Что бы Феликс ни думал, но Сальватор за прошедшие века овладел своими темным дарами в совершенстве. Аланис сосредоточилась, вдыхая в жизнь давно похороненные в памяти воспоминания самых юных лет.
Со светлых детских дней она и повела свой немой рассказ. Затем перешла к событиям, предшествовавшим ее побегу из Дарри, уделяя им особое внимание. Показала суровые годы обучения в Клыке, полные боли и агонии, превратившие ее в ту, кем она стала сейчас. Из девицы, плачущей от боли она превратилась в ту, кто в боли черпает силу. Показала, как ее сердце открывалось дыханию Нергала и его мертвого мира. Показала свою дружбу с сиротой Релом и его смерть. Затем перед глазами старшего вампира встали картины разрушения Северного Клыка, спасение тысяч беженцев и побег от паладинов. Показывая картины поистине чудовищной гибели десятков человек в Вороновом ущелье, она сжала руку высшего вампира, но он лишь улыбнулся. За свою долгую жизнь он устроил таких несколько, только он все делал сам. Дальше он увидел несколько лет в кар-Эвесте и видение, что предзнаменовало возвышение Гласа Нергала. Здесь он едва заметно нахмурился, увидев свадебную церемонию в храме. Наступила очередь столицы. Аланис сосредоточилась еще сильнее, событий в Штормовом утесе было много. Очень много. Судьба закружила ее в безумном танце и осыпала событиями, будто отыгрываясь с лихвой за спокойные годы в Эвесте.
Она рассказала все, не утаивая ни единой встречи, слова или события. Ни встреч с наследником престола, ни судьбоносного ночного визита Котиллиона, ни смерти Катрины. Ей нужно, чтобы Сальватор после того, как ее в скором времени не станет, передал все в подробностях ее учителю. А уж тот знает, как делать фолианты и переложит всю ее короткую жизнь на бумагу.
Наконец она показала последние воспоминания: явление Нергала, побег от Илара и прощание с Коттом. На воспоминании четвертого сошествия взгляд вампира остекленел, тонкие черты лица исказились в напряжении, а рука больно сжала запястье гостьи. Не каждый день твое имя звучит в устах бога.
Наконец он разорвал связь и резко сел. Он повернул к ней голову и изумленно выдохнул:
- Это была ты.
Аланис тоскливо кивнула:
- Это из-за меня вы испытываете голод. Из-за меня началась война. Из-за меня исполняется то самое “ветхое пророчество, в которое не верят даже детишки”. Так ты сказал? Как видишь, я была права.
Она встала и сделала изящный реверанс:
- К твоим услугам, Аланис, Глас Нергала. Ну разумеется, Феликс стал сильнее, испив крови божественного избранника. Еще бы ему не стать. - Она горько усмехнулась и добавила с досадой. - Мне следовало догадаться еще в ту ночь.
Сальватор долго молча и пристально смотрел на нее, пытаясь уложить в голове все, что он только что узнал. Затем он осторожно спросил:
- Ты ведь хотела найти Глас и убить… Что теперь?
- Я не изменю своего решения. - Аланис мрачно уставилась на вампира в ответ.
Чернокнижница устремила пристальный взгляд на вампира:
- Ладно, шутки в сторону. Прежде чем я покину этот дом навсегда, я прошу тебя дать слово, что ты или Феликс найдете моего учителя. Теперь ты знаешь, где искать: в залах Каменных Людей. Передай ему историю моей жизни и пусть он станет ее хранителем. Как и ты. Взамен… - Она вздохнула. - У меня ничего нет, кроме тьмы и крови. Зато я теперь уверена, что могу сделать тебя единственным в своем роде. Первородным вампиром. Вот о чем сказал Нергал.
Сальватор встал, подошел к столику и выпил залпом остаток вина в своем бокале, жалея, что, даже если он утопится в бочке с дольским самогоном, ему не видать того блаженного алкогольного забытья, из которого он достал Феликса две сотни лет назад и сделал частью своей семьи. Сейчас он сам очень хотел бы забыться. Шелестящий опасный голос бога, называющего его имя, все еще отдавался в ушах, а тело сковывал страх, который испытала тогда Аланис. Сальватор некоторое время стоял, облокотившись о столик и раздумывал над тем, что только что видел, и над ответом. Затем он обернулся и сказал:
- Я даю тебе слово Сальватора де Латур, что я и мои дети выполним твою последнюю просьбу, хоть Арнхельм и далеко. И… я приму дар. Кто я такой, чтобы отказываться, если того хочет сам Нергал?
Чернокнижница кивнула и заозиралась в поисках чего-нибудь острого. Наконец, не увидев ничего подходящего, она попросила нож и Сальватор достал из одного из шкафов кинжал, но не отдал ей сразу.
- Что именно ты будешь с ним делать? Мне хотелось бы знать заранее. Феликсу достаточно было просто выпить немного крови, но тут, я полагаю будет что-то другое?
Аланис хмыкнула. В этом был весь Сальватор. Ну разумеется, после тысячи лет тотального контроля своего рода ему нужно было непременно знать, что его ждет при перерождении. Приятного будет мало, но он и сам это понимал - она когда-то давно, в одну из ночей рассказала ему об этом ритуале.
- Я обращусь к изначальной тьме и поставлю несколько рун на теле. А затем да, нужно будет выпить немного моей крови. Этот ритуал сложнее, чем усиление проклятия Феликса. Он свяжет нас в жизни и в смерти. - Она фыркнула. - Что-то вроде клятв Инаат, только принесем мы их перед ликом Нергала и под покровом ночи.
- Ты, наверное, удивишься, но ничего другого я не желаю сильнее. - Вампир расплылся в улыбке и наконец признался. - И если бы ты только знала, как сильно мне хочется, чтобы ты больше никогда не покидала этой комнаты.
Аланис усмехнулась:
- Я знаю. Уже давно. Поняла это еще весной. Зачем же еще тебе нужно было видеть меня каждую неделю? - Она протянула руку и взяла кинжал. Затем кивнула на постель и скомандовала. - Снимай сорочку и ложись. Ты уж прости, но придется немного запачкать простыни.
- Мои слуги прекрасно знают, как отстирывать кровь. - Отозвался Сальватор, стягивая с себя одежду.
Аланис, наблюдая за юношей потрогала пальцем острие кинжала. На подушечке появилась красная капля, которую чернокнижница слизнула.
- Незачем меня дразнить. - Он стоял перед ней ничуть не смущаясь своей наготы. Котиллион не хотел показывать себя, скрываясь в тенях, Сальватор же не пытался прятаться и совершенно не смущался яркого пламени камина и множества свечей. Юношеское тело его было бледным и стройным, а на мраморной коже не было шрамов. Никаких отметин его участия в войнах и долгого существования, кроме шрама от двух клыков с левой стороны шеи, который почти всегда скрывал высокий ворот или шейный платок. Аланис, разглядывая его грудь задумалась, не останется ли после ритуала новая отметина? В любом случае, они совсем скоро выяснят это.
- Наконец вампир улегся, как было велено, и замер перед лицом неизвестности. Сегодня в его покоях творилась история - впервые за четырнадцать веков на свет должен был явиться первородный вампир и это не могло не пугать даже его.
Аланис присела рядом и сосредоточилась. Закрыв глаза, она взывала к изначальной тьме и смерти. Тьма всегда рвалась к ней сквозь сухие чернила фолиантов, сквозь черные заклинания и стоны умирающих, а чернокнижница старалась отвернуться от нее. Не дать коснуться. Но сегодня Аланис из Дарри взывала и тьма с величайшей готовностью откликнулась, резко сгустившись в комнате, она почти задушила пламя ярко горящих дров в камине, низвела в ничто свет, исходящий от свечей. Сальватор с опаской и благоговением наблюдал как плотная тьма стелется к бледной коже Аланис, как струится по ее рукам к кинжалу, охватывает ее стан словно ее обнимал сам Нергал. Возможно так оно и было.
Наконец чернокнижница заговорила. Проговорила что-то, чего он не понял. Он, будучи мертвым много веков, языка мертвых все же не знал. Чернокнижница порезала свою ладонь и ладонь Сальватора и отложила кинжал. Обмакнув палец сначала в свою кровь, а затем в его она нарисовала первую руну на его ладони. Снова непонятные слова. Вторая руна, на другой ладони. Слова. Несколько рун на челе. Снова слова и, наконец, руны напротив его небьющегося сердца.
Он посмотрел в глаза чернокнижницы и она, улыбаясь, склонилась над ним, давая выпить крови, что собралась в ее порезанной ладони. В отличие от Феликса Сальватор приник к ране со спокойным достоинством и пил размеренно, с удовольствием, не отрывая взгляда от глаз Аланис. Ему уже давно некуда было спешить и он научился не торопиться. Он умел насладиться моментом как никто другой.
Когда он оторвался от руки чернокнижницы то несколько мгновений ничего не чувствовал, но вот Аланис склонилась к его лицу, будто для поцелуя и произнесла еще что-то, совсем тихо и ласково, почти шепотом. Завороженный зрелищем пляшущего в ее глазах зеленого пламени Сальватор почти не заметил короткого движения, с которым она вонзила кинжал в его сердце.
И тогда тьма набросилась на него, увлекая в царство мертвых. Следующие несколько мгновений его бросало то в жар шестой преисподней, то замораживало у трона Нергала, то душил смрад мертвых болот, ослепленный тьмой он мог только чувствовать, как голодная преисподняя рвет его душу. Каждая минута превращалась в вечность, наполненная агонией всех сортов. Только когда его будто сожгли, заморозили, заживо освежевали, разорвали на тысячи мелких кусочков, пытка прекратилась и тьма стала его ласковой колыбелью. Все ли кусочки его души собрались воедино, или часть осталась в царстве мертвых Сальватор предпочел не думать.
Он блаженно улыбнулся и открыл глаза. Тени рассеялись, огонь вновь ярко горел в камине, а Аланис взирала на него сверху с любопытством и удовлетворением. Она почувствовала его боль и страх, такие родные и такие же богатые на вкусы и оттенки как вина, что делали в домене Латур. Руки его в агонии вцепились ей в плечо, а сильные пальцы оставили на коже большие синяки, быстро наливавшиеся цветом. Он отдернул руки, но Аланис лишь молча улыбалась. Сальватор, как и Котт, все время забывал, насколько чернокнижница отличается от обычных женщин.
Она провела тонкими пальцами по его груди, там где лезвие вошло между ребер. Шрама не осталось. Теперь уже единственный в своем роде вампир сел, подцепил свою отброшенную сорочку и оторвал от нее лоскут. Перевязав руку Аланис, он поцеловал ее ладонь.
- И вечности не хватит, чтобы выразить, насколько я благодарен судьбе за нашу встречу, сердце мое.
- Вот и все, теперь мы связаны кровью, Сальватор. В жизни и в смерти. - Она вздохнула. - Если ты не против, я бы хотела немного отдохнуть в гостевой, если разрешишь. В мою лавку я пойти никак не могу - там меня точно поджидают.
Сальватор убрал кинжал обратно в шкаф и жестом попросил ее подождать. Затем подбросил побольше дров в камин и сел на ковер перед ним, вытянув руки к огню. Аланис села рядом и вопросительно посмотрела на вампира.
Он повернул голову, улыбнулся и пояснил:
- Тебе не обязательно идти в гостевую. - Он кивнул в сторону кровати. - Останься со мной до рассвета, прошу. Нет, настаиваю. - Подумал немного и пояснил. - Эта ночь стала для меня особенной впервые за очень очень долгое время, а ты - часть моей семьи. Я хочу, чтобы она стала особенной и для тебя тоже, пусть она и будет нашей последней. - Он ненадолго замолчал, погруженный в свою ледяную тоску, а затем тихо добавил. - Кровь от крови моей.
Он погладил Аланис по щеке, но прикосновение было теплым и совсем не отталкивающим.
Чернокнижница печально улыбнулась, поняв о чем он говорит. После таких погружений в воспоминания друг друга и проведенного ритуала им почти не нужны были слова. Она тоже почувствовала укол ледяной тоски, когда он сказал про последнюю ночь, а он, Аланис была уверена, чувствует ее печаль и страх перед той бездной, в которую она намеревалась в скорости шагнуть.
- Я же испорченное дитя Инаат, не могу ничего чувствовать. - Возразила она. - Это все не имеет смысла.
Сальватор лукаво улыбнулся:
- Разве? А мне показалось, тебе понравилась та ночь с этим бедным мальчиком.
Аланис поджала губы, мгновенно пожалев, что явила ту ночь вампиру, но… из песни слов не выкинешь. Особенно из этой. Особенно этот финальный аккорд, превративший ее в черного апостола.
Сальватор, заметив ее реакцию, мягко добавил:
- К тому же, поверь, мне не требуется причинять тебе боль. - Он встал и протянул ей руку. - Должен заметить, тебе совершенно не к лицу эта одежда соттарской служанки. Мне кажется, стоит от нее избавиться. К тому же скоро здесь станет очень жарко.
Аланис долго смотрела на него, раздумывая, а затем взялась за руку, поднимаясь.
В ту ночь Сальватор с удовольствием чувствовал, как она тонет в нем и забывается. Он отчаянно надеялся. Несмотря на данное слово, передать все подробности ее жизни Григору, каждое мгновение этой ночи он сохранит в тайне только для себя. И будет хранить до конца своих долгих дней.
Незадолго до рассвета Аланис лежала на животе и затуманенным взором смотрела на едва тлеющие угли в камине, когда он вкрадчиво прошептал ей на ухо:
- Зачем тебе уходить? Прошу, останься со мной. Здесь тебя никто не найдет. Появишься снова через полвека, когда все забудут про Глас. Просто позволь мне поделиться с тобой даром.
Чернокнижница повернула голову и с сожалением сказала:
- Как я могу пойти против воли Нергала? К тому же... Если б я желала бессмертия, я бы уже провела ритуал обращения. Как видишь, я его прекрасно знаю. - Она покачала головой. - Моя душа сможет очиститься только моей кровью, Сальватор. Моя судьба остаться в истории этого мира чернилами в книгах и верой в сердцах, а не вампиром.
- Твоя проклятая четвертая добродетель. - Проворчал вампир. Тоска снова скользнула в его взгляде, острая, ледяная. Больше всего сейчас он хотел убедить Аланис отказаться от ее очередной самоубийственной затеи. Той самой, которую он разглядел сегодня в ее сердце. Разглядел и ужаснулся. Он так и не научился смотреть в лицо смерти с той же решительностью, с какой смотрела Аланис. Впрочем, она была вестником смерти, войн и конца всего сущего, а он - всего лишь юношей, которому не повезло родиться в городишке Арронкаль четырнадцать столетий назад. Ни его золото, ни замки, ни титулы ничего не значили теперь, когда время, отмеренное миру истекало.
Она же спокойно кивнула.
Сальватор перекатился на спину и повернул голову:
- Из-за нее ты оставила этому несчастному мальчику его кошмары? Ты же могла его полностью очистить. Заставить забыть все, что он натворил.
Она снова кивнула:
- Лица убитых невинных девушек будут преследовать его, пока он не искупит свою вину. Если вообще решит это сделать. Но пусть после смерти боги судят Котиллиона за его осознанный выбор, а не за то, что он творил, будучи изломанным своей чудесной судьбой.
- А ты жестока, Аланис Ан’Гленн. - Сальватор хищно улыбнулся.
- Справедливость редко бывает мягкой. - Она перевела взгляд на собеседника и ему стало не по себе от холода в ее голосе. - Всепрощение Инаат это миф и кому, как не мне знать это. - Аланис снова устремила взгляд на тлеющие угли.
Со светлых детских дней она и повела свой немой рассказ. Затем перешла к событиям, предшествовавшим ее побегу из Дарри, уделяя им особое внимание. Показала суровые годы обучения в Клыке, полные боли и агонии, превратившие ее в ту, кем она стала сейчас. Из девицы, плачущей от боли она превратилась в ту, кто в боли черпает силу. Показала, как ее сердце открывалось дыханию Нергала и его мертвого мира. Показала свою дружбу с сиротой Релом и его смерть. Затем перед глазами старшего вампира встали картины разрушения Северного Клыка, спасение тысяч беженцев и побег от паладинов. Показывая картины поистине чудовищной гибели десятков человек в Вороновом ущелье, она сжала руку высшего вампира, но он лишь улыбнулся. За свою долгую жизнь он устроил таких несколько, только он все делал сам. Дальше он увидел несколько лет в кар-Эвесте и видение, что предзнаменовало возвышение Гласа Нергала. Здесь он едва заметно нахмурился, увидев свадебную церемонию в храме. Наступила очередь столицы. Аланис сосредоточилась еще сильнее, событий в Штормовом утесе было много. Очень много. Судьба закружила ее в безумном танце и осыпала событиями, будто отыгрываясь с лихвой за спокойные годы в Эвесте.
Она рассказала все, не утаивая ни единой встречи, слова или события. Ни встреч с наследником престола, ни судьбоносного ночного визита Котиллиона, ни смерти Катрины. Ей нужно, чтобы Сальватор после того, как ее в скором времени не станет, передал все в подробностях ее учителю. А уж тот знает, как делать фолианты и переложит всю ее короткую жизнь на бумагу.
Наконец она показала последние воспоминания: явление Нергала, побег от Илара и прощание с Коттом. На воспоминании четвертого сошествия взгляд вампира остекленел, тонкие черты лица исказились в напряжении, а рука больно сжала запястье гостьи. Не каждый день твое имя звучит в устах бога.
Наконец он разорвал связь и резко сел. Он повернул к ней голову и изумленно выдохнул:
- Это была ты.
Аланис тоскливо кивнула:
- Это из-за меня вы испытываете голод. Из-за меня началась война. Из-за меня исполняется то самое “ветхое пророчество, в которое не верят даже детишки”. Так ты сказал? Как видишь, я была права.
Она встала и сделала изящный реверанс:
- К твоим услугам, Аланис, Глас Нергала. Ну разумеется, Феликс стал сильнее, испив крови божественного избранника. Еще бы ему не стать. - Она горько усмехнулась и добавила с досадой. - Мне следовало догадаться еще в ту ночь.
Сальватор долго молча и пристально смотрел на нее, пытаясь уложить в голове все, что он только что узнал. Затем он осторожно спросил:
- Ты ведь хотела найти Глас и убить… Что теперь?
- Я не изменю своего решения. - Аланис мрачно уставилась на вампира в ответ.
Чернокнижница устремила пристальный взгляд на вампира:
- Ладно, шутки в сторону. Прежде чем я покину этот дом навсегда, я прошу тебя дать слово, что ты или Феликс найдете моего учителя. Теперь ты знаешь, где искать: в залах Каменных Людей. Передай ему историю моей жизни и пусть он станет ее хранителем. Как и ты. Взамен… - Она вздохнула. - У меня ничего нет, кроме тьмы и крови. Зато я теперь уверена, что могу сделать тебя единственным в своем роде. Первородным вампиром. Вот о чем сказал Нергал.
Сальватор встал, подошел к столику и выпил залпом остаток вина в своем бокале, жалея, что, даже если он утопится в бочке с дольским самогоном, ему не видать того блаженного алкогольного забытья, из которого он достал Феликса две сотни лет назад и сделал частью своей семьи. Сейчас он сам очень хотел бы забыться. Шелестящий опасный голос бога, называющего его имя, все еще отдавался в ушах, а тело сковывал страх, который испытала тогда Аланис. Сальватор некоторое время стоял, облокотившись о столик и раздумывал над тем, что только что видел, и над ответом. Затем он обернулся и сказал:
- Я даю тебе слово Сальватора де Латур, что я и мои дети выполним твою последнюю просьбу, хоть Арнхельм и далеко. И… я приму дар. Кто я такой, чтобы отказываться, если того хочет сам Нергал?
Чернокнижница кивнула и заозиралась в поисках чего-нибудь острого. Наконец, не увидев ничего подходящего, она попросила нож и Сальватор достал из одного из шкафов кинжал, но не отдал ей сразу.
- Что именно ты будешь с ним делать? Мне хотелось бы знать заранее. Феликсу достаточно было просто выпить немного крови, но тут, я полагаю будет что-то другое?
Аланис хмыкнула. В этом был весь Сальватор. Ну разумеется, после тысячи лет тотального контроля своего рода ему нужно было непременно знать, что его ждет при перерождении. Приятного будет мало, но он и сам это понимал - она когда-то давно, в одну из ночей рассказала ему об этом ритуале.
- Я обращусь к изначальной тьме и поставлю несколько рун на теле. А затем да, нужно будет выпить немного моей крови. Этот ритуал сложнее, чем усиление проклятия Феликса. Он свяжет нас в жизни и в смерти. - Она фыркнула. - Что-то вроде клятв Инаат, только принесем мы их перед ликом Нергала и под покровом ночи.
- Ты, наверное, удивишься, но ничего другого я не желаю сильнее. - Вампир расплылся в улыбке и наконец признался. - И если бы ты только знала, как сильно мне хочется, чтобы ты больше никогда не покидала этой комнаты.
Аланис усмехнулась:
- Я знаю. Уже давно. Поняла это еще весной. Зачем же еще тебе нужно было видеть меня каждую неделю? - Она протянула руку и взяла кинжал. Затем кивнула на постель и скомандовала. - Снимай сорочку и ложись. Ты уж прости, но придется немного запачкать простыни.
- Мои слуги прекрасно знают, как отстирывать кровь. - Отозвался Сальватор, стягивая с себя одежду.
Аланис, наблюдая за юношей потрогала пальцем острие кинжала. На подушечке появилась красная капля, которую чернокнижница слизнула.
- Незачем меня дразнить. - Он стоял перед ней ничуть не смущаясь своей наготы. Котиллион не хотел показывать себя, скрываясь в тенях, Сальватор же не пытался прятаться и совершенно не смущался яркого пламени камина и множества свечей. Юношеское тело его было бледным и стройным, а на мраморной коже не было шрамов. Никаких отметин его участия в войнах и долгого существования, кроме шрама от двух клыков с левой стороны шеи, который почти всегда скрывал высокий ворот или шейный платок. Аланис, разглядывая его грудь задумалась, не останется ли после ритуала новая отметина? В любом случае, они совсем скоро выяснят это.
- Наконец вампир улегся, как было велено, и замер перед лицом неизвестности. Сегодня в его покоях творилась история - впервые за четырнадцать веков на свет должен был явиться первородный вампир и это не могло не пугать даже его.
Аланис присела рядом и сосредоточилась. Закрыв глаза, она взывала к изначальной тьме и смерти. Тьма всегда рвалась к ней сквозь сухие чернила фолиантов, сквозь черные заклинания и стоны умирающих, а чернокнижница старалась отвернуться от нее. Не дать коснуться. Но сегодня Аланис из Дарри взывала и тьма с величайшей готовностью откликнулась, резко сгустившись в комнате, она почти задушила пламя ярко горящих дров в камине, низвела в ничто свет, исходящий от свечей. Сальватор с опаской и благоговением наблюдал как плотная тьма стелется к бледной коже Аланис, как струится по ее рукам к кинжалу, охватывает ее стан словно ее обнимал сам Нергал. Возможно так оно и было.
Наконец чернокнижница заговорила. Проговорила что-то, чего он не понял. Он, будучи мертвым много веков, языка мертвых все же не знал. Чернокнижница порезала свою ладонь и ладонь Сальватора и отложила кинжал. Обмакнув палец сначала в свою кровь, а затем в его она нарисовала первую руну на его ладони. Снова непонятные слова. Вторая руна, на другой ладони. Слова. Несколько рун на челе. Снова слова и, наконец, руны напротив его небьющегося сердца.
Он посмотрел в глаза чернокнижницы и она, улыбаясь, склонилась над ним, давая выпить крови, что собралась в ее порезанной ладони. В отличие от Феликса Сальватор приник к ране со спокойным достоинством и пил размеренно, с удовольствием, не отрывая взгляда от глаз Аланис. Ему уже давно некуда было спешить и он научился не торопиться. Он умел насладиться моментом как никто другой.
Когда он оторвался от руки чернокнижницы то несколько мгновений ничего не чувствовал, но вот Аланис склонилась к его лицу, будто для поцелуя и произнесла еще что-то, совсем тихо и ласково, почти шепотом. Завороженный зрелищем пляшущего в ее глазах зеленого пламени Сальватор почти не заметил короткого движения, с которым она вонзила кинжал в его сердце.
И тогда тьма набросилась на него, увлекая в царство мертвых. Следующие несколько мгновений его бросало то в жар шестой преисподней, то замораживало у трона Нергала, то душил смрад мертвых болот, ослепленный тьмой он мог только чувствовать, как голодная преисподняя рвет его душу. Каждая минута превращалась в вечность, наполненная агонией всех сортов. Только когда его будто сожгли, заморозили, заживо освежевали, разорвали на тысячи мелких кусочков, пытка прекратилась и тьма стала его ласковой колыбелью. Все ли кусочки его души собрались воедино, или часть осталась в царстве мертвых Сальватор предпочел не думать.
Он блаженно улыбнулся и открыл глаза. Тени рассеялись, огонь вновь ярко горел в камине, а Аланис взирала на него сверху с любопытством и удовлетворением. Она почувствовала его боль и страх, такие родные и такие же богатые на вкусы и оттенки как вина, что делали в домене Латур. Руки его в агонии вцепились ей в плечо, а сильные пальцы оставили на коже большие синяки, быстро наливавшиеся цветом. Он отдернул руки, но Аланис лишь молча улыбалась. Сальватор, как и Котт, все время забывал, насколько чернокнижница отличается от обычных женщин.
Она провела тонкими пальцами по его груди, там где лезвие вошло между ребер. Шрама не осталось. Теперь уже единственный в своем роде вампир сел, подцепил свою отброшенную сорочку и оторвал от нее лоскут. Перевязав руку Аланис, он поцеловал ее ладонь.
- И вечности не хватит, чтобы выразить, насколько я благодарен судьбе за нашу встречу, сердце мое.
- Вот и все, теперь мы связаны кровью, Сальватор. В жизни и в смерти. - Она вздохнула. - Если ты не против, я бы хотела немного отдохнуть в гостевой, если разрешишь. В мою лавку я пойти никак не могу - там меня точно поджидают.
Сальватор убрал кинжал обратно в шкаф и жестом попросил ее подождать. Затем подбросил побольше дров в камин и сел на ковер перед ним, вытянув руки к огню. Аланис села рядом и вопросительно посмотрела на вампира.
Он повернул голову, улыбнулся и пояснил:
- Тебе не обязательно идти в гостевую. - Он кивнул в сторону кровати. - Останься со мной до рассвета, прошу. Нет, настаиваю. - Подумал немного и пояснил. - Эта ночь стала для меня особенной впервые за очень очень долгое время, а ты - часть моей семьи. Я хочу, чтобы она стала особенной и для тебя тоже, пусть она и будет нашей последней. - Он ненадолго замолчал, погруженный в свою ледяную тоску, а затем тихо добавил. - Кровь от крови моей.
Он погладил Аланис по щеке, но прикосновение было теплым и совсем не отталкивающим.
Чернокнижница печально улыбнулась, поняв о чем он говорит. После таких погружений в воспоминания друг друга и проведенного ритуала им почти не нужны были слова. Она тоже почувствовала укол ледяной тоски, когда он сказал про последнюю ночь, а он, Аланис была уверена, чувствует ее печаль и страх перед той бездной, в которую она намеревалась в скорости шагнуть.
- Я же испорченное дитя Инаат, не могу ничего чувствовать. - Возразила она. - Это все не имеет смысла.
Сальватор лукаво улыбнулся:
- Разве? А мне показалось, тебе понравилась та ночь с этим бедным мальчиком.
Аланис поджала губы, мгновенно пожалев, что явила ту ночь вампиру, но… из песни слов не выкинешь. Особенно из этой. Особенно этот финальный аккорд, превративший ее в черного апостола.
Сальватор, заметив ее реакцию, мягко добавил:
- К тому же, поверь, мне не требуется причинять тебе боль. - Он встал и протянул ей руку. - Должен заметить, тебе совершенно не к лицу эта одежда соттарской служанки. Мне кажется, стоит от нее избавиться. К тому же скоро здесь станет очень жарко.
Аланис долго смотрела на него, раздумывая, а затем взялась за руку, поднимаясь.
В ту ночь Сальватор с удовольствием чувствовал, как она тонет в нем и забывается. Он отчаянно надеялся. Несмотря на данное слово, передать все подробности ее жизни Григору, каждое мгновение этой ночи он сохранит в тайне только для себя. И будет хранить до конца своих долгих дней.
Незадолго до рассвета Аланис лежала на животе и затуманенным взором смотрела на едва тлеющие угли в камине, когда он вкрадчиво прошептал ей на ухо:
- Зачем тебе уходить? Прошу, останься со мной. Здесь тебя никто не найдет. Появишься снова через полвека, когда все забудут про Глас. Просто позволь мне поделиться с тобой даром.
Чернокнижница повернула голову и с сожалением сказала:
- Как я могу пойти против воли Нергала? К тому же... Если б я желала бессмертия, я бы уже провела ритуал обращения. Как видишь, я его прекрасно знаю. - Она покачала головой. - Моя душа сможет очиститься только моей кровью, Сальватор. Моя судьба остаться в истории этого мира чернилами в книгах и верой в сердцах, а не вампиром.
- Твоя проклятая четвертая добродетель. - Проворчал вампир. Тоска снова скользнула в его взгляде, острая, ледяная. Больше всего сейчас он хотел убедить Аланис отказаться от ее очередной самоубийственной затеи. Той самой, которую он разглядел сегодня в ее сердце. Разглядел и ужаснулся. Он так и не научился смотреть в лицо смерти с той же решительностью, с какой смотрела Аланис. Впрочем, она была вестником смерти, войн и конца всего сущего, а он - всего лишь юношей, которому не повезло родиться в городишке Арронкаль четырнадцать столетий назад. Ни его золото, ни замки, ни титулы ничего не значили теперь, когда время, отмеренное миру истекало.
Она же спокойно кивнула.
Сальватор перекатился на спину и повернул голову:
- Из-за нее ты оставила этому несчастному мальчику его кошмары? Ты же могла его полностью очистить. Заставить забыть все, что он натворил.
Она снова кивнула:
- Лица убитых невинных девушек будут преследовать его, пока он не искупит свою вину. Если вообще решит это сделать. Но пусть после смерти боги судят Котиллиона за его осознанный выбор, а не за то, что он творил, будучи изломанным своей чудесной судьбой.
- А ты жестока, Аланис Ан’Гленн. - Сальватор хищно улыбнулся.
- Справедливость редко бывает мягкой. - Она перевела взгляд на собеседника и ему стало не по себе от холода в ее голосе. - Всепрощение Инаат это миф и кому, как не мне знать это. - Аланис снова устремила взгляд на тлеющие угли.
