Шанталь слушала, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
- Я люблю тебя, Франсуа, - прошептала она. - Я люблю тебя.
Он еще раз обнял ее и вновь провел рукой по ее густым волосам.
Стоявший чуть поодаль Жан направился к ним и дотронулся до плеча д'Аспера.
- Ну все, - бросил он, отводя глаза куда-то в сторону. - Заканчивайте. Долгие проводы - лишние слезы... д'Аспер, бери вещи и пойдем.
Франсуа поднял узелок с вещами, еще раз поцеловал Шанталь и, повернувшись, пошел к выходу.
"Вот черт, - тихо пробормотал Жан. - Растравили душу. Я ведь тоже не зверь какой... что уж там"
Уже выходя из камеры, Франсуа обернулся, и Шанталь в последний раз встретилась с ним взглядом. Затем Жан толкнул его в плечо, и дверь с грохотом закрылась. Заскрежетали закрываемые засовы, и вместе с этими звуками, Шанталь почувствовала, как внутри нее что-то оборвалось, рухнуло. Внутри образовалась страшная, разъедающая душу пустота.
Она вернулась на свой матрац и легла на него, повернувшись лицом к стене. Слез не было. Только внутри все словно застыло и омертвело.
- Девочка моя, нельзя так, вы должны кушать, - мадам д'Эстеван смотрела на Шанталь с искренним сочувствием. - Здесь и так очень еда скудная, а если уж вообще ничего не есть, вы просто погибнете от истощения.
Шанталь покачала головой. С тех пор, как увели Франсуа, прошло уже три дня. С этого момента она почти ничего не ела, просто не могла себя заставить.
Молодая женщина знала, что на следующий день после перевода в Консьержери арестованные предстали перед революционным трибуналом. А сегодня утром, когда она спросила у Жана о судьбе Франсуа, тот как всегда ухмыльнулся и резким жестом провел ребром ладони по горлу. Шанталь посмотрела на него расширенными глазами, а Жан опять ухмыльнулся ей, правда, как-то совсем не весело, скорее, по привычке.
- Ну что, цыпочка, - ответил он, - поцеловался твой любовник с Луизон. Теперь он уже на небесах, наверное. Может, и меня там помянет, как я его просил.
И Шанталь поняла, что Франсуа уже казнили.
Вот и сейчас, глядя куда-то мимо мадам д'Эстеван, Шанталь снова вспоминала эти жестокие слова Жана. И, наконец, не выдержав, горько заплакала, опустив голову на похудевшие руки.
- Милая моя, - мадам д'Эстеван тяжело вздохнула и провела ладонью по ее голове. - Как же вы так привязались к Франсуа? Не стоило этого делать. Ведь вы знали, что он обречен. Все мы здесь обречены.
- Да, я знала это... - Шанталь подняла на пожилую женщину темно-синие глаза, вытирая рукой слезы. - Но... я ничего не могла с собой поделать.
Прошла уже неделя. Шанталь по-прежнему чувствовала полную потерю аппетита. Кроме того, последние дни по утрам у нее появилось стойкое чувство тошноты и слабость. Молодая женщина все больше лежала на своем матраце, а когда она пыталась встать, в глазах темнело, начинала кружиться голова.
На следующий день на обед была гороховая похлебка с крошечными кусочками сала. Шанталь, как обычно, пыталась отказаться от еды, но мадам д'Эстеван, сидевшая рядом, решителбно настояла, чтобы она поела. Шанталь медленно водила ложкой в миске.
- Ну давайте, давайте, милая моя, - ласково произнесла мадам д'Эстеван. - Поешьте хоть немного. Совсем исхудали, так ведь и от истощения можно умереть.
- Мне уже все равно, - равнодушно произнесла Шанталь, с отвращением глядя на плавающие в супе кусочки сала.
- Так нельзя, - увещевала молодую женщину мадам д'Эстеван. - Ну давайте, съешьте хоть пару ложечек.
Шанталь безразлично кивнула и вновь принялась воевать с гороховой похлебкой. Через некоторое время она каким-то чудом опустошила миску. А еще через несколько минут, вскочив с матраца, побежала за ширму, где находилось отхожее место. Нахмурив брови, мадам д'Эстеван слушала, как молодую женщину выворачивает. Когда Шанталь вернулась и легла на свое место, она была белее мела, а по лбу струился холодный пот.
- Девочка моя... - мадам д'Эстеван дотронулась до ее руки. В ее голосе было нескрываемое удивление. - Мне показалось или... вы действительно ждете ребенка?
Шанталь посмотрела на нее, вытирая пот с лица.
- Я точно не знаю, - тихо ответила она. - Но у меня задержка уже более трех недель и... я думаю, что это вполне возможно, мадам д'Эстеван.
- Боже мой! - тихо воскликнула пожилая мадам, в искреннем порыве прижав к себе голову Шанталь. - Господи! Если это так, то для вас это хоть какая-то надежда. Пусть и временная, но все-таки. Вам срочно надо к врачу, Шанталь. Он должен официально подтвердить ваше состояние.
- Да. - Шанталь кивнула. - Я уже думала об этом.
- И кто же отец ребенка? Франсуа? - прошептала мадам д'Эстеван.
Молодая женщина опять кивнула, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
На следующее утро, после того, как Шанталь опять вывернуло после скудного тюремного завтрака, ее отправили к тюремному врачу.
- Ну что же, гражданка Дюбуа, - сухо бросил врач после процедуры осмотра. - Вы беременны.
Представитель республиканской законности объявил Шанталь, что до рождения ребенка ее не будут переводить в Консьержери и вызывать в революционный трибунал.
- Все это время, гражданка Дюбуа, ты проведешь в Ла Форс, - заявили ей, - и благодари республику, которая проявляет милосердие даже к бывшим аристократам и таким подозрительным лицам, как ты.
- Благодарю, - тихо ответила молодая женщина. - А что... что со мной будет потом?
Она сидела в тюремном лазарете, сложив на коленях тонкие исхудавшие руки. Врач, проводивший сегодняшний осмотр, молча стоял у окна. Представитель республиканской законности, сидевший напротив Шанталь, поправил широкую трехцветную ленту на поясе и уставился на нее пристальным немигающим взглядом.
- А потом, гражданка... - он сделал выразительную паузу. - Что будет потом, ты уже сама должна догадаться. Твоим делом незамедлительно займется революционный трибунал. А ребенка, если он родится живым, отправят в сиротский дом, где из него и воспитают достойного республиканца, не в пример его родителям.
Он с нескрываемым презрением посмотрел на Шанталь.
"Даже в тюрьме умудрилась нагулять, шлюха", - подумал он. Но озвучивать эти мысли все же не стал.
- Тебе все понятно, Дюбуа? - резко спросил он.
- Да, - Шанталь кивнула головой.
- Тогда можешь идти.
Он встал и повернулся к стоявшим у двери охранникам в красных колпаках.
- Отведите ее обратно в камеру!
Для Шанталь начались тяжелые дни. С одной стороны, она получила временную передышку от изматывающего ожидания скорой смерти. В течение ближайших девяти месяцев нож гильотины не угрожал ее шее. Уже заканчивалась осень, и по подсчетам молодой женщины у нее оставалось время почти до конца лета. Впереди была еще зима и весна, до которой Шанталь раньше и не надеялась дожить. Весна была ее любимым временем года. Впрочем, какая весна может быть в тюрьме, где кусочек неба виден лишь сквозь решетку крошечного оконца? Правда, еще оставались получасовые прогулки во внутреннем тюремном дворе, огороженном каменными стенами. Там был виден гораздо больший кусок неба... И на прогулках Шанталь смотрела на него теперь с особенной тоской. Небо начала декабря было белым и холодным. И часто, вглядываясь в него, Шанталь думала о Франсуа... О том, где он сейчас... И знает ли, что у него все-таки будет ребенок. И что она, Шанталь жива. Всё ещё жива. Думая об этом во время кратких прогулок, молодая женщина смахивала с глаз слезы. И это была другая сторона ее существования - острая тоска по тому, с кем уже никогда не быть рядом. А бывало, что Франсуа снился ей. И тогда Шанталь просыпалась с лицом, мокрым от слез и лежа в темноте на своем матраце, не могла заснуть уже до самого утра.
Мадам д'Эстеван искренне радовалась, узнав о беременности Шанталь.
- Даст Бог... - говорила она, - даст Бог, вы выйдете отсюда, девочка моя. Вы должны жить. За Франсуа, за всех нас. За это время многое может измениться.
Последние слова она прошептала очень тихо, приблизив губы к самому уху Шанталь.
- Вчера я случайно услышала, как охранники говорили между собой, что в Париже последний месяц огромные хлебные очереди. И казни, казни, казни... нет, это все должно как-то закончиться.
- Франсуа говорил мне также, - слабо улыбнулась Шанталь. - Что народ все-таки проснется.
- Да, я тоже очень надеюсь на это, - мадам д'Эстеван внимательно посмотрела на молодую женщину и погладила ее по руке. - Главное, чтобы это произошло до того, как ваш малыш появится на свет.
Шанталь опять улыбнулась ей и провела рукой по животу.
- Если это будет мальчик, я назову его Франсуа. А если девочка - Франсуазой.
Мадам д'Эстеван ласково посмотрела на нее.
- Все так и будет, дитя мое, - ответила она. - Не теряйте веру и надежду.
- Спасибо вам, - прошептала Шанталь. - Я стараюсь.
Время шло. Из камеры, в которой находилась Шанталь, арестованных постепенно переводили в Консьержери, а на их месте появлялись новые люди. И это было очередным тяжелым испытанием для молодой женщины - расставаться с теми, с кем успела сблизиться душевно. Расставаться навсегда.
После потери Франсуа следующим ударом для нее стал день, когда пришли за мадам д'Эстеван. Пожилая женщина казалась совершенно невозмутимой. Она спокойно собрала свои вещи и повернулась к Шанталь, которая крепко обняла ее.
- Прощайте, девочка моя, - сказала мадам д'Эстеван, сжав руку Шанталь в своей. - Я знала, что для меня все это так и закончится. И даже рада этому. Я скоро встречусь со своим сыном. А вы, милая... - рука мадам д'Эстеван сильнее сжала ладонь молодой женщины. - Берегите себя. И помните, что вы должны жить. За всех нас. А они... они долго не продержатся. Нельзя удерживать власть только на крови.
Она прошептала это на ухо Шанталь и еще раз крепко обняла на прощание. Шанталь молча кивнула ей, вытирая слезы.
Время шло... Начался декабрь, а за ним - новый 1794-ый год от рождества Христова. Или год второй со дня основания республики, единой и неделимой.
Гуляя в тюремном дворике, Шанталь все также смотрела на белое зимнее небо, падающие снежинки... и вспоминала Франсуа, мадам д'Эстеван и других людей, с которыми ее свела судьба. И которых уже казнили.
Время шло... и порой Шанталь казалось даже странным, что именно сейчас, когда всюду царит страх и смерть, в ней развивается эта маленькая и такая хрупкая человеческая жизнь. Как будто вопреки всему, что творится вокруг. И в такие минуты, когда Шанталь думала об этом, ей невыносимо, пронзительно-остро хотелось жить.
- Шанталь, ну скажи хоть что-нибудь! За весь день ты не обмолвилась ни словечком! - с нотками негодования в голосе воскликнула молоденькая женщина. Она сидела на кровати напротив Шанталь и расчесывала деревянным гребнем свои густые волнистые волосы цвета темной меди.
Также, как и Шанталь, она ждала ребенка.
Шанталь, лежавшая на своей кровати, медленно повернула к ней голову.
- Что мне сказать тебе Лилу, - тихо сказала она. - Я не знаю, каких слов ты от меня ждешь. Я не могу ничем радовать тебя, когда все настолько... беспросветно.
Она тяжело вздохнула и, почувствовав толкнувшегося внутри ребенка, провела рукой по ставшему уже очень большим, животу.
- Тихо, Франсуа... тихо, малыш, - прошептала Шанталь, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Лилу отложила гребень в сторону и посмотрела на Шанталь круглыми карими глазами.
- Ну, нельзя так! - воскликнула она. - Мы же еще живы. А ты совсем скисла, Шанталь.
- Пока живы, - отрезала молодая женщина. - Но ты же не вечно будешь ходить беременной. Скоро придется родить, а там...
Голос Шанталь дрогнул. Лилу Конде, полное имя которой было Лилиан, в ответ лишь легкомысленно улыбнулась и протянула своим высоким голоском:
- А я всё равно... все равно всегда надеюсь только на лучшее.
Шанталь вспомнила, что похожие слова ей говорил Франсуа в один из первых дней их знакомства. Как ни странно, то, как держала себя эта девятнадцатилетняя девушка чем-то напоминало ей поведение Франсуа. Похоже, она тоже относилась к неисправимым оптимистам. А, возможно, просто была немного не в себе. И в последнем Шанталь убеждалась всё больше и больше.
- Ко мне приходят ангелы... - доверительно прошептала ей Лилу в первый же день их знакомства.
- Ангелы? - Шанталь удивленно подняла брови и посмотрела на свою собеседницу округлившимися глазами.
- Да. - Лилу хитро улыбнулась и кивнула. - Я еще девочкой их видела, лет с пяти. Они стали ко мне приходить, я с ними разговариваю. Правда... мне никто не верит. Но я вижу их и слышу, святая правда!
И она совершенно искренне перекрестилась.
Шанталь грустно, с долей сочувствия улыбнулась ей.
- И что же они тебе говорят? - поинтересовалась она.
- Они сказали, что мы выйдем отсюда, - убежденно заявила Лилу. - Вместе с нашими малютками. И Эжен освободится. Обязательно.
Эжен Конде был ее муж, владелец хлебной лавки. Его арестовали по доносу, обвинив в спекуляции. А на следующий день арестовали и Лилу. Сейчас Эжен уже находился в Консьержери.
Шанталь промолчала в ответ. Хотелось бы ей хоть сотую часть оптимизма этой странной, немного помешанной девушки. Но его не было. Вместо оптимизма ее сердце все чаще заполняло тяжелое, беспросветное отчаяние. Разум Шанталь четко и безжалостно анализировал ситуацию. И... не видел выхода. Время родов неумолимо приближалось, а каких-либо изменений или даже намеков на смену существующего режима не было. Более того, к июлю террор достиг своего апофеоза. Арестовывали и казнили уже фактически всех подряд. Парижские тюрьмы были переполнены, и Ла Форс не стала исключением. В камере, где Шанталь находилась раньше, количество заключенных давно превысило разумный предел. Люди спали вповалку, было очень тесно и душно. Все это усугублял страшный июльский зной. Недаром по республиканскому календарю июль назвали месяцем жары - термидором. И в это лето он полностью оправдывал свое название.
Шанталь, бывшая уже на поздних сроках беременности, очень страдала от таких условий. И охранник Жан, сжалившись над ней, добился ее перевода в другую камеру. Это оказалась совсем маленькая комнатка рядом с тюремным лазаретом. И условия здесь были гораздо лучше. Вместо брошенных на пол матрацев, как в прежней камере, здесь стояли кровати. Да и окно было побольше и располагалось значительно ниже, а не под самым потолком. В течение дня Шанталь подходила к окну и, держась за решетку, жадно вдыхала раскаленный июльский воздух. Только к вечеру становилось немного прохладнее, и молодая женщина немного оживала.
Именно в этой камере Шанталь и познакомилась с Лилу. Теперь они находились с ней вдвоем. Лилу рассказала Шанталь, что до ее прихода здесь была некая Жюли, тоже беременная.
- И что же с ней произошло дальше? Она родила? - с волнением спросила Шанталь.
- Да... - как-то растерянно кивнула Лилу, поправляя рукой свои рыжие волосы. - У нее родился мертвый ребенок... кажется, девочка. А на следующий день ее уже перевели в Консьержери
- Боже мой... - прошептала Шанталь.
И вдруг, в голову ей пришла страшная, но не лишенная логики мысль, что этот мертвый ребенок, возможно, гораздо счастливее тех детей, которые должны родиться у нее и Лилу.
"Неужели всё было зря? Все напрасно?.." - эта мысль неотступно пульсировала в сознании Шанталь в течение всех этих дней.
- Я люблю тебя, Франсуа, - прошептала она. - Я люблю тебя.
Он еще раз обнял ее и вновь провел рукой по ее густым волосам.
Стоявший чуть поодаль Жан направился к ним и дотронулся до плеча д'Аспера.
- Ну все, - бросил он, отводя глаза куда-то в сторону. - Заканчивайте. Долгие проводы - лишние слезы... д'Аспер, бери вещи и пойдем.
Франсуа поднял узелок с вещами, еще раз поцеловал Шанталь и, повернувшись, пошел к выходу.
"Вот черт, - тихо пробормотал Жан. - Растравили душу. Я ведь тоже не зверь какой... что уж там"
Уже выходя из камеры, Франсуа обернулся, и Шанталь в последний раз встретилась с ним взглядом. Затем Жан толкнул его в плечо, и дверь с грохотом закрылась. Заскрежетали закрываемые засовы, и вместе с этими звуками, Шанталь почувствовала, как внутри нее что-то оборвалось, рухнуло. Внутри образовалась страшная, разъедающая душу пустота.
Она вернулась на свой матрац и легла на него, повернувшись лицом к стене. Слез не было. Только внутри все словно застыло и омертвело.
***
- Девочка моя, нельзя так, вы должны кушать, - мадам д'Эстеван смотрела на Шанталь с искренним сочувствием. - Здесь и так очень еда скудная, а если уж вообще ничего не есть, вы просто погибнете от истощения.
Шанталь покачала головой. С тех пор, как увели Франсуа, прошло уже три дня. С этого момента она почти ничего не ела, просто не могла себя заставить.
Молодая женщина знала, что на следующий день после перевода в Консьержери арестованные предстали перед революционным трибуналом. А сегодня утром, когда она спросила у Жана о судьбе Франсуа, тот как всегда ухмыльнулся и резким жестом провел ребром ладони по горлу. Шанталь посмотрела на него расширенными глазами, а Жан опять ухмыльнулся ей, правда, как-то совсем не весело, скорее, по привычке.
- Ну что, цыпочка, - ответил он, - поцеловался твой любовник с Луизон. Теперь он уже на небесах, наверное. Может, и меня там помянет, как я его просил.
И Шанталь поняла, что Франсуа уже казнили.
Вот и сейчас, глядя куда-то мимо мадам д'Эстеван, Шанталь снова вспоминала эти жестокие слова Жана. И, наконец, не выдержав, горько заплакала, опустив голову на похудевшие руки.
- Милая моя, - мадам д'Эстеван тяжело вздохнула и провела ладонью по ее голове. - Как же вы так привязались к Франсуа? Не стоило этого делать. Ведь вы знали, что он обречен. Все мы здесь обречены.
- Да, я знала это... - Шанталь подняла на пожилую женщину темно-синие глаза, вытирая рукой слезы. - Но... я ничего не могла с собой поделать.
Прошла уже неделя. Шанталь по-прежнему чувствовала полную потерю аппетита. Кроме того, последние дни по утрам у нее появилось стойкое чувство тошноты и слабость. Молодая женщина все больше лежала на своем матраце, а когда она пыталась встать, в глазах темнело, начинала кружиться голова.
На следующий день на обед была гороховая похлебка с крошечными кусочками сала. Шанталь, как обычно, пыталась отказаться от еды, но мадам д'Эстеван, сидевшая рядом, решителбно настояла, чтобы она поела. Шанталь медленно водила ложкой в миске.
- Ну давайте, давайте, милая моя, - ласково произнесла мадам д'Эстеван. - Поешьте хоть немного. Совсем исхудали, так ведь и от истощения можно умереть.
- Мне уже все равно, - равнодушно произнесла Шанталь, с отвращением глядя на плавающие в супе кусочки сала.
- Так нельзя, - увещевала молодую женщину мадам д'Эстеван. - Ну давайте, съешьте хоть пару ложечек.
Шанталь безразлично кивнула и вновь принялась воевать с гороховой похлебкой. Через некоторое время она каким-то чудом опустошила миску. А еще через несколько минут, вскочив с матраца, побежала за ширму, где находилось отхожее место. Нахмурив брови, мадам д'Эстеван слушала, как молодую женщину выворачивает. Когда Шанталь вернулась и легла на свое место, она была белее мела, а по лбу струился холодный пот.
- Девочка моя... - мадам д'Эстеван дотронулась до ее руки. В ее голосе было нескрываемое удивление. - Мне показалось или... вы действительно ждете ребенка?
Шанталь посмотрела на нее, вытирая пот с лица.
- Я точно не знаю, - тихо ответила она. - Но у меня задержка уже более трех недель и... я думаю, что это вполне возможно, мадам д'Эстеван.
- Боже мой! - тихо воскликнула пожилая мадам, в искреннем порыве прижав к себе голову Шанталь. - Господи! Если это так, то для вас это хоть какая-то надежда. Пусть и временная, но все-таки. Вам срочно надо к врачу, Шанталь. Он должен официально подтвердить ваше состояние.
- Да. - Шанталь кивнула. - Я уже думала об этом.
- И кто же отец ребенка? Франсуа? - прошептала мадам д'Эстеван.
Молодая женщина опять кивнула, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
На следующее утро, после того, как Шанталь опять вывернуло после скудного тюремного завтрака, ее отправили к тюремному врачу.
- Ну что же, гражданка Дюбуа, - сухо бросил врач после процедуры осмотра. - Вы беременны.
Глава 7
Представитель республиканской законности объявил Шанталь, что до рождения ребенка ее не будут переводить в Консьержери и вызывать в революционный трибунал.
- Все это время, гражданка Дюбуа, ты проведешь в Ла Форс, - заявили ей, - и благодари республику, которая проявляет милосердие даже к бывшим аристократам и таким подозрительным лицам, как ты.
- Благодарю, - тихо ответила молодая женщина. - А что... что со мной будет потом?
Она сидела в тюремном лазарете, сложив на коленях тонкие исхудавшие руки. Врач, проводивший сегодняшний осмотр, молча стоял у окна. Представитель республиканской законности, сидевший напротив Шанталь, поправил широкую трехцветную ленту на поясе и уставился на нее пристальным немигающим взглядом.
- А потом, гражданка... - он сделал выразительную паузу. - Что будет потом, ты уже сама должна догадаться. Твоим делом незамедлительно займется революционный трибунал. А ребенка, если он родится живым, отправят в сиротский дом, где из него и воспитают достойного республиканца, не в пример его родителям.
Он с нескрываемым презрением посмотрел на Шанталь.
"Даже в тюрьме умудрилась нагулять, шлюха", - подумал он. Но озвучивать эти мысли все же не стал.
- Тебе все понятно, Дюбуа? - резко спросил он.
- Да, - Шанталь кивнула головой.
- Тогда можешь идти.
Он встал и повернулся к стоявшим у двери охранникам в красных колпаках.
- Отведите ее обратно в камеру!
***
Для Шанталь начались тяжелые дни. С одной стороны, она получила временную передышку от изматывающего ожидания скорой смерти. В течение ближайших девяти месяцев нож гильотины не угрожал ее шее. Уже заканчивалась осень, и по подсчетам молодой женщины у нее оставалось время почти до конца лета. Впереди была еще зима и весна, до которой Шанталь раньше и не надеялась дожить. Весна была ее любимым временем года. Впрочем, какая весна может быть в тюрьме, где кусочек неба виден лишь сквозь решетку крошечного оконца? Правда, еще оставались получасовые прогулки во внутреннем тюремном дворе, огороженном каменными стенами. Там был виден гораздо больший кусок неба... И на прогулках Шанталь смотрела на него теперь с особенной тоской. Небо начала декабря было белым и холодным. И часто, вглядываясь в него, Шанталь думала о Франсуа... О том, где он сейчас... И знает ли, что у него все-таки будет ребенок. И что она, Шанталь жива. Всё ещё жива. Думая об этом во время кратких прогулок, молодая женщина смахивала с глаз слезы. И это была другая сторона ее существования - острая тоска по тому, с кем уже никогда не быть рядом. А бывало, что Франсуа снился ей. И тогда Шанталь просыпалась с лицом, мокрым от слез и лежа в темноте на своем матраце, не могла заснуть уже до самого утра.
Мадам д'Эстеван искренне радовалась, узнав о беременности Шанталь.
- Даст Бог... - говорила она, - даст Бог, вы выйдете отсюда, девочка моя. Вы должны жить. За Франсуа, за всех нас. За это время многое может измениться.
Последние слова она прошептала очень тихо, приблизив губы к самому уху Шанталь.
- Вчера я случайно услышала, как охранники говорили между собой, что в Париже последний месяц огромные хлебные очереди. И казни, казни, казни... нет, это все должно как-то закончиться.
- Франсуа говорил мне также, - слабо улыбнулась Шанталь. - Что народ все-таки проснется.
- Да, я тоже очень надеюсь на это, - мадам д'Эстеван внимательно посмотрела на молодую женщину и погладила ее по руке. - Главное, чтобы это произошло до того, как ваш малыш появится на свет.
Шанталь опять улыбнулась ей и провела рукой по животу.
- Если это будет мальчик, я назову его Франсуа. А если девочка - Франсуазой.
Мадам д'Эстеван ласково посмотрела на нее.
- Все так и будет, дитя мое, - ответила она. - Не теряйте веру и надежду.
- Спасибо вам, - прошептала Шанталь. - Я стараюсь.
***
Время шло. Из камеры, в которой находилась Шанталь, арестованных постепенно переводили в Консьержери, а на их месте появлялись новые люди. И это было очередным тяжелым испытанием для молодой женщины - расставаться с теми, с кем успела сблизиться душевно. Расставаться навсегда.
После потери Франсуа следующим ударом для нее стал день, когда пришли за мадам д'Эстеван. Пожилая женщина казалась совершенно невозмутимой. Она спокойно собрала свои вещи и повернулась к Шанталь, которая крепко обняла ее.
- Прощайте, девочка моя, - сказала мадам д'Эстеван, сжав руку Шанталь в своей. - Я знала, что для меня все это так и закончится. И даже рада этому. Я скоро встречусь со своим сыном. А вы, милая... - рука мадам д'Эстеван сильнее сжала ладонь молодой женщины. - Берегите себя. И помните, что вы должны жить. За всех нас. А они... они долго не продержатся. Нельзя удерживать власть только на крови.
Она прошептала это на ухо Шанталь и еще раз крепко обняла на прощание. Шанталь молча кивнула ей, вытирая слезы.
***
Время шло... Начался декабрь, а за ним - новый 1794-ый год от рождества Христова. Или год второй со дня основания республики, единой и неделимой.
Гуляя в тюремном дворике, Шанталь все также смотрела на белое зимнее небо, падающие снежинки... и вспоминала Франсуа, мадам д'Эстеван и других людей, с которыми ее свела судьба. И которых уже казнили.
Время шло... и порой Шанталь казалось даже странным, что именно сейчас, когда всюду царит страх и смерть, в ней развивается эта маленькая и такая хрупкая человеческая жизнь. Как будто вопреки всему, что творится вокруг. И в такие минуты, когда Шанталь думала об этом, ей невыносимо, пронзительно-остро хотелось жить.
Глава 8
- Шанталь, ну скажи хоть что-нибудь! За весь день ты не обмолвилась ни словечком! - с нотками негодования в голосе воскликнула молоденькая женщина. Она сидела на кровати напротив Шанталь и расчесывала деревянным гребнем свои густые волнистые волосы цвета темной меди.
Также, как и Шанталь, она ждала ребенка.
Шанталь, лежавшая на своей кровати, медленно повернула к ней голову.
- Что мне сказать тебе Лилу, - тихо сказала она. - Я не знаю, каких слов ты от меня ждешь. Я не могу ничем радовать тебя, когда все настолько... беспросветно.
Она тяжело вздохнула и, почувствовав толкнувшегося внутри ребенка, провела рукой по ставшему уже очень большим, животу.
- Тихо, Франсуа... тихо, малыш, - прошептала Шанталь, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Лилу отложила гребень в сторону и посмотрела на Шанталь круглыми карими глазами.
- Ну, нельзя так! - воскликнула она. - Мы же еще живы. А ты совсем скисла, Шанталь.
- Пока живы, - отрезала молодая женщина. - Но ты же не вечно будешь ходить беременной. Скоро придется родить, а там...
Голос Шанталь дрогнул. Лилу Конде, полное имя которой было Лилиан, в ответ лишь легкомысленно улыбнулась и протянула своим высоким голоском:
- А я всё равно... все равно всегда надеюсь только на лучшее.
Шанталь вспомнила, что похожие слова ей говорил Франсуа в один из первых дней их знакомства. Как ни странно, то, как держала себя эта девятнадцатилетняя девушка чем-то напоминало ей поведение Франсуа. Похоже, она тоже относилась к неисправимым оптимистам. А, возможно, просто была немного не в себе. И в последнем Шанталь убеждалась всё больше и больше.
- Ко мне приходят ангелы... - доверительно прошептала ей Лилу в первый же день их знакомства.
- Ангелы? - Шанталь удивленно подняла брови и посмотрела на свою собеседницу округлившимися глазами.
- Да. - Лилу хитро улыбнулась и кивнула. - Я еще девочкой их видела, лет с пяти. Они стали ко мне приходить, я с ними разговариваю. Правда... мне никто не верит. Но я вижу их и слышу, святая правда!
И она совершенно искренне перекрестилась.
Шанталь грустно, с долей сочувствия улыбнулась ей.
- И что же они тебе говорят? - поинтересовалась она.
- Они сказали, что мы выйдем отсюда, - убежденно заявила Лилу. - Вместе с нашими малютками. И Эжен освободится. Обязательно.
Эжен Конде был ее муж, владелец хлебной лавки. Его арестовали по доносу, обвинив в спекуляции. А на следующий день арестовали и Лилу. Сейчас Эжен уже находился в Консьержери.
Шанталь промолчала в ответ. Хотелось бы ей хоть сотую часть оптимизма этой странной, немного помешанной девушки. Но его не было. Вместо оптимизма ее сердце все чаще заполняло тяжелое, беспросветное отчаяние. Разум Шанталь четко и безжалостно анализировал ситуацию. И... не видел выхода. Время родов неумолимо приближалось, а каких-либо изменений или даже намеков на смену существующего режима не было. Более того, к июлю террор достиг своего апофеоза. Арестовывали и казнили уже фактически всех подряд. Парижские тюрьмы были переполнены, и Ла Форс не стала исключением. В камере, где Шанталь находилась раньше, количество заключенных давно превысило разумный предел. Люди спали вповалку, было очень тесно и душно. Все это усугублял страшный июльский зной. Недаром по республиканскому календарю июль назвали месяцем жары - термидором. И в это лето он полностью оправдывал свое название.
Шанталь, бывшая уже на поздних сроках беременности, очень страдала от таких условий. И охранник Жан, сжалившись над ней, добился ее перевода в другую камеру. Это оказалась совсем маленькая комнатка рядом с тюремным лазаретом. И условия здесь были гораздо лучше. Вместо брошенных на пол матрацев, как в прежней камере, здесь стояли кровати. Да и окно было побольше и располагалось значительно ниже, а не под самым потолком. В течение дня Шанталь подходила к окну и, держась за решетку, жадно вдыхала раскаленный июльский воздух. Только к вечеру становилось немного прохладнее, и молодая женщина немного оживала.
Именно в этой камере Шанталь и познакомилась с Лилу. Теперь они находились с ней вдвоем. Лилу рассказала Шанталь, что до ее прихода здесь была некая Жюли, тоже беременная.
- И что же с ней произошло дальше? Она родила? - с волнением спросила Шанталь.
- Да... - как-то растерянно кивнула Лилу, поправляя рукой свои рыжие волосы. - У нее родился мертвый ребенок... кажется, девочка. А на следующий день ее уже перевели в Консьержери
- Боже мой... - прошептала Шанталь.
И вдруг, в голову ей пришла страшная, но не лишенная логики мысль, что этот мертвый ребенок, возможно, гораздо счастливее тех детей, которые должны родиться у нее и Лилу.
"Неужели всё было зря? Все напрасно?.." - эта мысль неотступно пульсировала в сознании Шанталь в течение всех этих дней.
