- Я все равно не могла бы сидеть дома, зная, что ты в опасности.
- Любимая... - он поднес ее узкую ладонь к своим губам. - Видишь, а я даже не могу обеспечить тебе здесь, в Париже, спокойной жизни.
Ты, наверное, не раз уже пожалела, что ради меня оставила мужа.
- Эро, перестань! - воскликнула Адель, сверкнув глазами. - Ты же знаешь, это был мой выбор и я ни о чем не жалею. Я люблю тебя. И только рядом с тобой я чувствую себя счастливой.
Эро встал и подойдя к молодой женщине, обнял ее за плечи и поцеловал родинку на ее шее, как любил это делать. Одной рукой он обнял Адель за тонкую талию, а другой нежно провел по ее волнистым волосам.
- Адель, - прошептал он. - Любимая... спасибо, что ты со мной. Ты мне очень... очень нужна.
Их губы слились в поцелуе. Эро вдруг подхватил ее на руки и понес в комнату. И молодая женщина почувствовала, что в этом внезапном порыве страсти он, возможно, хочет забыться... хоть на время отвлечься от того, что произошло сегодня днем.
- Все будет хорошо, Эро, - шептала она, когда их тела сплетались в жарком порыве страсти. - Все будет хорошо... я люблю тебя.
После бурных событий в Конвенте прошло уже десять дней. За это время было оперативно сформировано новое правительство, избран новый Комитет Общественного спасения.
Но Эро де Сешеля оставили в его составе, как одного из лучших специалистов в вопросах дипломатии и права. Кроме того, он по-прежнему продолжал оставаться председателем Национального Конвента.
Правда, из состава Комитета Общественного спасения в срочном порядке вывели Жоржа-Жака Дантона, единомышленника и друга Эро. Впрочем, сам Дантон не сильно переживал из-за этого обстоятельства.
Как он признавался раньше, политика ему давно уже осточертела. К тому же у него было красивое и большое, недавно приобретенное поместье, где он и собирался проводить время с гораздо большей пользой, чем в этом суматошном Париже.
Дантон уже раньше заходил к ним в гости, и Адель познакомилась с этим открытым и шумным человеком.
Он был совсем не аристократических манер, в отличие от Эро де Сешеля. Был груб, некрасив и, порой, мог отпустить какую-нибудь развязную и циничную шутку.
Все это сначала совершенно не понравилось молодой графине.
- Жорж - человек с большим сердцем, - шепнул ей тогда Эро де Сешель.
Но Адель только недоверчиво нахмурила свои красивые брови.
Однако, узнав Дантона получше, Адель прониклась к нему гораздо большей симпатией. А спустя еще какое-то время, она поняла, что Эро был прав.
Она как-то спросила Эро, женат ли Дантон, ведь те пару раз, что он приходил к ним в гости, он всегда был один, без супруги.
- Его жена, Габриэль, умерла пять месяцев назад, - ответил Эро. - Жорж очень переживал. Переживает до сих пор... У него остался сынишка пяти лет, Антуан.
- Понятно, - кивнула Адель.
И это обстоятельство тоже усилило ее симпатию к Дантону. А, может быть, и помогло лучше понять его.
А неизменно вместе с женой, к Эро приходил другой его товарищ по работе в Конвенте. Звали его Камилл Демулен. Конечно, он тоже проигрывал Эро де Сешелю в манерах. К тому же он заикался и также не отличался особой внешней красотой. У него были длинные темные волосы, которые во время разговора постоянно падали на глаза, и Камиллу все время приходилось откидывать длинную прядь.
"Небрежный вид", - таково было первое впечатление о нем у Адель де Бельгард. Впрочем, у Демулена оказалось отменное чувство юмора и, когда он иронизировал над чем-нибудь, молодая графиня сама не могла удержаться от смеха. Жена Демулена, Люсиль, была миниатюрной хрупкой блондинкой, смешливой и тоже весьма острой на язычок. Вообще, Адель не могла не отметить, что они очень подходили друг другу. Люсиль исполнилось двадцать четыре года. И как и Адель де Бельгард, она тоже была из аристократических кругов. Адель не без некоторого удивления выслушала историю о том, как Люсиль - одна из самых богатых невест Парижа, остановила свой выбор на никому тогда еще не известном бедном адвокате Демулене и, вопреки яростному протесту родителей, встречалась с ним целых пять лет, отвергая богатых и перспективных женихов. Познакомились они еще до революции. Сейчас же Камилл был известным на весь Париж журналистом и депутатом Конвента.
"Да, революция, порой очень помогает в карьере", - такой вывод сделала Адель, наблюдая за этой парой.
Хотя они с Люсиль и были одного возраста и из одного круга, но сблизиться с этой изящной блондинкой у Адель не получилось. Люсиль казалась ей порой слишком наивной и несколько глуповатой. А может быть, дело было в том, что молодая графиня все-таки чувствовала неловкость от своего положения любовницы. Нет, Люсиль Демулен, конечно, была слишком хорошо воспитана, чтобы сказать Адель какую-нибудь бестактность. И тем не менее, молодая женщина почему-то не могла быть с ней полностью откровенной.
А каждый день Адель с волнением ждала письма от своего мужа, Жерома де Бельгард. Письма, в котором он дал бы ей право на долгожданную свободу - его согласие на развод.
И наконец, оно пришло. Но, торопливо вскрыв конверт и пробегая глазами по строчкам, молодая женщина закусила губу, и на глазах ее выступили слезы.
Муж явно не собирался ее отпускать. Жером де Бельгард, страстно влюбленный в свою красавицу-жену не терял надежды, что она все-таки образумится и, устав от жизни в "революционном вертепе", вернется к нему.
"Любимая моя Адель! - писал он. - Несмотря на твой безрассудный поступок, я не теряю надежды на то, что ты все-таки вернешься ко мне.
Адель, я готов простить тебе это временное увлечение и принять тебя обратно даже после объятий этого... человека. Моя любовь к тебе сильнее.
Молю тебя, возвращайся!"
Письмо мужа растрогало и огорчило Адель. А в какой-то момент молодая женщина почувствовала себя самой настоящей предательницей. Эта мысль тонкой иголочкой пронзила сознание, и Адель тяжело вздохнула, стараясь успокоиться.
"По крайней мере, я была честной с мужем, - подумала она, комкая в руках кружевной платочек и собираясь с мыслями. - Да, я виновата, что оставила его.
Но он еще не стар и найдет себе другую жену. Жером - хороший человек, и сам заслуживает взаимной любви. А я... я поняла, что не могу без Эро."
И, позвав Розетт, Адель попросила принести перо и бумагу. На этот раз ее ответ был кратким и лаконичным. Молодая графиня написала, что все окончательно решила и сделала выбор, обратно она не вернется.
Смена жирондистского правительства на якобинское во главе с Максимилианом Робеспьером, вопреки всеобщим ожиданиям, не улучшило бедственное положение в Париже. Хлеб и мука по-прежнему были дорогими, и люди простаивали за ними в длинных очередях. Чтобы не упустить место в очереди, от дверей булочной протягивали веревку и люди стояли, держась за нее. Но, как говорил Робеспьер, мгновенного улучшения жизни ждать было ошибочно.
- Дайте нам время! - так говорил с трибуны Конвента этот бледный, аккуратно одетый человек в неизменном напудренном парике и пенсне. - У юной республики много врагов, но правительство будет стараться сделать все ради счастья и свободы французского народа.
Правда, пока что основные изменения заключались в том, что заметно усилилась работа революционного трибунала, карающая "врагов республики". "Бритва равенства" или гильотина, прежде без дела простаивающая на площади Революции и накрытая черной тряпкой в бытность правительства Бриссо, теперь заработала гораздо чаще. Одной из причин, усилившей работу трибунала стало то, что некоторым жирондистам, находящимся под домашним арестом - Барбару, Петиону и еще нескольким их соратником удалось каким-то чудом бежать и скрыться из города. Они были объявлены в розыске, вне закона. Все это значительно ухудшило участь тех жирондистов, которые оставались в Париже. Из-под домашнего ареста они были переведены в Консьержери, считавшейся одной из самых зловещих и закрытых тюрем. Сбежать оттуда было уже практически невозможно. Консьержери негласно считалась преддверием революционного трибунала, откуда дорога была, как правило, только на эшафот. Оправдательных приговоров в последнее время почти не выносилось.
Внезапное бегство жирондистов отбросило тень и на репутацию Эро де Сешеля. Ведь именно он просил для них домашнего ареста.
- Возможно, всё это было запланировано заранее? - с ноткой ехидства в голосе поинтересовался у Эро Луи-Антуан Сен-Жюст, подошедший к нему перед очередным заседанием Комитета Общественного спасения.
Этому красивому молодому человеку было всего двадцать шесть лет, но он уже успел отличиться незаурядным фанатизмом, идейностью и непримиримостью к "врагам республики". Именно Сен-Жюст первым потребовал смертной казни для короля Людовика XVI и произнес в тот сумрачный январский день свою пламенную речь в Конвенте. Ее ключевой фразой было: "Король должен или править или умереть".
Впрочем, и ко всем остальным людям Сен-Жюст - так или иначе - относился с позиции их пригодности или непригодности для республики. Не пригодных, по его мнению, должно было ожидать то же, что и казненного короля - гильотина.
- Что именно было запланировано заранее? - слегка усмехнувшись, спросил Эро.
Сен-Жюст смерил его холодным взглядом и сцепил на зеленой скатерти пальцы рук.
- Заключение жирондистов под домашний арест. Я думаю, тебе известно, чем все закончилось, - бесстрастным тоном ответил он.
- Я сожалею, что все произошло именно так, - спокойно парировал Эро де Сешель. - Но я, увы, не обладаю даром провидения. Хотя, не скрою, иногда мне бы хотелось иметь эту способность.
В тоне собеседника Сен-Жюст уловил легкую иронию. Но промолчал, презрительно сжав губы.
Луи-Антуана, как человека в общем-то напрочь лишенного чувства юмора, всегда раздражали люди, способные шутить и иронизировать.
Именно про Сен-Жюста журналист Камилл Демулен однажды сказал, что тот носит свою голову столь же гордо, как блюдо со святыми дарами. И когда Сен-Жюст это услышал, то слегка побледнел и, пафосным движением откинув назад свои красивые черные волосы, надменно произнес:
- Демулен так считает? Что ж, возможно, я так и ношу свою голову, она того стоит.
Но он в таком случае понесет свою, как святой Дени.
Согласно легенде, Святой Дени после казни каким-то чудесным образом сумел встать, и его тело, державшее в руках отсеченную голову, дошло таким образом до места своего непосредственного погребения.
Да, Луи-Антуан Сен-Жюст определенно был человеком, не понимающим юмора, и шутки с ним были плохи.
А в один из июньских дней Эро де Сешель пришел домой очень воодушевленным.
И хотя внешне он поначалу, как всегда, выглядел спокойным, Адель уже научилась распознавать его настроение по вроде бы самым незначительным мелочам. И сейчас молодая женщина тоже угадала. Он дольше обычного задержал руку молодой женщины в своей, целуя ее. Адель посмотрела в его серые глаза и... они просто сияли. Это было тем более неожиданно, что последние дни ее любимый выглядел чем-то удрученным, а, порой, даже грустным.
- Эро, у тебя хорошее настроение сегодня, - проговорила Адель. - И я тоже этому очень рада. А то последнее время ты часто грустишь...
- Ты угадала, милая, - ответил де Сешель и вдруг, неожиданно, он подхватил молодую графиню на руки и закружился с ней по комнате.
- Сегодня я просто счастлив.
- Эро! - воскликнула Адель, когда он осторожно опустил ее на ковер, - расскажи же мне скорее!
Ее черные глаза с нетерпением смотрели на де Сешеля.
- Наконец-то сбылась моя мечта, - ответил он, усаживаясь в кресло. - Комитет поручил мне разработать новую республиканскую Конституцию. Ты понимаешь, Адель, это великий шанс! Я ведь и раньше так хотел этого - дать народу Франции Конституцию. И вот, теперь, мне оказали эту честь.
- Милый, я тоже счастлива. - Адель подошла и обняла его за шею. - Я уверена, ты справишься.
- Эх, Адель. - Эро открыл бутыль и налил себе в бокал вина, - скажу честно, я и не надеялся. Ведь многие в Комитете недовольны мной, и побег жирондистов тоже не улучшил мою репутацию. Но, у правительства, полагаю, не было выбора. Все-таки я неплохой юрист.
Последние слова он произнес не без определенной гордости.
- Ты самый лучший, - Адель поцеловала его.
- Ты мне льстишь, любимая. - Эро усмехнулся. - Но с другой стороны, хороших специалистов у них действительно мало. Не этот же мальчишка Сен-Жюст... он мало что смыслит в вопросах права. Хотя... - Эро сделал паузу, - амбиции и тщеславие у него чрезмерные. И он, надо отдать ему должное, неплохо разбирается в работе гильотины. Чуть что не по нему, он упоминает ее также часто, как раньше вспоминали имя Господа Бога.
- Будь с ним осторожнее, Эро. - Адель дотронулась до его плеча.
- Да, придется, - де Сешель улыбнулся. - Тем более, что мне надо будет работать вместе с ним. Он вызвался мне помогать. Уж не знаю, что это будет за помощь, но тем не менее... я буду вынужден с ним считаться.
- И будет кто-то еще? - спросила Адель.
- Да. - Эро кивнул. - Еще пригласили Кутона. У него совсем плохо с ногами, теперь он передвигается в инвалидной коляске. В ней его и будут привозить.
Ещё... - он сделал легкий жест рукой, - еще будут Матье и Рамель, но скорее всего, просто, как наблюдатели. Мне дали на все десять дней. За это время Конституция должна быть создана и предоставлена в Конвент.
Эро встал и прошелся по комнате.
- Знаешь, Адель, я действительно очень счастлив.
Молодая женщина смотрела на своего любимого и чувствовала тоже самое.
Париж, 10 августа 1793 года.
Площадь Бастилии быстро заполнялась народом. Он подходил сюда уже с самого раннего утра. Кроме простых людей, на площади также присутствовали все депутаты Конвента, депутаты общин и старейшины департаментов. Затем появились клубы и вооруженные секции Парижа. В толпе чувствовалось воодушевление, люди были настроены радостно и торжественно. В это раннее утро, а не было еще и пяти часов, все собрались встретить здесь первые лучи восходящего летнего солнца. Это должно было стать началом грандиозного празднества. Официально оно называлось "Праздник Братства в честь принятия Конституции 1793 года".
Эро де Сешель за десять дней блестяще справился с возложенной на него задачей. Проект новой Конституции был написан им и предоставлен сначала в Комитет Общественного спасения, а затем в Конвент, который единогласно его одобрил. Конечно, всю работу Эро делал в основном один, помощи от Сен-Жюста и Кутона было немного. Скорее, наоборот, постоянно возникающие между ними разногласия и взаимная неприязнь нервировали его и затрудняли работу. Поэтому в эти дни Эро продолжал работать и дома, в одиночестве, засиживаясь у себя в кабинете далеко за полночь. Адель не дожидалась его и засыпала одна. Молодая женщина даже немного ревновала любимого к работе над этой Конституцией, которая последнее время поглотила все его мысли. Хотя, Адель и не могла не понимать, как это для него важно.
И вот, 24-го июня новая республиканская Конституция была одобрена и утверждена Конвентом. Все поздравляли Эро, что он в такой краткий срок справился с такой сложной задачей. Его Конституцию назвали новым "Евангелием человечества" и восклицали, что с ее принятия в стране начнется новая эпоха - эра свободы и демократии.
- Любимая... - он поднес ее узкую ладонь к своим губам. - Видишь, а я даже не могу обеспечить тебе здесь, в Париже, спокойной жизни.
Ты, наверное, не раз уже пожалела, что ради меня оставила мужа.
- Эро, перестань! - воскликнула Адель, сверкнув глазами. - Ты же знаешь, это был мой выбор и я ни о чем не жалею. Я люблю тебя. И только рядом с тобой я чувствую себя счастливой.
Эро встал и подойдя к молодой женщине, обнял ее за плечи и поцеловал родинку на ее шее, как любил это делать. Одной рукой он обнял Адель за тонкую талию, а другой нежно провел по ее волнистым волосам.
- Адель, - прошептал он. - Любимая... спасибо, что ты со мной. Ты мне очень... очень нужна.
Их губы слились в поцелуе. Эро вдруг подхватил ее на руки и понес в комнату. И молодая женщина почувствовала, что в этом внезапном порыве страсти он, возможно, хочет забыться... хоть на время отвлечься от того, что произошло сегодня днем.
- Все будет хорошо, Эро, - шептала она, когда их тела сплетались в жарком порыве страсти. - Все будет хорошо... я люблю тебя.
***
После бурных событий в Конвенте прошло уже десять дней. За это время было оперативно сформировано новое правительство, избран новый Комитет Общественного спасения.
Но Эро де Сешеля оставили в его составе, как одного из лучших специалистов в вопросах дипломатии и права. Кроме того, он по-прежнему продолжал оставаться председателем Национального Конвента.
Правда, из состава Комитета Общественного спасения в срочном порядке вывели Жоржа-Жака Дантона, единомышленника и друга Эро. Впрочем, сам Дантон не сильно переживал из-за этого обстоятельства.
Как он признавался раньше, политика ему давно уже осточертела. К тому же у него было красивое и большое, недавно приобретенное поместье, где он и собирался проводить время с гораздо большей пользой, чем в этом суматошном Париже.
Дантон уже раньше заходил к ним в гости, и Адель познакомилась с этим открытым и шумным человеком.
Он был совсем не аристократических манер, в отличие от Эро де Сешеля. Был груб, некрасив и, порой, мог отпустить какую-нибудь развязную и циничную шутку.
Все это сначала совершенно не понравилось молодой графине.
- Жорж - человек с большим сердцем, - шепнул ей тогда Эро де Сешель.
Но Адель только недоверчиво нахмурила свои красивые брови.
Однако, узнав Дантона получше, Адель прониклась к нему гораздо большей симпатией. А спустя еще какое-то время, она поняла, что Эро был прав.
Она как-то спросила Эро, женат ли Дантон, ведь те пару раз, что он приходил к ним в гости, он всегда был один, без супруги.
- Его жена, Габриэль, умерла пять месяцев назад, - ответил Эро. - Жорж очень переживал. Переживает до сих пор... У него остался сынишка пяти лет, Антуан.
- Понятно, - кивнула Адель.
И это обстоятельство тоже усилило ее симпатию к Дантону. А, может быть, и помогло лучше понять его.
А неизменно вместе с женой, к Эро приходил другой его товарищ по работе в Конвенте. Звали его Камилл Демулен. Конечно, он тоже проигрывал Эро де Сешелю в манерах. К тому же он заикался и также не отличался особой внешней красотой. У него были длинные темные волосы, которые во время разговора постоянно падали на глаза, и Камиллу все время приходилось откидывать длинную прядь.
"Небрежный вид", - таково было первое впечатление о нем у Адель де Бельгард. Впрочем, у Демулена оказалось отменное чувство юмора и, когда он иронизировал над чем-нибудь, молодая графиня сама не могла удержаться от смеха. Жена Демулена, Люсиль, была миниатюрной хрупкой блондинкой, смешливой и тоже весьма острой на язычок. Вообще, Адель не могла не отметить, что они очень подходили друг другу. Люсиль исполнилось двадцать четыре года. И как и Адель де Бельгард, она тоже была из аристократических кругов. Адель не без некоторого удивления выслушала историю о том, как Люсиль - одна из самых богатых невест Парижа, остановила свой выбор на никому тогда еще не известном бедном адвокате Демулене и, вопреки яростному протесту родителей, встречалась с ним целых пять лет, отвергая богатых и перспективных женихов. Познакомились они еще до революции. Сейчас же Камилл был известным на весь Париж журналистом и депутатом Конвента.
"Да, революция, порой очень помогает в карьере", - такой вывод сделала Адель, наблюдая за этой парой.
Хотя они с Люсиль и были одного возраста и из одного круга, но сблизиться с этой изящной блондинкой у Адель не получилось. Люсиль казалась ей порой слишком наивной и несколько глуповатой. А может быть, дело было в том, что молодая графиня все-таки чувствовала неловкость от своего положения любовницы. Нет, Люсиль Демулен, конечно, была слишком хорошо воспитана, чтобы сказать Адель какую-нибудь бестактность. И тем не менее, молодая женщина почему-то не могла быть с ней полностью откровенной.
А каждый день Адель с волнением ждала письма от своего мужа, Жерома де Бельгард. Письма, в котором он дал бы ей право на долгожданную свободу - его согласие на развод.
И наконец, оно пришло. Но, торопливо вскрыв конверт и пробегая глазами по строчкам, молодая женщина закусила губу, и на глазах ее выступили слезы.
Муж явно не собирался ее отпускать. Жером де Бельгард, страстно влюбленный в свою красавицу-жену не терял надежды, что она все-таки образумится и, устав от жизни в "революционном вертепе", вернется к нему.
"Любимая моя Адель! - писал он. - Несмотря на твой безрассудный поступок, я не теряю надежды на то, что ты все-таки вернешься ко мне.
Адель, я готов простить тебе это временное увлечение и принять тебя обратно даже после объятий этого... человека. Моя любовь к тебе сильнее.
Молю тебя, возвращайся!"
Глава 17
Письмо мужа растрогало и огорчило Адель. А в какой-то момент молодая женщина почувствовала себя самой настоящей предательницей. Эта мысль тонкой иголочкой пронзила сознание, и Адель тяжело вздохнула, стараясь успокоиться.
"По крайней мере, я была честной с мужем, - подумала она, комкая в руках кружевной платочек и собираясь с мыслями. - Да, я виновата, что оставила его.
Но он еще не стар и найдет себе другую жену. Жером - хороший человек, и сам заслуживает взаимной любви. А я... я поняла, что не могу без Эро."
И, позвав Розетт, Адель попросила принести перо и бумагу. На этот раз ее ответ был кратким и лаконичным. Молодая графиня написала, что все окончательно решила и сделала выбор, обратно она не вернется.
***
Смена жирондистского правительства на якобинское во главе с Максимилианом Робеспьером, вопреки всеобщим ожиданиям, не улучшило бедственное положение в Париже. Хлеб и мука по-прежнему были дорогими, и люди простаивали за ними в длинных очередях. Чтобы не упустить место в очереди, от дверей булочной протягивали веревку и люди стояли, держась за нее. Но, как говорил Робеспьер, мгновенного улучшения жизни ждать было ошибочно.
- Дайте нам время! - так говорил с трибуны Конвента этот бледный, аккуратно одетый человек в неизменном напудренном парике и пенсне. - У юной республики много врагов, но правительство будет стараться сделать все ради счастья и свободы французского народа.
Правда, пока что основные изменения заключались в том, что заметно усилилась работа революционного трибунала, карающая "врагов республики". "Бритва равенства" или гильотина, прежде без дела простаивающая на площади Революции и накрытая черной тряпкой в бытность правительства Бриссо, теперь заработала гораздо чаще. Одной из причин, усилившей работу трибунала стало то, что некоторым жирондистам, находящимся под домашним арестом - Барбару, Петиону и еще нескольким их соратником удалось каким-то чудом бежать и скрыться из города. Они были объявлены в розыске, вне закона. Все это значительно ухудшило участь тех жирондистов, которые оставались в Париже. Из-под домашнего ареста они были переведены в Консьержери, считавшейся одной из самых зловещих и закрытых тюрем. Сбежать оттуда было уже практически невозможно. Консьержери негласно считалась преддверием революционного трибунала, откуда дорога была, как правило, только на эшафот. Оправдательных приговоров в последнее время почти не выносилось.
Внезапное бегство жирондистов отбросило тень и на репутацию Эро де Сешеля. Ведь именно он просил для них домашнего ареста.
- Возможно, всё это было запланировано заранее? - с ноткой ехидства в голосе поинтересовался у Эро Луи-Антуан Сен-Жюст, подошедший к нему перед очередным заседанием Комитета Общественного спасения.
Этому красивому молодому человеку было всего двадцать шесть лет, но он уже успел отличиться незаурядным фанатизмом, идейностью и непримиримостью к "врагам республики". Именно Сен-Жюст первым потребовал смертной казни для короля Людовика XVI и произнес в тот сумрачный январский день свою пламенную речь в Конвенте. Ее ключевой фразой было: "Король должен или править или умереть".
Впрочем, и ко всем остальным людям Сен-Жюст - так или иначе - относился с позиции их пригодности или непригодности для республики. Не пригодных, по его мнению, должно было ожидать то же, что и казненного короля - гильотина.
- Что именно было запланировано заранее? - слегка усмехнувшись, спросил Эро.
Сен-Жюст смерил его холодным взглядом и сцепил на зеленой скатерти пальцы рук.
- Заключение жирондистов под домашний арест. Я думаю, тебе известно, чем все закончилось, - бесстрастным тоном ответил он.
- Я сожалею, что все произошло именно так, - спокойно парировал Эро де Сешель. - Но я, увы, не обладаю даром провидения. Хотя, не скрою, иногда мне бы хотелось иметь эту способность.
В тоне собеседника Сен-Жюст уловил легкую иронию. Но промолчал, презрительно сжав губы.
Луи-Антуана, как человека в общем-то напрочь лишенного чувства юмора, всегда раздражали люди, способные шутить и иронизировать.
Именно про Сен-Жюста журналист Камилл Демулен однажды сказал, что тот носит свою голову столь же гордо, как блюдо со святыми дарами. И когда Сен-Жюст это услышал, то слегка побледнел и, пафосным движением откинув назад свои красивые черные волосы, надменно произнес:
- Демулен так считает? Что ж, возможно, я так и ношу свою голову, она того стоит.
Но он в таком случае понесет свою, как святой Дени.
Согласно легенде, Святой Дени после казни каким-то чудесным образом сумел встать, и его тело, державшее в руках отсеченную голову, дошло таким образом до места своего непосредственного погребения.
Да, Луи-Антуан Сен-Жюст определенно был человеком, не понимающим юмора, и шутки с ним были плохи.
***
А в один из июньских дней Эро де Сешель пришел домой очень воодушевленным.
И хотя внешне он поначалу, как всегда, выглядел спокойным, Адель уже научилась распознавать его настроение по вроде бы самым незначительным мелочам. И сейчас молодая женщина тоже угадала. Он дольше обычного задержал руку молодой женщины в своей, целуя ее. Адель посмотрела в его серые глаза и... они просто сияли. Это было тем более неожиданно, что последние дни ее любимый выглядел чем-то удрученным, а, порой, даже грустным.
- Эро, у тебя хорошее настроение сегодня, - проговорила Адель. - И я тоже этому очень рада. А то последнее время ты часто грустишь...
- Ты угадала, милая, - ответил де Сешель и вдруг, неожиданно, он подхватил молодую графиню на руки и закружился с ней по комнате.
- Сегодня я просто счастлив.
- Эро! - воскликнула Адель, когда он осторожно опустил ее на ковер, - расскажи же мне скорее!
Ее черные глаза с нетерпением смотрели на де Сешеля.
- Наконец-то сбылась моя мечта, - ответил он, усаживаясь в кресло. - Комитет поручил мне разработать новую республиканскую Конституцию. Ты понимаешь, Адель, это великий шанс! Я ведь и раньше так хотел этого - дать народу Франции Конституцию. И вот, теперь, мне оказали эту честь.
- Милый, я тоже счастлива. - Адель подошла и обняла его за шею. - Я уверена, ты справишься.
- Эх, Адель. - Эро открыл бутыль и налил себе в бокал вина, - скажу честно, я и не надеялся. Ведь многие в Комитете недовольны мной, и побег жирондистов тоже не улучшил мою репутацию. Но, у правительства, полагаю, не было выбора. Все-таки я неплохой юрист.
Последние слова он произнес не без определенной гордости.
- Ты самый лучший, - Адель поцеловала его.
- Ты мне льстишь, любимая. - Эро усмехнулся. - Но с другой стороны, хороших специалистов у них действительно мало. Не этот же мальчишка Сен-Жюст... он мало что смыслит в вопросах права. Хотя... - Эро сделал паузу, - амбиции и тщеславие у него чрезмерные. И он, надо отдать ему должное, неплохо разбирается в работе гильотины. Чуть что не по нему, он упоминает ее также часто, как раньше вспоминали имя Господа Бога.
- Будь с ним осторожнее, Эро. - Адель дотронулась до его плеча.
- Да, придется, - де Сешель улыбнулся. - Тем более, что мне надо будет работать вместе с ним. Он вызвался мне помогать. Уж не знаю, что это будет за помощь, но тем не менее... я буду вынужден с ним считаться.
- И будет кто-то еще? - спросила Адель.
- Да. - Эро кивнул. - Еще пригласили Кутона. У него совсем плохо с ногами, теперь он передвигается в инвалидной коляске. В ней его и будут привозить.
Ещё... - он сделал легкий жест рукой, - еще будут Матье и Рамель, но скорее всего, просто, как наблюдатели. Мне дали на все десять дней. За это время Конституция должна быть создана и предоставлена в Конвент.
Эро встал и прошелся по комнате.
- Знаешь, Адель, я действительно очень счастлив.
Молодая женщина смотрела на своего любимого и чувствовала тоже самое.
Глава 18
Париж, 10 августа 1793 года.
Площадь Бастилии быстро заполнялась народом. Он подходил сюда уже с самого раннего утра. Кроме простых людей, на площади также присутствовали все депутаты Конвента, депутаты общин и старейшины департаментов. Затем появились клубы и вооруженные секции Парижа. В толпе чувствовалось воодушевление, люди были настроены радостно и торжественно. В это раннее утро, а не было еще и пяти часов, все собрались встретить здесь первые лучи восходящего летнего солнца. Это должно было стать началом грандиозного празднества. Официально оно называлось "Праздник Братства в честь принятия Конституции 1793 года".
***
Эро де Сешель за десять дней блестяще справился с возложенной на него задачей. Проект новой Конституции был написан им и предоставлен сначала в Комитет Общественного спасения, а затем в Конвент, который единогласно его одобрил. Конечно, всю работу Эро делал в основном один, помощи от Сен-Жюста и Кутона было немного. Скорее, наоборот, постоянно возникающие между ними разногласия и взаимная неприязнь нервировали его и затрудняли работу. Поэтому в эти дни Эро продолжал работать и дома, в одиночестве, засиживаясь у себя в кабинете далеко за полночь. Адель не дожидалась его и засыпала одна. Молодая женщина даже немного ревновала любимого к работе над этой Конституцией, которая последнее время поглотила все его мысли. Хотя, Адель и не могла не понимать, как это для него важно.
И вот, 24-го июня новая республиканская Конституция была одобрена и утверждена Конвентом. Все поздравляли Эро, что он в такой краткий срок справился с такой сложной задачей. Его Конституцию назвали новым "Евангелием человечества" и восклицали, что с ее принятия в стране начнется новая эпоха - эра свободы и демократии.
