не назвать, как любовь.
Своего пёсика всегда любила беззаветно. Наши чувства были взаимными.
Помню, как меня горничная и служанка отгоняли от буфета в столовой. Малышкой тащила потихоньку оттуда выпечку и конфеты. За это они меня прозвали сладкоежкой. Когда кухарка готовила ягодное суфле на полдник и на праздники сливочное мороженное – бродила вокруг да около, дожидаясь, когда принесут из кухни, а после – лакомилась и объедалась. При одной мысли о десертах слюнки всегда текли. Это тоже любовь, но совсем другая.
Матушка считала, что детям много сладкого есть нельзя. А я не слушалась, в наказание получила воспитательницу-надзирательницу.
Книги – это отдельная ипостась любви. Меня с молодых ногтей научили читать, и я без добрых книг не могла ни дня прожить. И это любовь.
Любила и люблю свою кузину, она лучшая подружка моя.
Дорогой папенька, как он любил и любит матушку. Изыскивал любой повод, чтобы шепнуть матушке на ушко нечто такое, отчего её щёки пылали, или заглядывал в глаза ласковым взглядом, от которого она таяла. А как он заботился о ней. Что это, если не любовь?
И мне казалось, что Винстон любил меня, и я отвечала ему взаимностью, а что он наделал! Обо мне не подумал. Как воришка обманным путём … Разве это любовь?! Нет!» – Монна рыдала, горечь, и тоска закрались в душу. И от тех светлых отношений, о которых она мечтала в своих девичьих грёзах долгими зимними ночами, представляя их с возлюбленным будущее, – ни намёка, ни пылинки не осталось. И как жить дальше?!
В ту страшную ночь поглотившего её отчаяния, потери прошлого и настоящего, она и не заметила, как родился романс, который спустя десятилетие оказался пророческим.
Это сделалось привычным для Монны на несколько ближайших лет. В те невыносимые минуты, когда ей становилось особенно грустно, отчаяние, напоминало о себе. Оно подкрадывалось и накрывало удушливой волной, доводило до самых печальных мыслей, девушка садилась за рояль и пела именно этот романс.
«Ложатся листья вдоль дорог,
Кружится вихрем ветерок,
И по судьбе, и по душе,
Скользят слезинки в ноябре.
Мне не забыть тех дорог,
Мне не забыть тех тревог,
Тебя ждала, тебя звала,
Ты позабыл меня и пренебрёг.
Пройдёт весёлая пора,
Ты постареешь и тогда,
С повинной головой
Ко мне придёшь
И скажешь: «Как ты мне дорога».
Но поезд твой давно ушёл,
И прежний адрес устарел,
И той меня уж больше нет,
«Ты опоздал, друг мой», –
Таков ответ!
Она так и слышала голос воспитательницы, которую приставили к ней в своё время, чтобы не наделала глупостей. Та, узнав о том, что случилось, грозным тоном во весь голос заявила бы:
– Барышня, это безнравственно! Забыли, чья вы дочь!
«Винстон, что ты наделал...» – звучало в голове девушки в ту страшную ночь.
Монна не вышла к ужину, не спустилась и к завтраку. Она не могла показаться на глаза родителям, боясь, что по её расстроенному виду догадаются о случившемся.
Но жизнь – суровый учитель. Захочет открыть карты – беда за бедой постучаться в твою жизнь и не заставят ждать. Только и успевай открывать двери. Так и случилось.
Винстон больше не приезжал, и письма от него приходили всё реже и реже. От тех немногословных весточек веяло холодком. В них не было той детской доверчивости и тепла. Не было привязанности, и любви не было.
«Зачем он так поступил со мной»? – терзалась девушка.
Время убегало, а письма где-то задерживались. Она всё ждала.
Как-то утром, спускаясь по лестнице, Монна услышала разговор родителей. Они завтракали, были чем-то очень озабочены и встревожены.
– Какой позор! – сказал папа.
– Винстону ничего не останется, как обвенчаться с той особой, чтобы прикрыть позор. Иначе в свете заклюют, – заключила матушка.
– Как он мог так поступить с Монной?! Это возмутительно! На неё смотреть больно. С тех пор как перестал писать и приезжать – не узнать её. Страдает моя девочка. Бедная, как она переживёт эту новость? – сопереживал отец.
– Думаю, Любомир, надо срочно увезти её подальше от сплетен. Когда вернёмся, всё и затихнет.
– Так и сделаем.
Монна вернулась в комнату, но как назло, матушка послала за ней. Пришлось подчиниться.
– Доброе утро, – произнесла она, делая над собой усилие.
– Дорогая! Ты себя плохо чувствуешь? – спросила матушка.
– Да, что-то нездоровится, – не успела она произнести, как упала в обморок. Отец в последний момент подхватил её обмякшее тело.
– Боже мой, Любомир, скорее врача, – взмолилась супруга.
– Отнесу её наверх, уложу и сам поеду за доктором.
Вердикт врача ввёл родных в состояние ступора. Хладнокровно, не вкладывая ни единой эмоции, он произнёс:
– Новость, которую преподнесу вам, настоятельно рекомендую принять спокойно. Ваша дочь беременна… не стоит избавляться от ребёнка – первая беременность. Могут быть осложнения. Советую: отдых, покой, прогулки на свежем воздухе, соки по утрам натощак и много фруктов. Можно свозить её на воды. Горячие купальни в Бате воспрещаются!
Как родители пережили заявление доктора, осталось тайной. Но никогда они не упрекнули дочь ни в чём и не расспрашивали. Без слов было ясно, кто отец ребёнка.
Семья на несколько лет покинула родные места. Со старым другом отец порвал все отношения. Вернувшись, переехали в своё имение далеко за городом и там, ни с кем не общаясь, проводили время. Балы и приёмы посещали крайне редко, на бестактные вопросы не отвечали. Отец занял оборонную позицию. Так и жили.
А время идёт…
Монне минуло восемнадцать, её сынишке отпраздновали третий день рождения. Девушка полностью растворилась в малыше. Высший свет ей не был интересен, не скучала она по шумным балам и приёмам. Семья вела замкнутый образ жизни. Родители окружили её и ребёнка любовью, вниманием, заботой, и постепенно молодая мама успокоилась, но рана на сердце время от времени давала о себе знать. Сынишка напоминал бывшего возлюбленного.
Отец то и дело присматривался к новым знакомым и подыскивал дочери достойную партию.
В разговоре с супругой он поделился:
– Ребёнок носит мою фамилию. И я ничуть не расстроюсь, если будущий супруг дочери откажется усыновить нашего внука.
– Ты прав, дорогой. Всё, что связано с этим деликатным вопросом, мы переболели три года тому назад. Сейчас нужно позаботиться о Монне. Ей необходимо иметь рядом хорошее надежное плечо.
Навстречу судьбе дочери…
Прошло ещё два года. Князь Кеплянский получил письмо от своего поверенного, в котором сообщалось, что в России скончался его отец.
– Поеду, отдам долг, попрощаюсь, провожу в последний путь, – сказал он супруге.
– Поезжай, дорогой. Это твой сыновий долг. А мы будем ждать тебя и молиться.
На Родине Любомир пробыл дней десять. Но судьба не спит, она помогает добрым людям.
Прямого сообщения из Псковской губернии до Лондона не было в те далёкие времена. Нужно было на перекладных доехать до Москвы, оттуда следовать дальше. Так Любомир Кеплянский и сделал. Он добрался до перевалочного пункта, там взял извозчика и поехал на железнодорожный вокзал, прибыл заблаговременно. По железной дороге его довезли в Москву. Теперь предстояло пересесть в поезд, который следовал до столицы Англии.
На вокзале в общем гомоне отъезжающих и провождающих носились мальчишки-газетчики.
– Сенсация! Сенсация! Спешите узнать последние новости, – кричали они наперебой, срывая голоса до сипа. Стремясь помешать один другому, они махали перед глазами сновавших по перрону людей новым выпуском утренней газеты. Носильщики предлагали свои услуги. Те из них, кто уже загрузил поклажу на телегу, поминутно вскрикивали:
– Дайте дорогу! Господа, освободите дорогу …
Обычная вокзальная суета ничем не удивила князя. Любомир нанял свободного носильщика и прошёл по перрону к своему вагону. Назвал носильщику номер купе, и тот занёс вещи, а Кеплянский тем временем предъявил проводнику свой билет.
Предстояла дорога домой.
Удача подоспела
В вагоне его встретила шумная весёлая компания, которая распивала шампанское, кого-то провожая.
Кеплянский вошёл в своё купе и тут обнаружил, что едет не один. На него смотрели большие, выразительные, тёплые глаза. Любомир отметил про себя:
«Какой взгляд глубокий, проникновенный, а глаза, глаза … Никогда не встречал у мужчин таких. В них душа говорит».
– Приветствую, вы мой сосед?
– По всей вероятности, да. Добрый вечер!
Следующим удивлением для князя явился голос незнакомца, который буквально приворожил. Звучные мощные обертоны красивого баритона с бархатным тембром обратили на себя внимание соседа.
– Неужели уже вечереет? – спросил Кеплянский, – глядя в окно. – Я так был занят в дороге пересадками, что и не заметил, как день промчался. Да не мудрено.
– Для поклажи наверху есть свободные места и под вашим сидением, – подсказал попутчик.
– Благодарю. Сейчас всё пристрою, мешать не будет.
Любомир поднялся по маленькой лестничке и уложил саквояж и сумку. – Ну, вот и всё, – сказал князь, присаживаясь на сидение. – Весь взмок.
– Отдыхайте. Если хотите умыться, ватерклозет близко от нас – два шага по вагону, откроете дверь тамбура, слева увидите дверь. Там и умыться можно.
– Спасибо. Вы правы, схожу, освежусь. Жаль, что полностью нельзя обмыться. Но хоть лицо и руки, – Любомир достал из сумки полотенце и ушёл.
Поезд тронулся. Забегали служащие. По вагону передвигались пассажиры.
Кеплянский, устроившись на сидении, заговорил со своим попутчиком. Тот оказался приятным собеседником.
– Представлюсь вам. Любомир Кеплянский, русский князь по происхождению, но постоянно проживаю с семьёй в Англии.
– Очень приятно, князь. По роду деятельности часто бываю в России. Люблю ваш народ – открытый и доброжелательный.
– Благодарю вас. Так и есть. Русская душа открыта всему миру, хоть и порой загадочна.
– Да-да, сталкивался, – улыбнулся сосед своим мыслям. – Для полного знакомства в свою очередь и я представлюсь. Потомок старинного рода герцогов Хармсвордов.
– Постойте, постойте. Я наслышан о вашем райском уголке. Бывать не приходилось, но мне много рассказывали. Большая честь для меня познакомиться с вами лично, – Любомир оживился, тема взволновала его.
– Взаимно. И я рад знакомству. Князь, считайте, что получили приглашение в письменном виде. Только наш старинный замок, о котором вам рассказывали, находится в тридцати милях от того места, где живу я. Купил по случаю особняк и переехал. А в старинной резиденции, как и полагается, проживает старшее поколение. В нашем роду принято переезжать туда в одном случае…
– Понимаю, на смену предыдущему поколению. Благодарю за приглашение. Непременно навещу.
– Совершенно верно, на смену предыдущему поколению. Или по настоянию родителей.
Забыл визитки взять с собой, досадно. Запишу вам точные координаты, чтобы быстро нашли. А если заблудитесь и доедете до нашего старинного родового гнезда, ничего плохого не случится. Вас и там примут, как дорогого гостя.
– Польщён. Благодарю. Что-то я устал сегодня, не пора ли прилечь?
– Скоро ужин принесут. А потом и отдохнёте, выспитесь вдоволь, дорога дальняя.
Мало-помалу попутчики разговорились, да так, что к тому моменту, как поезд прибывал на лондонский вокзал, Кеплянский знал о Лионеле Хармсворде достаточно много. И Любомир поделился с ним, какая у него замечательная семья. Рассказал о супруге, о дочери и о маленьком внучонке, которому на днях исполнится пять лет.
– Соскучился по ним. Никогда надолго не оставлял. А тут письмо прибыло, что отец почил в бозе. Сами понимаете, пришлось поехать попрощаться.
– Так вы ездили в Россию на похороны?
– Да.
– Соболезную вам. Прискорбно терять близких.
– Очень. Сам не ожидал. Мы летом собирались всей семьёй погостить в родительской усадьбе. Доченьке моей очень нравится бывать у бабушки и дедушки. Ей Россия пришлась по душе.
– Она же ваша дочь! – многозначительно произнёс попутчик.
– Вы правы. Удачная дочь! – подчеркнул князь. – И тут Любомира посетила очень щекотливая и своевременная мысль. И, как водится, в приложении – настоятельное требование к действию.
«А почему бы не попробовать? А вдруг они понравятся друг другу?»
– Лионель! Могу я вас так называть?
– Конечно, можете. Я ведь вам в сыновья гожусь.
– Благодарю. А меня зовите по-простому Любомиром.
– Разрешение получено, принимается. Спасибо, князь, за доверие.
– А знаете что. Вот вам моя визитка. В ближайшую пятницу семьёй будем отмечать пятый день рождения нашего малыша. Приезжайте. Посидим в семейном кругу. Вам все будут рады.
– Детей люблю. Правда, своих пока нет.
– А супруга? – вырвался вопрос у князя.
– И супруги нет, я старый холостяк, – грустно произнёс Лионель.
– Это поправимо. Главное, чтобы по взаимной любви венчались.
– Вот этого никогда в моей жизни не было, – с сожалением констатировал Лионель Хармсворд. – Но мечтать ведь не воспрещается?
– Что вы. Мечтать очень полезно.
– И я так думаю. За приглашение благодарю. Буду. Визитку вашу сохраню, по ней и сориентируюсь в пути.
– Я больше не в силах терпеть, – он приблизился к ней, сильно притянул к себе и утопил в своих объятиях. Страсть безудержная ощущалась в его поцелуях и ласках. Без застенчивости он позволил себе поднять подол её платья.
– Нет, не надо, прошу вас. Зачем это?! Не надо…
Но он не слышал её. Животная плоть требовала утолить желание и получить наслаждение. И он силой всё, что захотел, взял.
Монна в помутнённом состоянии добралась домой, ни с кем не разговаривая, укуталась в плед и легла. Она не испытывала восторга и радости от того, что произошло.
Девушка была повержена, не ожидала от возлюбленного такого натиска и применения физической силы. Ждала нежности, но не дождалась. Слёзы рекой катились по щекам, и спасения от горечи и разочарования не было ни в чём. Чёрные, как тучи, мысли заполонили голову, чувства рвали сердце пополам. Девушка искала ответ на самый главный вопрос.
«Что же такое любовь, если всё оборачивается так печально? Любовь – это страдание?»
Ответа она не находила и горько плакала. Утешить её никто не смог бы, ибо Монна утратила веру в того, кого любила.
Вот так, в одиночестве, наедине с девичьим горем, она лежала, сжавшим комочком и мысленно рассуждала.
«А ведь любовь – многогранное чувство. Оно проявляется в нескольких ипостасях. Мать с момента зачатия любит своё дитя и готова ради него на всё – её ведёт любовь. Мне няня об этом много рассказывала.
К родному дому, в котором родился и вырос, возникает сильная привязанность. Поистине глубокое чувство. Ничем иным не назвать, как любовь.
Своего пёсика всегда любила беззаветно. Наши чувства были взаимными.
Помню, как меня горничная и служанка отгоняли от буфета в столовой. Малышкой тащила потихоньку оттуда выпечку и конфеты. За это они меня прозвали сладкоежкой. Когда кухарка готовила ягодное суфле на полдник и на праздники сливочное мороженное – бродила вокруг да около, дожидаясь, когда принесут из кухни, а после – лакомилась и объедалась. При одной мысли о десертах слюнки всегда текли. Это тоже любовь, но совсем другая.
Матушка считала, что детям много сладкого есть нельзя. А я не слушалась, в наказание получила воспитательницу-надзирательницу.
Книги – это отдельная ипостась любви. Меня с молодых ногтей научили читать, и я без добрых книг не могла ни дня прожить. И это любовь.
Любила и люблю свою кузину, она лучшая подружка моя.
Дорогой папенька, как он любил и любит матушку. Изыскивал любой повод, чтобы шепнуть матушке на ушко нечто такое, отчего её щёки пылали, или заглядывал в глаза ласковым взглядом, от которого она таяла. А как он заботился о ней. Что это, если не любовь?
И мне казалось, что Винстон любил меня, и я отвечала ему взаимностью, а что он наделал! Обо мне не подумал. Как воришка обманным путём … Разве это любовь?! Нет!» – Монна рыдала, горечь, и тоска закрались в душу. И от тех светлых отношений, о которых она мечтала в своих девичьих грёзах долгими зимними ночами, представляя их с возлюбленным будущее, – ни намёка, ни пылинки не осталось. И как жить дальше?!
В ту страшную ночь поглотившего её отчаяния, потери прошлого и настоящего, она и не заметила, как родился романс, который спустя десятилетие оказался пророческим.
Это сделалось привычным для Монны на несколько ближайших лет. В те невыносимые минуты, когда ей становилось особенно грустно, отчаяние, напоминало о себе. Оно подкрадывалось и накрывало удушливой волной, доводило до самых печальных мыслей, девушка садилась за рояль и пела именно этот романс.
«Ложатся листья вдоль дорог,
Кружится вихрем ветерок,
И по судьбе, и по душе,
Скользят слезинки в ноябре.
Мне не забыть тех дорог,
Мне не забыть тех тревог,
Тебя ждала, тебя звала,
Ты позабыл меня и пренебрёг.
Пройдёт весёлая пора,
Ты постареешь и тогда,
С повинной головой
Ко мне придёшь
И скажешь: «Как ты мне дорога».
Но поезд твой давно ушёл,
И прежний адрес устарел,
И той меня уж больше нет,
«Ты опоздал, друг мой», –
Таков ответ!
Она так и слышала голос воспитательницы, которую приставили к ней в своё время, чтобы не наделала глупостей. Та, узнав о том, что случилось, грозным тоном во весь голос заявила бы:
– Барышня, это безнравственно! Забыли, чья вы дочь!
«Винстон, что ты наделал...» – звучало в голове девушки в ту страшную ночь.
Монна не вышла к ужину, не спустилась и к завтраку. Она не могла показаться на глаза родителям, боясь, что по её расстроенному виду догадаются о случившемся.
Но жизнь – суровый учитель. Захочет открыть карты – беда за бедой постучаться в твою жизнь и не заставят ждать. Только и успевай открывать двери. Так и случилось.
Винстон больше не приезжал, и письма от него приходили всё реже и реже. От тех немногословных весточек веяло холодком. В них не было той детской доверчивости и тепла. Не было привязанности, и любви не было.
«Зачем он так поступил со мной»? – терзалась девушка.
Время убегало, а письма где-то задерживались. Она всё ждала.
Как-то утром, спускаясь по лестнице, Монна услышала разговор родителей. Они завтракали, были чем-то очень озабочены и встревожены.
– Какой позор! – сказал папа.
– Винстону ничего не останется, как обвенчаться с той особой, чтобы прикрыть позор. Иначе в свете заклюют, – заключила матушка.
– Как он мог так поступить с Монной?! Это возмутительно! На неё смотреть больно. С тех пор как перестал писать и приезжать – не узнать её. Страдает моя девочка. Бедная, как она переживёт эту новость? – сопереживал отец.
– Думаю, Любомир, надо срочно увезти её подальше от сплетен. Когда вернёмся, всё и затихнет.
– Так и сделаем.
Монна вернулась в комнату, но как назло, матушка послала за ней. Пришлось подчиниться.
– Доброе утро, – произнесла она, делая над собой усилие.
– Дорогая! Ты себя плохо чувствуешь? – спросила матушка.
– Да, что-то нездоровится, – не успела она произнести, как упала в обморок. Отец в последний момент подхватил её обмякшее тело.
– Боже мой, Любомир, скорее врача, – взмолилась супруга.
– Отнесу её наверх, уложу и сам поеду за доктором.
Вердикт врача ввёл родных в состояние ступора. Хладнокровно, не вкладывая ни единой эмоции, он произнёс:
– Новость, которую преподнесу вам, настоятельно рекомендую принять спокойно. Ваша дочь беременна… не стоит избавляться от ребёнка – первая беременность. Могут быть осложнения. Советую: отдых, покой, прогулки на свежем воздухе, соки по утрам натощак и много фруктов. Можно свозить её на воды. Горячие купальни в Бате воспрещаются!
Как родители пережили заявление доктора, осталось тайной. Но никогда они не упрекнули дочь ни в чём и не расспрашивали. Без слов было ясно, кто отец ребёнка.
Семья на несколько лет покинула родные места. Со старым другом отец порвал все отношения. Вернувшись, переехали в своё имение далеко за городом и там, ни с кем не общаясь, проводили время. Балы и приёмы посещали крайне редко, на бестактные вопросы не отвечали. Отец занял оборонную позицию. Так и жили.
А время идёт…
Монне минуло восемнадцать, её сынишке отпраздновали третий день рождения. Девушка полностью растворилась в малыше. Высший свет ей не был интересен, не скучала она по шумным балам и приёмам. Семья вела замкнутый образ жизни. Родители окружили её и ребёнка любовью, вниманием, заботой, и постепенно молодая мама успокоилась, но рана на сердце время от времени давала о себе знать. Сынишка напоминал бывшего возлюбленного.
Отец то и дело присматривался к новым знакомым и подыскивал дочери достойную партию.
В разговоре с супругой он поделился:
– Ребёнок носит мою фамилию. И я ничуть не расстроюсь, если будущий супруг дочери откажется усыновить нашего внука.
– Ты прав, дорогой. Всё, что связано с этим деликатным вопросом, мы переболели три года тому назад. Сейчас нужно позаботиться о Монне. Ей необходимо иметь рядом хорошее надежное плечо.
Навстречу судьбе дочери…
Прошло ещё два года. Князь Кеплянский получил письмо от своего поверенного, в котором сообщалось, что в России скончался его отец.
– Поеду, отдам долг, попрощаюсь, провожу в последний путь, – сказал он супруге.
– Поезжай, дорогой. Это твой сыновий долг. А мы будем ждать тебя и молиться.
На Родине Любомир пробыл дней десять. Но судьба не спит, она помогает добрым людям.
Прямого сообщения из Псковской губернии до Лондона не было в те далёкие времена. Нужно было на перекладных доехать до Москвы, оттуда следовать дальше. Так Любомир Кеплянский и сделал. Он добрался до перевалочного пункта, там взял извозчика и поехал на железнодорожный вокзал, прибыл заблаговременно. По железной дороге его довезли в Москву. Теперь предстояло пересесть в поезд, который следовал до столицы Англии.
На вокзале в общем гомоне отъезжающих и провождающих носились мальчишки-газетчики.
– Сенсация! Сенсация! Спешите узнать последние новости, – кричали они наперебой, срывая голоса до сипа. Стремясь помешать один другому, они махали перед глазами сновавших по перрону людей новым выпуском утренней газеты. Носильщики предлагали свои услуги. Те из них, кто уже загрузил поклажу на телегу, поминутно вскрикивали:
– Дайте дорогу! Господа, освободите дорогу …
Обычная вокзальная суета ничем не удивила князя. Любомир нанял свободного носильщика и прошёл по перрону к своему вагону. Назвал носильщику номер купе, и тот занёс вещи, а Кеплянский тем временем предъявил проводнику свой билет.
Предстояла дорога домой.
Удача подоспела
В вагоне его встретила шумная весёлая компания, которая распивала шампанское, кого-то провожая.
Кеплянский вошёл в своё купе и тут обнаружил, что едет не один. На него смотрели большие, выразительные, тёплые глаза. Любомир отметил про себя:
«Какой взгляд глубокий, проникновенный, а глаза, глаза … Никогда не встречал у мужчин таких. В них душа говорит».
– Приветствую, вы мой сосед?
– По всей вероятности, да. Добрый вечер!
Следующим удивлением для князя явился голос незнакомца, который буквально приворожил. Звучные мощные обертоны красивого баритона с бархатным тембром обратили на себя внимание соседа.
– Неужели уже вечереет? – спросил Кеплянский, – глядя в окно. – Я так был занят в дороге пересадками, что и не заметил, как день промчался. Да не мудрено.
– Для поклажи наверху есть свободные места и под вашим сидением, – подсказал попутчик.
– Благодарю. Сейчас всё пристрою, мешать не будет.
Любомир поднялся по маленькой лестничке и уложил саквояж и сумку. – Ну, вот и всё, – сказал князь, присаживаясь на сидение. – Весь взмок.
– Отдыхайте. Если хотите умыться, ватерклозет близко от нас – два шага по вагону, откроете дверь тамбура, слева увидите дверь. Там и умыться можно.
– Спасибо. Вы правы, схожу, освежусь. Жаль, что полностью нельзя обмыться. Но хоть лицо и руки, – Любомир достал из сумки полотенце и ушёл.
Поезд тронулся. Забегали служащие. По вагону передвигались пассажиры.
Кеплянский, устроившись на сидении, заговорил со своим попутчиком. Тот оказался приятным собеседником.
– Представлюсь вам. Любомир Кеплянский, русский князь по происхождению, но постоянно проживаю с семьёй в Англии.
– Очень приятно, князь. По роду деятельности часто бываю в России. Люблю ваш народ – открытый и доброжелательный.
– Благодарю вас. Так и есть. Русская душа открыта всему миру, хоть и порой загадочна.
– Да-да, сталкивался, – улыбнулся сосед своим мыслям. – Для полного знакомства в свою очередь и я представлюсь. Потомок старинного рода герцогов Хармсвордов.
– Постойте, постойте. Я наслышан о вашем райском уголке. Бывать не приходилось, но мне много рассказывали. Большая честь для меня познакомиться с вами лично, – Любомир оживился, тема взволновала его.
– Взаимно. И я рад знакомству. Князь, считайте, что получили приглашение в письменном виде. Только наш старинный замок, о котором вам рассказывали, находится в тридцати милях от того места, где живу я. Купил по случаю особняк и переехал. А в старинной резиденции, как и полагается, проживает старшее поколение. В нашем роду принято переезжать туда в одном случае…
– Понимаю, на смену предыдущему поколению. Благодарю за приглашение. Непременно навещу.
– Совершенно верно, на смену предыдущему поколению. Или по настоянию родителей.
Забыл визитки взять с собой, досадно. Запишу вам точные координаты, чтобы быстро нашли. А если заблудитесь и доедете до нашего старинного родового гнезда, ничего плохого не случится. Вас и там примут, как дорогого гостя.
– Польщён. Благодарю. Что-то я устал сегодня, не пора ли прилечь?
– Скоро ужин принесут. А потом и отдохнёте, выспитесь вдоволь, дорога дальняя.
Мало-помалу попутчики разговорились, да так, что к тому моменту, как поезд прибывал на лондонский вокзал, Кеплянский знал о Лионеле Хармсворде достаточно много. И Любомир поделился с ним, какая у него замечательная семья. Рассказал о супруге, о дочери и о маленьком внучонке, которому на днях исполнится пять лет.
– Соскучился по ним. Никогда надолго не оставлял. А тут письмо прибыло, что отец почил в бозе. Сами понимаете, пришлось поехать попрощаться.
– Так вы ездили в Россию на похороны?
– Да.
– Соболезную вам. Прискорбно терять близких.
– Очень. Сам не ожидал. Мы летом собирались всей семьёй погостить в родительской усадьбе. Доченьке моей очень нравится бывать у бабушки и дедушки. Ей Россия пришлась по душе.
– Она же ваша дочь! – многозначительно произнёс попутчик.
– Вы правы. Удачная дочь! – подчеркнул князь. – И тут Любомира посетила очень щекотливая и своевременная мысль. И, как водится, в приложении – настоятельное требование к действию.
«А почему бы не попробовать? А вдруг они понравятся друг другу?»
– Лионель! Могу я вас так называть?
– Конечно, можете. Я ведь вам в сыновья гожусь.
– Благодарю. А меня зовите по-простому Любомиром.
– Разрешение получено, принимается. Спасибо, князь, за доверие.
– А знаете что. Вот вам моя визитка. В ближайшую пятницу семьёй будем отмечать пятый день рождения нашего малыша. Приезжайте. Посидим в семейном кругу. Вам все будут рады.
– Детей люблю. Правда, своих пока нет.
– А супруга? – вырвался вопрос у князя.
– И супруги нет, я старый холостяк, – грустно произнёс Лионель.
– Это поправимо. Главное, чтобы по взаимной любви венчались.
– Вот этого никогда в моей жизни не было, – с сожалением констатировал Лионель Хармсворд. – Но мечтать ведь не воспрещается?
– Что вы. Мечтать очень полезно.
– И я так думаю. За приглашение благодарю. Буду. Визитку вашу сохраню, по ней и сориентируюсь в пути.
