Глава 1
«Где я?»
Да, это не тот вопрос, который должна рано утром задавать себе девушка из приличной семьи. Но вообще говорить о приличиях было поздно, потому что хоть лежала я и в темноте, но смогла понять, что нахожусь в чужой спальне. На чужой кровати. Голая. Еще немного пьяная. И придавленная тяжелым мужским телом.
И вместе с ужасом во мне плескалось роскошное кошачье удовлетворение, будто накануне я залпов выпила годовой запас антидепрессантов. Я осторожно пошевелилась, и мужчина что-то недовольно проворчал, сжал мне грудь и повернул к себе спиной. Сжал так, что стало понятно – он бы и бизона из рук не выпустил. Не то, что меня.
Я замерла. Очень большой мужчина. Понятно теперь, почему между ног так тянет.
В голову полезли горячие воспоминания, и я раскраснелась и тяжело задышала. А еще захотелось всплакнуть о потерянной девственности. Но в моем возрасте, если честно, впору уже устраивать торжества и запускать фейерверки по этому поводу.
Итак. Помню, как вчера поддалась уговорам младшей сестры и согласилась вечером пойти с ней и ее парнем на день ВДВ. Помню, как потерялась в толпе тельняшек и голубых беретов, долго бродила по жаркому парку, и забрела на какую-то полянку, где сидела компания десантников. Они играли на гитарах, готовили шашлыки, пели и пили - молодые, пожилые, средних лет. К тому времени я была так обижена на бросившую меня сестру и ноги болели так, что на веселый свист и предложение «Девушка, присаживайтесь» я решила, что в темноте и от алкоголя «мальчики» малость меня не разглядели, но решительно села на бревно, примостившись между двумя огромными вдвэшниками, уже изрядно выпившими. Пусть меня тут хоть убьют, но дальше я не могу сделать ни шага. Успокаивало то, что примерно половина из мужчин были с парами.
Так же решительно скинула туфли и взяла протянутый соседом стаканчик водки, смешанной с соком. И выпила.
От стыда за свое вчерашнее поведение я пошевелилась. И мужчина за моей спиной тоже пошевелился, и я с тревогой почувствовала, как растет и твердеет… то, что там могло расти и твердеть.
Ой-ой! Я же еще не все вспомнила! Как зовут-то хоть тебя, любовничек?
После пятого стаканчика и обильной закуски я уже выучила все песни, и душевно подпевала под «Расплескалась синева, расплескалась...». После седьмого приняла участие в гонках пьяных мужиков – они хватали девушек на руки, сажали себе на шеи или на плечи, пригибались и стартовали круг по ночному парку. «Эгегей!» кричала я, размахивая беретом, неизвестно как оказавшимся на моих волосах и сжимая ногами шею одного из моих соседей. Он несся, как буйвол, я только успевала уклоняться от веток. Но вдруг нас обошел какой-то молодой нахал. Девушка, сидящая на его шее, обернулась и показала нам средний палец. Я не обиделась и покрутила у виска. Но вызов был брошен.
- Это оскорбление! – торжественно крикнула я. – О, мой верный рыцарь, обгони этого дерзновенного, и ты не останешься без награды! Я тебя поцелую!!!
Чтение Шекспира на ночь не прошло даром.
Кажется, мой буйвол раздраженно вхрапнул, одним движением стянул меня, вертолетиком перебросил через плечо и понесся вперед, сокрушая деревья в честь прекрасной дамы. То есть в мою.
А, может, он просто хотел поскорее избавиться от вопящего существа на шее.
Меня немного растрясло, но мы пришли первыми. Голова весело кружилась, и я повисла на своем рыцаре, горделиво поглядывая на окружающих и на него тоже. Его поздравляли:
- Молодец, Сержант!
Я так гордилась, будто это я принесла его на шее, а не наоборот.
У моего буйвола оказались голубые глаза, круглое лицо, но не толстое, а мощное такое, и очень светлые коротко стриженные волосы. Ему было лет тридцать пять, и он напоминал бронетранспортер. А какие у него были плечи! О да! С этой поры плечи точно станут моим фетишем.
Потом девушка, которую мы обошли, подло вылила на меня сок. Жалкая неудачница! Я рвалась с ней подраться, но меня схватили, стащили с себя тельняшку и предложили переодеться. Я завороженно посмотрела на мощную грудь и кубики пресса, лихим движением сняла блузку и натянула тельняшку. А затем, совсем осмелев, прыгнула победителю на шею и простонав: «Я же обещала тебе награду, мой рыцарь!», - начала его целовать.
Дальше память подбрасывала такой ужас, что я покраснела и поклялась себе никогда-никогда не ходить больше в тот парк. Я сидела на коленях у незнакомого пьяного десантника, сама пьяная вусмерть, и задорно целовалась с ним, а его руки уже проникли под тельняшку и сжимали мне грудь. Затем вспоминалось такси, которое чуть не стало местом лишения меня девственности. А затем вот эта кровать, на которой меня уверенно разложили, раздели и, кажется, полночи трахали до звезд из глаз. Хотя про полночи я, конечно, преувеличиваю, но шевелиться было страшно, так все ныло. Хорошо, что я была пьяная – видимо, тело расслабилось от алкоголя, и больно было совсем чуть-чуть. Зато сколько удовольствия! Этот Сержант отлично знал свое дело.
Мужчина за спиной, видимо, совсем проснулся – уверенно огладил меня по боку, спустился ниже, прижался бедрами. Второй рукой он неспешно сжал мой сосок. Я не успела возмутиться, как внизу живота от его неторопливых движений стало так сладко, что даже дар речи пропал.
Пальцы у него были толстые и удивительно ловкие. «Вот зачем в армии учат собирать автомат Калашникова с закрытыми глазами» - вяло подумалось мне. Я застонала, не обращая внимания на легкую боль внутри, и услышала, как он прерывисто вздохнул сзади.
- Славная попка, малышка.
И, шлепнув меня по ягодице.
Вот! Вот он, секрет! Десять стаканчиков коктейлей – и у тебя наутро есть шанс получить титул «Славная попка».
Он тем временем продолжал творить пальцами чудеса, упираясь в меня своим огромным орудием и продвигаясь вперед мелкими толчками. Я кусала губы и тихонько стонала, не думая отстраняться, так хорошо мне было.
- Узенькая, - просипел он, - мокренькая. Выгнись, крошка. Вот так, да.
Мне казалось, что я умру от ощущений. Мужчина тяжело дышал, я хныкала, царапала ногтями его руку, дергалась. Это было больно и при этом так приятно, будто меня покрыли медом изнутри и сейчас вылизывали со всех сторон одновременно. Член толкнулся еще дальше, упираясь в какую-то точку, и я почувствовала, как внизу живота, внутри, начинается судорожное сокращение, мгновенно распространяется острым удовольствием по всему телу. Это было так невероятно, что я не смогла удержаться от слез.
- Какая голодная малышка, - услышала я сквозь всхлипы. – Ну-ка, ну-ка.
Он как куклу повернул меня лицом в подушку, приподнялся сверху, и за следующие минут двадцать я устала кричать. Он работал как молот в кузнечном цеху, не останавливаясь, просто вбивая меня в постель.
Я потеряла счет оргазмам. А мужчина упирался кулаками в кровать по обе стороны от меня и то ускорялся, то двигался медленно, пронзая меня до самых глубин. И он не молчал:
- Еще? – спрашивал он властно, останавливаясь глубоко внутри, вжимая меня бедрами в кровать, по-хозяйски хватая мои волосы в кулак и приподнимая голову. Приходилось выгибаться. Это было не больно, но до ужаса порочно и возбуждающе. – Еще, крошка?
- Даааа, - хныкала я.
Тело мое покрылось потом, я уже не могла кричать, только от очередного витка удовольствия постанывала и закатывала глаза. Было полное ощущение, что сверху надо мной работает истекающий тестостероном, раскаленный, многотонный металлопрокатный пресс.
Вдруг он ускорился, начал двигаться еще жестче, всхрапывая и со свистом выдыхая воздух, как несущийся на таран буйвол. Я зажмурилась и закричала от страха и удовольствия, потому что казалось: еще немного напора, и он меня сломает. Кровать ходила ходуном, скрипела и била об стену. Мужчина вдруг дернул меня к себе, вставая на колени, зарычал, насаживая меня на себя и замер, дергая бедрами и сжав так, что я застонала. Внутри пульсировало, я вздрагивала.
Мужчина, тяжело дыша, отпустил меня. Я свалилась на кровать, чуть ли не теряя сознание. Последнее, что я помню, он упал рядом, вяло шлепнул меня по ягодице и похвалил:
- Классная девочка.
Когда я пришла в себя, он уже снова спал, а за окном брезжил рассвет. И я осторожно сползла с кровати. Схватила свои джинсы, сумочку. Трусики. Не нашла кофту, зато нашла его тельняшку. И, в туфлях на каблуке, на трясущихся ногах, в тельняшке, сквозь рукава которой был виден мой бюстгальтер, выбежала в подъезд. Спустилась, отошла подальше, нашла номер дома и название улицы и вызвала такси.
Таксист косился на меня с ухмылкой, я делала независимое лицо и смотрела в окно. По улицам столицы брели догуливающие десантники с флагами, с гармошками и гитарами. Уборщики чистили фонтаны. А я думала: не зря мамуля говорила, что нам с сестрами нельзя пить. И что в пьяном состоянии мы творим такое, за что потом стыдно.
Но губы сами расплывались в глупой улыбке.
За свои двадцать семь лет я ни разу не пила водку и ни разу не напивалась. И никогда не была с мужчиной. Первый опыт был, прямо скажем, оглушающий. В обоих смыслах. И я, задремав на заднем сидении такси, везшем меня на другой конец Москвы, начала вспоминать, как я докатилась до жизни такой.
Глава 2
Началось все два месяца назад, в начале лета, когда моя средняя сестра позвала меня помочь ей с детьми. До сего часа Ярослава не пускала чужих в дом, мотивируя это обилием бацилл и микробов, которых мы теоретически можем занести, но сегодня ее оборона дрогнула. Муж третий день был в командировке, няне вчера не повезло чихнуть при телефонном разговоре – и она была изгнана до полного выздоровления, и младая мать с утра в субботу позвонила мне, и, всхлипывая и подвывая, спросила, сданы ли у меня анализы на стафилококк.
- Нет, - подозрительно ответила я, - а надо?
Славка зарыдала в трубку и попросила срочно приехать, иначе она умрет.
- Я даже в туалет не успеваю сходить, - плакала она, - я не чистила зубы два дня, а сейчас сломала расческу в волосах! Полина!
- Апполинария, - флегматично поправила я. Пунктик у меня – раз родители решили дать мне зубодробительное имя, почему я должна страдать одна?
- Апполинария, - послушно прошмыгала Ярослава. На второй дочери кончилось мамулино увлечение древней Грецией, и она стала славянисткой. К счастью для сестры и к моей тихой зависти. На третьей мамочка увлеклась Японией, но папа, прежде спускавший все, категорически воспротивился попытке назвать младшую сестренку Мидзуки. Сошлись на Машке.
– Приезжай, пожалуйста, - простонала Славка. - Я умираю.
Старшая сестра, оказавшаяся нужной, пела у меня в душе.
- Что-то нужно купить? – спросила я, блаженно улыбаясь.
- Да, - что-то соображая, сказала Ярослава. – Немножечко нужно.
Через два часа я ввалилась к ней с шестью тяжеленными пакетами в руках, вспотевшая, как погонщик верблюдов. И не успела я перевести дыхание, как мне сунули близнецов. Ваньку и Ваську. Племянники гукали и пускали пузыри, моя сестра, поспешно сунув мне погремушки, умчалась в ванну.
- Что мне с ними делать? – с ужасом крикнула я, глядя на двух полугодовалых младенцев.
- Что угодно, - крикнула счастливая мать из ванной, - но не меньше часа. Ааа, - застонала она сладострастно, - иди ко мне, мой душевой шланг, наконец-то я могу помыться не за две минуты. Оооо, горячая вода, даааа! Дааа!
Я с подозрением прислушалась – звуки, доносящиеся из ванной, свидетельствовали по крайней мере об оргии.
- Даааа, - стонала младшая сестренка, - бритвенный станоооок! Оооо, даааа! Кондиционеееер!
Младенцы тоже с интересом прислушивались к творящейся за дверями вакханалии, но орать, слава богу, не собирались.
- Какие вы милые, - проворковала я с умилением, прыгая у кроватки зайчиком, - какие хорошие.
Вася чихнул – и Ванька тоже.
- Ой, - восхитилась я, делая козу, - вы все делаете одновременно!
По детской понесся специфический душок и я закрыла нос. Они и правда все делали одновременно.
- Славка, - я робко сунулась в ванну, - тут близнецы обкакались. Что делать?
Сестренка, превратившись в фурию, выставила в мою сторону мочалку с пеной.
- Меня нет! – истерично взвизгнула она. – Я улетела, ушла, умерла, меня похитили инопланетяне!!! Сама разбирайся!!!!
И задернула шторку.
- Вытереть ка-каш-ки не-бе-да, - напевала я, орудуя влажными салфетками – в ноздрях моих торчали ватки, и это очень нравилось близнецами – они тянули руки и хотели лишить меня защиты от химоружия, - будет попа чистой да-да-да!!!
В ванной плескало с ужасной силой – кажется, сестра отправилась в кругосветный заплыв. Я прислушалась, заглянула в ванную. Ярослава лежала в воде, болтала ногами в горе пены и тоже пела, точнее стонала от души:
- Я молода и нежената,
И мне всего лишь двадцать пяяять,
И кто сказал же вам девчата,
Что надо замуж пропадаааать?
Гуляйте, пейте и танцуйтеее,
Но только никаких мужееей!
Иначе светят вам кастрюльки,
С горой неточеных ножеей!
Вой об утраченной юности вышиб из меня слезу и почти примирил с фактом, что сестра в свои двадцать четыре замужем, а я в двадцать семь - нет. Близнецы тоже захныкали.
- Славка, - позвала я робко, прикрываясь рукой. В меня полетело мыло.
- Я улетела в космос! – визгом напомнила младшая сестренка и для надежности бросила в меня гель для бритья. Я была вынуждена отступить и вернуться в плакательную комнату.
Я качала детей, я пела, я изображала клоуна, медведя, ежика и президента Путина, я зачитывала им отрывки из Капитала Карла Маркса, ставила Моцарта. Но они все сильнее ревели. В очередной раз попав на руки (надо сказать, от этих кабанят у меня уже болело и отнималось все, а поясница так вовсе выгнулась буквой s и забилась в судороге, и я с ужасом думала, как моя мелкая тощая Славка их таскает), так вот, в очередной раз попав на руки, Васька принялся сосать мне воротник.
И тут чукча понял, что оленята, похоже, хотят кушать.
Я нашла пюре. Я догадалась его разогреть (покажите мне тех, у кого нет детей, и кто догадается это сделать – а потом скажите, что я не гений?). Я накормила детей. Мне кажется, они съели месячный запас баночек – у Славки в шкафу их стояло десятка четыре, почти как НЗ в бункере на конец света.
И когда моя чистенькая, благоухающая клубникой сестра вышла, пред ней предстала картина – загаженная кухня, загаженная тетя, загаженные дети. Мы пошли мыться следующими.
Вечером, возвращаясь домой, я слушала музыку в наушниках, смотрела на какого-то малявку, сидящего на руках у матери в метро – и вдруг поняла, что я хочу ребенка. Щекастого, ужасного, периодически пачкающего подгузники и ревущего, улыбчивого малыша.
Глава 3
Не будь я Апполинарией Качатурян, если бы я не взялась за это дело со всей ответственностью. Дело, правда, осложнялось возрастом, моим одиночеством и тем, что я вообще немного странная – а мужики чуют странность и боятся нас, чудачек с острым языком, как огня.
Так что сейчас я стремительно приближалась к черте, на которой висел ярлык «старая дева». Взвесив все, я решила, что «мать одиночка» все-таки звучит приятнее. А окончательную точку в моем решении поставила попавшаяся на глаза статья в глянцевом журнале – его я приметила, когда ожидала прием у стоматолога.
Автор бодро вещала о том, что надо расставаться с девственностью до двадцати лет, иначе все, ты пропащая женщина.
