– Не склоню я пред тобой голову, Кощей беззаконный! – с горячностью царевич воскликнул. И коня вперед погнал.
А у самого ни копья, ни щита, ни разумения…
Ну, насчет головы молодец и в самом деле не обманул – не склонил он ее. Просто с коня рухнул. Кощей же только стражу кликнул, чтобы схватили героя залетного.
– Ну вот все и кончилося, – Баба Яга сказала весело. – Больше ты переживала, Марьюшка.
Скажет тоже.
– И не переживала я вовсе, – говорю недовольно.
Царевича хититель мой всяко убивать не стал бы, от живого царского сына куда как больше пользы, чем от мертвого. А сам Кощей… что с ним случиться может? Он ведь бессмертный.
Первым делом сама я в подземелья кощеевы отправилась. Страже той всяко веры у меня не было как и всяким мужикам. Поди швырнули царевича как куль сена, хорошо, если хотя бы дверь заперли опосля того. А уж о том, чтобы накормить-напоить уж точно и не подумали. Не полон – срам один.
Сходила я на кухню, прихватила каши поплоше (а то негоже в темнице кощеевой бока наедать) и к пленникам отправилась. Иду по подземелью, слышу:
– Да не кручинься ты так, царевич. Подумаешь, в полон к Кощею Бессмертному угодил. С кем не бывает? Я вон уже не первый раз.
Совсем, поди, Вольга-богатырь в темнице заскучал. Ишь как языком теперича мелет.
– Неужто? – царевич поражается. – Ты тоже Кощея на бой вызывал, богатырь?
Кашлянул Вольга Святославович этак смущенно. Не сразу с ответом нашелся. Я бы тоже постыдилась говорить, что у колдуна повадилась кур воровать.
– Так бессмертный он, – добрый молодец молвит. – Надобно сперва смерть Кощееву сыскать.
Ишь как отговорился. Но царевич-то попался неопытный зело, поверил он словам богатыря Вольги.
– И где же смерть Кощея скрывается? – спрашивает.
Смеется добрый молодец и ответствует:
– Так, знамо дело, в яйце она. Вот я все яйца в твердыне и проверяю.
Ажно страшно сделалось, как представила, сколько яиц ворог этот разбил по дури своей. И ведь, знамо дело, тишком пил он те яйца, пил. Меня-то не обманешь.
Пошла я дальше не таясь.
– О, Марья Ивановна! – как родной обрадовался мне богатырь пленный. – И покушать принесла! Благодарствую, Марья свет Ивановна. Помер бы без заботы твоей.
Ишь, подольститься пытается!
Как увидел меня Иван-царевич, так и ахнул. Глядит так, будто первый раз за всю жизнь бабу увидал.
– Что ж ты, краса-девица тут делаешь?
Вот навроде царевич, а все одно дурак!
– А то не видишь? Работаю, – говорю, а сама ему миску с едой и кувшин с водой просовываю.
Чай, царского сына надо потчевать в первую голову. Его ж еще родителю обеспокоенному вертать надобно, и чтоб царь не причитал опосля, что отощало дитятко родное в кощеевом полоне.
– И как ты сюда попала-то? – продолжил царевич допытываться.
Какая ему печаль? О себе бы лучше подумал – сидит за решеткою, шага без воли Кощеевой из подземелья сделать не может.
Ответила я царевичу как есть:
– Кощей скрал.
Дело-то житейское. Уж кого-то только злодей не хитил – и простых девок, и купеческих дочерей, и царевен-королевен. Ну и богатырей-купцов тоже порой в полон брал. А что поделать? Все ж таки злодей. Опять же выкуп в хозяйстве завсегда нужен. Замок-то большой – столько трат, что и не перечесть!
– Горькая твоя доля, – посочувствовал сын царский.
А я покивала.
Как же не горькая? Вон за дураками всякими ходить потребно.
– Как зовут-то тебя, добрый молодец? – для проформы спрашиваю.
Встрепенулся пленник.
– Я Иван, царя Берендея сын.
Имя то заслышав, почуяла я недоброе. У меня покамест от Иванов только боль головная да работа лишняя.
– А меня Марьей-искусницей величают. Не боись, царевич. Весточку твоему батюшке уже отправили. Выкупит он тебя, – говорю, а сама прочь иду.
И, казалось бы, что тому Ивану-царевичу? Сиди в темнице – и в ус не дуй, дожидайся, пока родитель сердобольный освободит.
А только воскликнул пленник Кощеев:
– Да как же так? Стыдоба! Мало того, что полонил меня супостат, так теперь еще и казне убыток?! Как же мне в царство возвращаться?! Сам я на волю сбегу! И тебя, Марья-Искусница с собой заберу.
Вот что ж за жизнь такая? Какой Иван не подвернется – все одно дурак! Ох и припустила я из казематов. Ну а что? От греха подальше.
Явился ввечеру Серый Волк, повыл под стеной замковой, его стража сразу и впустила. Обрадовалась я тому волку как родному, сразу и вырезки свиной поднесла и шкуру медвежью самолучшую постели.
– Завсегда ты меня, Марья Ивановна, привечаешь, – Волче молвит довольно, а сам в мясо вгрызается. – Вот без тебя меня Кощей так не потчевал. А еще друг самолучший!
Посмеиваюсь я только.
– Так куда мужикам без женского пригляда? Ни гостя встретить, ни кровлю подлатать.
Округлил глаза желтые Серый Волк.
– Да неужто ты еще и крышу самолично чинила, Марья Ивановна?
Махнула я рукой.
– Скажешь тоже. Конечно, нет. На то батраки имеются. Но без меня Кощей вечно забывал их нанять!
Прознал Кощей, что гость дорогой и званый к нам явился – тут же к нему вышел. Даже на зелья свои, что присмотра требовали ежечасно, рукой махнул.
– Мы тут о своем, Марья, побеседуем, а ты иди почивать, – супостат мне говорит. – Время-то уже позднее.
Не стала я спорить со злодеем, поясной поклон отвесила – и в светлицу свою ушла.
Поднялась ни свет ни заря и скоренько блины завела. Любил Кощей Бессмертный на завтрак блинцов отведать. Сам не просил, а только я-то видела, как колдун за обе щеки уминает, и хитителя частенько баловала. Да Баба Яга завсегда любила полакомиться.
Как уселись мы за стол, так говорит Кощей:
– Унес ужо Серый Волк Ивана. Тишь да благодать теперь настанут.
У меня ажно от сердца отлегло. А то житья от женишка не было.
Сами откушали, так и пленников надобно было накормить. Решила я снести блинов и Вольге Святославичу с Иваном-царевичем.
Спустилась я в темницы Кощеевы, а там гляжу – диво-дивное. Вольга-богатырь туточки, а вот сына царского нет как нет.
Недоброе сердце мое почуяло. Блинцы пленнику оставила, а сама юбку подхватила – и к колдуну со всех ног бегу. Он как раз в зале парадной беседу вел с Бабой Ягой. Улыбаются оба предовольно.
– Ты какого Ивана велел Волку Серому унесть? – спрашиваю я супостата.
Тот уставился на меня с изумлением.
– Дурака. А чего спрашиваешь?
Всплеснула я руками.
– Так Иван-царевич куда-то из темницы запропал!
И тут донеслось до нас:
– Кощей! Выходи на смертный бой!
Поглядел на меня злодей с растерянностью великой, а после как хлопнет себя по лбу.
– Да неужто Волк Ивана-царевича из замка унес?!
Посидели мы, покумекали, что да как.
А тут как раз Серый Волк воротился. Забегает довольный – уши торчком, хвост как помело мотается.
Напустился Кощей на Волка тут же:
– Ты кого из замка моего унес-то?!
Охнул зверь дивный, на пол уселся и говорит:
– Так сам же Ивана-дурака велел подале уволочь. Чего теперь недовольный-то?
Всплеснул Кощей руками в гневе, рот уже было открыл, чтобы последними словами друга негодного крыть… но смолчал. Вздохнул раз-другой глубоко, а после молвит:
– Так сам же говоришь, что я тебе приказал Ивана-дурака унести. Ты зачем Ивана-царевича уволок?
Взрыкнул Серый Волк изумленно.
– А ты думаешь, царевич тот шибко умный? Ты хоть с ним самолично разговаривал?
Тут ведь и не поспорить? Великим разумением Иван-царевич не отличался.
– Ну, сбежал и сбежал, – Баба Яга утешает, а сама рукой машет. – Чай, ты Бессмертный. Не помрешь без выкупа за сына царкого.
Глянул волк на друга своего этак с надеждой. Мол, ну оплошал, так и с кем не бывает-то?
Переглянулись мы с Кощеем с пониманием.
А тут и Иван-дурак сызнова завопил:
– Кощей! Выходи на смертный бой!
Говорит тут супостат коварный:
– Да бес с царевичем и с выкупом заодно. Дурак сызнова под стенами горло дерет!
Кашлянул Волк этак смущенно и под шумок улизнул. Видать, больно не хотелось зверю дивному упреки Кощеевы выслушивать.
Поорал едва не до заката женишок постылый, ажно охрип, а как смеркаться началось сызнова в шалашик отошел, развел костер и кашеварить на нем принялся. Вонь страшенная на всю округу! И в замке от нее скрыться не вышло.
– Может, уморить его, все ж таки? – за ужином Кощей спрашивает.
Зело утомил злодея жених мой, а только все ж таки не дело его на тот свет спроваживать. А ну как родичи безутешные заявятся?!
– Сам ведь знаешь этих селян, – с усмешкой Баба Яга говорит. – От того только хуже будет. Набежит толпа плакальщиц… Вот забрал бы того Ивана друже твой Серый Волк.
Глянул на Ягу Ягишну глазом желтым Волк и смолчал. А после еще и под стол залез – ну чисто пес ручной, что от хозяина разозленного прячется.
– С такими друзьями и врагов уже не надобно, – ворчит Кощей с досадою.
Я же ему кваску подливаю, да побольше. А то так и в самом деле прибьет колдун коварный Ивана-дурака. На то и супостат.
– Кощей! Выходи на смертный бой! – Иванушка под стенами замковыми надрывается.
Ударил супостат кулаком по столу, глазами светлыми сверкнул и молвит грозно:
– Я же сейчас выйду!
Тут уж я всполошилась.
– Окстись, Кощей. Куда ж тебе время терять на дураков всяких? Чай, таких Иванов во всех краях немерено, а у тебя ж там зелье ценное выкипает! В которые ты яблоки молодильные добавил!
Если и можно было чем-то отвлечь от мести Кощея Бессмертного, так это наукой колдовской. Я о том уже давно смекнула, едва не с первых дней в замке черном. Мужик – он же существо простое
– Зелье! – всполошился супостат, из-за стола выскочил и опрометью в подземелья побежал, об Иване более не заботясь.
Глянула на то Баба Яга с весельем, подмигнула мне с пониманием.
Я же ресницами затрепетала, мол, знать ничего не знаю, ведать не ведаю.
Не стала ничего гостьюшка говорить, блинцы докушала и следом за Кощеем удалилась.
– Не кручинься, Марья Ивановна, – из-под стола Серый Волк ворчит. – Я и этого Ивана уволоку от греха подальше. Ишь разгорланился на всю округу, изверг! Тот Иван хоть малость потише. Но такой же дурак…
Вздохнула я тяжко и прислугу кликнула, чтобы со стола посуду убрать да залу проверить. Порядок быть всяко должон!
Ввечеру потемнело небо, набрякли тучи и грохот над землей пронесся, ветер засвистел. То не гром гремит – летит по небу Горыныч Змей, хвостом тучи разметает.
Опустился перед замком Змей, Ивана-дурака крылом смел. Я с замковой стены за тем смотрела и радовалась тихомолком: уж больно швыдко женишок мой полетел.
Ударился Горыныч оземь, молодцем оборотился.
Сам молодец волосьями черен, лицом смугл, а глаза раскосые так по сторонам и зыркают.
Вскинул Змей голову буйну, меня на стене заприметил.
– Здрава будь, Марья Ивановна. Уж прости, что явился не ко времени.
Махнула я рукой. А то когда-то гости эти дурные ко времени были. Разве что Баба Яга раньше оговоренного времени и носа в жилище Кощеево не казала.
– Ты уж входи, Змей Горыныч, не чинись. Тебя тута завсегда рады.
Встрепенулся тут Иванушка, на ноги поднялся и заголосил, что есть мочи.
– Ты чего ж Змея привечаешь, Марьюшка? – дурак заголосил. – А мне и слова доброго ни раза единого не сказала!
Покачала я головой. Что с него взять-то? Ума нет, считай калека.
Как узнал колдун, что нагрянул друг егойный ни с того ни с сего, головой покачал с великим неодобрением. У него зелье колдовское на огне волшебном закипает, а тут на тебе, не твердыня черная, а чисто проходной двор.
– Незваный гость – всяко хуже татарина, – говорит.
Я только руками развела.
Что Змей Горыныч не то что татарина – цельную орду – за пояс заткнет, то верно. Уж как устраивали супостаты загул лихой, так Горыныч завсегда первым среди них был. Тугарина – и того переплюнул.
Стоял на реке Смородине мост ладный, который Калиновым прозвали. Ну, стоял и стоял, чай, дело всяко полезное. Смородина-то широкая да бурная, не всякому по силам переплыть.
И вот стукнуло что-то Змею Горынычу в буйну голову, повадился он рядом с Калиновым мостом шатер разбивать да с проезжих дань требовать. Ну что поделать, поиздержался он тогда – в кости все до малого грошика проиграл. Горыныч же ни в чем меры не знает.
Осерчали купцы, что через мост тот товары возили, и в складчину богатыря наняли. Добры молодцы – они, конечно, завсегда подвиг совершить готовы и люду простому помочь… А только за мзду всяко выходит и шибче, и справней.
Уж что это был за богатырь, сам Змей помалкивал, ну и герой тоже себя являть не спешил… Подвиг-то вышел с гнильцой. И Горыныча не победил, и Смородину теперича переходят далече и вброд. Словом, разнесли мост Калинов до досочки. Только когда в воду оба свалились, охолонули.
Потому я Горынычу все больше квас подносила, а вино да мед от него ставила далече. Шибко серчал он из-за того, а только я на своем завсегда крепко стояла.
– Вот завсегда в тебе, Кощей, благодарности не было! – Змей пеняет. – А ведь с вестями я к тебе! Иван-царевич к твердыне твоей спешит!
Глянул на него колдун с великим изумлением.
– Опять?! – спрашивает. – Ничему его жизнь не учит.
А Змей Горыныч далее говорит:
– Царь-надежа, конечно, сыну дурному войско не дал. Чай, не для того дружину содержат, чтобы каждый царевич дурость свою тешил. Да только товарища себе нашел Иван-царевич – Белого Полянина.
Белый Полянин был богатырем могучим, по всей земле о нем молва шла. Ну и о нраве его дурном тоже поговаривали. Мол, не ко времени перед ним появишься – а Белый Полянин хвать за меч острый и как начнет вокруг шатра за тобой носиться! К нему и на полет стрелы теперича не подходили.
Кощея ажно перекосило.
– Опять Белый Полянин?! Да сколько можно-то?!
Стало быть и этот богатырь могучий головой о ворота замка Кощеева уж бился.
Не обрадовало меня, что такие гости незваные к нам нагрянут. Конечно, Кощей и с Белым Полянином управится, в этом я не сумлевалась даже самую малость. Про Ивана-царевича и говорить не след. Да только богатыри те – чтоб им пусто было! – разор приносят и беспорядок! А до шабаша колдовского всего ничего времени осталось! Вот же напасть какая!
К тому же Кощей Бессмертный завсегда печалится, когда отрывают его от дел колдовских неправедных не ко времени. А в печали супостат уж до того вредный! И то ему не так, и это не по сердцу! Никакого спасу нет.
Призадумалась я, а после и молвлю:
– А ты возьми, Змей Горыныч, и сам сразись с Белым Полянином. А то, сам видишь, у Кощея тута делов столько, что и не обсказать. То зелье кипит, то чары какие внимания великого требуют. Помоги уж другу, сделай милость.
Речь у меня медом течет, одно слово слаще другого, а сама я на Змея гляжу умильно да ресницами трепещу.
Пусть величали меня не Прекрасной, а Искусницей, все ж таки недурна я собой – волос черен, стан тонок, а очи такие, что раз гляну – молодцы, какие послабше, спотыкаются.
Вот и Горыныч сомлел малость. Стоит так, словно пыльным мешком его огрели, глаза горят.
– Ежели ты просишь, Марья-краса, то я не токмо Белого Полянина на бой вызову, но и всю дружину царскую по пояс в землю загоню!
Я от посулов тех едва за голову не схватилась.
– Ты чего удумал-то? У нас тут поля кругом! Как крестьяне сеять-то станут?! Когда из земли воины торчать будут?!
А у самого ни копья, ни щита, ни разумения…
Ну, насчет головы молодец и в самом деле не обманул – не склонил он ее. Просто с коня рухнул. Кощей же только стражу кликнул, чтобы схватили героя залетного.
– Ну вот все и кончилося, – Баба Яга сказала весело. – Больше ты переживала, Марьюшка.
Скажет тоже.
– И не переживала я вовсе, – говорю недовольно.
Царевича хититель мой всяко убивать не стал бы, от живого царского сына куда как больше пользы, чем от мертвого. А сам Кощей… что с ним случиться может? Он ведь бессмертный.
Первым делом сама я в подземелья кощеевы отправилась. Страже той всяко веры у меня не было как и всяким мужикам. Поди швырнули царевича как куль сена, хорошо, если хотя бы дверь заперли опосля того. А уж о том, чтобы накормить-напоить уж точно и не подумали. Не полон – срам один.
Сходила я на кухню, прихватила каши поплоше (а то негоже в темнице кощеевой бока наедать) и к пленникам отправилась. Иду по подземелью, слышу:
– Да не кручинься ты так, царевич. Подумаешь, в полон к Кощею Бессмертному угодил. С кем не бывает? Я вон уже не первый раз.
Совсем, поди, Вольга-богатырь в темнице заскучал. Ишь как языком теперича мелет.
– Неужто? – царевич поражается. – Ты тоже Кощея на бой вызывал, богатырь?
Кашлянул Вольга Святославович этак смущенно. Не сразу с ответом нашелся. Я бы тоже постыдилась говорить, что у колдуна повадилась кур воровать.
– Так бессмертный он, – добрый молодец молвит. – Надобно сперва смерть Кощееву сыскать.
Ишь как отговорился. Но царевич-то попался неопытный зело, поверил он словам богатыря Вольги.
– И где же смерть Кощея скрывается? – спрашивает.
Смеется добрый молодец и ответствует:
– Так, знамо дело, в яйце она. Вот я все яйца в твердыне и проверяю.
Ажно страшно сделалось, как представила, сколько яиц ворог этот разбил по дури своей. И ведь, знамо дело, тишком пил он те яйца, пил. Меня-то не обманешь.
Пошла я дальше не таясь.
– О, Марья Ивановна! – как родной обрадовался мне богатырь пленный. – И покушать принесла! Благодарствую, Марья свет Ивановна. Помер бы без заботы твоей.
Ишь, подольститься пытается!
Как увидел меня Иван-царевич, так и ахнул. Глядит так, будто первый раз за всю жизнь бабу увидал.
– Что ж ты, краса-девица тут делаешь?
Вот навроде царевич, а все одно дурак!
– А то не видишь? Работаю, – говорю, а сама ему миску с едой и кувшин с водой просовываю.
Чай, царского сына надо потчевать в первую голову. Его ж еще родителю обеспокоенному вертать надобно, и чтоб царь не причитал опосля, что отощало дитятко родное в кощеевом полоне.
– И как ты сюда попала-то? – продолжил царевич допытываться.
Какая ему печаль? О себе бы лучше подумал – сидит за решеткою, шага без воли Кощеевой из подземелья сделать не может.
Ответила я царевичу как есть:
– Кощей скрал.
Дело-то житейское. Уж кого-то только злодей не хитил – и простых девок, и купеческих дочерей, и царевен-королевен. Ну и богатырей-купцов тоже порой в полон брал. А что поделать? Все ж таки злодей. Опять же выкуп в хозяйстве завсегда нужен. Замок-то большой – столько трат, что и не перечесть!
– Горькая твоя доля, – посочувствовал сын царский.
А я покивала.
Как же не горькая? Вон за дураками всякими ходить потребно.
– Как зовут-то тебя, добрый молодец? – для проформы спрашиваю.
Встрепенулся пленник.
– Я Иван, царя Берендея сын.
Имя то заслышав, почуяла я недоброе. У меня покамест от Иванов только боль головная да работа лишняя.
– А меня Марьей-искусницей величают. Не боись, царевич. Весточку твоему батюшке уже отправили. Выкупит он тебя, – говорю, а сама прочь иду.
И, казалось бы, что тому Ивану-царевичу? Сиди в темнице – и в ус не дуй, дожидайся, пока родитель сердобольный освободит.
А только воскликнул пленник Кощеев:
– Да как же так? Стыдоба! Мало того, что полонил меня супостат, так теперь еще и казне убыток?! Как же мне в царство возвращаться?! Сам я на волю сбегу! И тебя, Марья-Искусница с собой заберу.
Вот что ж за жизнь такая? Какой Иван не подвернется – все одно дурак! Ох и припустила я из казематов. Ну а что? От греха подальше.
Явился ввечеру Серый Волк, повыл под стеной замковой, его стража сразу и впустила. Обрадовалась я тому волку как родному, сразу и вырезки свиной поднесла и шкуру медвежью самолучшую постели.
– Завсегда ты меня, Марья Ивановна, привечаешь, – Волче молвит довольно, а сам в мясо вгрызается. – Вот без тебя меня Кощей так не потчевал. А еще друг самолучший!
Посмеиваюсь я только.
– Так куда мужикам без женского пригляда? Ни гостя встретить, ни кровлю подлатать.
Округлил глаза желтые Серый Волк.
– Да неужто ты еще и крышу самолично чинила, Марья Ивановна?
Махнула я рукой.
– Скажешь тоже. Конечно, нет. На то батраки имеются. Но без меня Кощей вечно забывал их нанять!
Прознал Кощей, что гость дорогой и званый к нам явился – тут же к нему вышел. Даже на зелья свои, что присмотра требовали ежечасно, рукой махнул.
– Мы тут о своем, Марья, побеседуем, а ты иди почивать, – супостат мне говорит. – Время-то уже позднее.
Не стала я спорить со злодеем, поясной поклон отвесила – и в светлицу свою ушла.
Поднялась ни свет ни заря и скоренько блины завела. Любил Кощей Бессмертный на завтрак блинцов отведать. Сам не просил, а только я-то видела, как колдун за обе щеки уминает, и хитителя частенько баловала. Да Баба Яга завсегда любила полакомиться.
Как уселись мы за стол, так говорит Кощей:
– Унес ужо Серый Волк Ивана. Тишь да благодать теперь настанут.
У меня ажно от сердца отлегло. А то житья от женишка не было.
Сами откушали, так и пленников надобно было накормить. Решила я снести блинов и Вольге Святославичу с Иваном-царевичем.
Спустилась я в темницы Кощеевы, а там гляжу – диво-дивное. Вольга-богатырь туточки, а вот сына царского нет как нет.
Недоброе сердце мое почуяло. Блинцы пленнику оставила, а сама юбку подхватила – и к колдуну со всех ног бегу. Он как раз в зале парадной беседу вел с Бабой Ягой. Улыбаются оба предовольно.
– Ты какого Ивана велел Волку Серому унесть? – спрашиваю я супостата.
Тот уставился на меня с изумлением.
– Дурака. А чего спрашиваешь?
Всплеснула я руками.
– Так Иван-царевич куда-то из темницы запропал!
И тут донеслось до нас:
– Кощей! Выходи на смертный бой!
Поглядел на меня злодей с растерянностью великой, а после как хлопнет себя по лбу.
– Да неужто Волк Ивана-царевича из замка унес?!
Посидели мы, покумекали, что да как.
А тут как раз Серый Волк воротился. Забегает довольный – уши торчком, хвост как помело мотается.
Напустился Кощей на Волка тут же:
– Ты кого из замка моего унес-то?!
Охнул зверь дивный, на пол уселся и говорит:
– Так сам же Ивана-дурака велел подале уволочь. Чего теперь недовольный-то?
Всплеснул Кощей руками в гневе, рот уже было открыл, чтобы последними словами друга негодного крыть… но смолчал. Вздохнул раз-другой глубоко, а после молвит:
– Так сам же говоришь, что я тебе приказал Ивана-дурака унести. Ты зачем Ивана-царевича уволок?
Взрыкнул Серый Волк изумленно.
– А ты думаешь, царевич тот шибко умный? Ты хоть с ним самолично разговаривал?
Тут ведь и не поспорить? Великим разумением Иван-царевич не отличался.
– Ну, сбежал и сбежал, – Баба Яга утешает, а сама рукой машет. – Чай, ты Бессмертный. Не помрешь без выкупа за сына царкого.
Глянул волк на друга своего этак с надеждой. Мол, ну оплошал, так и с кем не бывает-то?
Переглянулись мы с Кощеем с пониманием.
А тут и Иван-дурак сызнова завопил:
– Кощей! Выходи на смертный бой!
Говорит тут супостат коварный:
– Да бес с царевичем и с выкупом заодно. Дурак сызнова под стенами горло дерет!
Кашлянул Волк этак смущенно и под шумок улизнул. Видать, больно не хотелось зверю дивному упреки Кощеевы выслушивать.
Поорал едва не до заката женишок постылый, ажно охрип, а как смеркаться началось сызнова в шалашик отошел, развел костер и кашеварить на нем принялся. Вонь страшенная на всю округу! И в замке от нее скрыться не вышло.
– Может, уморить его, все ж таки? – за ужином Кощей спрашивает.
Зело утомил злодея жених мой, а только все ж таки не дело его на тот свет спроваживать. А ну как родичи безутешные заявятся?!
– Сам ведь знаешь этих селян, – с усмешкой Баба Яга говорит. – От того только хуже будет. Набежит толпа плакальщиц… Вот забрал бы того Ивана друже твой Серый Волк.
Глянул на Ягу Ягишну глазом желтым Волк и смолчал. А после еще и под стол залез – ну чисто пес ручной, что от хозяина разозленного прячется.
– С такими друзьями и врагов уже не надобно, – ворчит Кощей с досадою.
Я же ему кваску подливаю, да побольше. А то так и в самом деле прибьет колдун коварный Ивана-дурака. На то и супостат.
– Кощей! Выходи на смертный бой! – Иванушка под стенами замковыми надрывается.
Ударил супостат кулаком по столу, глазами светлыми сверкнул и молвит грозно:
– Я же сейчас выйду!
Тут уж я всполошилась.
– Окстись, Кощей. Куда ж тебе время терять на дураков всяких? Чай, таких Иванов во всех краях немерено, а у тебя ж там зелье ценное выкипает! В которые ты яблоки молодильные добавил!
Если и можно было чем-то отвлечь от мести Кощея Бессмертного, так это наукой колдовской. Я о том уже давно смекнула, едва не с первых дней в замке черном. Мужик – он же существо простое
– Зелье! – всполошился супостат, из-за стола выскочил и опрометью в подземелья побежал, об Иване более не заботясь.
Глянула на то Баба Яга с весельем, подмигнула мне с пониманием.
Я же ресницами затрепетала, мол, знать ничего не знаю, ведать не ведаю.
Не стала ничего гостьюшка говорить, блинцы докушала и следом за Кощеем удалилась.
– Не кручинься, Марья Ивановна, – из-под стола Серый Волк ворчит. – Я и этого Ивана уволоку от греха подальше. Ишь разгорланился на всю округу, изверг! Тот Иван хоть малость потише. Но такой же дурак…
Вздохнула я тяжко и прислугу кликнула, чтобы со стола посуду убрать да залу проверить. Порядок быть всяко должон!
Ввечеру потемнело небо, набрякли тучи и грохот над землей пронесся, ветер засвистел. То не гром гремит – летит по небу Горыныч Змей, хвостом тучи разметает.
Опустился перед замком Змей, Ивана-дурака крылом смел. Я с замковой стены за тем смотрела и радовалась тихомолком: уж больно швыдко женишок мой полетел.
Ударился Горыныч оземь, молодцем оборотился.
Сам молодец волосьями черен, лицом смугл, а глаза раскосые так по сторонам и зыркают.
Вскинул Змей голову буйну, меня на стене заприметил.
– Здрава будь, Марья Ивановна. Уж прости, что явился не ко времени.
Махнула я рукой. А то когда-то гости эти дурные ко времени были. Разве что Баба Яга раньше оговоренного времени и носа в жилище Кощеево не казала.
– Ты уж входи, Змей Горыныч, не чинись. Тебя тута завсегда рады.
Встрепенулся тут Иванушка, на ноги поднялся и заголосил, что есть мочи.
– Ты чего ж Змея привечаешь, Марьюшка? – дурак заголосил. – А мне и слова доброго ни раза единого не сказала!
Покачала я головой. Что с него взять-то? Ума нет, считай калека.
Как узнал колдун, что нагрянул друг егойный ни с того ни с сего, головой покачал с великим неодобрением. У него зелье колдовское на огне волшебном закипает, а тут на тебе, не твердыня черная, а чисто проходной двор.
– Незваный гость – всяко хуже татарина, – говорит.
Я только руками развела.
Что Змей Горыныч не то что татарина – цельную орду – за пояс заткнет, то верно. Уж как устраивали супостаты загул лихой, так Горыныч завсегда первым среди них был. Тугарина – и того переплюнул.
Стоял на реке Смородине мост ладный, который Калиновым прозвали. Ну, стоял и стоял, чай, дело всяко полезное. Смородина-то широкая да бурная, не всякому по силам переплыть.
И вот стукнуло что-то Змею Горынычу в буйну голову, повадился он рядом с Калиновым мостом шатер разбивать да с проезжих дань требовать. Ну что поделать, поиздержался он тогда – в кости все до малого грошика проиграл. Горыныч же ни в чем меры не знает.
Осерчали купцы, что через мост тот товары возили, и в складчину богатыря наняли. Добры молодцы – они, конечно, завсегда подвиг совершить готовы и люду простому помочь… А только за мзду всяко выходит и шибче, и справней.
Уж что это был за богатырь, сам Змей помалкивал, ну и герой тоже себя являть не спешил… Подвиг-то вышел с гнильцой. И Горыныча не победил, и Смородину теперича переходят далече и вброд. Словом, разнесли мост Калинов до досочки. Только когда в воду оба свалились, охолонули.
Потому я Горынычу все больше квас подносила, а вино да мед от него ставила далече. Шибко серчал он из-за того, а только я на своем завсегда крепко стояла.
– Вот завсегда в тебе, Кощей, благодарности не было! – Змей пеняет. – А ведь с вестями я к тебе! Иван-царевич к твердыне твоей спешит!
Глянул на него колдун с великим изумлением.
– Опять?! – спрашивает. – Ничему его жизнь не учит.
А Змей Горыныч далее говорит:
– Царь-надежа, конечно, сыну дурному войско не дал. Чай, не для того дружину содержат, чтобы каждый царевич дурость свою тешил. Да только товарища себе нашел Иван-царевич – Белого Полянина.
Белый Полянин был богатырем могучим, по всей земле о нем молва шла. Ну и о нраве его дурном тоже поговаривали. Мол, не ко времени перед ним появишься – а Белый Полянин хвать за меч острый и как начнет вокруг шатра за тобой носиться! К нему и на полет стрелы теперича не подходили.
Кощея ажно перекосило.
– Опять Белый Полянин?! Да сколько можно-то?!
Стало быть и этот богатырь могучий головой о ворота замка Кощеева уж бился.
ГЛАВА 3
Не обрадовало меня, что такие гости незваные к нам нагрянут. Конечно, Кощей и с Белым Полянином управится, в этом я не сумлевалась даже самую малость. Про Ивана-царевича и говорить не след. Да только богатыри те – чтоб им пусто было! – разор приносят и беспорядок! А до шабаша колдовского всего ничего времени осталось! Вот же напасть какая!
К тому же Кощей Бессмертный завсегда печалится, когда отрывают его от дел колдовских неправедных не ко времени. А в печали супостат уж до того вредный! И то ему не так, и это не по сердцу! Никакого спасу нет.
Призадумалась я, а после и молвлю:
– А ты возьми, Змей Горыныч, и сам сразись с Белым Полянином. А то, сам видишь, у Кощея тута делов столько, что и не обсказать. То зелье кипит, то чары какие внимания великого требуют. Помоги уж другу, сделай милость.
Речь у меня медом течет, одно слово слаще другого, а сама я на Змея гляжу умильно да ресницами трепещу.
Пусть величали меня не Прекрасной, а Искусницей, все ж таки недурна я собой – волос черен, стан тонок, а очи такие, что раз гляну – молодцы, какие послабше, спотыкаются.
Вот и Горыныч сомлел малость. Стоит так, словно пыльным мешком его огрели, глаза горят.
– Ежели ты просишь, Марья-краса, то я не токмо Белого Полянина на бой вызову, но и всю дружину царскую по пояс в землю загоню!
Я от посулов тех едва за голову не схватилась.
– Ты чего удумал-то? У нас тут поля кругом! Как крестьяне сеять-то станут?! Когда из земли воины торчать будут?!
