А Пашка вдруг почувствовал к нему отвращение.
То же самое чувство поднималось сейчас внутри, когда он глядел на руку Грановского, небрежно вертевшую портсигар. Наконец Грановский открыл его, вытащил сигарету, закурил. Пашке он сигарету не предложил.
- Значит так, Миронов, - голос Грановского прозвучал жёстко, - ты, надеюсь, наш недавний разговор помнишь?
- Да, Владимир Юрьевич, - парень кивнул.
- Это хорошо. Потому что хлюпикам здесь не место.
Он захлопнул портсигар и посмотрел Пашке в глаза.
- А позвал я тебя сюда для того, чтобы предупредить. Завтра утром я вместе с товарищем Корбашом уезжаю в Петроград. На неделю. Обязанности глав. ЧК в мое отсутствие будет выполнять товарищ Фомин Сергей Иванович.
Пашка опять кивнул и подумал про Фомина. Это был один из самых жестоких чекистов. Лет тридцати, высокий, худой, с прилизанными темными волосами с пробором посередине. Ходили слухи, что Фомин - кокаинист, хотя сам Пашка ни разу не видел, чтобы тот нюхал какой-либо порошок. Правда, не видел он, чтобы Фомин и пил. Но при этом довольно часто пребывал в каком-то непонятном, возбужденном состоянии. И часто Пашка замечал в нём злость, даже ещё бОльшую и страшную, чем у Грановского. Особенно, когда Фомин избивал или унижал кого-либо из заключенных. В такие моменты Пашка чувствовал к нему сильную неприязнь и боялся.
- Товарища Фомина слушаться беспрекословно, понял Миронов?
Пашка вновь кивнул, думая над сложившейся ситуацией.
"Грановского не будет целую неделю", - промелькнула в голове мысль. Перед глазами появилось бледное лицо Елены. Её глаза, в которых на краткий миг он тогда, в зимнем парке увидел хрупкую надежду.
"Это шанс", - подумал Пашка, - за эту неделю надо как-то добыть пропуска. Ключ теперь будет у Фомина. Правда, он ещё тот зверь. Но, надо что-то придумать..."
Ещё раз предупредив Пашку о недопустимости всяческого проявления слабости, Грановский на прощание сказал уже более добродушным тоном.
- Ну, иди, Миронов, иди. А про почту ты мне всё-таки наврал. На свиданку бегал.
Пашка, уже подошедший к двери, вздрогнул и медленно обернулся к Грановскому.
- Я ж вижу, Миронов, - Грановский усмехнулся. - Ты и бриться стал чаще. И ходишь, как витаешь где-то. Ну, зазноба-то дело хорошее, но смотри, чтобы от работы не отвлекала. А так, парень ты молодой, дело понятное.
Грановский опять усмехнулся.
"Догадался он про Елену или нет?" - эта мысль не давала Пашке покоя весь вечер после разговора с Грановским. Она билась в сознании, мучила и заставляла его курить самокрутку за самокруткой. Он сидел в своей комнате и до мельчайших подробностей вспоминал произошедший разговор, пытаясь по интонациям, жестам, выражению лица Грановского понять, знает ли он о его свиданиях с Еленой. Или нет. А если знает - неужели так вот, спокойно уедет на целую неделю, даже не дав ему понять об этом.
"Нет, не знает он, что это Елена, - подумал Пашка, раздавив в пепельнице окурок. - "А если бы догадался, он бы со мной сразу разделался, не откладывая. Он вспыльчивый и ревнивый, тянуть не будет".
Скрипнула дверь. Пашка поднял голову. На пороге стоял Антон Завьялов. Как показалось Пашке, был он немного навеселе.
- Не помешаю? - поинтересовался он. И, не дожидаясь разрешения, уселся на кровать рядом.
От него изрядно пахло спиртным.
- Новость-то слышал уже? - Завьялов улыбнулся и начал машинально сворачивать самокрутку, - или главный сам тебе сказал?
- Да, - Пашка кивнул, - у меня днём разговор с ним был.
- Фома всё-таки дождался своего часа, - Завьялов выпустил в потолок струю дыма, - дождался... Всё твердил, хочу покомандовать. А что теперь, вот и получил. Ну ничего, как-нибудь продержимся. Неделька-то всего.
- Ты думаешь, с Фомой намного хуже будет? - Пашка всмотрелся в лицо Антона.
- А то, - Завьялов сделал рукой какой-то неопределенный жест и развалился на кровати. Он был уже довольно сильно пьян. - Говорю тебе, паря, натерпимся еще с ним. Он же того, кокаинист. И злющий, как шакал. Да у него ведь и припадки бывают. Неужто не видал? А вчера, вот, женщину избил прямо в камере, за просто так. Сам видел. То ли не понравилось ему, как она на него глянула, то ли ещё что. Из-за пустяка какого-то. Бил и приговаривал: "Мы эту спесь дворянскую выбьем из вас". Злющий. А перед Грановским по струнке ходит. Владимир Юрьич то... Владимир Юрьич сё... подать вам, принести вам? Тьфу! - Антон смачно сплюнул.
Пашка напряженно слушал Завьялова, не зная, что и сказать. Мысли путались, расплывались... но одна вдруг проявилась наиболее чётко. И Пашка ухватился за неё. Пьяный Завьялов что-то говорил и говорил дальше, но Пашка, почти не слушая его, прокручивал в голове эту мысль:
"Всё равно за неделю, пока не будет Грановского, надо достать пропуска на выезд. Другого такого шанса уже не появится"
Полночи Пашка не спал. Он вертелся на своей узкой и жёсткой кровати, а в голове билась одна и та же мысль. Пашка вспомнил тот маленький заветный ключик от ящика в кабинете Грановского. Ящика, где хранились пропуска. Он посильнее напряг память. Да, точно, этот ключ болтался на одной большой связке, которую Грановский сунул тогда в карман. На этой же связке, скорее всего, был и ключ от его кабинета.
"Как же мне туда попасть?" - прошептал Пашка, сжимая руку в кулак. - Надо как-то добыть ключи. Где их держит Фомин? Да тоже, наверное, будет носить с собой, как и Грановский".
Измучившись от бесплодных размышлений, и так ничего и не придумав, Пашка задремал уже под утро.
5-е декабря 1920-го года было холодным. Под утро ударил сильный мороз, и Пашка, одеваясь, стучал зубами от холода. Неожиданно, он вспомнил, что сегодня его день рождения. В свете последних событий, он совсем об этом забыл. Да и что день рождения... Это раньше, в родной деревне, когда мать пекла большой вкусный пирог, а Танюшка утром прибегала его поздравлять и, обняв руками, шептала: "Братик любимый". Всё это осталось там, в прошлом... И вернется ли прежняя жизнь когда-нибудь? Пашка подумал, что нет. Он вспомнил про отца, и сердце его больно заныло. Вспомнил мать с сестренкой. А потом, почти сразу перед глазами возникло лицо Елены, ее длинные светлые волосы, собранные узлом наверх. Накинутая на плечи белая шаль. И ее темные глаза... и нежные губы. И тот поцелуй, когда они сидели в парке под заснеженной рябиной.
- Леночка, - прошептал Пашка. - Любимая...
И неожиданно, ему в голову пришла одна мысль.
"Надо рискнуть, - подумал Пашка, - вдруг получится".
В девять утра Грановский уехал в Петроград вместе с товарищем Корбашом. Полдня Пашка ходил, занятый своей утренней мыслью. Всё вроде бы, казалось складно.
"Всё-таки надо попробовать, - подумал Пашка, - времени остается совсем мало".
После обеда он зашёл в комнату к Антону Завьялову.
- Ну чего тебе, паря? - откликнулся Антон.
Он сидел на кровати и чистил сапог. Пашка подумал, что в комнате Завьялова гораздо теплее.
- Да так, - буркнул Пашка. - Хочу вот пригласить тебя. Мне сегодня девятнадцать исполняется, заходи вечером, отметим это дело.
- О, поздравляю, - весело протянул Завьялов. - Хорошо, Пашка, зайду.
- И ещё вот чего, Антон, - Пашка подошёл ближе, - я тут попросить тебя хотел... Ты ведь с Фомой вроде как поближе общаешься.
- Да какое там общение! - Завьялов отмахнулся от него, - так, курим вместе иногда. Да и всё. Да с ним никто почти близко-то не общается. Как с таким-то...
Да зачем он тебе? - Антон поднял на Пашку небольшие светлые глаза.
- Да просто, я тут подумал, - Пашка замялся, засунув руки в карманы, - Хочу тоже пригласить его. Вот. Самому как-то неловко... Может, ты его позовешь?
Последние слова он выдохнул быстро и перевел дыхание.
Завьялов посмотрел на него округлившимися глазами.
- Эхе-хе, паря-я-я... - присвистнул он, - нашел, кого приглашать. Или ты это... выслужиться хочешь?
- А считай и так, - проговорил Пашка, отвернувшись к окну. - Сам понимаешь, после того неудачного расстрела, я уж и не знаю, как доверие начальства оправдать.
От вранья сердце забилось сильнее. Но голос звучал вроде довольно убедительно.
- Ну, ладно, - Завьялов стал натягивать начищенные сапоги, - уговорил. Скажу я Фоме, может сегодня к тебе и зайдет, юбиляр. Ты тогда сходи в город, купи хоть жратвы какой получше. Не хлеб же один с селедкой ему жевать.
- Да, конечно, - Пашка кивнул. - Спасибо тебе, Антоха.
- Вот уж нашёл, за что благодарить, - презрительно сощурился Антон.
- Ну и холодина у тебя, Павел, - небрежно проговорил Фома.
Товарищ Фомин Сергей Иванович, исполняющий обязанности глав. ЧК. Сейчас он сидел в Пашкиной комнатке, развалившись на стуле.
Пашка почему-то не мог оторвать взгляд от его тонких длинных пальцев, в которых Фомин небрежно перекидывал не зажженную еще папиросу. Пашка подумал, что это руки не простого рабочего человека. Такие пальцы могли бы быть у кого-то образованного, интеллигентного. И словно в подтверждение его слов, Фомин сказал:
- Ностальгия сплошная пробрала... я когда в Москву приехал учиться в 13-ом году, тоже в такой комнатушке, помнится, жил.
- А на кого вы учились? - заискивающим тоном спросил Завьялов.
- Нотариус, - резко бросил Фомин. - Ладно, парни, что-то сидим мы, не как на празднике, а на поминках словно. Давай, открывай, - он протянул Пашке пузатую бутыль какого-то дорогого коньяка. - Подарок тебе.
Он засмеялся и поднес к папиросе спичку.
По комнате поплыл тяжелый табачный запах.
Пашка открыл бутыль, и с тревогой подумал, что Фомин совсем трезвый. Да и пить, наверное, не будет.
Так и получилось. Фомин выпил полрюмки коньяка "за юбиляра", а потом сидел просто, куря папиросу за папиросой. На столе лежала нарезанные ломтями копченая рыба, кружки колбасы и белый хлеб. Изредка Фомин жевал что-то из этого, но, похоже, аппетита у него совсем не было.
- Ну, Павло, - Фомин выпустил в потолок тонкую струйку дыма. - Расскажи-ка о себе.
- А... что рассказывать? - сбившись, пробормотал Пашка.
Ему показалось, что он сидит на допросе. Хотя, тон Фомина был вполне доброжелательным, но вот его глаза... Даже у Грановского они были спокойнее.
А в карих глазах Фомина он видел какую-то злость. Они жили словно отдельной жизнью. Хотя он и улыбался, но глаза были холодными... и злыми.
- Как работа тебе, расскажи, - продолжал Фомин. - Нравится? Я слышал, у тебя отца эти суки убили?
Пашка кивнул.
- Ну, не боись, - улыбка пробежала по тонким губам Фомина, - мы им отомстим, да? Ты отомстишь. За каждого убитого нашего по сто их поганых крысиных шкур сдерем, а? Верно я говорю?
Его голос вдруг повысился и в нём прозвучало что-то такое, от чего Пашку передернуло, а по спине пробежал холодок. Такого он не слышал даже в голосе Грановского.
- Да, да, всё верно, товарищ Фомин, - услужливо поддакнул Фоме Завьялов.
Фомин слегка улыбнулся ему и откинул с бледного лба темные волосы. И Пашка заметил, что рука его сильно дрожит.
- А как отца убили-то? - он повернулся к Пашке.
И тому стало неловко и противно. Глаза Фомина смотрели на него, как ему казалось, с живым интересом.
- Расстреляли, - буркнул Пашка.
- А-а, - протянул Фомин. - Это хорошо. Ну, что не мучили хоть...
- Сергей Иванович, - подал голос Завьялов, - может о чём повеселее поговорим?
Всё ж таки день рождения.
В комнате повисла пауза...
Фомин закурил ещё одну папиросу и вдруг, согнувшись, сильно и хрипло закашлялся. Он поднес правую руку к горлу, и Пашка обратил внимание, что его ладонь уже не просто дрожит. А сильно трясется. Это было похоже на судороги. На лбу Фомина выступил пот. Когда приступ кашля закончился, он резко встал, чуть не сбив табурет.
- Вы сидите, парни, - бросил он Пашке и Завьялову. - Я на минуту...
Дверь захлопнулась. Завьялов перевёл на Пашку сердитый взгляд.
- Ну всё, дозу свою пошёл принимать, - шёпотом проговорил он. - Вот на кой ты его позвал? И без него хорошо посидели бы. Или что, так выслужиться хочешь?
Пашка махнул рукой и отвернулся. Он сам был уже не рад, что всё так получилось. Но отступать было поздно.
Фомин вернулся минут через пятнадцать. Он молча сел на прежнее место. Несколько мгновений молчал, а потом вдруг забарабанил длинными пальцами по столу. Засмеялся.
- Павло, а я придумал, какой тебе подарок сделать, - проговорил он. - Тебе понравится, я знаю. Юрьич такое не особо поощряет, но раз уехал, чего ж... Надо времени не терять, а?
- Вы о чём? - испуганно спросил Завьялов.
Пашка молчал, не зная, что и сказать.
- Какой подарок? - наконец спросил он.
- Да вчера двух дворяночек арестовали. Хоро-о-шенькие, - Фомин медленно, по слогам растянул это слово. - Маман, генеральская вдова и дочка. Вот с дочкой и позабавимся. Пошли! - он, сильно качнувшись, встал. - Первым будешь.
- Давай, Павло! - он сильно потянул Пашку за рукав, - Бабенка что надо. Талия, а грудь какая, а краснела как на допросе. Девочка ещё видать, восемнадцать лет сучке генеральской. Я анкетку ее хорошо запомнил.
- Да ладно, Сергей Иванович, - буркнул Завьялов, - куда уж сейчас идти-то. Поздно, заключенные уж спят все. Может, завтра?
Пашка молчал, напряженно глядя перед собой. Он опять вспомнил Елену, сердце сжалось. Присутствие Фомина вызывало тошноту.
- Ну что, товарищ Миронов? - услышал он над собой издевательский голос Фомина. - Хочешь ты бабу-то или нет? Небось, и не знаешь, что с ней делать?
Он засмеялся. И в смехе его было что-то настолько больное и безумное, что Пашку передернуло.
- Да успокойся, Сергей Иванович, - давай завтра, - заискивающе произнёс Завьялов. - И там уж все спят.
- Спят? - переспросил Фомин, но всё-таки сел обратно. - Как спят - так и проснутся. Или ты с этой мразью церемониться будешь? Да их всех, всех в одну яму надо... Пусть там и спят, вечным сном. Бабенок только смазливых чего ж пропускать нам, а? Все равно в расход пойдут.
Слово "расход" он повторил с каким-то особенным удовольствием. И Пашка почувствовал, что еще немного, и он не сможет всё это слушать. Хотелось уже самому вытащить наган и выпустить пулю в это бледное лицо садиста.
Фомин ещё какое-то время пытался их заставить пойти к смазливой бабенке. Но потом, вдруг, неожиданно переключился на какие-то воспоминания о своей жизни, ещё дореволюционные. Рассказывал он настолько сбивчиво, что Пашка почти ничего уже не понимал. Фомин то страшно ругался, повышая голос, то вдруг начинал почти плакать, рассказывая о том, как его отчислили из Университета за большевистскую пропаганду. Вспоминал свою невесту Марию, с которой был помолвлен и которая сразу же отказалась от него, узнав, что он "спутался с большевиками".
- А ведь любил ее... любил, да... - истерично шептал Фомин. - А они... суки, заставили ее отказаться. Папенька этот ее чертов. Замуж выдали спешно за фабриканта какого-то. Суки... Попадись он мне сейчас в руки, я бы его!
Завьялов подобострастно поддакивал, а Пашка сидел, напряженно думая, где Фомин держит ключи от кабинета.
"Скорее всего в кармане, - думал он. - Как и Грановский. Только вот как мне их у него получить?".
Из раздумий его вывело грязное ругательство Фомина. Пашка вздрогнул, и отвлекся от своих мыслей.
- Кончились, - каким-то, почти плачущим голосом сказал Фомин, - вот сука, а!
И Пашка понял, что он говорит о куреве.
То же самое чувство поднималось сейчас внутри, когда он глядел на руку Грановского, небрежно вертевшую портсигар. Наконец Грановский открыл его, вытащил сигарету, закурил. Пашке он сигарету не предложил.
- Значит так, Миронов, - голос Грановского прозвучал жёстко, - ты, надеюсь, наш недавний разговор помнишь?
- Да, Владимир Юрьевич, - парень кивнул.
- Это хорошо. Потому что хлюпикам здесь не место.
Он захлопнул портсигар и посмотрел Пашке в глаза.
- А позвал я тебя сюда для того, чтобы предупредить. Завтра утром я вместе с товарищем Корбашом уезжаю в Петроград. На неделю. Обязанности глав. ЧК в мое отсутствие будет выполнять товарищ Фомин Сергей Иванович.
Пашка опять кивнул и подумал про Фомина. Это был один из самых жестоких чекистов. Лет тридцати, высокий, худой, с прилизанными темными волосами с пробором посередине. Ходили слухи, что Фомин - кокаинист, хотя сам Пашка ни разу не видел, чтобы тот нюхал какой-либо порошок. Правда, не видел он, чтобы Фомин и пил. Но при этом довольно часто пребывал в каком-то непонятном, возбужденном состоянии. И часто Пашка замечал в нём злость, даже ещё бОльшую и страшную, чем у Грановского. Особенно, когда Фомин избивал или унижал кого-либо из заключенных. В такие моменты Пашка чувствовал к нему сильную неприязнь и боялся.
- Товарища Фомина слушаться беспрекословно, понял Миронов?
Пашка вновь кивнул, думая над сложившейся ситуацией.
"Грановского не будет целую неделю", - промелькнула в голове мысль. Перед глазами появилось бледное лицо Елены. Её глаза, в которых на краткий миг он тогда, в зимнем парке увидел хрупкую надежду.
"Это шанс", - подумал Пашка, - за эту неделю надо как-то добыть пропуска. Ключ теперь будет у Фомина. Правда, он ещё тот зверь. Но, надо что-то придумать..."
Ещё раз предупредив Пашку о недопустимости всяческого проявления слабости, Грановский на прощание сказал уже более добродушным тоном.
- Ну, иди, Миронов, иди. А про почту ты мне всё-таки наврал. На свиданку бегал.
Пашка, уже подошедший к двери, вздрогнул и медленно обернулся к Грановскому.
- Я ж вижу, Миронов, - Грановский усмехнулся. - Ты и бриться стал чаще. И ходишь, как витаешь где-то. Ну, зазноба-то дело хорошее, но смотри, чтобы от работы не отвлекала. А так, парень ты молодой, дело понятное.
Грановский опять усмехнулся.
"Догадался он про Елену или нет?" - эта мысль не давала Пашке покоя весь вечер после разговора с Грановским. Она билась в сознании, мучила и заставляла его курить самокрутку за самокруткой. Он сидел в своей комнате и до мельчайших подробностей вспоминал произошедший разговор, пытаясь по интонациям, жестам, выражению лица Грановского понять, знает ли он о его свиданиях с Еленой. Или нет. А если знает - неужели так вот, спокойно уедет на целую неделю, даже не дав ему понять об этом.
"Нет, не знает он, что это Елена, - подумал Пашка, раздавив в пепельнице окурок. - "А если бы догадался, он бы со мной сразу разделался, не откладывая. Он вспыльчивый и ревнивый, тянуть не будет".
Скрипнула дверь. Пашка поднял голову. На пороге стоял Антон Завьялов. Как показалось Пашке, был он немного навеселе.
- Не помешаю? - поинтересовался он. И, не дожидаясь разрешения, уселся на кровать рядом.
От него изрядно пахло спиртным.
- Новость-то слышал уже? - Завьялов улыбнулся и начал машинально сворачивать самокрутку, - или главный сам тебе сказал?
- Да, - Пашка кивнул, - у меня днём разговор с ним был.
- Фома всё-таки дождался своего часа, - Завьялов выпустил в потолок струю дыма, - дождался... Всё твердил, хочу покомандовать. А что теперь, вот и получил. Ну ничего, как-нибудь продержимся. Неделька-то всего.
- Ты думаешь, с Фомой намного хуже будет? - Пашка всмотрелся в лицо Антона.
- А то, - Завьялов сделал рукой какой-то неопределенный жест и развалился на кровати. Он был уже довольно сильно пьян. - Говорю тебе, паря, натерпимся еще с ним. Он же того, кокаинист. И злющий, как шакал. Да у него ведь и припадки бывают. Неужто не видал? А вчера, вот, женщину избил прямо в камере, за просто так. Сам видел. То ли не понравилось ему, как она на него глянула, то ли ещё что. Из-за пустяка какого-то. Бил и приговаривал: "Мы эту спесь дворянскую выбьем из вас". Злющий. А перед Грановским по струнке ходит. Владимир Юрьич то... Владимир Юрьич сё... подать вам, принести вам? Тьфу! - Антон смачно сплюнул.
Пашка напряженно слушал Завьялова, не зная, что и сказать. Мысли путались, расплывались... но одна вдруг проявилась наиболее чётко. И Пашка ухватился за неё. Пьяный Завьялов что-то говорил и говорил дальше, но Пашка, почти не слушая его, прокручивал в голове эту мысль:
"Всё равно за неделю, пока не будет Грановского, надо достать пропуска на выезд. Другого такого шанса уже не появится"
***
Полночи Пашка не спал. Он вертелся на своей узкой и жёсткой кровати, а в голове билась одна и та же мысль. Пашка вспомнил тот маленький заветный ключик от ящика в кабинете Грановского. Ящика, где хранились пропуска. Он посильнее напряг память. Да, точно, этот ключ болтался на одной большой связке, которую Грановский сунул тогда в карман. На этой же связке, скорее всего, был и ключ от его кабинета.
"Как же мне туда попасть?" - прошептал Пашка, сжимая руку в кулак. - Надо как-то добыть ключи. Где их держит Фомин? Да тоже, наверное, будет носить с собой, как и Грановский".
Измучившись от бесплодных размышлений, и так ничего и не придумав, Пашка задремал уже под утро.
5-е декабря 1920-го года было холодным. Под утро ударил сильный мороз, и Пашка, одеваясь, стучал зубами от холода. Неожиданно, он вспомнил, что сегодня его день рождения. В свете последних событий, он совсем об этом забыл. Да и что день рождения... Это раньше, в родной деревне, когда мать пекла большой вкусный пирог, а Танюшка утром прибегала его поздравлять и, обняв руками, шептала: "Братик любимый". Всё это осталось там, в прошлом... И вернется ли прежняя жизнь когда-нибудь? Пашка подумал, что нет. Он вспомнил про отца, и сердце его больно заныло. Вспомнил мать с сестренкой. А потом, почти сразу перед глазами возникло лицо Елены, ее длинные светлые волосы, собранные узлом наверх. Накинутая на плечи белая шаль. И ее темные глаза... и нежные губы. И тот поцелуй, когда они сидели в парке под заснеженной рябиной.
- Леночка, - прошептал Пашка. - Любимая...
И неожиданно, ему в голову пришла одна мысль.
"Надо рискнуть, - подумал Пашка, - вдруг получится".
В девять утра Грановский уехал в Петроград вместе с товарищем Корбашом. Полдня Пашка ходил, занятый своей утренней мыслью. Всё вроде бы, казалось складно.
"Всё-таки надо попробовать, - подумал Пашка, - времени остается совсем мало".
После обеда он зашёл в комнату к Антону Завьялову.
- Ну чего тебе, паря? - откликнулся Антон.
Он сидел на кровати и чистил сапог. Пашка подумал, что в комнате Завьялова гораздо теплее.
- Да так, - буркнул Пашка. - Хочу вот пригласить тебя. Мне сегодня девятнадцать исполняется, заходи вечером, отметим это дело.
- О, поздравляю, - весело протянул Завьялов. - Хорошо, Пашка, зайду.
- И ещё вот чего, Антон, - Пашка подошёл ближе, - я тут попросить тебя хотел... Ты ведь с Фомой вроде как поближе общаешься.
- Да какое там общение! - Завьялов отмахнулся от него, - так, курим вместе иногда. Да и всё. Да с ним никто почти близко-то не общается. Как с таким-то...
Да зачем он тебе? - Антон поднял на Пашку небольшие светлые глаза.
- Да просто, я тут подумал, - Пашка замялся, засунув руки в карманы, - Хочу тоже пригласить его. Вот. Самому как-то неловко... Может, ты его позовешь?
Последние слова он выдохнул быстро и перевел дыхание.
Завьялов посмотрел на него округлившимися глазами.
- Эхе-хе, паря-я-я... - присвистнул он, - нашел, кого приглашать. Или ты это... выслужиться хочешь?
- А считай и так, - проговорил Пашка, отвернувшись к окну. - Сам понимаешь, после того неудачного расстрела, я уж и не знаю, как доверие начальства оправдать.
От вранья сердце забилось сильнее. Но голос звучал вроде довольно убедительно.
- Ну, ладно, - Завьялов стал натягивать начищенные сапоги, - уговорил. Скажу я Фоме, может сегодня к тебе и зайдет, юбиляр. Ты тогда сходи в город, купи хоть жратвы какой получше. Не хлеб же один с селедкой ему жевать.
- Да, конечно, - Пашка кивнул. - Спасибо тебе, Антоха.
- Вот уж нашёл, за что благодарить, - презрительно сощурился Антон.
***
- Ну и холодина у тебя, Павел, - небрежно проговорил Фома.
Товарищ Фомин Сергей Иванович, исполняющий обязанности глав. ЧК. Сейчас он сидел в Пашкиной комнатке, развалившись на стуле.
Пашка почему-то не мог оторвать взгляд от его тонких длинных пальцев, в которых Фомин небрежно перекидывал не зажженную еще папиросу. Пашка подумал, что это руки не простого рабочего человека. Такие пальцы могли бы быть у кого-то образованного, интеллигентного. И словно в подтверждение его слов, Фомин сказал:
- Ностальгия сплошная пробрала... я когда в Москву приехал учиться в 13-ом году, тоже в такой комнатушке, помнится, жил.
- А на кого вы учились? - заискивающим тоном спросил Завьялов.
- Нотариус, - резко бросил Фомин. - Ладно, парни, что-то сидим мы, не как на празднике, а на поминках словно. Давай, открывай, - он протянул Пашке пузатую бутыль какого-то дорогого коньяка. - Подарок тебе.
Он засмеялся и поднес к папиросе спичку.
По комнате поплыл тяжелый табачный запах.
Пашка открыл бутыль, и с тревогой подумал, что Фомин совсем трезвый. Да и пить, наверное, не будет.
Так и получилось. Фомин выпил полрюмки коньяка "за юбиляра", а потом сидел просто, куря папиросу за папиросой. На столе лежала нарезанные ломтями копченая рыба, кружки колбасы и белый хлеб. Изредка Фомин жевал что-то из этого, но, похоже, аппетита у него совсем не было.
- Ну, Павло, - Фомин выпустил в потолок тонкую струйку дыма. - Расскажи-ка о себе.
- А... что рассказывать? - сбившись, пробормотал Пашка.
Ему показалось, что он сидит на допросе. Хотя, тон Фомина был вполне доброжелательным, но вот его глаза... Даже у Грановского они были спокойнее.
А в карих глазах Фомина он видел какую-то злость. Они жили словно отдельной жизнью. Хотя он и улыбался, но глаза были холодными... и злыми.
- Как работа тебе, расскажи, - продолжал Фомин. - Нравится? Я слышал, у тебя отца эти суки убили?
Пашка кивнул.
- Ну, не боись, - улыбка пробежала по тонким губам Фомина, - мы им отомстим, да? Ты отомстишь. За каждого убитого нашего по сто их поганых крысиных шкур сдерем, а? Верно я говорю?
Его голос вдруг повысился и в нём прозвучало что-то такое, от чего Пашку передернуло, а по спине пробежал холодок. Такого он не слышал даже в голосе Грановского.
- Да, да, всё верно, товарищ Фомин, - услужливо поддакнул Фоме Завьялов.
Фомин слегка улыбнулся ему и откинул с бледного лба темные волосы. И Пашка заметил, что рука его сильно дрожит.
- А как отца убили-то? - он повернулся к Пашке.
И тому стало неловко и противно. Глаза Фомина смотрели на него, как ему казалось, с живым интересом.
- Расстреляли, - буркнул Пашка.
- А-а, - протянул Фомин. - Это хорошо. Ну, что не мучили хоть...
- Сергей Иванович, - подал голос Завьялов, - может о чём повеселее поговорим?
Всё ж таки день рождения.
В комнате повисла пауза...
Фомин закурил ещё одну папиросу и вдруг, согнувшись, сильно и хрипло закашлялся. Он поднес правую руку к горлу, и Пашка обратил внимание, что его ладонь уже не просто дрожит. А сильно трясется. Это было похоже на судороги. На лбу Фомина выступил пот. Когда приступ кашля закончился, он резко встал, чуть не сбив табурет.
- Вы сидите, парни, - бросил он Пашке и Завьялову. - Я на минуту...
Дверь захлопнулась. Завьялов перевёл на Пашку сердитый взгляд.
- Ну всё, дозу свою пошёл принимать, - шёпотом проговорил он. - Вот на кой ты его позвал? И без него хорошо посидели бы. Или что, так выслужиться хочешь?
Пашка махнул рукой и отвернулся. Он сам был уже не рад, что всё так получилось. Но отступать было поздно.
Фомин вернулся минут через пятнадцать. Он молча сел на прежнее место. Несколько мгновений молчал, а потом вдруг забарабанил длинными пальцами по столу. Засмеялся.
- Павло, а я придумал, какой тебе подарок сделать, - проговорил он. - Тебе понравится, я знаю. Юрьич такое не особо поощряет, но раз уехал, чего ж... Надо времени не терять, а?
- Вы о чём? - испуганно спросил Завьялов.
Пашка молчал, не зная, что и сказать.
- Какой подарок? - наконец спросил он.
- Да вчера двух дворяночек арестовали. Хоро-о-шенькие, - Фомин медленно, по слогам растянул это слово. - Маман, генеральская вдова и дочка. Вот с дочкой и позабавимся. Пошли! - он, сильно качнувшись, встал. - Первым будешь.
- Давай, Павло! - он сильно потянул Пашку за рукав, - Бабенка что надо. Талия, а грудь какая, а краснела как на допросе. Девочка ещё видать, восемнадцать лет сучке генеральской. Я анкетку ее хорошо запомнил.
- Да ладно, Сергей Иванович, - буркнул Завьялов, - куда уж сейчас идти-то. Поздно, заключенные уж спят все. Может, завтра?
Пашка молчал, напряженно глядя перед собой. Он опять вспомнил Елену, сердце сжалось. Присутствие Фомина вызывало тошноту.
- Ну что, товарищ Миронов? - услышал он над собой издевательский голос Фомина. - Хочешь ты бабу-то или нет? Небось, и не знаешь, что с ней делать?
Он засмеялся. И в смехе его было что-то настолько больное и безумное, что Пашку передернуло.
- Да успокойся, Сергей Иванович, - давай завтра, - заискивающе произнёс Завьялов. - И там уж все спят.
- Спят? - переспросил Фомин, но всё-таки сел обратно. - Как спят - так и проснутся. Или ты с этой мразью церемониться будешь? Да их всех, всех в одну яму надо... Пусть там и спят, вечным сном. Бабенок только смазливых чего ж пропускать нам, а? Все равно в расход пойдут.
Слово "расход" он повторил с каким-то особенным удовольствием. И Пашка почувствовал, что еще немного, и он не сможет всё это слушать. Хотелось уже самому вытащить наган и выпустить пулю в это бледное лицо садиста.
***
Фомин ещё какое-то время пытался их заставить пойти к смазливой бабенке. Но потом, вдруг, неожиданно переключился на какие-то воспоминания о своей жизни, ещё дореволюционные. Рассказывал он настолько сбивчиво, что Пашка почти ничего уже не понимал. Фомин то страшно ругался, повышая голос, то вдруг начинал почти плакать, рассказывая о том, как его отчислили из Университета за большевистскую пропаганду. Вспоминал свою невесту Марию, с которой был помолвлен и которая сразу же отказалась от него, узнав, что он "спутался с большевиками".
- А ведь любил ее... любил, да... - истерично шептал Фомин. - А они... суки, заставили ее отказаться. Папенька этот ее чертов. Замуж выдали спешно за фабриканта какого-то. Суки... Попадись он мне сейчас в руки, я бы его!
Завьялов подобострастно поддакивал, а Пашка сидел, напряженно думая, где Фомин держит ключи от кабинета.
"Скорее всего в кармане, - думал он. - Как и Грановский. Только вот как мне их у него получить?".
Из раздумий его вывело грязное ругательство Фомина. Пашка вздрогнул, и отвлекся от своих мыслей.
- Кончились, - каким-то, почти плачущим голосом сказал Фомин, - вот сука, а!
И Пашка понял, что он говорит о куреве.
