– Я была у Изи, – соврала я.
– Изи был с отцом, так что не обманывай.
– Ты что пристала ко мне? – разозлившись, я вперила в неё грозный взгляд, – значит, ты меня не заметила или плохо искала. Мама и отец благодаря тебе, наверное, тоже меня искали? – В моих глазах читалась откровенная злоба.
– Нет, я их не спрашивала. И нет, они ещё не искали тебя, – с виноватым видом оправдывалась она.
– Ну, хорошо, что хоть так, – сбавив тон, отвечала я.
– Марьян, мы тебе рыбы оставили, иди, поешь.
– Спасибо.
Я и вправду чертовски проголодалась, поскольку за целый день почти ничего не ела (ну, кока-кола не в счёт), и мысль о еде, которая меня дожидается, сразу же привела меня в доброе расположение духа.
Увидев, что настроение у меня улучшилось, Лиза в этот вечер больше не заговаривала о моём таинственном исчезновении. Но это событие положило начало череде странностей в её поведении в оставшееся время нашего пребывания на острове.
Утром, ещё до того как мы успели покинуть хижину, нам принесли небольшой вентилятор. И отец потратил целый час, чтобы установить его над дверью. Я, Лиза и мама в это время пошли работать. Нас с Лизой распределили чистить лук. Она ненавидела чистить лук и начала канючить, чтобы мама, которой достались кабачки, поменялась с ней. Но я возразила, заявив, что будет нечестно, если мама станет всё делать за неё, и что тогда я тоже имею право просить её поменяться со мной. В итоге, все остались при своей работе. Лиза насупилась, но всё же возражать не стала. И лишь спустя какое-то время снова заговорила:
– Смотрю, этот туземец тобой всерьёз заинтересовался, – спокойным голосом обратилась она ко мне.
От сказанных слов меня передернуло.
– Даже вентилятор подарил, какой молодец, – невозмутимо продолжала она.
– Откуда ты знаешь, что вентилятор от него? Никакой записки на этот раз не было, – наконец, возразила я.
– А от кого тогда?
– Даже если и так, то что в этом плохого, не пойму? Если считаешь это чем-то плохим, то почему не отказалась от своей доли, когда он подарил мне тот ящик с водой и продуктами? – защищалась я.
– А зачем мне отказываться? Не мне же за это всё расплачиваться! – эти слова Лиза как-то слишком быстро проговорила и тут же замолчала, как будто они вырвались совершенно случайно.
Наш разговор происходил в присутствии мамы, и я была уверена, она прекрасно поняла, о чём шла речь. И тем не менее она не остановила Лизу, а просто молчала, не вмешиваясь, и продолжала чистить кабачки.
– Мама, разве ты ничего ей не скажешь? – в конце концов, не выдержала я.
– Марьян, разбирайтесь сами! Но если тебе интересно моё мнение, то я считаю, что Лиза права, и тебе не стоит чересчур много общаться с этим парнем. Кто знает, что у него на самом деле на уме?
Её ответ ясно давал понять, что она полностью разделяет мнения Лизы. В моей душе поднялась волна горечи, и я замолчала. А закончив работу, тут же, не дожидаясь их обеих, ушла, решив остаток дня провести в одиночестве. Спрятавшись от любопытных глаз в прибрежных зарослях на пляже, я купалась, загорала и размышляла о нашей прежней жизни. Мне захотелось вернуться к остальным лишь ближе к вечеру и только потому, что голод давал о себе знать. Ещё на подходе к нашему причалу я увидела, как включилось освещение под лестницей, и мой волшебный колодец вновь поманил меня негой предстоящей ночи. Но сперва я решила утолить зверский голод, который мучал меня с каждой минутой всё больше. Хижина оказалась пустой, однако, тарелка с моей порцией рыбы дожидалась на кровати. В этот раз я не отказалась также от фруктов и печенья, что подарил Идрис. И судя по тому, сколько их оставалось в ящике, все остальные тоже в них себе не отказывали. Закончив с ужином и скинув с себя сарафан, я наконец отдалась тёплым объятиям океана.
– Отнеси меня домой, – тихо шептала я. – Знаю, что ты меня слышишь, потому что я тебя тоже слышу. Я слышу твоё дыхание и то, как по твоим венам бурлит солёная кровь. Слышу, как где-то на самом дне, в глубокой впадине, куда ты не пускаешь ни рыб, ни медуз, там, где нет места даже ракушке, в самом укромном уголке мира ты прячешь своё большое сердце. Я слышу, как оно бьётся, как оно тихо пульсирует там, на глубине. И его глухой стук тихой вибрацией поднимается на поверхность воды, где его подхватывает ветер, толкая настойчивыми волнами к берегу. Подобно этой, еле слышной вибрации, наши поступки подхваченные обстоятельствами, как ветром, накрывают нас тяжелыми волнами своих последствий.
– Что я делаю не так? Дай мне знак, – лежа на спине и раскинув руки, шептала я в темноте, но океан молчал, и в его молчании не было ничего. Мимо проскользила большая тень отца, а за ней средняя и маленькая. Мама меня окликнула, спросив, долго ли я здесь ещё пробуду?
– Ещё немного и пойду спать, – ответила я и, нырнув под воду, открыла глаза, стараясь рассмотреть пёстрых рыб, проплывавших мимо. Но солёная вода моментально обожгла слизистую оболочку. Такое уже было! Почему я об этом постоянно забываю?
Пулей вынырнув на поверхность, я думала только о том, как поскорее выбраться на причал и взять в хижине полотенце. Не в силах разлепить саднящие глаза, я подплыла к лестнице и вцепилась в неё двумя руками. Но как только занесла ногу на нижнюю ступеньку, неожиданно почувствовала, что до неё что-то или кто-то дотронулся. В испуге я разжала пальцы и плюхнулась назад в воду. С трудом преодолевая жжение, я всё же приоткрыла глаза, и мне удалось разглядеть на лестнице что-то тёмное и живое. Когда я подплыла поближе к лестнице, чтобы рассмотреть пришельца, тёмный комок задвигался. Это был краб. Он нагло сидел на нижней ступеньке, расставив в стороны свои боевые клешни. Первой мыслью было добраться до берега и оттуда подняться на причал, но было уже темно, а это означало, что на берегу мельтешат сотни крабов. Тогда я решила согнать захватчика прочь, но трогать его руками было противно и страшно. Я сняла лиф купальника и принялась со всего размаху хлестать им по лестнице. Проделывать это было довольно сложно, поскольку приходилось удерживать себя на плаву при помощи одних только ног, второй рукой я на всякий случай прикрывала грудь. Не тут то было, мерзкий краб даже не двинулся с места. Я подобралась ближе и снова замахнулась. После нескольких попыток он всё же попятился в бок, но в воду спускаться не собирался.
– Пап, мам! – слегка повысив голос, позвала я, но движения за дверью не последовало. В хижине работал новый вентилятор, шум от которого, похоже, перекрывал все звуки снаружи, и разумнее было рассчитывать на помощь с стороны берега, чем из хижины.
От злости и отчаяния я в очередной раз ударила со всей силы купальником по лестнице, и удар пришёлся совсем близко от наглого краба. В принципе, если бы я подплыла ещё ближе, то шанс попасть точно в цель у меня был, но я очень боялась приблизиться даже на сантиметр.
– Не уйду, – голос донёсся откуда-то с причала, и я замерла на месте. Мне стало жутко. Изо всех сил вытягивая шею и стараясь заглянуть на причал, я громко спросила: «Кто здесь?» В ответ ни звука...
– Это не смешно! Помогите мне! Здесь краб, и я его боюсь!
– Ты очень красива, – снова этот голос, но на этот раз я была абсолютно уверена, что он доносился из-под причала! Почувствовав как живот скрутило от страха, я отплыла подальше, но из освещённой зоны выходить не спешила. Широко раскрыв глаза, я всматривалась в темноту и ждала, что в любую минуту на свет покажется нечто ужасное. Из-за испуга до меня не сразу дошло, что голос произнёс эти слова на русском языке и без акцента, но как только страх понемногу стал отпускать, я в ярости закричала:
– Лиза, а ну прекрати сейчас же!
– Что, не можешь поверить, что крабы тоже разговаривают? – спокойно произнёс голос. В этот раз сомнений не было – звук доносился с того самого места, где сидел краб. Я снова приблизилась к лестнице, чтобы получше его разглядеть, рассудив, что вода всё же служит мне какой никакой защитой.
– Если это говорит краб, то можешь меня пропустить? Я хочу уйти!
К моему великому изумлению тёмный комок пошевелил своими клешнями и попятился под причал, где и вовсе скрылся из виду. Убедившись, что он исчез окончательно, я взлетела вверх по лесенке, чувствуя, что он всё ещё наблюдает за мной откуда-то из темноты.
– С кем ты разговаривала? – сквозь сон прошептала Лиза, как только я зашла в хижину.
– Я закрою, пожалуй, дверь. Жарко, думаю, не будет, – игнорируя её вопрос и не дожидаясь согласия, я дрожащими пальцами плотно прикрыла дверь.
– Марьян, – еле слышно окликнула меня Лиза. – Прости меня!
– Ничего страшного, спи лучше, завтра поговорим.
– Хорошо. Я люблю тебя.
– И я тебя люблю, Лиза, – произнесла я со вздохом и спряталась с головой под одеяло.
Вот человек, вот его голос, вот его жизнь, вот его улыбка, и вдруг из-за дурацкого стечения обстоятельств всего этого больше нет. Когда кто-то покидает мир так внезапно, то на его место приходит пустота. Мне это напоминает фотографию, на которой вырезали одну из фигур. И теперь картинка неполная! Она испорчена и не станет прежней. Это как пазл, в котором недостаёт одной из частей, его следует выкинуть и заменить новым. Как сиквел книги или фильма, в котором отсутствует ключевой персонаж. Это будет уже новый сюжет, новое фото, новый пазл с новой картинкой. Так выглядит потеря, а похороны – всего лишь вынос мусора. Звучит грубо, но я же не произношу это вслух.
Как же Изи принял смерть Вероники? Мне это сложно описать. Наверное, так выглядит смерть души при жизни тела. Отныне это был уже не тот Изи, которого мы знали, это был ходячий мертвец. Смерть девушки, конечно же, привлекла внимание местных и повергла всё население острова в ужас. Отчасти в случившемся была и моя вина, но с уверенностью могу сказать, что я её делила наполовину с Идрисом. И мы оба изо всех сил делали вид, что никоим образом не причастны к трагедии.
Прошло три дня, а похороны так и не были назначены. Всё это время тело Вероники находилось в хижине Изи, и казалось, он вовсе не планировал её хоронить. Напротив, как дикий зверь охраняет свою добычу, так и он охранял тело дочери, не подпуская к нему никого и не смыкая глаз почти ни на мгновение. Это было дико даже для нас, не говоря уже о туземцах. На третий день к нему пришёл мой отец и просидел с ним всю ночь. Судя по всему, они выпили вдвоём ту бутылку коньяка, которую когда-то подарил нам Идрис, а наутро отец притащил спящего Изи к нам хижину и уложил на свою кровать. Тот поспал несколько часов, но как только открыл глаза, подскочил как ужаленный и побежал назад. Пока он спал, мне удалось пробраться к нему в хижину и посмотреть на покойницу. Серая застывшая маска вместо лица, тёмные волосы расправлены по плечам, закрытые глаза, сложенные руки на животе. Безжизненная фигура, одетая в белый сарафан, тот, в котором она была в первый день нашего знакомства, – вот и всё, что осталось от Вероники. Её лицо теперь не выражало ничего, она мирно лежала в темноте, напоминая фарфоровую куклу, которую хозяин или хозяйка забыли на кровати. Пристально вглядываясь в это уже незнакомое лицо, я прокручивала в голове фразу, которую когда-то произнёс краб: «За счастье нужно бороться, чего бы оно тебе не стоило». Точнее сказать, чего бы оно не стоило другим.
– Вот и конец игре! – со вздохом вслух произнесла я.
В этот момент вошёл отец, и я сразу же покинула комнату. Он планировал за то короткое время, пока спит Изи, подготовить всё, что требуется для похорон. Основная проблема заключалась в том, что согласно традициям острова Веронику надлежало похоронить в океане, но Изи на это был категорически не согласен. Наутро, после того как местные обнаружили тело девушки, одним из первых, кому об этом сообщили, был Идрис. Именно на его плечи легла тяжёлая обязанность рассказать о случившимся её отцу. Насколько нам стало известно, местные требовали убрать тело с острова немедленно, но Изи им этого не позволил. Сегодня снова потребовалась помощь Идриса, так как, очнувшись, Изи и слышать не хотел о похоронах за пределами острова. Тогда мой отец понял, что без посторонней помощи ему уже не обойтись и в отчаянии пошёл за парнем.
– Это невозможно, Изи, пойми меня! Ты видишь здесь хоть одну могилу? – спустя час Идрис стоял перед Изи с виноватым видом и растерянно смотрел на убитого горем отца. – Я не могу тебе разрешить. Это противоречит местным традициями, люди, которые здесь живут, не примут этого. Они напуганы, они шепчутся о том, что по острову разгуливает неупокоенная душа. Пойми, ещё чуть-чуть и они сами сюда придут и потребуют её тело.
– Я не могу её отпустить, – тихо и без эмоций произнёс Изи. Он сказал это таким неестественно ледяным тоном, что Идриса даже отшатнуло в сторону, по всей видимости, от мысли, что он беседует с человеком, потерявшим рассудок.
– Я готов. Вернее, я уже смирился с тем, что она умерла, и я больше не услышу её голос, – поправил он самого себя, – только не забирай её у меня совсем. Позволь мне оставить её здесь, на острове. Я же не прошу держать её у меня в хижине. Я не сумасшедший! – как будто прочитав мысли Идриса, он поспешил опровергнуть его предположение. – Я согласен, я опущу в сырую землю свою девочку. Для меня это будет очень сложно, но я буду знать, что она рядом. У меня нет, не было и не будет в жизни ничего ценнее, чем Вероника. Теперь я стал нищим! Теперь я совершенно нищий!
Даже когда он произносил эти душераздирающие слова, его глаза оставались сухими. За всё это время он ни разу не заплакал, он скорбел как-то иначе, тихо, по-своему. Так скорбят мёртвые по живым.
– С её смертью я лишился всего, даже смысла жизни. Мне больше незачем жить! – закончив фразу, он поднял свой свинцовый взгляд на Идриса, и в этот момент в воздухе как будто повеяло ледяным ветром, холодной скорбью души.
– Её присутствие здесь, рядом с нашим домом, даст мне силы и дальше влачить своё существование, – продолжал он уговаривать Идриса, – если ты и вправду её любил, то позволь ей остаться.
Его последняя фраза прозвучала как вызов. И хотя Идрис слушал его молча, ничему пока не возражая, Изи понимал: чтобы убедить такого человека, как он, простой мольбы недостаточно. Поэтому воспользовавшись этим молчанием, он сделал жест рукой, означавший, что кроме слов у него имеется кое-что ещё, и на минуту отлучился. Вернулся он уже не один, а прижимая к груди своего верного друга Вермута. Гордая птица, ничего не подозревая, спокойно сидела в руках человека, которому безгранично доверяла.
– Я отдаю тебе его, – с надеждой в глазах произнёс Изи. – Можешь его забирать! Услуга в обмен на услугу.
Не колеблясь ни секунды, кивком головы он указал на Вермута. Окончательно онемев от такого предложения, Идрис с удивлением всматривался в лицо отца Вероники, а затем перевёл свой хищный взгляд на птицу.
– Мне нужна моя дочь. Оставь её мне, и я отдам тебе его.
Возможно, в этот момент Изи предполагал, что столь высокая жертва поможет воскресить Веронику, я этого точно не знаю, но его взгляд искрился такой надеждой, что эти искры, казалось, прожигали Идриса насквозь, прогоняя любую тень сомнения в этом парне.
– Изи был с отцом, так что не обманывай.
– Ты что пристала ко мне? – разозлившись, я вперила в неё грозный взгляд, – значит, ты меня не заметила или плохо искала. Мама и отец благодаря тебе, наверное, тоже меня искали? – В моих глазах читалась откровенная злоба.
– Нет, я их не спрашивала. И нет, они ещё не искали тебя, – с виноватым видом оправдывалась она.
– Ну, хорошо, что хоть так, – сбавив тон, отвечала я.
– Марьян, мы тебе рыбы оставили, иди, поешь.
– Спасибо.
Я и вправду чертовски проголодалась, поскольку за целый день почти ничего не ела (ну, кока-кола не в счёт), и мысль о еде, которая меня дожидается, сразу же привела меня в доброе расположение духа.
Увидев, что настроение у меня улучшилось, Лиза в этот вечер больше не заговаривала о моём таинственном исчезновении. Но это событие положило начало череде странностей в её поведении в оставшееся время нашего пребывания на острове.
Утром, ещё до того как мы успели покинуть хижину, нам принесли небольшой вентилятор. И отец потратил целый час, чтобы установить его над дверью. Я, Лиза и мама в это время пошли работать. Нас с Лизой распределили чистить лук. Она ненавидела чистить лук и начала канючить, чтобы мама, которой достались кабачки, поменялась с ней. Но я возразила, заявив, что будет нечестно, если мама станет всё делать за неё, и что тогда я тоже имею право просить её поменяться со мной. В итоге, все остались при своей работе. Лиза насупилась, но всё же возражать не стала. И лишь спустя какое-то время снова заговорила:
– Смотрю, этот туземец тобой всерьёз заинтересовался, – спокойным голосом обратилась она ко мне.
От сказанных слов меня передернуло.
– Даже вентилятор подарил, какой молодец, – невозмутимо продолжала она.
– Откуда ты знаешь, что вентилятор от него? Никакой записки на этот раз не было, – наконец, возразила я.
– А от кого тогда?
– Даже если и так, то что в этом плохого, не пойму? Если считаешь это чем-то плохим, то почему не отказалась от своей доли, когда он подарил мне тот ящик с водой и продуктами? – защищалась я.
– А зачем мне отказываться? Не мне же за это всё расплачиваться! – эти слова Лиза как-то слишком быстро проговорила и тут же замолчала, как будто они вырвались совершенно случайно.
Наш разговор происходил в присутствии мамы, и я была уверена, она прекрасно поняла, о чём шла речь. И тем не менее она не остановила Лизу, а просто молчала, не вмешиваясь, и продолжала чистить кабачки.
– Мама, разве ты ничего ей не скажешь? – в конце концов, не выдержала я.
– Марьян, разбирайтесь сами! Но если тебе интересно моё мнение, то я считаю, что Лиза права, и тебе не стоит чересчур много общаться с этим парнем. Кто знает, что у него на самом деле на уме?
Её ответ ясно давал понять, что она полностью разделяет мнения Лизы. В моей душе поднялась волна горечи, и я замолчала. А закончив работу, тут же, не дожидаясь их обеих, ушла, решив остаток дня провести в одиночестве. Спрятавшись от любопытных глаз в прибрежных зарослях на пляже, я купалась, загорала и размышляла о нашей прежней жизни. Мне захотелось вернуться к остальным лишь ближе к вечеру и только потому, что голод давал о себе знать. Ещё на подходе к нашему причалу я увидела, как включилось освещение под лестницей, и мой волшебный колодец вновь поманил меня негой предстоящей ночи. Но сперва я решила утолить зверский голод, который мучал меня с каждой минутой всё больше. Хижина оказалась пустой, однако, тарелка с моей порцией рыбы дожидалась на кровати. В этот раз я не отказалась также от фруктов и печенья, что подарил Идрис. И судя по тому, сколько их оставалось в ящике, все остальные тоже в них себе не отказывали. Закончив с ужином и скинув с себя сарафан, я наконец отдалась тёплым объятиям океана.
– Отнеси меня домой, – тихо шептала я. – Знаю, что ты меня слышишь, потому что я тебя тоже слышу. Я слышу твоё дыхание и то, как по твоим венам бурлит солёная кровь. Слышу, как где-то на самом дне, в глубокой впадине, куда ты не пускаешь ни рыб, ни медуз, там, где нет места даже ракушке, в самом укромном уголке мира ты прячешь своё большое сердце. Я слышу, как оно бьётся, как оно тихо пульсирует там, на глубине. И его глухой стук тихой вибрацией поднимается на поверхность воды, где его подхватывает ветер, толкая настойчивыми волнами к берегу. Подобно этой, еле слышной вибрации, наши поступки подхваченные обстоятельствами, как ветром, накрывают нас тяжелыми волнами своих последствий.
– Что я делаю не так? Дай мне знак, – лежа на спине и раскинув руки, шептала я в темноте, но океан молчал, и в его молчании не было ничего. Мимо проскользила большая тень отца, а за ней средняя и маленькая. Мама меня окликнула, спросив, долго ли я здесь ещё пробуду?
– Ещё немного и пойду спать, – ответила я и, нырнув под воду, открыла глаза, стараясь рассмотреть пёстрых рыб, проплывавших мимо. Но солёная вода моментально обожгла слизистую оболочку. Такое уже было! Почему я об этом постоянно забываю?
Пулей вынырнув на поверхность, я думала только о том, как поскорее выбраться на причал и взять в хижине полотенце. Не в силах разлепить саднящие глаза, я подплыла к лестнице и вцепилась в неё двумя руками. Но как только занесла ногу на нижнюю ступеньку, неожиданно почувствовала, что до неё что-то или кто-то дотронулся. В испуге я разжала пальцы и плюхнулась назад в воду. С трудом преодолевая жжение, я всё же приоткрыла глаза, и мне удалось разглядеть на лестнице что-то тёмное и живое. Когда я подплыла поближе к лестнице, чтобы рассмотреть пришельца, тёмный комок задвигался. Это был краб. Он нагло сидел на нижней ступеньке, расставив в стороны свои боевые клешни. Первой мыслью было добраться до берега и оттуда подняться на причал, но было уже темно, а это означало, что на берегу мельтешат сотни крабов. Тогда я решила согнать захватчика прочь, но трогать его руками было противно и страшно. Я сняла лиф купальника и принялась со всего размаху хлестать им по лестнице. Проделывать это было довольно сложно, поскольку приходилось удерживать себя на плаву при помощи одних только ног, второй рукой я на всякий случай прикрывала грудь. Не тут то было, мерзкий краб даже не двинулся с места. Я подобралась ближе и снова замахнулась. После нескольких попыток он всё же попятился в бок, но в воду спускаться не собирался.
– Пап, мам! – слегка повысив голос, позвала я, но движения за дверью не последовало. В хижине работал новый вентилятор, шум от которого, похоже, перекрывал все звуки снаружи, и разумнее было рассчитывать на помощь с стороны берега, чем из хижины.
От злости и отчаяния я в очередной раз ударила со всей силы купальником по лестнице, и удар пришёлся совсем близко от наглого краба. В принципе, если бы я подплыла ещё ближе, то шанс попасть точно в цель у меня был, но я очень боялась приблизиться даже на сантиметр.
– Не уйду, – голос донёсся откуда-то с причала, и я замерла на месте. Мне стало жутко. Изо всех сил вытягивая шею и стараясь заглянуть на причал, я громко спросила: «Кто здесь?» В ответ ни звука...
– Это не смешно! Помогите мне! Здесь краб, и я его боюсь!
– Ты очень красива, – снова этот голос, но на этот раз я была абсолютно уверена, что он доносился из-под причала! Почувствовав как живот скрутило от страха, я отплыла подальше, но из освещённой зоны выходить не спешила. Широко раскрыв глаза, я всматривалась в темноту и ждала, что в любую минуту на свет покажется нечто ужасное. Из-за испуга до меня не сразу дошло, что голос произнёс эти слова на русском языке и без акцента, но как только страх понемногу стал отпускать, я в ярости закричала:
– Лиза, а ну прекрати сейчас же!
– Что, не можешь поверить, что крабы тоже разговаривают? – спокойно произнёс голос. В этот раз сомнений не было – звук доносился с того самого места, где сидел краб. Я снова приблизилась к лестнице, чтобы получше его разглядеть, рассудив, что вода всё же служит мне какой никакой защитой.
– Если это говорит краб, то можешь меня пропустить? Я хочу уйти!
К моему великому изумлению тёмный комок пошевелил своими клешнями и попятился под причал, где и вовсе скрылся из виду. Убедившись, что он исчез окончательно, я взлетела вверх по лесенке, чувствуя, что он всё ещё наблюдает за мной откуда-то из темноты.
– С кем ты разговаривала? – сквозь сон прошептала Лиза, как только я зашла в хижину.
– Я закрою, пожалуй, дверь. Жарко, думаю, не будет, – игнорируя её вопрос и не дожидаясь согласия, я дрожащими пальцами плотно прикрыла дверь.
– Марьян, – еле слышно окликнула меня Лиза. – Прости меня!
– Ничего страшного, спи лучше, завтра поговорим.
– Хорошо. Я люблю тебя.
– И я тебя люблю, Лиза, – произнесла я со вздохом и спряталась с головой под одеяло.
Глава пятая
Вот человек, вот его голос, вот его жизнь, вот его улыбка, и вдруг из-за дурацкого стечения обстоятельств всего этого больше нет. Когда кто-то покидает мир так внезапно, то на его место приходит пустота. Мне это напоминает фотографию, на которой вырезали одну из фигур. И теперь картинка неполная! Она испорчена и не станет прежней. Это как пазл, в котором недостаёт одной из частей, его следует выкинуть и заменить новым. Как сиквел книги или фильма, в котором отсутствует ключевой персонаж. Это будет уже новый сюжет, новое фото, новый пазл с новой картинкой. Так выглядит потеря, а похороны – всего лишь вынос мусора. Звучит грубо, но я же не произношу это вслух.
Как же Изи принял смерть Вероники? Мне это сложно описать. Наверное, так выглядит смерть души при жизни тела. Отныне это был уже не тот Изи, которого мы знали, это был ходячий мертвец. Смерть девушки, конечно же, привлекла внимание местных и повергла всё население острова в ужас. Отчасти в случившемся была и моя вина, но с уверенностью могу сказать, что я её делила наполовину с Идрисом. И мы оба изо всех сил делали вид, что никоим образом не причастны к трагедии.
Прошло три дня, а похороны так и не были назначены. Всё это время тело Вероники находилось в хижине Изи, и казалось, он вовсе не планировал её хоронить. Напротив, как дикий зверь охраняет свою добычу, так и он охранял тело дочери, не подпуская к нему никого и не смыкая глаз почти ни на мгновение. Это было дико даже для нас, не говоря уже о туземцах. На третий день к нему пришёл мой отец и просидел с ним всю ночь. Судя по всему, они выпили вдвоём ту бутылку коньяка, которую когда-то подарил нам Идрис, а наутро отец притащил спящего Изи к нам хижину и уложил на свою кровать. Тот поспал несколько часов, но как только открыл глаза, подскочил как ужаленный и побежал назад. Пока он спал, мне удалось пробраться к нему в хижину и посмотреть на покойницу. Серая застывшая маска вместо лица, тёмные волосы расправлены по плечам, закрытые глаза, сложенные руки на животе. Безжизненная фигура, одетая в белый сарафан, тот, в котором она была в первый день нашего знакомства, – вот и всё, что осталось от Вероники. Её лицо теперь не выражало ничего, она мирно лежала в темноте, напоминая фарфоровую куклу, которую хозяин или хозяйка забыли на кровати. Пристально вглядываясь в это уже незнакомое лицо, я прокручивала в голове фразу, которую когда-то произнёс краб: «За счастье нужно бороться, чего бы оно тебе не стоило». Точнее сказать, чего бы оно не стоило другим.
– Вот и конец игре! – со вздохом вслух произнесла я.
В этот момент вошёл отец, и я сразу же покинула комнату. Он планировал за то короткое время, пока спит Изи, подготовить всё, что требуется для похорон. Основная проблема заключалась в том, что согласно традициям острова Веронику надлежало похоронить в океане, но Изи на это был категорически не согласен. Наутро, после того как местные обнаружили тело девушки, одним из первых, кому об этом сообщили, был Идрис. Именно на его плечи легла тяжёлая обязанность рассказать о случившимся её отцу. Насколько нам стало известно, местные требовали убрать тело с острова немедленно, но Изи им этого не позволил. Сегодня снова потребовалась помощь Идриса, так как, очнувшись, Изи и слышать не хотел о похоронах за пределами острова. Тогда мой отец понял, что без посторонней помощи ему уже не обойтись и в отчаянии пошёл за парнем.
– Это невозможно, Изи, пойми меня! Ты видишь здесь хоть одну могилу? – спустя час Идрис стоял перед Изи с виноватым видом и растерянно смотрел на убитого горем отца. – Я не могу тебе разрешить. Это противоречит местным традициями, люди, которые здесь живут, не примут этого. Они напуганы, они шепчутся о том, что по острову разгуливает неупокоенная душа. Пойми, ещё чуть-чуть и они сами сюда придут и потребуют её тело.
– Я не могу её отпустить, – тихо и без эмоций произнёс Изи. Он сказал это таким неестественно ледяным тоном, что Идриса даже отшатнуло в сторону, по всей видимости, от мысли, что он беседует с человеком, потерявшим рассудок.
– Я готов. Вернее, я уже смирился с тем, что она умерла, и я больше не услышу её голос, – поправил он самого себя, – только не забирай её у меня совсем. Позволь мне оставить её здесь, на острове. Я же не прошу держать её у меня в хижине. Я не сумасшедший! – как будто прочитав мысли Идриса, он поспешил опровергнуть его предположение. – Я согласен, я опущу в сырую землю свою девочку. Для меня это будет очень сложно, но я буду знать, что она рядом. У меня нет, не было и не будет в жизни ничего ценнее, чем Вероника. Теперь я стал нищим! Теперь я совершенно нищий!
Даже когда он произносил эти душераздирающие слова, его глаза оставались сухими. За всё это время он ни разу не заплакал, он скорбел как-то иначе, тихо, по-своему. Так скорбят мёртвые по живым.
– С её смертью я лишился всего, даже смысла жизни. Мне больше незачем жить! – закончив фразу, он поднял свой свинцовый взгляд на Идриса, и в этот момент в воздухе как будто повеяло ледяным ветром, холодной скорбью души.
– Её присутствие здесь, рядом с нашим домом, даст мне силы и дальше влачить своё существование, – продолжал он уговаривать Идриса, – если ты и вправду её любил, то позволь ей остаться.
Его последняя фраза прозвучала как вызов. И хотя Идрис слушал его молча, ничему пока не возражая, Изи понимал: чтобы убедить такого человека, как он, простой мольбы недостаточно. Поэтому воспользовавшись этим молчанием, он сделал жест рукой, означавший, что кроме слов у него имеется кое-что ещё, и на минуту отлучился. Вернулся он уже не один, а прижимая к груди своего верного друга Вермута. Гордая птица, ничего не подозревая, спокойно сидела в руках человека, которому безгранично доверяла.
– Я отдаю тебе его, – с надеждой в глазах произнёс Изи. – Можешь его забирать! Услуга в обмен на услугу.
Не колеблясь ни секунды, кивком головы он указал на Вермута. Окончательно онемев от такого предложения, Идрис с удивлением всматривался в лицо отца Вероники, а затем перевёл свой хищный взгляд на птицу.
– Мне нужна моя дочь. Оставь её мне, и я отдам тебе его.
Возможно, в этот момент Изи предполагал, что столь высокая жертва поможет воскресить Веронику, я этого точно не знаю, но его взгляд искрился такой надеждой, что эти искры, казалось, прожигали Идриса насквозь, прогоняя любую тень сомнения в этом парне.
