– Стой, полоумный! – кричу.
Не стал меня слушать богатырь, даже на миг единый не замер. Подскочил к окну, распахнул его и ласточкой вниз сиганул.
Завопила я испуганно, к окошку кинулась – гляжу, насмерть Вольга не убился. Приземлился как кошка на лапы и прочь дунул. С шапкой-невидимкой, замежду прочим! А имущество-то зело ценное! Кощей, поди, от расстройства покоя знать не будет.
А уж что с шапкой той может добрый молодец сотворить, и думать было страшно!
Крикнула я:
– На двор Вольга-богатырь выпрыгнул! Ловите его! Да пошибче! Он из сокровищницы шапку-невидимку скрал!
Но кто бы знал, что стоит только клич кинуть, как выпрыгнули из окна следом и Серый Волк и оба Змея и даже Лихо одноглазое. Мне только присесть оставалось, чтобы с ног не сбили, а опосля того надеяться, чтобы никто из гостюшек не убился ненароком.
Они, конечно, покрепче будут Вольги, но ведь, чай, не из камня или железа. Да еще и выпимши. Могут и покалечиться…
Ан нет. И эти спрыгнули лихо да легко, а опосля в разные стороны разбежались Вольгу искать.
Теперича крики и грохот отовсюду разносились. У меня ажно волосы на голове зашевелились.
Подошла ко мне Баба Яга, по плечу похлопала сочувственно. Она-то получше прочих
– Ведь все тут разнесут, изверги. И Вольга этот тоже руку приложит. И как только вырвался он из темницы своей?
То мне и самой было неведомо.
– По всему выходит, кто-то ему дверь отворил.
А вот кто – тут еще разузнать надобно.
Шум да гам со двора все никак не прекращался. Слышу – и Кощей на стражу безголовую бранится. Да такими словами бранится, что у меня ажно глаза на лоб полезли. При мне-то колдун вел себя смирно, слова грубого от него за все время и не услышала – а тут вона что. Уж так орал, что едва птицы с неба замертво не падали.
Но раз голосит, стало быть, не сыскали еще богатыря беглого!
Баба Яга головой с досадой качает.
– Экий беспорядок устроили! Где ж это видано, чтобы пленники по замку разгуливали как у себя по огороду? Распустил Кощей тута всех, ой распустил!
Покивала я.
Надобно было к порядку стражу призвать. И пленников тоже.
Ну и Кощею бы стоило построже себя держать. А то не супостат – смех один. Засиделся он над книгами своими, а тута страх весь растеряли.
Слышу, кричать хититель начал вдруг пуще прежнего, а после еще и ворота замковые открылись со скрипом и грохотом.
Выглянула я из окошка, уж больно любопытно стало, что ж такое случилося.
А там возок богато изукрашенный въезжает, в него кони гнедые тонконогие впряжены. Открылась у возка дверь, а оттуда… царевна-лягушка выходит. Сарафан на ней золотом шит, кокошник весь в жемчуге. Не поскупилась на наряд дочка государева.
И как только царь-батюшка дочерь любимую от себя отпустил? И ладно бы только любимую, так ведь еще и дурную на диво!
Идет царевна лебедушкой белой – и ведь к колдуну идет. Тута колдуну стало не до богатырей беглых и даже не до шапки-невидимки.
Гляжу, сделал шаг назад колдун, опосля того другой.
– К тебе, Кощей Бессмертный, злодей беззаконный, приехала! – говорит лягушка расколдованная.
Вот чуяло мое сердце, что тем все и закончится. Не успокоилось девичье сердца одними письмами. Тем паче, не отвечал на них Кощей. А что там отвечать-то? Все о чести поруганной царевна печалилась и замуж требовала, чтобы взяли.
Колдун обзаводиться женой не желал, тем паче, государевой крови. Царь на Кощеево счастье тоже не желал дочку за злодея выдавать. Токмо царевна решила все по-своему.
– Так ворота не заперты. Как приехала, так и уезжай, – супостат молвит. И для доходчивости дланью на те ворота указывает, чтобы уж точно знала царевна, куда надо ей.
Нахмурилась царевна возмущенно, ножкой в сапожке сафьяновом притопнула и молвит с великим недовольством:
– Неча мне, царя Берендея дочери, указывать, куда идти! И сама разберусь!
Лягушкой мне она уж точно нравилась поболе. Сидела в кадушке, квакала скромнехонько – благодать. А тута вон оно что – уперла руки в бока, требовать чего-то взялась. И ни во что хозяина дома не ставит! Не можно так с супостатом обращаться!
Не до Вольги-богатыря мне стало! Тут супротивник посурьезней сыскался – девка приблудная!
Я подол одной рукой подхватила, из залы выскочила и во двор побегла. Гляжу, к стене метла прислонена. Вот прям как для меня оставили!
Схватила я метлу и с ней к воротам и выскочила.
Чай, я-то не Кощей и не стража егойная, такая же девка, разве что без крови царской. Мне дуру неразумную поучить с руки.
Ступаю я по двору барыней, каблучками по камням цокаю, метлой помахиваю, озираюсь с прищуром недобрым. Явилася тут, понимаешь ли, незваной-непрошеной и с колдуном говорит как с холопом на дворе царском! Да кем себя лягуха эта возомнила-то? Вон еще и грудь вперед выпятила, дышит тяжело, томно – перси, сарафаном обтянутые, так и колышутся. Да завлекательно так колышутся, стражники так и пялятся завороженно. Хорошо хоть, не все разом.
Гляжу, выдохнул украдкой Кощей Бессмертный с облегчением, отступил на пару шажочков. Мол, ты, Марья, сама с девкой этой беспутной разбирайся, а то у меня для того ни сил уже ни разумения не осталось.
Пожимаю я плечами. Мне что повариху вразумлять, что конюха, что дочерь царскую… Невелика разница.
– Ты чего это, Василиса Берендеева, сызнова явилася?! Чай не звали тебя! Али кадушка тебе глянулась, в которой в прошлый раз сидела? Так ты не стесняйся, я тебе ее отдарю и даже самолично водой наполню!
Пучит на меня глаза царевна чисто кваква болотная. Никак дара речи лишилась опосля слов моих.
– Неужто челядинка у тебя так распоясалась? – спрашивает лягушка с растерянностию великой и злодея коварного. А только видно, что крепко она сомневается.
Ну да, сложно меня за девку дворовую принять. Не скупится Кощей – одета не хуже иных дворянок и дочерей купеческих, а для гостей еще и принарядилась я: и сарафан на мне шелковый серебром шитый, и бусы коралловые на шее, и кокошник жемчугом шитый.
– Марье в замке моем все подвластно, – Кощей Бессмертный молвит и ухмыляется.
Сказал – и понимай, как хочешь. Вот только не соврал же, супостат бессовестный! Если чары сотворить какие надобно было, в набег отправиться или скрасть чего или кого – это все сам Кощей решает. А вот ежели речь о хозяйстве заходит, то мое слово последнее!
Пошла я на царевну Василису с метлой на изготовку.
Она спервоначала даже и не поверила, что ее, дочку государеву, кто-то излубцевать осмелится. Да только я-то родилась в хуторе глухом, до царя там далеко, почтения к власти государевой во мне было малехонько. А тут даже и не царь – царевна только. Вот Кощей али Баба Яга – то дело другое, они близенько, их мы, крестьяне, с пеленок шибко уважали.
– Это что ж ты, девка дворовая, осмелишься?.. – бормочет лягуха да пялится с подозрением.
– Я тута не девка дворовая, а ключница! – молвлю я грозно и наступаю. – И в замке Кощеевом порядок быть должон!
С царевной возница явился да пара стрельцов притом. Посмотрела на них девка дурная со значением. Мол, коли стража вы моя – так защищайте от прислуги взбесившейся.
Переглянулись стрельцы… да отвернулись. Не заметили ничего как будто. А возница так и вовсе начал с упряжью возиться да коням что-то на ухо нашептывать.
Вот сразу видно, что умные мужики и с великим пониманием.
– Я не часть Кощеева хозяйства! – царевна Василиса возопила.
Покивала я с ухмылкой недоброй.
– Вот я тебя отсюдова и вымету! Метлой поганой!
Замерла на месте тут лягуха, нос задрала. Вроде как не хватит у меня духу на нее руку поднять.
А хватило. И руку, и метлу подняла.
Зашла чуть сбоку и как ударю царскую дочку пониже спины. Если в голове разумения нет, надобно его через зад добавить.
Завизжала тут Василиса Берендеевна истошно.
– Схватить ее! Казнить! – кричит.
Стража царская еще старательней в сторону смотреть принялась. Поди всю душу им девка дурная вымотала. Покамест голову ей откручивать не начнут, даже и не шелохнутся стрельцы.
– Нет тута власти твоей и батюшки твоего тако же! – приговариваю я и вдругорядь ее метлой бью. – Кощеева тут власть! А Кощей кто? Злодей он первостатейный! Ни чести, ни совести! Вот ты, царевна, бесчестно да бессовестно и получишь!
Как говорится, какой поп – такой и приход. Раз у меня в хозяевах Кощей, то и неча из себя скромнехонькую да смирнехонькую изображать. Так что я с царевной-лягушкой не миндальничала. Лупила уж от всей души. Василиса Берендеевна от меня по всему двору с воплями истошными бегала. Вот только я-то шибче была. Куда от меня царевне изнеженной убежать?
А Кощей Бессмертный стоял в сторонке и улыбался уж до того довольно. Поди, новый сарафан подарит.
И часа не минуло, а сидит уже подле возка своего Василиса Берендеевна растрепой, белугой воет, сопли рукавом смахивает. Я над ней нависаю с метлой малость истончившейся и ухмыляюсь ой как недобро.
– Ну так что, дочерь царская, обратно в стольный град? Али еще побегаем?
Лягуху расколдованную я вокруг замка трижды прогнала. Могла бы и четвертый раз – да только дитятя царская наземь бухнулась и слезами горючими залилась.
Что поделать, чай, среди мамок-нянек с колыбели взрощена на молоке да киселе. Вот и сама – кисель киселем. Я-то девка деревенская – то воды принеси, то скотину накорми, то стайки вычисти. С утра до ночи трудишься аки пчела. Что мне те три круга были? Я до первых петухов царевну-лягушку гонять могла.
– В полон я попала горький, – прохрипела Василиса Берендеевна, вусмерть умученная. – В Кощееву неволю…
Покосилась я на супостата. Ну, мало ли. А вдруг захотелось ему снова дочку царскую у себя подержать? В отместку там или заради выкупа.
Золото бы точно не помешало… Вот только царевну в плену держать – дело зело нервное да хлопотное. Тут как бы не поиздержаться так, что и выкуп не поможет.
Да и не по сердцу мне была лягуха в шитом золоте сарафане. Вот вроде как и расколдовали ее, а лягуха – она все ж таки лягуха и есть.
Колдун тут же руками замахал с возмущением да тревогой.
– Башню уже четвертую седмицу мастера чинят! Туда никого не посадишь!
То верно.
Вздумалось, видишь ли, Кощею Бессмертному девичье узилище обустроить получше – чтобы и кровать помягче, и решетки на окнах с узором хитрым. А то девки – они народ шибко нежный, особливо те, коих злодею красть положено. Чай, таких в подземелье на хлеб и воду не посадишь – али зачахнут, али хитителя слезами да причитаниями изведут. Опять же, батюшки-матушки и женихи шум подымут: чтобы девку красную – и в темницу холодную?
– Я и на подземелье каменное согласная! – царевна спешно молвит да на Кощея глядит с надеждой.
Тут ажно Вольга-богатырь, в стороне притаившийся, так изумился, что с себя ненароком шапку смахнул. Кинулась к нему стража Кощеева – поперед всего шапку-невидимку с земли подхватила. Богатырей-то вокруг много, а шапка волшебная такая все ж таки одна. Молодец же так прочь и припустил, в ворота открытые ужом вертлявым проскользнул. Ну и бес с тем Вольгой. А то все одно ест за троих!
Кощей же опосля слов моих глаза выпучил и говорит:
– Чур меня!
Чур так чур. Хозяин – барин.
– Слыхала, царевна? – лягуху я вопрошаю со всей возможной суровостью.
Насупилась дочерь царская, поглядела на меня с возмущением и гневом, но ни слова единого не промолвила. Рука-то у меня тяжелая, уж это Василиса на себе испытала только что и позабыть покамест не успела. Сызнова получить по хребтине лягухе ой как не хотелось.
– А ну-ка, молодцы, – говорю я стрельцам, что с царевной приехали, – берите-ка хозяйку вашу и обратно в царский дворец везите. Неча ей тут делать.
Развернулся Кощей Бессмертный, рукой махнул. Мол, делайте, что хотите, не до того.
Напоследок только супостат бросил:
– Вольга сызнова припрется – назад не пущать. Хватит уже ему тут харчеваться!
Я едва не подпрыгиваю от радости. Уж чего стоило добра молодца в плену держать – и не обсказать! Ест-то он за двоих! А ведь за богатыря и выкупа никто не даст! Кому он нужен-то...
– Вот-вот! – поддакиваю. – Гнать Вольгу отседова взашей! Объел уже, изверг рода человеческого!
Подходят к царевне ревущей стрельцы, мнутся, а после берут дочку государеву под белы рученьки и к возку подтаскивают. А лягуха не сдается, в землю каблучками упирается, голосит жалобно.
– Не хочу я к батюшке во дворец! В плен попала – и неча тут!
Кажись, не думала Василиса Берендеевна о том, что надобно спервоначала убедить ворога себя полонить, чтобы в плену желанном оказаться. А Кощей своего согласия на то не давал и в замок убежал больно швыдко, чтобы уж точно никто с него того согласия не вымолил.
– Не брали тебя в плен, царевна! – молвлю я и метлой помахиваю со значением. – И неча тут шум подымать. Узницы такие тута не надобны! Шум, гам и сплошные траты! А Кощей покойную жизнь любит!
На том и царевну за ворота и выпроводили.
А на следующий день смотрю – у шалашика уже двое сидят. Иван-дурак и царевна лягушка.
За ночь упилися гости недобрые и к завтраку сошли токмо Кощей с Бабой Ягой. Эти-то меру на застольях завсегда знали с хмельным ни разу не переусердствовали. Вот колдуна с Ягой Ягишной вестями и «осчастливила».
– Не уехала царевна Василиса. Под стенами устроилась. Сидит теперича рядом с Иваном.
Ударил себя дланью по лбу Кощей Бессмертный, понурился. Поди, сильна была его кручина безмерно. А как иначе? Царевна-лягушка по дури и жениха моего заткнуть за пояс без труда могла.
А Баба Яга посмеивается только. Все ей веселье. Оно и понятно – завтра улетит восвояси ведьма, не ей вопли Ивана да Василисы слушать день-деньской.
– Эк к тебе девку-то присушило. Уж и не понять, чем ты только прельстил ее.
Колдун вздохнул тяжко, зыркнул на гостью.
– Дурь ее ко мне присушила. Вишь ты, царевичи-королевичи ей не надобны. С ней им, вишь ты, скучно.
Усмехнулась я и блинцов супостату подложила поболе. Опять тощать начал.
– Зато со мной – сплошь веселье, – говорю.
Метлу-то опосля вчерашнего выкинуть пришлось.
А все ж таки хоть ты что болтай, но надобно было выдворить царевну подалее от логова злодейского. Это ж не Иван-дурак, до которого дело есть разве что батюшке и матушке – цельная царевна. Чай, дочку-то государеву днями и ночами за стенами в одном шалашике не оставишь. Заболеет али там испужается… Хотя чего ей уже бояться опосля моей метлы?
Вот токмо когда солнышко ясное высоко встало да припекать начало, ясно стало – тут одним шалашиком уже и не отделаться.
Поднялась я на стену, огляделась.
Смотрю, подле шалашика Иванова шатер вырос. Алеет шелк посреди зеленой травы. Подле шатра того возок царевнин примостился. Стрельцы суетятся недалече, костровище камнями выкладывают. И откуда только притащили? Яму опять же копают. Понятно, для чего.
Я ажно испужалась. А как иначе? Тут и сомневаться не приходилось – Василиса Берендеевна под отчий кров вертаться не желает. Вона как обосновалась – сурьезно и с размахом. Шатер с избу, в коей я с родителями жила. Поди, там даже и бадья для омовений имеется. Словом, царевна-лягушка могла и Ивана-дурака пересидеть.
Беспокойство меня великое одолело, и побегла я в подземелье к Кощею Бессмертному с докладом. Потому как на нашем-то дворе вольна я была кого хошь отходить. А вот, что за воротами делать – еще пойми.
Не стал меня слушать богатырь, даже на миг единый не замер. Подскочил к окну, распахнул его и ласточкой вниз сиганул.
Завопила я испуганно, к окошку кинулась – гляжу, насмерть Вольга не убился. Приземлился как кошка на лапы и прочь дунул. С шапкой-невидимкой, замежду прочим! А имущество-то зело ценное! Кощей, поди, от расстройства покоя знать не будет.
А уж что с шапкой той может добрый молодец сотворить, и думать было страшно!
Крикнула я:
– На двор Вольга-богатырь выпрыгнул! Ловите его! Да пошибче! Он из сокровищницы шапку-невидимку скрал!
Но кто бы знал, что стоит только клич кинуть, как выпрыгнули из окна следом и Серый Волк и оба Змея и даже Лихо одноглазое. Мне только присесть оставалось, чтобы с ног не сбили, а опосля того надеяться, чтобы никто из гостюшек не убился ненароком.
Они, конечно, покрепче будут Вольги, но ведь, чай, не из камня или железа. Да еще и выпимши. Могут и покалечиться…
Ан нет. И эти спрыгнули лихо да легко, а опосля в разные стороны разбежались Вольгу искать.
Теперича крики и грохот отовсюду разносились. У меня ажно волосы на голове зашевелились.
Подошла ко мне Баба Яга, по плечу похлопала сочувственно. Она-то получше прочих
– Ведь все тут разнесут, изверги. И Вольга этот тоже руку приложит. И как только вырвался он из темницы своей?
То мне и самой было неведомо.
– По всему выходит, кто-то ему дверь отворил.
А вот кто – тут еще разузнать надобно.
Шум да гам со двора все никак не прекращался. Слышу – и Кощей на стражу безголовую бранится. Да такими словами бранится, что у меня ажно глаза на лоб полезли. При мне-то колдун вел себя смирно, слова грубого от него за все время и не услышала – а тут вона что. Уж так орал, что едва птицы с неба замертво не падали.
Но раз голосит, стало быть, не сыскали еще богатыря беглого!
Баба Яга головой с досадой качает.
– Экий беспорядок устроили! Где ж это видано, чтобы пленники по замку разгуливали как у себя по огороду? Распустил Кощей тута всех, ой распустил!
Покивала я.
Надобно было к порядку стражу призвать. И пленников тоже.
Ну и Кощею бы стоило построже себя держать. А то не супостат – смех один. Засиделся он над книгами своими, а тута страх весь растеряли.
Слышу, кричать хититель начал вдруг пуще прежнего, а после еще и ворота замковые открылись со скрипом и грохотом.
Выглянула я из окошка, уж больно любопытно стало, что ж такое случилося.
А там возок богато изукрашенный въезжает, в него кони гнедые тонконогие впряжены. Открылась у возка дверь, а оттуда… царевна-лягушка выходит. Сарафан на ней золотом шит, кокошник весь в жемчуге. Не поскупилась на наряд дочка государева.
И как только царь-батюшка дочерь любимую от себя отпустил? И ладно бы только любимую, так ведь еще и дурную на диво!
Идет царевна лебедушкой белой – и ведь к колдуну идет. Тута колдуну стало не до богатырей беглых и даже не до шапки-невидимки.
Гляжу, сделал шаг назад колдун, опосля того другой.
– К тебе, Кощей Бессмертный, злодей беззаконный, приехала! – говорит лягушка расколдованная.
Вот чуяло мое сердце, что тем все и закончится. Не успокоилось девичье сердца одними письмами. Тем паче, не отвечал на них Кощей. А что там отвечать-то? Все о чести поруганной царевна печалилась и замуж требовала, чтобы взяли.
Колдун обзаводиться женой не желал, тем паче, государевой крови. Царь на Кощеево счастье тоже не желал дочку за злодея выдавать. Токмо царевна решила все по-своему.
– Так ворота не заперты. Как приехала, так и уезжай, – супостат молвит. И для доходчивости дланью на те ворота указывает, чтобы уж точно знала царевна, куда надо ей.
Нахмурилась царевна возмущенно, ножкой в сапожке сафьяновом притопнула и молвит с великим недовольством:
– Неча мне, царя Берендея дочери, указывать, куда идти! И сама разберусь!
Лягушкой мне она уж точно нравилась поболе. Сидела в кадушке, квакала скромнехонько – благодать. А тута вон оно что – уперла руки в бока, требовать чего-то взялась. И ни во что хозяина дома не ставит! Не можно так с супостатом обращаться!
Не до Вольги-богатыря мне стало! Тут супротивник посурьезней сыскался – девка приблудная!
Я подол одной рукой подхватила, из залы выскочила и во двор побегла. Гляжу, к стене метла прислонена. Вот прям как для меня оставили!
Схватила я метлу и с ней к воротам и выскочила.
Чай, я-то не Кощей и не стража егойная, такая же девка, разве что без крови царской. Мне дуру неразумную поучить с руки.
Ступаю я по двору барыней, каблучками по камням цокаю, метлой помахиваю, озираюсь с прищуром недобрым. Явилася тут, понимаешь ли, незваной-непрошеной и с колдуном говорит как с холопом на дворе царском! Да кем себя лягуха эта возомнила-то? Вон еще и грудь вперед выпятила, дышит тяжело, томно – перси, сарафаном обтянутые, так и колышутся. Да завлекательно так колышутся, стражники так и пялятся завороженно. Хорошо хоть, не все разом.
Гляжу, выдохнул украдкой Кощей Бессмертный с облегчением, отступил на пару шажочков. Мол, ты, Марья, сама с девкой этой беспутной разбирайся, а то у меня для того ни сил уже ни разумения не осталось.
Пожимаю я плечами. Мне что повариху вразумлять, что конюха, что дочерь царскую… Невелика разница.
– Ты чего это, Василиса Берендеева, сызнова явилася?! Чай не звали тебя! Али кадушка тебе глянулась, в которой в прошлый раз сидела? Так ты не стесняйся, я тебе ее отдарю и даже самолично водой наполню!
Пучит на меня глаза царевна чисто кваква болотная. Никак дара речи лишилась опосля слов моих.
– Неужто челядинка у тебя так распоясалась? – спрашивает лягушка с растерянностию великой и злодея коварного. А только видно, что крепко она сомневается.
Ну да, сложно меня за девку дворовую принять. Не скупится Кощей – одета не хуже иных дворянок и дочерей купеческих, а для гостей еще и принарядилась я: и сарафан на мне шелковый серебром шитый, и бусы коралловые на шее, и кокошник жемчугом шитый.
– Марье в замке моем все подвластно, – Кощей Бессмертный молвит и ухмыляется.
Сказал – и понимай, как хочешь. Вот только не соврал же, супостат бессовестный! Если чары сотворить какие надобно было, в набег отправиться или скрасть чего или кого – это все сам Кощей решает. А вот ежели речь о хозяйстве заходит, то мое слово последнее!
Пошла я на царевну Василису с метлой на изготовку.
Она спервоначала даже и не поверила, что ее, дочку государеву, кто-то излубцевать осмелится. Да только я-то родилась в хуторе глухом, до царя там далеко, почтения к власти государевой во мне было малехонько. А тут даже и не царь – царевна только. Вот Кощей али Баба Яга – то дело другое, они близенько, их мы, крестьяне, с пеленок шибко уважали.
– Это что ж ты, девка дворовая, осмелишься?.. – бормочет лягуха да пялится с подозрением.
– Я тута не девка дворовая, а ключница! – молвлю я грозно и наступаю. – И в замке Кощеевом порядок быть должон!
С царевной возница явился да пара стрельцов притом. Посмотрела на них девка дурная со значением. Мол, коли стража вы моя – так защищайте от прислуги взбесившейся.
Переглянулись стрельцы… да отвернулись. Не заметили ничего как будто. А возница так и вовсе начал с упряжью возиться да коням что-то на ухо нашептывать.
Вот сразу видно, что умные мужики и с великим пониманием.
– Я не часть Кощеева хозяйства! – царевна Василиса возопила.
Покивала я с ухмылкой недоброй.
– Вот я тебя отсюдова и вымету! Метлой поганой!
Замерла на месте тут лягуха, нос задрала. Вроде как не хватит у меня духу на нее руку поднять.
А хватило. И руку, и метлу подняла.
Зашла чуть сбоку и как ударю царскую дочку пониже спины. Если в голове разумения нет, надобно его через зад добавить.
Завизжала тут Василиса Берендеевна истошно.
– Схватить ее! Казнить! – кричит.
Стража царская еще старательней в сторону смотреть принялась. Поди всю душу им девка дурная вымотала. Покамест голову ей откручивать не начнут, даже и не шелохнутся стрельцы.
– Нет тута власти твоей и батюшки твоего тако же! – приговариваю я и вдругорядь ее метлой бью. – Кощеева тут власть! А Кощей кто? Злодей он первостатейный! Ни чести, ни совести! Вот ты, царевна, бесчестно да бессовестно и получишь!
Как говорится, какой поп – такой и приход. Раз у меня в хозяевах Кощей, то и неча из себя скромнехонькую да смирнехонькую изображать. Так что я с царевной-лягушкой не миндальничала. Лупила уж от всей души. Василиса Берендеевна от меня по всему двору с воплями истошными бегала. Вот только я-то шибче была. Куда от меня царевне изнеженной убежать?
А Кощей Бессмертный стоял в сторонке и улыбался уж до того довольно. Поди, новый сарафан подарит.
ГЛАВА 5
И часа не минуло, а сидит уже подле возка своего Василиса Берендеевна растрепой, белугой воет, сопли рукавом смахивает. Я над ней нависаю с метлой малость истончившейся и ухмыляюсь ой как недобро.
– Ну так что, дочерь царская, обратно в стольный град? Али еще побегаем?
Лягуху расколдованную я вокруг замка трижды прогнала. Могла бы и четвертый раз – да только дитятя царская наземь бухнулась и слезами горючими залилась.
Что поделать, чай, среди мамок-нянек с колыбели взрощена на молоке да киселе. Вот и сама – кисель киселем. Я-то девка деревенская – то воды принеси, то скотину накорми, то стайки вычисти. С утра до ночи трудишься аки пчела. Что мне те три круга были? Я до первых петухов царевну-лягушку гонять могла.
– В полон я попала горький, – прохрипела Василиса Берендеевна, вусмерть умученная. – В Кощееву неволю…
Покосилась я на супостата. Ну, мало ли. А вдруг захотелось ему снова дочку царскую у себя подержать? В отместку там или заради выкупа.
Золото бы точно не помешало… Вот только царевну в плену держать – дело зело нервное да хлопотное. Тут как бы не поиздержаться так, что и выкуп не поможет.
Да и не по сердцу мне была лягуха в шитом золоте сарафане. Вот вроде как и расколдовали ее, а лягуха – она все ж таки лягуха и есть.
Колдун тут же руками замахал с возмущением да тревогой.
– Башню уже четвертую седмицу мастера чинят! Туда никого не посадишь!
То верно.
Вздумалось, видишь ли, Кощею Бессмертному девичье узилище обустроить получше – чтобы и кровать помягче, и решетки на окнах с узором хитрым. А то девки – они народ шибко нежный, особливо те, коих злодею красть положено. Чай, таких в подземелье на хлеб и воду не посадишь – али зачахнут, али хитителя слезами да причитаниями изведут. Опять же, батюшки-матушки и женихи шум подымут: чтобы девку красную – и в темницу холодную?
– Я и на подземелье каменное согласная! – царевна спешно молвит да на Кощея глядит с надеждой.
Тут ажно Вольга-богатырь, в стороне притаившийся, так изумился, что с себя ненароком шапку смахнул. Кинулась к нему стража Кощеева – поперед всего шапку-невидимку с земли подхватила. Богатырей-то вокруг много, а шапка волшебная такая все ж таки одна. Молодец же так прочь и припустил, в ворота открытые ужом вертлявым проскользнул. Ну и бес с тем Вольгой. А то все одно ест за троих!
Кощей же опосля слов моих глаза выпучил и говорит:
– Чур меня!
Чур так чур. Хозяин – барин.
– Слыхала, царевна? – лягуху я вопрошаю со всей возможной суровостью.
Насупилась дочерь царская, поглядела на меня с возмущением и гневом, но ни слова единого не промолвила. Рука-то у меня тяжелая, уж это Василиса на себе испытала только что и позабыть покамест не успела. Сызнова получить по хребтине лягухе ой как не хотелось.
– А ну-ка, молодцы, – говорю я стрельцам, что с царевной приехали, – берите-ка хозяйку вашу и обратно в царский дворец везите. Неча ей тут делать.
Развернулся Кощей Бессмертный, рукой махнул. Мол, делайте, что хотите, не до того.
Напоследок только супостат бросил:
– Вольга сызнова припрется – назад не пущать. Хватит уже ему тут харчеваться!
Я едва не подпрыгиваю от радости. Уж чего стоило добра молодца в плену держать – и не обсказать! Ест-то он за двоих! А ведь за богатыря и выкупа никто не даст! Кому он нужен-то...
– Вот-вот! – поддакиваю. – Гнать Вольгу отседова взашей! Объел уже, изверг рода человеческого!
Подходят к царевне ревущей стрельцы, мнутся, а после берут дочку государеву под белы рученьки и к возку подтаскивают. А лягуха не сдается, в землю каблучками упирается, голосит жалобно.
– Не хочу я к батюшке во дворец! В плен попала – и неча тут!
Кажись, не думала Василиса Берендеевна о том, что надобно спервоначала убедить ворога себя полонить, чтобы в плену желанном оказаться. А Кощей своего согласия на то не давал и в замок убежал больно швыдко, чтобы уж точно никто с него того согласия не вымолил.
– Не брали тебя в плен, царевна! – молвлю я и метлой помахиваю со значением. – И неча тут шум подымать. Узницы такие тута не надобны! Шум, гам и сплошные траты! А Кощей покойную жизнь любит!
На том и царевну за ворота и выпроводили.
А на следующий день смотрю – у шалашика уже двое сидят. Иван-дурак и царевна лягушка.
За ночь упилися гости недобрые и к завтраку сошли токмо Кощей с Бабой Ягой. Эти-то меру на застольях завсегда знали с хмельным ни разу не переусердствовали. Вот колдуна с Ягой Ягишной вестями и «осчастливила».
– Не уехала царевна Василиса. Под стенами устроилась. Сидит теперича рядом с Иваном.
Ударил себя дланью по лбу Кощей Бессмертный, понурился. Поди, сильна была его кручина безмерно. А как иначе? Царевна-лягушка по дури и жениха моего заткнуть за пояс без труда могла.
А Баба Яга посмеивается только. Все ей веселье. Оно и понятно – завтра улетит восвояси ведьма, не ей вопли Ивана да Василисы слушать день-деньской.
– Эк к тебе девку-то присушило. Уж и не понять, чем ты только прельстил ее.
Колдун вздохнул тяжко, зыркнул на гостью.
– Дурь ее ко мне присушила. Вишь ты, царевичи-королевичи ей не надобны. С ней им, вишь ты, скучно.
Усмехнулась я и блинцов супостату подложила поболе. Опять тощать начал.
– Зато со мной – сплошь веселье, – говорю.
Метлу-то опосля вчерашнего выкинуть пришлось.
А все ж таки хоть ты что болтай, но надобно было выдворить царевну подалее от логова злодейского. Это ж не Иван-дурак, до которого дело есть разве что батюшке и матушке – цельная царевна. Чай, дочку-то государеву днями и ночами за стенами в одном шалашике не оставишь. Заболеет али там испужается… Хотя чего ей уже бояться опосля моей метлы?
Вот токмо когда солнышко ясное высоко встало да припекать начало, ясно стало – тут одним шалашиком уже и не отделаться.
Поднялась я на стену, огляделась.
Смотрю, подле шалашика Иванова шатер вырос. Алеет шелк посреди зеленой травы. Подле шатра того возок царевнин примостился. Стрельцы суетятся недалече, костровище камнями выкладывают. И откуда только притащили? Яму опять же копают. Понятно, для чего.
Я ажно испужалась. А как иначе? Тут и сомневаться не приходилось – Василиса Берендеевна под отчий кров вертаться не желает. Вона как обосновалась – сурьезно и с размахом. Шатер с избу, в коей я с родителями жила. Поди, там даже и бадья для омовений имеется. Словом, царевна-лягушка могла и Ивана-дурака пересидеть.
Беспокойство меня великое одолело, и побегла я в подземелье к Кощею Бессмертному с докладом. Потому как на нашем-то дворе вольна я была кого хошь отходить. А вот, что за воротами делать – еще пойми.
