Она извлекла прибор из кармашка сумки и взглянула на экран - звонил Стас. Девушка пробормотала извинение и бросила на профессора быстрый взгляд, в котором он прочел робкую просьбу хранить молчание.
- Да?
- Вер, ты куда пропала? - голос мужа звучал нетерпеливо. - Я звоню тебе пятый раз на мобильный - не отвечаешь. Звонил на рабочий, тоже глухо.
- Телефон в сумке был, я не слышала, прости, - спокойно ответила Вера, терпеливо выслушав тираду Стаса. - Я сейчас на обеде. В кафе.
- В каком? Я тут поблизости от твоей работы был на переговорах. Хотел тебя как раз на обед утащить и не смог дозвониться. А ты уже, оказывается, убежала. Так где ты? Я подскочу.
В груди плеснулся жгучий фонтанчик смятения.
- Я уже пообедала и расплатилась, - она снова взглянула на сидящего напротив Прокофьева.
Тот безучастно смотрел куда-то в сторону, делая вид, что не прислушивается к разговору, но Вере все равно стало неловко, как бывало всегда, когда при свидетелях приходилось вступать с мужем в объяснения. А Стас до ужаса любил конкретность. Во всем и всегда.
- И что? Ты же где-то недалеко? Подождать пять-десять минут не можешь?- настаивал муж.
- Ну, обед же почти закончился, - пыталась лавировать Вера в прямом и конкретном, как рельса разговоре. - Я так на работу опоздаю.
- Вер, ты чего! - взвился Стас. - Когда это у вас в конторе следили, кто сколько обедает. У вас вообще все приходят и уходят когда захотят. Или не приходят вовсе, работают удаленно. Ты одна там проявляешь завидный энтузиазм.
Возразить было нечего. Она могла работать дома, но ежедневно уходила в бюро, и сидела там чуть ли не в гордом одиночестве. Если не считать секретаря Януса Многоязыкого, остальные переводчики, числившиеся в бюро, появлялись на работе по мере необходимости.
Вера промолчала, только тихонько вздохнула, сдаваясь.
- А ты что-то срочно хотел? - спросила она.
- Я вообще-то голодный, думал с тобой перекусить. Так, в каком ты кафе?
- В "Лимоне".
- И чего тебя туда занесло? Поближе ничего не нашла?
- Поближе все надоело. Захотелось разок вкусно и прилично поесть, а не в "Му-му" с подносами толкаться.
- Ладно. Это даже хорошо, - согласился Стас. - Подожди меня, я подъеду через десять- пятнадцать минут.
- Жду, - сдалась Вера.
Она сдержанно улыбнулась, встретив вновь обращенный на нее взгляд Антона Геннадьевича. Пряча смущение, на миг опустила глаза. Сморгнула неловкость, будто соринку и вновь открыто посмотрела на своего собеседника.
Антон
Названивая Вере практически ежедневно и слушая, как она вежливо и неизменно сдержанно ведет с ним разговоры, Антон задавался вопросами.
И что ты, старый заскучавший дурак, привязался к девочке? Она ведь не понимает причины твоего интереса к ней и явно не горит желанием эти причины узнать.
А тебе самому-то понятно, что ты от нее хочешь?
Чего он хотел точно, так это чтобы разговоры эти продолжались. Была потребность слушать ее голос, представлять улыбку, изящно изгибавшую уголки нежных губ. Они виделись дважды - при знакомстве и на деловом приеме в НИИ. А он все еще очень ясно представлял, как девушка улыбается. И как эта улыбка смягчала энергичную, раскатистую мелодику беглой испанской речи.
И сколько в ней теплых оттенков, словно она сделана из мягкой карамели. И какой ранимой выглядит, что хочется ее защитить непонятно от чего. Или от кого.
Такие чувства вызывала у Антона только одна женщина за всю его жизнь. Его дочь Надежда. И не когда еще была малышкой и нуждалась в отцовском покровительстве, а теперь, уже будучи взрослой женщиной. Наставлять девушку было поздновато, но от этого хотелось её опекать и защищать больше, чем когда-либо.
Приходилось ему испытывать и нечто схожее, но в то же время абсолютно отличное.
Первая жена Антона, Светлана, мать двоих сыновей. Она слабой искрой мелькнула и погасла, оставив после себя щемящее, удушающее переживание, от которого очень хотелось избавиться. Антон придумывал этому чувству сотни эпитетов - сочувствие, сострадание, печаль. Но звалось оно просто - жалость.
И он постарался сделать так, чтобы ничего подобного больше не испытывать. Какой ценой это далось, Антон предпочитал не вспоминать.
...Он наблюдал, как Вера входила в кафе и шла между столиками к нему. В этой юной женщине диковинным образом сочетались обволакивающее обаяние, теплое, как летнее солнце и какая-то непреклонная строгость и закрытость. Прекрасно сидящая на ее очень женственной фигурке одежда дополняла это впечатление - по офисному строгая темно-серая юбка и романтичная белая блузка с воланами на вороте и манжетах.
Каштановые волосы спереди гладко зачесаны, а сзади скручены в низкий, свободный узел, придающий прическе элегантную небрежность.
Милое, юное, улыбчивое лицо, но в глазах застыла тревожная решимость.
За те сорок минут, что они провели за обедом, Вера, как подсолнух солнцу, открывалась навстречу впечатлениям от легкой беседы и шуток, вкусной еды и приятной фоновой музыки.
Но когда позвонил её супруг, солнце спряталось, и лепестки "подсолнуха" закрылись. Девушка как-то подобралась, словно перед строгим боссом.
Прокофьеву муж Веры не понравился. Короткое общение при единственной встрече, конечно, не повод делать поспешные выводы о человеке. Но по жизни приходилось взаимодействовать с огромным количеством людей, и самом собой выработалось умение быстро и довольно точно оценивать человека, пообщавшись с ним единожды.
Став невольным свидетелем телефонного разговора Веры с мужем, Антон, сделал вывод, что теперь его смутное желание защитить эту молодую женщину неизвестно от чего принимает более конкретные формы.
Вывод поспешный и несерьезный, но явившийся основанием позволить себе продолжать ощущать всё то неясное и неопределенное, что он чувствовал по отношению к Вере. Это почти избавило от чувства вины, которое время от времени колыхалось где-то в глубинах его существа, как в сосуде, который стараешься пронести по жизни, не расплескав ни капли добропорядочности.
- Приятно было отобедать с вами, - церемонно проговорил Антон, едва Вера закончила разговаривать с мужем. - Но мне пора бежать.
- Рада была с вами пообщаться, Антон Геннадьевич, - и та самая улыбка, что помнилась ему столько дней, коснулась ее губ.
Пока они обменивались формальными любезностями, он старался не анализировать череду эмоций, промелькнувших в коричневых и влажных, как у олененка глазах Веры - от смущения и разочарования до искреннего облегчения. Антон поднялся, обогнув столик, взял девушку за руку и запечатлел на ней поцелуй. Перед глазами сверкнул рядок мелких бриллиантов на символе "брачной обрученности" из светлого золота.
"Окольцованная птица" - мелькнуло в старой упрямой голове.
И "обрученность" превратилась в "обреченность".
Вера
- Стас, может ну ее, эту затею? Хлопотно все так.
Вера зевнула, потерла усталые глаза и поудобнее устроилась на диване, стараясь не потревожить привалившегося к ней Димку.
Сын сладко спал, приоткрыв рот. На расслабленной мордахе чуть удивленное выражение, словно во сне он еще переживает яркие впечатления сегодняшнего дня.
- Не более хлопотно, чем затевать все дома, - проговорил муж, лениво ворочая языком. Он сидел на полу, прислонившись спиной к дивану и откинув на него голову. Его тоже основательно развезло после прогулки в зоопарк, обеда в шумной, полной ребятни, пиццерии, и спонтанно случившегося захода в парк.
Погожие майские дни, почти по-летнему теплые, выманили народ из домов. И кто не имел возможности провести выходные за городом, те отрывались в городе.
Стас вчера один ездил на дачу, проверил, как идут дела на стройке, и вернулся весьма довольный и с идеей провести всей семьей активное воскресенье в городе.
Вера машинально поглаживала короткие волосы мужа, от чего у того на лице отражалось чистое удовольствие.
- Ну, хорошо, - тихо отозвалась она. - А как подвыпивший народ будет разъезжаться по домам?
- А никак. Останутся с ночевкой.
- И как мы разместимся? Дом же пустой.
- Главное есть свободное пространство, а заполнить его тем, на чем можно перекантоваться ночь - не проблема.
Не отрывая головы от мягкого дивана, Стас чуть повернулся к Вере. Увидел, как она снова зевает, прикрывая рот ладошкой, как подрагивают её ресницы и тяжелеют веки в борьбе с дремой. Скользнул взглядом по открытой шее, соблазнительной ложбинке между сливочно-нежных холмиков, показавшихся в вырезе домашней майки, по голым коленям грациозно поджатых ног.
Вера замечала изучающий её взгляд мужа и продолжала медленно сжимать и разжимать пальцы, массируя голову Стаса.
Думала, что усыпляет сытого льва, а на самом деле только больше растревоживала его.
- Ты же хотела отметить свой день рождения на даче, - сказал Стас, с явным удовольствием разглядывая расслаблено сидящую жену и наслаждаясь лаской, которую дарили её тонкие пальцы. - Еще в позапрошлом году, когда кроме бытовки и котлована под фундамент на участке ничего не было, ты говорила, что хорошо бы устроить шашлыки на природе без всяких церемоний. Одноразовая посуда, простая еда и свежий воздух. Сейчас все то же самое, только есть вполне пригодный к проживанию дом, где всем места хватит.
- Всем? И сколько "всех" планируется? - Вера перестала перебирать короткие прядки волос мужа и переместила руку к себе на колено.
Стас разочарованно проследил взглядом за жестом жены. Сменил позу, выпрямляясь и поворачиваясь лицом к Вере. На лице его мелькнула улыбка, когда он увидел крепко спящего Димку, едва не пускающего слюни от безмятежной сладости сна.
Взгляд на сына мгновенно погасил начавший было разгораться огонек досады, от того, что ему, мужу, так скупо отмеряли порцию ласки.
- Давай считать. Твои родители, нас трое, Олег и Наталья с дочкой, - Стас загнул пальцы на руках. - Это восемь. Еще я бы Валерку Трофимова позвал с женой. Мне с ним переговорить нужно в неформальной обстановке. И лучше, если он при этом будет сыт и слегка подогрет. Итого десять. Хочешь еще кого-то позвать?
- Вообще никого не хочу, - лениво пожала плечом Вера. - Ну, кроме тебя с Димкой. Родители меня в пятницу поздравят, заедут вечером. Олег и Наташка тоже, наверняка, заскочили бы. Ну, а Трофимова твоего можно пригласить к нам домой просто так. Накормить и подогреть. Я, кстати, с его Лариской недавно общалась, она тоже упомянула, что надо бы увидеться.
- Ну, а зачем столько возни, если все можно за один раз провернуть, совместив приятное и полезное, - Стас изучал лицо жены, пытался поймать что-то ускользающее от его понимания. - Ты какой-то меланхолии предаешься последнее время. Устала?
- Устала. В отпуск охота. На острова.
- Понимаю. Но этим летом, сама знаешь, пролетаем с отпуском на островах. Зато дачу можем доделать, а поедем куда-нибудь осенью или зимой, - он положил широкую ладонь на руку жены, чуть сжал пальцы, надеясь почувствовать ответный трепет. Пусть самый слабый, едва ощутимый...
- А куда строители с дачи денутся? Они же в нашем доме обитают, разве нет? - спросила Вера.
- Я уже сказал Валеричу, что на следующие выходные мы, возможно, приедем большой компанией, - снова заговорил Стас. - Он перебросит на эти дни всю бригаду на другой объект. Или выходной им даст. Или еще что-то решит. Ему видней. И они в доме уже не остаются, необходимости нет.
Вера выслушала, кивнула, погладила теплую щечку сына, сопевшего у нее под боком, и тихо сказала:
- Ну, тогда почему бы и не устроить массовый выезд за город. Давай, в самом деле, организуем субботние шашлыки. Сейчас такая красота в природе творится. Вишни зацвели. Я на бульваре видела. Такое пышное, бледно-розовое цветочное буйство...
В цветении вишни в этом году на самом деле наблюдалось какое-то особое великолепие. Листочки еще не развернулись, их и не видно почти, и кроны деревьев - это сплошь нежная, пенно-кружевная, всех оттенков белого и розоватого, роскошь.
Майским субботним утром семья Земляков двигалась в сторону своего загородного дома.
Стас настаивал, что они втроем должны непременно еще заехать в "одно место по важному делу". По какому именно, муж загадочно умалчивал, говоря, что дело срочное и откладывать никак нельзя. Вера подумала, было, что он решил по дороге заехать куда-то, чтобы сделать ей подарок. Но вчера Стас уже презентовал жене симпатичную и очень удобную сумку от Chloe из бледно-голубой кожи.
Как бы там ни было, но решили, что все закупленное для пикника отдадут родителям Веры и те поедут на дачу рано утром, чтобы начать все готовить к празднеству, а "молодые" могут спокойно ехать по своим делам и не дергаться, что к приезду гостей еще ничего не будет готово.
Когда машина свернула к знакомому уже городку, Вера поняла, что они едут в кузнечную мастерскую. Задавать вопросов не стала, просто смотрела в окно на зацветающие подмосковные сады и представляла, что когда-нибудь и у нее будет такой же.
- Давайте быстро, выметайтесь из машины, - скомандовал Стас жене и сыну, припарковавшись у кузницы. - Дружно идем, делаем дело и едем к себе.
Пока Димка округлившимися глазами таращился на вывеску, на которой был изображен силуэт кузнеца, Стас первым взбежал на крыльцо и позвонил в звонок.
Открыла дверь уже знакомая им Леночка, разулыбалась, как старым знакомым, пригласила войти.
- Вы посмотреть на...?- заговорила она, глядя то на Стаса, то на Веру.
Но Стас быстро приложил палец к губам и выразительно нахмурил брови. Леночка понимающе кивнула и жестом изобразила "рот на замке".
- Все понятно, - сказала она. - Сейчас позову мастера.
Она исчезла.
- Ма-аам, а чо мы тут делаем? - Димка подергал мать за руку. - Чо это за место?
- Не "чо", а "что" надо говорить. Это место - кузница. А что мы тут делаем, сейчас нам папа объяснит, - ответила Вера.
- Па-аап, а чо мы тут делаем? - сын тут же переключился на отца.
Пока Димка канючил, его шустрые глазенки так и шныряли с любопытством по сторонам.
Леночка вернулась через минуту.
- Пройдите, пожалуйста, сюда. Вам мастер все сам покажет, - сказала она, указывая на дверь у дальней стены офиса, которая вела куда-то в скрытые помещения мастерской. - По коридору прямо, дверь в торце.
Они прошли через скупо освещенный коридор до нужной двери в торце и вышли во внутренний двор мастерской. С одной стороны, вдоль забора располагались рабочие помещения - мастерские, склады.
Димка издал на вдохе звук крайнего удивления и так стиснул руку матери, что та поморщилась.
- Ма-ааам, па-ааап, смотрите! - заверещал сынишка, тыча пальцев куда-то направо.
Стас и Вера повернули головы. Двери, больше похожие на двустворчатые ворота, в одном из помещений были раскрыты настежь. Прямо напротив входа располагался кузнечный горн, в котором пылал огонь. Перед горном у наковальни стоял мастер и обрабатывал молотом какую-то металлическую заготовку, зажатую в клещах. Звук долетал наружу неожиданно приятным слуху, ритмичным и мелодичным звоном металла. Ловкие, размеренные взмахи руки мастера заставляли завороженно наблюдать за его действиями.
- Настоящий кузнец...- протянул Димка, хлопая глазищами в такт каждого удара небольшого молота. - Только молоточек какой-то маленький. Там на картинке большущий такой... А огнище здоровенный станет, если на него из такой специальной штуки дунуть... - размышлял сын, ни к кому конкретно не адресуя свои наблюдения.
- Да?
- Вер, ты куда пропала? - голос мужа звучал нетерпеливо. - Я звоню тебе пятый раз на мобильный - не отвечаешь. Звонил на рабочий, тоже глухо.
- Телефон в сумке был, я не слышала, прости, - спокойно ответила Вера, терпеливо выслушав тираду Стаса. - Я сейчас на обеде. В кафе.
- В каком? Я тут поблизости от твоей работы был на переговорах. Хотел тебя как раз на обед утащить и не смог дозвониться. А ты уже, оказывается, убежала. Так где ты? Я подскочу.
В груди плеснулся жгучий фонтанчик смятения.
- Я уже пообедала и расплатилась, - она снова взглянула на сидящего напротив Прокофьева.
Тот безучастно смотрел куда-то в сторону, делая вид, что не прислушивается к разговору, но Вере все равно стало неловко, как бывало всегда, когда при свидетелях приходилось вступать с мужем в объяснения. А Стас до ужаса любил конкретность. Во всем и всегда.
- И что? Ты же где-то недалеко? Подождать пять-десять минут не можешь?- настаивал муж.
- Ну, обед же почти закончился, - пыталась лавировать Вера в прямом и конкретном, как рельса разговоре. - Я так на работу опоздаю.
- Вер, ты чего! - взвился Стас. - Когда это у вас в конторе следили, кто сколько обедает. У вас вообще все приходят и уходят когда захотят. Или не приходят вовсе, работают удаленно. Ты одна там проявляешь завидный энтузиазм.
Возразить было нечего. Она могла работать дома, но ежедневно уходила в бюро, и сидела там чуть ли не в гордом одиночестве. Если не считать секретаря Януса Многоязыкого, остальные переводчики, числившиеся в бюро, появлялись на работе по мере необходимости.
Вера промолчала, только тихонько вздохнула, сдаваясь.
- А ты что-то срочно хотел? - спросила она.
- Я вообще-то голодный, думал с тобой перекусить. Так, в каком ты кафе?
- В "Лимоне".
- И чего тебя туда занесло? Поближе ничего не нашла?
- Поближе все надоело. Захотелось разок вкусно и прилично поесть, а не в "Му-му" с подносами толкаться.
- Ладно. Это даже хорошо, - согласился Стас. - Подожди меня, я подъеду через десять- пятнадцать минут.
- Жду, - сдалась Вера.
Она сдержанно улыбнулась, встретив вновь обращенный на нее взгляд Антона Геннадьевича. Пряча смущение, на миг опустила глаза. Сморгнула неловкость, будто соринку и вновь открыто посмотрела на своего собеседника.
Антон
Названивая Вере практически ежедневно и слушая, как она вежливо и неизменно сдержанно ведет с ним разговоры, Антон задавался вопросами.
И что ты, старый заскучавший дурак, привязался к девочке? Она ведь не понимает причины твоего интереса к ней и явно не горит желанием эти причины узнать.
А тебе самому-то понятно, что ты от нее хочешь?
Чего он хотел точно, так это чтобы разговоры эти продолжались. Была потребность слушать ее голос, представлять улыбку, изящно изгибавшую уголки нежных губ. Они виделись дважды - при знакомстве и на деловом приеме в НИИ. А он все еще очень ясно представлял, как девушка улыбается. И как эта улыбка смягчала энергичную, раскатистую мелодику беглой испанской речи.
И сколько в ней теплых оттенков, словно она сделана из мягкой карамели. И какой ранимой выглядит, что хочется ее защитить непонятно от чего. Или от кого.
Такие чувства вызывала у Антона только одна женщина за всю его жизнь. Его дочь Надежда. И не когда еще была малышкой и нуждалась в отцовском покровительстве, а теперь, уже будучи взрослой женщиной. Наставлять девушку было поздновато, но от этого хотелось её опекать и защищать больше, чем когда-либо.
Приходилось ему испытывать и нечто схожее, но в то же время абсолютно отличное.
Первая жена Антона, Светлана, мать двоих сыновей. Она слабой искрой мелькнула и погасла, оставив после себя щемящее, удушающее переживание, от которого очень хотелось избавиться. Антон придумывал этому чувству сотни эпитетов - сочувствие, сострадание, печаль. Но звалось оно просто - жалость.
И он постарался сделать так, чтобы ничего подобного больше не испытывать. Какой ценой это далось, Антон предпочитал не вспоминать.
...Он наблюдал, как Вера входила в кафе и шла между столиками к нему. В этой юной женщине диковинным образом сочетались обволакивающее обаяние, теплое, как летнее солнце и какая-то непреклонная строгость и закрытость. Прекрасно сидящая на ее очень женственной фигурке одежда дополняла это впечатление - по офисному строгая темно-серая юбка и романтичная белая блузка с воланами на вороте и манжетах.
Каштановые волосы спереди гладко зачесаны, а сзади скручены в низкий, свободный узел, придающий прическе элегантную небрежность.
Милое, юное, улыбчивое лицо, но в глазах застыла тревожная решимость.
За те сорок минут, что они провели за обедом, Вера, как подсолнух солнцу, открывалась навстречу впечатлениям от легкой беседы и шуток, вкусной еды и приятной фоновой музыки.
Но когда позвонил её супруг, солнце спряталось, и лепестки "подсолнуха" закрылись. Девушка как-то подобралась, словно перед строгим боссом.
Прокофьеву муж Веры не понравился. Короткое общение при единственной встрече, конечно, не повод делать поспешные выводы о человеке. Но по жизни приходилось взаимодействовать с огромным количеством людей, и самом собой выработалось умение быстро и довольно точно оценивать человека, пообщавшись с ним единожды.
Став невольным свидетелем телефонного разговора Веры с мужем, Антон, сделал вывод, что теперь его смутное желание защитить эту молодую женщину неизвестно от чего принимает более конкретные формы.
Вывод поспешный и несерьезный, но явившийся основанием позволить себе продолжать ощущать всё то неясное и неопределенное, что он чувствовал по отношению к Вере. Это почти избавило от чувства вины, которое время от времени колыхалось где-то в глубинах его существа, как в сосуде, который стараешься пронести по жизни, не расплескав ни капли добропорядочности.
- Приятно было отобедать с вами, - церемонно проговорил Антон, едва Вера закончила разговаривать с мужем. - Но мне пора бежать.
- Рада была с вами пообщаться, Антон Геннадьевич, - и та самая улыбка, что помнилась ему столько дней, коснулась ее губ.
Пока они обменивались формальными любезностями, он старался не анализировать череду эмоций, промелькнувших в коричневых и влажных, как у олененка глазах Веры - от смущения и разочарования до искреннего облегчения. Антон поднялся, обогнув столик, взял девушку за руку и запечатлел на ней поцелуй. Перед глазами сверкнул рядок мелких бриллиантов на символе "брачной обрученности" из светлого золота.
"Окольцованная птица" - мелькнуло в старой упрямой голове.
И "обрученность" превратилась в "обреченность".
Вера
- Стас, может ну ее, эту затею? Хлопотно все так.
Вера зевнула, потерла усталые глаза и поудобнее устроилась на диване, стараясь не потревожить привалившегося к ней Димку.
Сын сладко спал, приоткрыв рот. На расслабленной мордахе чуть удивленное выражение, словно во сне он еще переживает яркие впечатления сегодняшнего дня.
- Не более хлопотно, чем затевать все дома, - проговорил муж, лениво ворочая языком. Он сидел на полу, прислонившись спиной к дивану и откинув на него голову. Его тоже основательно развезло после прогулки в зоопарк, обеда в шумной, полной ребятни, пиццерии, и спонтанно случившегося захода в парк.
Погожие майские дни, почти по-летнему теплые, выманили народ из домов. И кто не имел возможности провести выходные за городом, те отрывались в городе.
Стас вчера один ездил на дачу, проверил, как идут дела на стройке, и вернулся весьма довольный и с идеей провести всей семьей активное воскресенье в городе.
Вера машинально поглаживала короткие волосы мужа, от чего у того на лице отражалось чистое удовольствие.
- Ну, хорошо, - тихо отозвалась она. - А как подвыпивший народ будет разъезжаться по домам?
- А никак. Останутся с ночевкой.
- И как мы разместимся? Дом же пустой.
- Главное есть свободное пространство, а заполнить его тем, на чем можно перекантоваться ночь - не проблема.
Не отрывая головы от мягкого дивана, Стас чуть повернулся к Вере. Увидел, как она снова зевает, прикрывая рот ладошкой, как подрагивают её ресницы и тяжелеют веки в борьбе с дремой. Скользнул взглядом по открытой шее, соблазнительной ложбинке между сливочно-нежных холмиков, показавшихся в вырезе домашней майки, по голым коленям грациозно поджатых ног.
Вера замечала изучающий её взгляд мужа и продолжала медленно сжимать и разжимать пальцы, массируя голову Стаса.
Думала, что усыпляет сытого льва, а на самом деле только больше растревоживала его.
- Ты же хотела отметить свой день рождения на даче, - сказал Стас, с явным удовольствием разглядывая расслаблено сидящую жену и наслаждаясь лаской, которую дарили её тонкие пальцы. - Еще в позапрошлом году, когда кроме бытовки и котлована под фундамент на участке ничего не было, ты говорила, что хорошо бы устроить шашлыки на природе без всяких церемоний. Одноразовая посуда, простая еда и свежий воздух. Сейчас все то же самое, только есть вполне пригодный к проживанию дом, где всем места хватит.
- Всем? И сколько "всех" планируется? - Вера перестала перебирать короткие прядки волос мужа и переместила руку к себе на колено.
Стас разочарованно проследил взглядом за жестом жены. Сменил позу, выпрямляясь и поворачиваясь лицом к Вере. На лице его мелькнула улыбка, когда он увидел крепко спящего Димку, едва не пускающего слюни от безмятежной сладости сна.
Взгляд на сына мгновенно погасил начавший было разгораться огонек досады, от того, что ему, мужу, так скупо отмеряли порцию ласки.
- Давай считать. Твои родители, нас трое, Олег и Наталья с дочкой, - Стас загнул пальцы на руках. - Это восемь. Еще я бы Валерку Трофимова позвал с женой. Мне с ним переговорить нужно в неформальной обстановке. И лучше, если он при этом будет сыт и слегка подогрет. Итого десять. Хочешь еще кого-то позвать?
- Вообще никого не хочу, - лениво пожала плечом Вера. - Ну, кроме тебя с Димкой. Родители меня в пятницу поздравят, заедут вечером. Олег и Наташка тоже, наверняка, заскочили бы. Ну, а Трофимова твоего можно пригласить к нам домой просто так. Накормить и подогреть. Я, кстати, с его Лариской недавно общалась, она тоже упомянула, что надо бы увидеться.
- Ну, а зачем столько возни, если все можно за один раз провернуть, совместив приятное и полезное, - Стас изучал лицо жены, пытался поймать что-то ускользающее от его понимания. - Ты какой-то меланхолии предаешься последнее время. Устала?
- Устала. В отпуск охота. На острова.
- Понимаю. Но этим летом, сама знаешь, пролетаем с отпуском на островах. Зато дачу можем доделать, а поедем куда-нибудь осенью или зимой, - он положил широкую ладонь на руку жены, чуть сжал пальцы, надеясь почувствовать ответный трепет. Пусть самый слабый, едва ощутимый...
- А куда строители с дачи денутся? Они же в нашем доме обитают, разве нет? - спросила Вера.
- Я уже сказал Валеричу, что на следующие выходные мы, возможно, приедем большой компанией, - снова заговорил Стас. - Он перебросит на эти дни всю бригаду на другой объект. Или выходной им даст. Или еще что-то решит. Ему видней. И они в доме уже не остаются, необходимости нет.
Вера выслушала, кивнула, погладила теплую щечку сына, сопевшего у нее под боком, и тихо сказала:
- Ну, тогда почему бы и не устроить массовый выезд за город. Давай, в самом деле, организуем субботние шашлыки. Сейчас такая красота в природе творится. Вишни зацвели. Я на бульваре видела. Такое пышное, бледно-розовое цветочное буйство...
***
В цветении вишни в этом году на самом деле наблюдалось какое-то особое великолепие. Листочки еще не развернулись, их и не видно почти, и кроны деревьев - это сплошь нежная, пенно-кружевная, всех оттенков белого и розоватого, роскошь.
Майским субботним утром семья Земляков двигалась в сторону своего загородного дома.
Стас настаивал, что они втроем должны непременно еще заехать в "одно место по важному делу". По какому именно, муж загадочно умалчивал, говоря, что дело срочное и откладывать никак нельзя. Вера подумала, было, что он решил по дороге заехать куда-то, чтобы сделать ей подарок. Но вчера Стас уже презентовал жене симпатичную и очень удобную сумку от Chloe из бледно-голубой кожи.
Как бы там ни было, но решили, что все закупленное для пикника отдадут родителям Веры и те поедут на дачу рано утром, чтобы начать все готовить к празднеству, а "молодые" могут спокойно ехать по своим делам и не дергаться, что к приезду гостей еще ничего не будет готово.
Когда машина свернула к знакомому уже городку, Вера поняла, что они едут в кузнечную мастерскую. Задавать вопросов не стала, просто смотрела в окно на зацветающие подмосковные сады и представляла, что когда-нибудь и у нее будет такой же.
- Давайте быстро, выметайтесь из машины, - скомандовал Стас жене и сыну, припарковавшись у кузницы. - Дружно идем, делаем дело и едем к себе.
Пока Димка округлившимися глазами таращился на вывеску, на которой был изображен силуэт кузнеца, Стас первым взбежал на крыльцо и позвонил в звонок.
Открыла дверь уже знакомая им Леночка, разулыбалась, как старым знакомым, пригласила войти.
- Вы посмотреть на...?- заговорила она, глядя то на Стаса, то на Веру.
Но Стас быстро приложил палец к губам и выразительно нахмурил брови. Леночка понимающе кивнула и жестом изобразила "рот на замке".
- Все понятно, - сказала она. - Сейчас позову мастера.
Она исчезла.
- Ма-аам, а чо мы тут делаем? - Димка подергал мать за руку. - Чо это за место?
- Не "чо", а "что" надо говорить. Это место - кузница. А что мы тут делаем, сейчас нам папа объяснит, - ответила Вера.
- Па-аап, а чо мы тут делаем? - сын тут же переключился на отца.
Пока Димка канючил, его шустрые глазенки так и шныряли с любопытством по сторонам.
Леночка вернулась через минуту.
- Пройдите, пожалуйста, сюда. Вам мастер все сам покажет, - сказала она, указывая на дверь у дальней стены офиса, которая вела куда-то в скрытые помещения мастерской. - По коридору прямо, дверь в торце.
Они прошли через скупо освещенный коридор до нужной двери в торце и вышли во внутренний двор мастерской. С одной стороны, вдоль забора располагались рабочие помещения - мастерские, склады.
Димка издал на вдохе звук крайнего удивления и так стиснул руку матери, что та поморщилась.
- Ма-ааам, па-ааап, смотрите! - заверещал сынишка, тыча пальцев куда-то направо.
Стас и Вера повернули головы. Двери, больше похожие на двустворчатые ворота, в одном из помещений были раскрыты настежь. Прямо напротив входа располагался кузнечный горн, в котором пылал огонь. Перед горном у наковальни стоял мастер и обрабатывал молотом какую-то металлическую заготовку, зажатую в клещах. Звук долетал наружу неожиданно приятным слуху, ритмичным и мелодичным звоном металла. Ловкие, размеренные взмахи руки мастера заставляли завороженно наблюдать за его действиями.
- Настоящий кузнец...- протянул Димка, хлопая глазищами в такт каждого удара небольшого молота. - Только молоточек какой-то маленький. Там на картинке большущий такой... А огнище здоровенный станет, если на него из такой специальной штуки дунуть... - размышлял сын, ни к кому конкретно не адресуя свои наблюдения.
