Сальватор вскочил и подхватил ее под руки:
- Что вы делаете, Аланис? Вам нельзя сейчас утруждаться, вернитесь в постель.
- Нет, - Твердо ответила она и глянула в глаза вампиру. - Я должна увидеть, как она сгорит. Феликс, - она указала на шелковые одеяния, висевшие на ширме, - достань там кое-что из кармана.
Вампир послушно запустил руку в потайной карман и достал оттуда старую деревянную лошадку. Он с удивлением протянул ее Аланис и она, крепко сжав ее в руке, поковыляла, поддерживаемая Сальватором, к выходу из комнаты. Ее в этот момент не волновало ничего - ни то, что ей не стоит напрягаться, ни то, что она одета только в тонкую сорочку и босые ноги ее ступают по холодному полу. Ничего в мире не имело значения, кроме того, что скоро она увидит, как Архея навсегда покидает этот мир и отправляется в прямиком к Нергалу, в первую, ледяную, преисподнюю.
Вскоре она стояла в подвале особняка Латур и неотрывно глядела в ревущее пламя большой печи, которую разжигали, чтобы протопить толстые каменные стены. Сальватор донес ее сам и сейчас она стояла, поддерживаемая им с одной стороны и Феликсом - с другой. Когда от старухи остались одни кости, трещавшие от нестерпимого жара, Аланис сделала несколько нетвердых шагов к печи и бросила лошадку в огонь. Пламя быстро принялось за сухое дерево, лизнуло смешные круглые копытца и стало пожирать красивую гриву идущую волнами. Тогда Аланис уронила голову, ссутулилась и зашлась горькими слезами. Совсем не так должна была закончиться история маленького Рела.
Феликс осторожно тронул ее за плечо и, увидев яркие, блестящие в ярком свете печи дорожки слез, крепко обнял ее.
- Все закончилось. - Историю Рела он знал и теперь гладил Аланис по волосам, глядя как останки лошадки осыпаются пеплом. Наконец он мягко сказал, поднимая ее на руки. - Пойдем наверх, тут больше нечего делать.
Она кивнула и зарылась носом в его светлые, пахнущие жасмином кудри. Силы оставили ее вместе с ненавистью, которую она так долго лелеяла в своем сердце.
Через пару дней Аланис оправилась достаточно, чтобы настоять на возвращении домой, хотя Сальватор и Феликс протестовали. Но она волновалась, как бы кто не похозяйничал в ее лавке в ее отсутствие. "Протекция" гильдии защищала скорее от гильдии, но вот от каких-нибудь оголтелых домушников - вряд ли.
Феликс, как только наступила ночь, привез ее домой и уложил в постель. Затем ушел, оставив отдыхать: пока что даже дойти от кареты до спальни на втором этаже было для нее сложно. Любое касание тьмы забирало жизненные силы, а в поединке с Археей ей пришлось купаться в тенях слишком долго. Зря, наверное, она так глубоко нырнула в них в этот раз, но по итогу оно того стоило - старуха была мертва, и она сама видела, как горит ее труп. Какая ирония, Архея в конце концов сама стала горстью пепла, а Рел и десятки других сирот были отомщены.
Проснувшись наутро, она села на кровати и пыталась оценить свои силы. Сможет ли она самостоятельно дойти до кухни и приготовить себе что-нибудь? Внезапно она услышала, как на первом этаже раздался звон посуды, и улыбнулась. Только сейчас она заметила, что воздухе распространялся запах готовящейся еды. Может, Сальватор послал кого-нибудь из слуг ей в помощь? На него это похоже. Она откинулась обратно на подушки и задумалась. Станут ли остальные члены Совета охотиться за ней, лишившись Археи? Скорее всего нет. Они разбегутся и попрячутся по норам как крысы, это они умеют лучше всего.
Но вскоре она отвлеклась от раздумий и удивленно посмотрела на открывшуюся дверь, в комнату шагнул Котиллион. В руках у него был поднос с немудреной едой.
- Если тебя не убила Архея, то моя стряпня точно не сможет. - Сообщил он.
Аланис улыбнулась и села на постели. Пока она ела отваренные овощи и свежий хлеб с сыром, Котт присел рядом и впервые рассказал о театре: последние новости и сплетни об эльфе Фабиане, который теперь “запасная первая скрипка” и о милой полненькой костюмерше, которая все время его выручает. О том как она подкармливала его и разрешала ночевать в своей каморке, пока он не разжился первыми деньгами.
- А тебе разве не положено быть на репетиции?
- Нет, я иногда отпрашиваюсь у Элландира. Он брюзжит, но терпит. Я все равно никогда не пропускаю концерты в отличие от Фабиана.
- И ты пришел со скрипкой?
Котт утвердительно кивнул и насторожился:
- Да, а что?
Чернокнижница улыбнулась и попросила:
- Ты не согласишься сыграть?
- Отчего бы и нет. - Ответил юноша и вышел из комнаты.
Он уже поднимался по лестнице с чехлом в руках, когда его нагнал иррациональный страх. Котт не боялся выступать перед огромным залом, в котором была и императорская семья и сильные мира сего, но сейчас сердце его заволновалось, будто Аланис могла бы его осмеять. Мысль эта, совершенно не имеющая под собой оснований, привела его смятение и юноша, медленно поднимаясь по ступенькам, надеялся, что этот глупый страх покинет его, когда он начнет играть.
Музыка всегда успокаивала, убаюкивала его страхи и смиряла волнение.
Аланис убрала поднос на тумбу и сидела, подтянув ноги. Она с любопытством следила за Котиллионом, видя его волнение, и это совсем не помогало его страхам улетучиться.
Он, не силах взглянуть ей в лицо, тряхнул кистями, прикрыл глаза, сосредотачиваясь, и печальная музыка полилась, заполняя сначала небольшую комнату, а затем и весь мир. Котиллион играл вдохновенно, и его лицо вскоре сделалось безмятежным. Аланис смотрела на него, и ей подумалось, что именно в такие моменты он, несущий в себе эльфийскую кровь, становится особенно красив.
Волнение притихло, и юноша немного осмелел, но все равно старался не встречаться с Аланис глазами, глядя то на окно, то на шкаф, то на потолок. Женщина украдкой улыбнулась, видя как он старательно прячет глаза. Прямо как Рел прятал их в моменты волнения, когда она его о чем-нибудь спрашивала. Даже когда они подружились и разговаривали уже много-много раз, он все равно продолжал так делать.
Наконец музыка стихла, и Котиллион опустил руки. Он осторожно глянул на Аланис, и она тепло ему улыбнулась в искреннем восхищении. У него было мало ценностей: скрипка, кинжал хорошей стали, немного золота, которое от откладывал для покупки собственного дома, и шелковый шейный платок, подаренный хозяйкой бродячего театра на прощание, но теперь он отдал бы все это за еще одну такую улыбку. Сердце его наполнилось ликованием, и он счастливо улыбнулся в ответ.
Он аккуратно сложил инструмент в чехол и присел рядом, взяв Аланис за руку.
- Мне понравилось. - Она мечтательно смотрела на него, слегка склонив голову набок.
В по-доброму прищуренных зеленых глазах можно было утонуть. И Котту очень хотелось, но все еще страшно было поверить, что кто-нибудь и вправду может на него так смотреть.
- Что это была за музыка? Прости, я не очень во всем этом разбираюсь. Нам ничего было нельзя, ни театров, ни праздников.
Юноша немного удивился. Он не представлял жизни без музыки.
- Когда мне было пять, с этой песни началась моя истинная любовь к скрипке. Она называется “Одинокая рыбачка”, она старинная. К нам приехал бродячий театр и я тогда сбежал из дома, чтобы поглазеть...
В те дни они говорили часами, прерываясь лишь тогда, когда Аланис проваливалась в сон. Ее все еще одолевала слабость. Котиллион остался у нее до конца недели, пока она совсем не встала на ноги.
В течение этих дней он будто не замечал внимательных взглядов Аланис, полных тихой грусти. Она же украдкой иногда на рассвете разглядывала юношу, пока он спал рядом, и раздумывала над тем, правильно ли поступает. Сейчас он счастлив, но что будет с ним, когда она найдет Глас? По некотором размышлении она сдалась и решила, что нет ничего дурного в том, чтобы он наконец познал немного счастья. Жестокие в своей беспощадности боги сделали все, чтобы этого не произошло. Нергал приложил свою черную руку к его рождению, а в сердце матери не нашлось любви, о которой толкует учение Инаат. Где была клятая четвертая добродетель, когда ломался этот мальчик?
Аланис уже давно знала, что ее не существует, и тихо улыбалась, разглядывая умиротворенное лицо Котиллиона в мягком сумраке спальни. Таким его видела только она.
- Аурелия, вот ты где!
- Да, матушка? - Послушница подняла свои огромные чистые глаза на настоятельницу.
- Пора, моя дорогая. Я вижу, что ты уже подготовилась. Хорошо. Пойдем.
Они прошли к выходу из монастыря и сели в закрытую карету, принадлежащую Верховной жрице. По обеим сторонам улицы толпились люди, надеясь увидеть новую Верховную еще до церемонии, но настоятельница сурово нахмурилась:
- Ты еще насмотришься на эти толпы, а они - на тебя. - Она задернула все занавески в карете.
Теперь Аурелия могла понять, в каком районе они находятся, только по тому, как двигалась карета. В бедняцком районе - ехали медленно, копыта лошадей и колеса кареты увязали в грязи и помоях, в ремесленном - карета тряслась по вымощенной булыжником мостовой.
В сердце юной Аурелии не было страха, только любопытство и ликование. Это она едет на церемонию, а не Евникия. Определенно стоило того, чтобы подложить лед в матрас соперницы на прошлой неделе. Ночи несмотря на лето были довольно прохладными. В итоге сестра Евникия заболела и Верховная жрица выбрала именно ее, Аурелию.
- А что будет на таинстве, матушка? - Спросила Аурелия.
- Если бы все знали - это не было бы таинство. - Матерь Райвила была как обычно: сосредоточенна и немногословна.
Девушка умолкла и не произнесла более ни слова до начала самой церемонии.
Наконец, они въехали в центральную часть города, где улочки были выложены ровной плиткой или гладкими плоскими камнями, и подъехали к черному входу собора. Доступ к нему был закрыт от обычных людей чугунными воротами.
Аурелия вышла из кареты первой, она с готовностью покорно склонила голову перед настоятельницей и подала ей руку, чтобы та могла спуститься. Все это уже было частью церемониала.
Матерь Райвила вышла из кареты и взяла послушницу за руку. Она торжественно сказала:
- Помни, что входя в церковь Инаат мы приходим служить. Служить делу нашей Богини и нашего императора. Поэтому каждая Верховная жрица входит в храм через вход для слуг.
Церемония проходила испокон веков в огромном тронном зале Обители Лучей. Говорят, что, когда собор был готов, и император Талор вместе с Верховной жрицей прибыли принимать работу, сама Инаат благословила обитель: в тот день солнце сияло ярче обычного, наполняя тронный зал светом, который, проходя сквозь большие витражи высокого свода, дробился в каплях хрусталя, разлетаясь тысячами лучей. Таким тронный зал был и сейчас, когда его украдкой оглядела Аурелия: светлым и огромным, но не давящим. Атмосфера в нем наполняла сердце ликованием и трепетным обещанием самого настоящего чуда.
Настоятельница подвела послушницу к трону, в котором сидела величественная старуха. Верховная жрица Инаат, которой оставалось быть Верховной всего пара часов. Аурелия застыла перед ней, ощущая смесь ужаса и восторга, преклонив колени на маленькой, расшитой золотом подушке. Верховная тяжело поднялась со своего трона и объявила о том, что пришла пора сложить свои регалии и уступить место юности, как того желает сама Инаат.
Девушка застыла недвижимая, дрожа от предвкушения. Скоро она сядет на трон и никогда больше, до самой глубокой старости не станет стоять на коленях!
Настала пора принести клятву Инаат. Она встала, сложила руки на сердце и произнесла слова клятвы. Ее голос звенел эхом под высокими сводами храма. Когда она закончила, старуха протянула ей сморщенную руку. Она ласково и доверительно сказала:
- Пойдем, милое дитя. Пустой официоз окончен, настало время передать тебе мои знания и мое бремя Верховной жрицы по-настоящему.
Девушка поднялась с колен и взяла старуху под руку. Аурелия широко улыбалась и уже не могла скрыть своего торжества. Никто не последовал за ними. Все, кто был в зале - остались стоять до завершения церемониала.
Старуха привела девушку на нижний этаж храма. Двое крепких послушников отворили массивную каменную дверь, кряхтя и обливаясь потом. Верховная кивнула им, и они, затворив за старухой и девицей дверь и ушли.
Аурелия огляделась. Помещение выглядело аскетично до дрожи. Каменные стены, гранитный пол и несколько факелов. Мебели не было. В центре комнаты в полу была плита из белого камня с грубо вытесанными знаками добродетелей Инаат.
- Что это за помещение? Почему здесь так пусто? - Голос ее прозвучал жалко и тонко.
- Разве материальное наполняет наши души и наши сердца? Нет. Вот они, дары Богини и они всегда здесь. - Старуха жестом указала встать в центре плиты. - Повторяй за мной, дитя.
Она тоже встала на плиту, впилась взглядом в глаза послушницы и заговорила на языке, которого Аурелия не знала. Девушка послушно повторяла, не в силах отвести глаз.
- …эллес арро, амо Аурелия, амо Тзар К’Хиви. - наконец закончила старуха и с неожиданной для таких преклонных лет силой толкнула послушницу в грудь.
Девица пошатнулась и, падая, ударилась головой о держатель для факела.
Когда Аурелия наконец открыла глаза, то увидела… себя. Она попыталась вскочить, но ее ноги не слушались. Они внезапно стали слабы, колени наполнились болью. Она посмотрела на свои руки и завыла нечеловеческим голосом: они были старческие, покрытые пигментными пятнами и морщинами. Пальцы стали узловатыми и мелко тряслись.
- Тише, девочка. Это часть таинства. Ты ведь хотела стать Верховной Жрицей, не так ли? - Раздался знакомый певучий голос. Ее собственный голос! Вкрадчивый, издевающийся. - Поздравляю, теперь ты - предыдущая Верховная. Ты отправишься в монастырь Молчаливой рощи проводить свои недолгие оставшиеся дни в молитвах и трудах угодных Инаат.
Аурелия наконец поднялась и в панике доковыляла до двери, держась за стену. Она заколотила в дверь, пыталась кричать. Все впустую. За дверью не было никого. Верховная жрица насмешливо улыбалась, наблюдая за послушницей: ей это никогда не надоедало - наблюдать за непониманием и ужасом обреченных жить в теле старух девиц.
- Как ты думала постичь мудрость, не став мной? - Ласково проворковала она.
Аурелия не понимала, как такое возможно, она в ужасе скребла дверь старческими пальцами, срывая ногти и тихо воя.
Верховная жрица же осмотрела свое новое тело.
- Восхитительно! Я давно не чувствовала себя такой… свежей. Куда ты, милое дитя? - Она хищно оскалилась. - Давай завершим начатое, осталось совсем немного и мы завершим наше Таинство.
Аурелия-Верховная подошла к старухе и взяла ее морщинистое лицо в свои хрупкие ладони с нечеловеческой силой.
Когда все закончилось, девица прищурившись посмотрела на дверь та сдвинулась сама. Возвращаясь по широкому коридору подземелья она кинула язык, который вырезала у старухи, в большую жаровню.
- Что вы делаете, Аланис? Вам нельзя сейчас утруждаться, вернитесь в постель.
- Нет, - Твердо ответила она и глянула в глаза вампиру. - Я должна увидеть, как она сгорит. Феликс, - она указала на шелковые одеяния, висевшие на ширме, - достань там кое-что из кармана.
Вампир послушно запустил руку в потайной карман и достал оттуда старую деревянную лошадку. Он с удивлением протянул ее Аланис и она, крепко сжав ее в руке, поковыляла, поддерживаемая Сальватором, к выходу из комнаты. Ее в этот момент не волновало ничего - ни то, что ей не стоит напрягаться, ни то, что она одета только в тонкую сорочку и босые ноги ее ступают по холодному полу. Ничего в мире не имело значения, кроме того, что скоро она увидит, как Архея навсегда покидает этот мир и отправляется в прямиком к Нергалу, в первую, ледяную, преисподнюю.
Вскоре она стояла в подвале особняка Латур и неотрывно глядела в ревущее пламя большой печи, которую разжигали, чтобы протопить толстые каменные стены. Сальватор донес ее сам и сейчас она стояла, поддерживаемая им с одной стороны и Феликсом - с другой. Когда от старухи остались одни кости, трещавшие от нестерпимого жара, Аланис сделала несколько нетвердых шагов к печи и бросила лошадку в огонь. Пламя быстро принялось за сухое дерево, лизнуло смешные круглые копытца и стало пожирать красивую гриву идущую волнами. Тогда Аланис уронила голову, ссутулилась и зашлась горькими слезами. Совсем не так должна была закончиться история маленького Рела.
Феликс осторожно тронул ее за плечо и, увидев яркие, блестящие в ярком свете печи дорожки слез, крепко обнял ее.
- Все закончилось. - Историю Рела он знал и теперь гладил Аланис по волосам, глядя как останки лошадки осыпаются пеплом. Наконец он мягко сказал, поднимая ее на руки. - Пойдем наверх, тут больше нечего делать.
Она кивнула и зарылась носом в его светлые, пахнущие жасмином кудри. Силы оставили ее вместе с ненавистью, которую она так долго лелеяла в своем сердце.
***
Через пару дней Аланис оправилась достаточно, чтобы настоять на возвращении домой, хотя Сальватор и Феликс протестовали. Но она волновалась, как бы кто не похозяйничал в ее лавке в ее отсутствие. "Протекция" гильдии защищала скорее от гильдии, но вот от каких-нибудь оголтелых домушников - вряд ли.
Феликс, как только наступила ночь, привез ее домой и уложил в постель. Затем ушел, оставив отдыхать: пока что даже дойти от кареты до спальни на втором этаже было для нее сложно. Любое касание тьмы забирало жизненные силы, а в поединке с Археей ей пришлось купаться в тенях слишком долго. Зря, наверное, она так глубоко нырнула в них в этот раз, но по итогу оно того стоило - старуха была мертва, и она сама видела, как горит ее труп. Какая ирония, Архея в конце концов сама стала горстью пепла, а Рел и десятки других сирот были отомщены.
Проснувшись наутро, она села на кровати и пыталась оценить свои силы. Сможет ли она самостоятельно дойти до кухни и приготовить себе что-нибудь? Внезапно она услышала, как на первом этаже раздался звон посуды, и улыбнулась. Только сейчас она заметила, что воздухе распространялся запах готовящейся еды. Может, Сальватор послал кого-нибудь из слуг ей в помощь? На него это похоже. Она откинулась обратно на подушки и задумалась. Станут ли остальные члены Совета охотиться за ней, лишившись Археи? Скорее всего нет. Они разбегутся и попрячутся по норам как крысы, это они умеют лучше всего.
Но вскоре она отвлеклась от раздумий и удивленно посмотрела на открывшуюся дверь, в комнату шагнул Котиллион. В руках у него был поднос с немудреной едой.
- Если тебя не убила Архея, то моя стряпня точно не сможет. - Сообщил он.
Аланис улыбнулась и села на постели. Пока она ела отваренные овощи и свежий хлеб с сыром, Котт присел рядом и впервые рассказал о театре: последние новости и сплетни об эльфе Фабиане, который теперь “запасная первая скрипка” и о милой полненькой костюмерше, которая все время его выручает. О том как она подкармливала его и разрешала ночевать в своей каморке, пока он не разжился первыми деньгами.
- А тебе разве не положено быть на репетиции?
- Нет, я иногда отпрашиваюсь у Элландира. Он брюзжит, но терпит. Я все равно никогда не пропускаю концерты в отличие от Фабиана.
- И ты пришел со скрипкой?
Котт утвердительно кивнул и насторожился:
- Да, а что?
Чернокнижница улыбнулась и попросила:
- Ты не согласишься сыграть?
- Отчего бы и нет. - Ответил юноша и вышел из комнаты.
Он уже поднимался по лестнице с чехлом в руках, когда его нагнал иррациональный страх. Котт не боялся выступать перед огромным залом, в котором была и императорская семья и сильные мира сего, но сейчас сердце его заволновалось, будто Аланис могла бы его осмеять. Мысль эта, совершенно не имеющая под собой оснований, привела его смятение и юноша, медленно поднимаясь по ступенькам, надеялся, что этот глупый страх покинет его, когда он начнет играть.
Музыка всегда успокаивала, убаюкивала его страхи и смиряла волнение.
Аланис убрала поднос на тумбу и сидела, подтянув ноги. Она с любопытством следила за Котиллионом, видя его волнение, и это совсем не помогало его страхам улетучиться.
Он, не силах взглянуть ей в лицо, тряхнул кистями, прикрыл глаза, сосредотачиваясь, и печальная музыка полилась, заполняя сначала небольшую комнату, а затем и весь мир. Котиллион играл вдохновенно, и его лицо вскоре сделалось безмятежным. Аланис смотрела на него, и ей подумалось, что именно в такие моменты он, несущий в себе эльфийскую кровь, становится особенно красив.
Волнение притихло, и юноша немного осмелел, но все равно старался не встречаться с Аланис глазами, глядя то на окно, то на шкаф, то на потолок. Женщина украдкой улыбнулась, видя как он старательно прячет глаза. Прямо как Рел прятал их в моменты волнения, когда она его о чем-нибудь спрашивала. Даже когда они подружились и разговаривали уже много-много раз, он все равно продолжал так делать.
Наконец музыка стихла, и Котиллион опустил руки. Он осторожно глянул на Аланис, и она тепло ему улыбнулась в искреннем восхищении. У него было мало ценностей: скрипка, кинжал хорошей стали, немного золота, которое от откладывал для покупки собственного дома, и шелковый шейный платок, подаренный хозяйкой бродячего театра на прощание, но теперь он отдал бы все это за еще одну такую улыбку. Сердце его наполнилось ликованием, и он счастливо улыбнулся в ответ.
Он аккуратно сложил инструмент в чехол и присел рядом, взяв Аланис за руку.
- Мне понравилось. - Она мечтательно смотрела на него, слегка склонив голову набок.
В по-доброму прищуренных зеленых глазах можно было утонуть. И Котту очень хотелось, но все еще страшно было поверить, что кто-нибудь и вправду может на него так смотреть.
- Что это была за музыка? Прости, я не очень во всем этом разбираюсь. Нам ничего было нельзя, ни театров, ни праздников.
Юноша немного удивился. Он не представлял жизни без музыки.
- Когда мне было пять, с этой песни началась моя истинная любовь к скрипке. Она называется “Одинокая рыбачка”, она старинная. К нам приехал бродячий театр и я тогда сбежал из дома, чтобы поглазеть...
В те дни они говорили часами, прерываясь лишь тогда, когда Аланис проваливалась в сон. Ее все еще одолевала слабость. Котиллион остался у нее до конца недели, пока она совсем не встала на ноги.
В течение этих дней он будто не замечал внимательных взглядов Аланис, полных тихой грусти. Она же украдкой иногда на рассвете разглядывала юношу, пока он спал рядом, и раздумывала над тем, правильно ли поступает. Сейчас он счастлив, но что будет с ним, когда она найдет Глас? По некотором размышлении она сдалась и решила, что нет ничего дурного в том, чтобы он наконец познал немного счастья. Жестокие в своей беспощадности боги сделали все, чтобы этого не произошло. Нергал приложил свою черную руку к его рождению, а в сердце матери не нашлось любви, о которой толкует учение Инаат. Где была клятая четвертая добродетель, когда ломался этот мальчик?
Аланис уже давно знала, что ее не существует, и тихо улыбалась, разглядывая умиротворенное лицо Котиллиона в мягком сумраке спальни. Таким его видела только она.
Глава VIII Аурелия
- Аурелия, вот ты где!
- Да, матушка? - Послушница подняла свои огромные чистые глаза на настоятельницу.
- Пора, моя дорогая. Я вижу, что ты уже подготовилась. Хорошо. Пойдем.
Они прошли к выходу из монастыря и сели в закрытую карету, принадлежащую Верховной жрице. По обеим сторонам улицы толпились люди, надеясь увидеть новую Верховную еще до церемонии, но настоятельница сурово нахмурилась:
- Ты еще насмотришься на эти толпы, а они - на тебя. - Она задернула все занавески в карете.
Теперь Аурелия могла понять, в каком районе они находятся, только по тому, как двигалась карета. В бедняцком районе - ехали медленно, копыта лошадей и колеса кареты увязали в грязи и помоях, в ремесленном - карета тряслась по вымощенной булыжником мостовой.
В сердце юной Аурелии не было страха, только любопытство и ликование. Это она едет на церемонию, а не Евникия. Определенно стоило того, чтобы подложить лед в матрас соперницы на прошлой неделе. Ночи несмотря на лето были довольно прохладными. В итоге сестра Евникия заболела и Верховная жрица выбрала именно ее, Аурелию.
- А что будет на таинстве, матушка? - Спросила Аурелия.
- Если бы все знали - это не было бы таинство. - Матерь Райвила была как обычно: сосредоточенна и немногословна.
Девушка умолкла и не произнесла более ни слова до начала самой церемонии.
Наконец, они въехали в центральную часть города, где улочки были выложены ровной плиткой или гладкими плоскими камнями, и подъехали к черному входу собора. Доступ к нему был закрыт от обычных людей чугунными воротами.
Аурелия вышла из кареты первой, она с готовностью покорно склонила голову перед настоятельницей и подала ей руку, чтобы та могла спуститься. Все это уже было частью церемониала.
Матерь Райвила вышла из кареты и взяла послушницу за руку. Она торжественно сказала:
- Помни, что входя в церковь Инаат мы приходим служить. Служить делу нашей Богини и нашего императора. Поэтому каждая Верховная жрица входит в храм через вход для слуг.
Церемония проходила испокон веков в огромном тронном зале Обители Лучей. Говорят, что, когда собор был готов, и император Талор вместе с Верховной жрицей прибыли принимать работу, сама Инаат благословила обитель: в тот день солнце сияло ярче обычного, наполняя тронный зал светом, который, проходя сквозь большие витражи высокого свода, дробился в каплях хрусталя, разлетаясь тысячами лучей. Таким тронный зал был и сейчас, когда его украдкой оглядела Аурелия: светлым и огромным, но не давящим. Атмосфера в нем наполняла сердце ликованием и трепетным обещанием самого настоящего чуда.
Настоятельница подвела послушницу к трону, в котором сидела величественная старуха. Верховная жрица Инаат, которой оставалось быть Верховной всего пара часов. Аурелия застыла перед ней, ощущая смесь ужаса и восторга, преклонив колени на маленькой, расшитой золотом подушке. Верховная тяжело поднялась со своего трона и объявила о том, что пришла пора сложить свои регалии и уступить место юности, как того желает сама Инаат.
Девушка застыла недвижимая, дрожа от предвкушения. Скоро она сядет на трон и никогда больше, до самой глубокой старости не станет стоять на коленях!
Настала пора принести клятву Инаат. Она встала, сложила руки на сердце и произнесла слова клятвы. Ее голос звенел эхом под высокими сводами храма. Когда она закончила, старуха протянула ей сморщенную руку. Она ласково и доверительно сказала:
- Пойдем, милое дитя. Пустой официоз окончен, настало время передать тебе мои знания и мое бремя Верховной жрицы по-настоящему.
Девушка поднялась с колен и взяла старуху под руку. Аурелия широко улыбалась и уже не могла скрыть своего торжества. Никто не последовал за ними. Все, кто был в зале - остались стоять до завершения церемониала.
Старуха привела девушку на нижний этаж храма. Двое крепких послушников отворили массивную каменную дверь, кряхтя и обливаясь потом. Верховная кивнула им, и они, затворив за старухой и девицей дверь и ушли.
Аурелия огляделась. Помещение выглядело аскетично до дрожи. Каменные стены, гранитный пол и несколько факелов. Мебели не было. В центре комнаты в полу была плита из белого камня с грубо вытесанными знаками добродетелей Инаат.
- Что это за помещение? Почему здесь так пусто? - Голос ее прозвучал жалко и тонко.
- Разве материальное наполняет наши души и наши сердца? Нет. Вот они, дары Богини и они всегда здесь. - Старуха жестом указала встать в центре плиты. - Повторяй за мной, дитя.
Она тоже встала на плиту, впилась взглядом в глаза послушницы и заговорила на языке, которого Аурелия не знала. Девушка послушно повторяла, не в силах отвести глаз.
- …эллес арро, амо Аурелия, амо Тзар К’Хиви. - наконец закончила старуха и с неожиданной для таких преклонных лет силой толкнула послушницу в грудь.
Девица пошатнулась и, падая, ударилась головой о держатель для факела.
Когда Аурелия наконец открыла глаза, то увидела… себя. Она попыталась вскочить, но ее ноги не слушались. Они внезапно стали слабы, колени наполнились болью. Она посмотрела на свои руки и завыла нечеловеческим голосом: они были старческие, покрытые пигментными пятнами и морщинами. Пальцы стали узловатыми и мелко тряслись.
- Тише, девочка. Это часть таинства. Ты ведь хотела стать Верховной Жрицей, не так ли? - Раздался знакомый певучий голос. Ее собственный голос! Вкрадчивый, издевающийся. - Поздравляю, теперь ты - предыдущая Верховная. Ты отправишься в монастырь Молчаливой рощи проводить свои недолгие оставшиеся дни в молитвах и трудах угодных Инаат.
Аурелия наконец поднялась и в панике доковыляла до двери, держась за стену. Она заколотила в дверь, пыталась кричать. Все впустую. За дверью не было никого. Верховная жрица насмешливо улыбалась, наблюдая за послушницей: ей это никогда не надоедало - наблюдать за непониманием и ужасом обреченных жить в теле старух девиц.
- Как ты думала постичь мудрость, не став мной? - Ласково проворковала она.
Аурелия не понимала, как такое возможно, она в ужасе скребла дверь старческими пальцами, срывая ногти и тихо воя.
Верховная жрица же осмотрела свое новое тело.
- Восхитительно! Я давно не чувствовала себя такой… свежей. Куда ты, милое дитя? - Она хищно оскалилась. - Давай завершим начатое, осталось совсем немного и мы завершим наше Таинство.
Аурелия-Верховная подошла к старухе и взяла ее морщинистое лицо в свои хрупкие ладони с нечеловеческой силой.
Когда все закончилось, девица прищурившись посмотрела на дверь та сдвинулась сама. Возвращаясь по широкому коридору подземелья она кинула язык, который вырезала у старухи, в большую жаровню.
