Тех, кто уходят из приюта, принимают к себе священники сельских приходов, чтоб не потерялись.
Как однажда грустно сказала Ольга, думая что её никто не слышит - приют стал проходным двором. Кого-то принимают, кого-то переводят. А кому-то и везёт, как малышке Фрее, которую забрала к себе хорошая семья.
Полия долго и упорно пыталась порвать мой контракт на обучение у Наталии. Другие магики тоже теперь имеют контракты и учатся. Мой самый невыгодный. Все, кроме меня, подмастерья и зарабатывают деньги. Я - ученица, и всё делаю для Орловой бесплатно.
Но, как рассказала мне Ольга, Наталия, у которой, кроме меня ничего не осталось, дралась как волчица. А потом у магиков начались приступы, как у меня, после того, как Ирод перестал забирать силу. И Наталия, вернее я, для всех сделала накопители. И полия отступилась. А Орлова сказала мне, что мной расплатились за услугу, оказанную ею. Сначала было обидно, всё-таки я не вещь, а потом девочки стали ходить и перестали кричать, и я подумала - да ладно, расплатились и пусть. Тем более, что несколько магиков приняли обучаться в магические школы, вроде бы...
Время шло, девочки росли, и только я так и продолжала выглядеть ребёнком, хотя мне уже исполнилось пятнадцать. Они, с разрешения сестры Анны, шили себе красивые платья. А я каждый день, в ванной, проверяла - не появилась ли у меня грудь, и каждый день разочаровывалась.
Цветные пряди из волос магиков вскорости исчезли. А у моих волос появился непонятный оттенок, не красный, и не рыжий, какой-то бледно-розовый. В комнате его не видно, но стоит мне выйти на солнце и он тут как тут.
Кто-то из прихожан пустил слух, что не всё прилично с моим рождением, раз я не знаю, кто мой отец, и так сильно отличаюсь от других детей.
Даже сестра Анна как-то заставила меня раздеться и внимательно осмотрела, а сестре Симе, которая пришла - ей пожаловалась Залия, сказала, что искала чёртовы метки. Сестра Сима забрала меня и теперь я больше времени провожу в лекарской, помогая ей.
Первый год, после побега Лира, Наталия ждала его, говорила мне, что будут трудности, и он прибежит к ней, назад попросится, но он не вернулся. Она перестала красить волосы, иногда пила вино.
А года два спустя, приехал красивый пожилой господин. Они долго разговаривали в кабинете. Потом он внимательно рассматривал меня, а я сплела руны. После он кивнул мне, и отдал Орловой какой-то конверт.
И она сразу переменилась - стала такой, какой была первое время моего обучения, строгой, требовательной, придирчивой. Заданий стало больше, она требовала чётче выполнять движения руками, и заставила меня учиться писать левой рукой. Иногда она привязывала мою правую руку к телу, и я плела руны одной левой. И запоминать приходилось всё больше и больше.
Только недавно она сообщила, что конверт - это приглашение на соревнования среди подмастерьев самых знаменитых артефакторов. Так как они знают умения и таланты друг друга, то за них выступают ученики. Мужчина приезжал проверить смогу ли я участвовать. В прошлый раз погиб один из учеников и теперь плохо подготовленные не допускаются.
Каждое наше занятие Наталия спрашивала не пришли ли у меня женские недомогания, и каждый раз злилась, когда я говорила "нет". Будто я в этом виновата.
Хой научил меня драться со стилетом, хотя мне не нравится даже держать оружие в руках, и я упорно отказывалась. Но он этого не понимает. Раз Свир сказал учить - он учит, а я должна терпеть и тренироваться. Он даже учёл то, что я не могу сильно опираться на правую ногу. Но не учёл, что я пользуюсь обеими руками, и однажды пообещал мне, что если я его коснусь, то он прекратит меня "мучить". И я коснулась, перебросив стилет в левую руку, и он отвязался.
Комнату я решила оставить, и теперь плачу за неё сама. И продолжаю плести кружева. Мне кажется, что, если я перестану, то мама исчезнет из моих снов. Это глупо, но я не могу перестать так думать. И пусть она приходит лишь в кошмарах, но я её вижу, пусть хотя бы и так.
Хой выполнил обещание и сводил меня в банк, я открыла счёт. Как говорит гном-управляющий, для своего возраста у меня неплохие накопления.
Помня слова Жанны, часть денег я отдаю тем, кто уходит из приюта. Вернее, их отдаёт отец Олег.
Мы часто разговариваем с ним, он понимает меня, как никто другой. Ему я рассказываю всё. И лишь рядом с ним я плачу. Он не врёт мне, как другие - не обещает, что всё будет хорошо. Просто даёт мне выплакаться, потом благословляет и говорит: "Терпи, живи и учись."
А ещё у нас с ним есть тайна.
Однажды, когда Наталия накричала на меня, я, как всегда, пришла к батюшке. Он меня выслушал, мы с ним поговорили о том, что, возможно, после приюта мне надо будет поступить учиться магии. Он обещал узнать о том, где и чему учат. А когда провожал меня, вдруг сказал:
- Я же просил! Не приходи в храм!
Я опешила. Он никогда такова не говорил мне...И тут я увидела девушку, которая стояла возле колонны у дверей.
Батюшка поспешил к ней. Подойдя, о чём-то с укоризной стал ей выговаривать. А я вовсю рассматривала незнакомку. У неё была странная одежда: рубашка и штаны облепляли тело плотно-плотно. Тёмно-синие штаны были сшиты...снаружи. Оранжевыми нитками?! А на рубашке...без рукавов?! Было что-то нарисовано. Её одежда была очень неприличной...И лишь то, что я была в храме, удержало меня, чтобы не сказать на кого похожа женщина, надевающая такое.
Девушка, склонив голову, слушала отца Олега, потом что-то прошептала. Батюшка на мгновение прижал её к себе и отпустил. Она развернулась и пошла к дверям.
- Только не в храме... - попросил отец Олег.
Девушка кивнула, и посмотрела на меня. Я сперва отшатнулась, потом замерла...У старухи-ведьмы были мудрые глаза, у незнакомки глаза...казалось, на меня смотрят мудрость и...пустота, которая стала затягивать меня...Я сделала шаг вперёд, другой...Понимая, что передо мной ведьма, и мне к ней нельзя, я всё же шла. Но она отвернулась и быстро вышла.
Батюшка подошёл ко мне и положил мне на плечи ладони. Серьёзно глядя мне в глаза, он сказал:
- Рани, ты должна рассказать об этой встрече Инквизиции. Она - ведьма, тёмная ведьма...- он досадливо поморщился и пробормотал, скорее себе, чем мне: - ведь просил - не приходи в храм. - а потом продолжил говорить мне: - тебе нельзя утаивать такое. Сразу из храма и ступай.
Я же не дурочка, знаю, что будет, если сюда придут инквизиторы. Я отчаянно замотала головой - нет, не пойду.
- Рани, это очень серьёзно. А ты ещё слишком наивна и молода, чтобы принимать такое решение.
Может быть. Но кто мне инквизиторы, и кто батюшка. Я стиснула зубы, и снова замотала головой. За спиной священника виделась Всемилостивая, и я подумала, если эта тайна и раскроется, то не из-за меня. И мне показалось, что Богиня меня поддерживает. А может, я просто хотела так думать...
Ни к каким инквизиторам я не пошла. И не пойду. И девушку эту больше не видела. Отец Олег не рассказал мне, почему он общается с тёмной ведьмой. Но я твёрдо уверена - на это есть причины. И мы никогда не разговариваем об этой встрече.
Из всех девочек, я единственная, кто может ходить по городу без надзора, остальных не отпускают. Однажды девочка, из недавно прибывших, возмутилась, спросив: "Почему Рани можно, а другим нельзя?" и сестра Анна удивлённо сказала: "А куда она денется? Увеченная." Тоже мне, монахиня. Прости, Всемилостивая!
Так в мыслях о том, о сём, я дошла до лавки. Мне надо нитки купить и забрать белые ленточки. Залия раздаёт их и следит, чтобы в храм все обязательно вплетали. А с ней не поспоришь: она уже ростом с отца Олега.
Из-за прилавка навстречу мне выскочил хозяйский сын, Сашко. Не люблю у него покупать. Вру...Мне нравится на него смотреть. Симпатичный, на него в храме многие наши девочки заглядываются. При нём я путаюсь и забываю, что мне нужно. В общем веду себя, как дура.
Опасливо оглянувшись на дверь за прилавком, Сашко, покраснев, сунул мне в руку небольшой пакетик из красивой бумаги.
- Тебе. - прошептал он. - В храм пойдёшь...
- Сашко! - из двери появился отец парня, и сразу заулыбался.
Я заказываю дорогие нитки. Из простых больше не плету, хотя из шёлка плести труднее, но и платят намного дороже. Так что лавочник всегда рад мне.
Мужчина нагнулся и достал из-за прилавка большую коробку.
- Посмотрите что у нас есть для вас, госпожа Рани.
Сашко подхватил меня под локоть. И я почувствовала, как загорелось лицо, да самой стало жарко. Подведя меня к прилавку, парень отпустил мою руку и отошёл. Я судорожно вздохнула, и сделала ещё несколько вдохов-выдохов, чтобы успокоиться. А то я сейчас напокупаю.
Заглянув в коробку, с трудом удержалась, чтобы не завопить от восторга - нельзя торговцу показывать, что тебе нравится его товар. Как говорила Жанна, без штанов оставит...
Чуть нахмурившись, рассматриваю катушки с нитками, а руки, касающиеся их, дрожат, выдавая моё нетерпение. Шёлк нежных-нежных тонов, мягкий, светящийся. Так и ластится к пальцам - возьми. Покачав головой, указываю лавочнику на чуть взлохмаченную нить, в работе мне это не помешает, а вот цену сбросить поможет. Мужчина досадливо крякает, и мы начинаем торговаться.
Сашко, провожающий меня к дверям, деловито обсуждает, когда доставить коробку, а его ладонь, как бы невзначай прикасается к моей спине. И я вспоминаю, как Таюшка рассказывала о мурашках. Это точно они. Колючие, и очень приятные.
- Ты мне нравишься. - неожиданно вырывается у парня, и мы вместе испуганно поворачиваем головы в сторону прилавка. И вместе вздыхаем, аж со всхлипом: торговец уже ушёл. И вместе тихонечко смеёмся.
Я иду по улице и радуюсь тёплому, такому красивому дню. И солнышко светит, и недавний, мелкий дождик прибил надоедливую пыль, и деревья чистые-чистые. Какая-то женщина, столкнувшись со мной, начинает строго выговаривать мне, и останавливается, на её лице появляется понимающая улыбка.
- Будь счастлива, дитя. - ласково говорит она.
Приходит непонятное сожаление - мои любимые маки уже отцвели. Мне кажется, сейчас они были бы в самый раз. Я резко останавливаюсь, сгибаясь от острой боли, которая начинается где-то внизу живота. И тут же приходит мысль, как правильно завершить заклинание, моё первое самостоятельно придуманное.
От боли, ставшей тянучей и мучительной, я сажусь прямо на землю. Перед глазами темнеет. Кто-то испуганно и взволнованно что-то говорит рядом. И я почему-то вижу расцветающий мак.
- Что с ней? Это незаразно? нам ещё не хватало...
- Анна! Стыдись! Она ребёнок, а ты должна...
- Тебе хорошо говорить! С тебя не спросят - почему заболело много воспитанниц? Я - монахиня, а не нянька!
Хороша монахиня...А где же сострадание? Забота? Долг?
- У неё недомогания пришли. Если бы ты выслушала меня, мне бы не пришлось разговаривать с отцом Олегом о твоём отношении к этой девочке. А теперь ты сама вынудила меня. Прости.
- Да говори, - устало сказала сестра Анна, заскрипел стул, видимо, она села, - я устала бояться. Может замену пришлют. Рани меня пугает. Все магики так или иначе полукровки нелюдей. Проклятое наследие войн. Но она на особицу. Ты когда-нибудь видела розовые волосы? А глаза, поменявшие цвет? А эти пальцы, больше похожие на лапки паука? Я уже не говорю, о том, что красавицей её не назовешь, но ведь глаз не отвести. С меня хватит!
Надо же, а я и не видела, что у меня глаза другими стали. Надо будет посмотреть обязательно. А почему мне никто не сказал?
- Глаза цвет поменяли? - голос сестры Симы стал обеспокоенным. - Но такого не может быть?!
- Поверь...Ну или проверь. Раньше они были серыми, а сейчас, если она пугается или волнуется, становятся или синими, или зелёными. Поговори с батюшкой. Вдруг и впрямь меня в монастырь вернут...- стул снова заскрипел. - Храни тебя Всемилостивая! - послышался звук открывающейся, и чуть спустя закрывающейся двери.
- Что же нам с тобой делать, девочка? Как бы Инквизиция тобой не заинтересовалась...
Я проснулась от холода и, не открывая глаз, зашарила рукой в поисках сползшего одеяла. А наткнулась на мужскую ладонь, лежащую на краю моей кровати.
Открыв глаза, я испуганно пискнула и замолчала. Что-то не давало мне закричать.
Он смотрел на меня спокойно и равнодушно, и именно его присутствие принесло холод. Наверно так чувствует себя человек, стоящий у края Бездны. И страшно, и взгляд не отвести.
Всё же, хоть и с трудом, я отвела глаза вниз. Широкие плечи, обтянутые белой тканью, с накинутым на них белым же плащом, прошитым серебром. Инквизитор. Видимо, сестра Анна рассказала кому-то обо мне. А потом пришла ужасная мысль - они узнали о батюшке и чёрной ведьме.
Я судорожно сглотнула и снова посмотрела в лицо мужчине. Красивый. И даже тонкий шрам, пересекающий лицо, не портит его. Интересно кто смог так порезать инквизитора? Вот и о чём я думаю? Но, почему-то мысль о том, что даже такого сильнейшего мага кто-то смог ранить, успокоила.
Так и не сказав ни слова, мужчина встал и вышёл.
Пришедшая сестра Сима склонилась и погладила по голове меня. Потом принесла стул и села, с грустью глядя на меня.
- Всё девочка, всё...Ты прости, но это надо было сделать.
Не сестра Анна...сестра Сима. Но, у меня ни удивляться, ни возмущаться. И я попросила пить.
Придерживая кружку, чтобы из-за трясущихся рук, я не вылила воду на себя, монахиня объяснила:
- У людей нет магии. Те, в ком она есть, имеют часть нелюдской крови. В войнах страдают женщины. Изнасилования, рабство. Потом рождаются дети со способностями. Чаще всего, слабенькие магики. Женятся, и снова родятся дети. Чем дальше война, тем меньше сил у потомков. Но, иногда кровь нелюдей прорывается. Рождается такой ребёнок, как ты. У людей глаза не меняют цвет. Перемена происходит у нелюдей, накануне смены ипостаси. И гибнут люди. Нелюдь, не подготовленный к новому облику, не может сдержаться.
Из всего, что она говорила, я поняла только одно: я - нелюдь. Но принять это? Вот так? Сразу? Мне нужно...
- Я - нелюдь?
Она не стала врать и утешать меня.
- Да!
- И поэтому вы позвали инквизитора? - я старалась, очень старалась, но обида всё равно прорвалась в моём голосе. Я ведь верила ей! А она?!
- Инквизитор, и только он, мог определить, что с тобой происходит. Если бы ты...Рани, ты уже не маленькая. Здесь полный дом детей! Представь, что бы было, случись, что ты не смогла бы сдержаться. Что потом, когда бы ты вернулась? Ты смогла бы смотреть на тех, кого убила?
Монахиня была права. Но почему мне так больно и горько? Почему, смотря на неё, я вижу чужого человека? Почему мне хочется отвернуться и не разговаривать с ней? Никогда...
Но я подавила желание прогнать её. Хочу знать всё...
- Кто я?
- Он же инквизитор! Они не обязаны отчитываться...Тем более, перед нами.
- Он не сказал?! - завопила я. Самой стало противно от собственного визга.
Поморщившись, сестра Сима подтвердила:
- Нет. Он ничего не сказал. - и добавила: - Если бы ты была опасна, он бы забрал тебя с собой. Учиться. Раз оставил...
Значит, не опасна, можно дружить со мной и дальше...
Не знаю, что увидела монахиня в моих глазах, но она поднялась и, тихо сказав: "Прости...", ушла.
А я лежу, глядя в потолок, слёзы текут и не собираются останавливаться.
Как однажда грустно сказала Ольга, думая что её никто не слышит - приют стал проходным двором. Кого-то принимают, кого-то переводят. А кому-то и везёт, как малышке Фрее, которую забрала к себе хорошая семья.
Полия долго и упорно пыталась порвать мой контракт на обучение у Наталии. Другие магики тоже теперь имеют контракты и учатся. Мой самый невыгодный. Все, кроме меня, подмастерья и зарабатывают деньги. Я - ученица, и всё делаю для Орловой бесплатно.
Но, как рассказала мне Ольга, Наталия, у которой, кроме меня ничего не осталось, дралась как волчица. А потом у магиков начались приступы, как у меня, после того, как Ирод перестал забирать силу. И Наталия, вернее я, для всех сделала накопители. И полия отступилась. А Орлова сказала мне, что мной расплатились за услугу, оказанную ею. Сначала было обидно, всё-таки я не вещь, а потом девочки стали ходить и перестали кричать, и я подумала - да ладно, расплатились и пусть. Тем более, что несколько магиков приняли обучаться в магические школы, вроде бы...
Время шло, девочки росли, и только я так и продолжала выглядеть ребёнком, хотя мне уже исполнилось пятнадцать. Они, с разрешения сестры Анны, шили себе красивые платья. А я каждый день, в ванной, проверяла - не появилась ли у меня грудь, и каждый день разочаровывалась.
Цветные пряди из волос магиков вскорости исчезли. А у моих волос появился непонятный оттенок, не красный, и не рыжий, какой-то бледно-розовый. В комнате его не видно, но стоит мне выйти на солнце и он тут как тут.
Кто-то из прихожан пустил слух, что не всё прилично с моим рождением, раз я не знаю, кто мой отец, и так сильно отличаюсь от других детей.
Даже сестра Анна как-то заставила меня раздеться и внимательно осмотрела, а сестре Симе, которая пришла - ей пожаловалась Залия, сказала, что искала чёртовы метки. Сестра Сима забрала меня и теперь я больше времени провожу в лекарской, помогая ей.
Первый год, после побега Лира, Наталия ждала его, говорила мне, что будут трудности, и он прибежит к ней, назад попросится, но он не вернулся. Она перестала красить волосы, иногда пила вино.
А года два спустя, приехал красивый пожилой господин. Они долго разговаривали в кабинете. Потом он внимательно рассматривал меня, а я сплела руны. После он кивнул мне, и отдал Орловой какой-то конверт.
И она сразу переменилась - стала такой, какой была первое время моего обучения, строгой, требовательной, придирчивой. Заданий стало больше, она требовала чётче выполнять движения руками, и заставила меня учиться писать левой рукой. Иногда она привязывала мою правую руку к телу, и я плела руны одной левой. И запоминать приходилось всё больше и больше.
Только недавно она сообщила, что конверт - это приглашение на соревнования среди подмастерьев самых знаменитых артефакторов. Так как они знают умения и таланты друг друга, то за них выступают ученики. Мужчина приезжал проверить смогу ли я участвовать. В прошлый раз погиб один из учеников и теперь плохо подготовленные не допускаются.
Каждое наше занятие Наталия спрашивала не пришли ли у меня женские недомогания, и каждый раз злилась, когда я говорила "нет". Будто я в этом виновата.
Хой научил меня драться со стилетом, хотя мне не нравится даже держать оружие в руках, и я упорно отказывалась. Но он этого не понимает. Раз Свир сказал учить - он учит, а я должна терпеть и тренироваться. Он даже учёл то, что я не могу сильно опираться на правую ногу. Но не учёл, что я пользуюсь обеими руками, и однажды пообещал мне, что если я его коснусь, то он прекратит меня "мучить". И я коснулась, перебросив стилет в левую руку, и он отвязался.
Комнату я решила оставить, и теперь плачу за неё сама. И продолжаю плести кружева. Мне кажется, что, если я перестану, то мама исчезнет из моих снов. Это глупо, но я не могу перестать так думать. И пусть она приходит лишь в кошмарах, но я её вижу, пусть хотя бы и так.
Хой выполнил обещание и сводил меня в банк, я открыла счёт. Как говорит гном-управляющий, для своего возраста у меня неплохие накопления.
Помня слова Жанны, часть денег я отдаю тем, кто уходит из приюта. Вернее, их отдаёт отец Олег.
Мы часто разговариваем с ним, он понимает меня, как никто другой. Ему я рассказываю всё. И лишь рядом с ним я плачу. Он не врёт мне, как другие - не обещает, что всё будет хорошо. Просто даёт мне выплакаться, потом благословляет и говорит: "Терпи, живи и учись."
А ещё у нас с ним есть тайна.
Однажды, когда Наталия накричала на меня, я, как всегда, пришла к батюшке. Он меня выслушал, мы с ним поговорили о том, что, возможно, после приюта мне надо будет поступить учиться магии. Он обещал узнать о том, где и чему учат. А когда провожал меня, вдруг сказал:
- Я же просил! Не приходи в храм!
Я опешила. Он никогда такова не говорил мне...И тут я увидела девушку, которая стояла возле колонны у дверей.
Батюшка поспешил к ней. Подойдя, о чём-то с укоризной стал ей выговаривать. А я вовсю рассматривала незнакомку. У неё была странная одежда: рубашка и штаны облепляли тело плотно-плотно. Тёмно-синие штаны были сшиты...снаружи. Оранжевыми нитками?! А на рубашке...без рукавов?! Было что-то нарисовано. Её одежда была очень неприличной...И лишь то, что я была в храме, удержало меня, чтобы не сказать на кого похожа женщина, надевающая такое.
Девушка, склонив голову, слушала отца Олега, потом что-то прошептала. Батюшка на мгновение прижал её к себе и отпустил. Она развернулась и пошла к дверям.
- Только не в храме... - попросил отец Олег.
Девушка кивнула, и посмотрела на меня. Я сперва отшатнулась, потом замерла...У старухи-ведьмы были мудрые глаза, у незнакомки глаза...казалось, на меня смотрят мудрость и...пустота, которая стала затягивать меня...Я сделала шаг вперёд, другой...Понимая, что передо мной ведьма, и мне к ней нельзя, я всё же шла. Но она отвернулась и быстро вышла.
Батюшка подошёл ко мне и положил мне на плечи ладони. Серьёзно глядя мне в глаза, он сказал:
- Рани, ты должна рассказать об этой встрече Инквизиции. Она - ведьма, тёмная ведьма...- он досадливо поморщился и пробормотал, скорее себе, чем мне: - ведь просил - не приходи в храм. - а потом продолжил говорить мне: - тебе нельзя утаивать такое. Сразу из храма и ступай.
Я же не дурочка, знаю, что будет, если сюда придут инквизиторы. Я отчаянно замотала головой - нет, не пойду.
- Рани, это очень серьёзно. А ты ещё слишком наивна и молода, чтобы принимать такое решение.
Может быть. Но кто мне инквизиторы, и кто батюшка. Я стиснула зубы, и снова замотала головой. За спиной священника виделась Всемилостивая, и я подумала, если эта тайна и раскроется, то не из-за меня. И мне показалось, что Богиня меня поддерживает. А может, я просто хотела так думать...
Ни к каким инквизиторам я не пошла. И не пойду. И девушку эту больше не видела. Отец Олег не рассказал мне, почему он общается с тёмной ведьмой. Но я твёрдо уверена - на это есть причины. И мы никогда не разговариваем об этой встрече.
Из всех девочек, я единственная, кто может ходить по городу без надзора, остальных не отпускают. Однажды девочка, из недавно прибывших, возмутилась, спросив: "Почему Рани можно, а другим нельзя?" и сестра Анна удивлённо сказала: "А куда она денется? Увеченная." Тоже мне, монахиня. Прости, Всемилостивая!
Так в мыслях о том, о сём, я дошла до лавки. Мне надо нитки купить и забрать белые ленточки. Залия раздаёт их и следит, чтобы в храм все обязательно вплетали. А с ней не поспоришь: она уже ростом с отца Олега.
Из-за прилавка навстречу мне выскочил хозяйский сын, Сашко. Не люблю у него покупать. Вру...Мне нравится на него смотреть. Симпатичный, на него в храме многие наши девочки заглядываются. При нём я путаюсь и забываю, что мне нужно. В общем веду себя, как дура.
Опасливо оглянувшись на дверь за прилавком, Сашко, покраснев, сунул мне в руку небольшой пакетик из красивой бумаги.
- Тебе. - прошептал он. - В храм пойдёшь...
- Сашко! - из двери появился отец парня, и сразу заулыбался.
Я заказываю дорогие нитки. Из простых больше не плету, хотя из шёлка плести труднее, но и платят намного дороже. Так что лавочник всегда рад мне.
Мужчина нагнулся и достал из-за прилавка большую коробку.
- Посмотрите что у нас есть для вас, госпожа Рани.
Сашко подхватил меня под локоть. И я почувствовала, как загорелось лицо, да самой стало жарко. Подведя меня к прилавку, парень отпустил мою руку и отошёл. Я судорожно вздохнула, и сделала ещё несколько вдохов-выдохов, чтобы успокоиться. А то я сейчас напокупаю.
Заглянув в коробку, с трудом удержалась, чтобы не завопить от восторга - нельзя торговцу показывать, что тебе нравится его товар. Как говорила Жанна, без штанов оставит...
Чуть нахмурившись, рассматриваю катушки с нитками, а руки, касающиеся их, дрожат, выдавая моё нетерпение. Шёлк нежных-нежных тонов, мягкий, светящийся. Так и ластится к пальцам - возьми. Покачав головой, указываю лавочнику на чуть взлохмаченную нить, в работе мне это не помешает, а вот цену сбросить поможет. Мужчина досадливо крякает, и мы начинаем торговаться.
Сашко, провожающий меня к дверям, деловито обсуждает, когда доставить коробку, а его ладонь, как бы невзначай прикасается к моей спине. И я вспоминаю, как Таюшка рассказывала о мурашках. Это точно они. Колючие, и очень приятные.
- Ты мне нравишься. - неожиданно вырывается у парня, и мы вместе испуганно поворачиваем головы в сторону прилавка. И вместе вздыхаем, аж со всхлипом: торговец уже ушёл. И вместе тихонечко смеёмся.
Я иду по улице и радуюсь тёплому, такому красивому дню. И солнышко светит, и недавний, мелкий дождик прибил надоедливую пыль, и деревья чистые-чистые. Какая-то женщина, столкнувшись со мной, начинает строго выговаривать мне, и останавливается, на её лице появляется понимающая улыбка.
- Будь счастлива, дитя. - ласково говорит она.
Приходит непонятное сожаление - мои любимые маки уже отцвели. Мне кажется, сейчас они были бы в самый раз. Я резко останавливаюсь, сгибаясь от острой боли, которая начинается где-то внизу живота. И тут же приходит мысль, как правильно завершить заклинание, моё первое самостоятельно придуманное.
От боли, ставшей тянучей и мучительной, я сажусь прямо на землю. Перед глазами темнеет. Кто-то испуганно и взволнованно что-то говорит рядом. И я почему-то вижу расцветающий мак.
- Что с ней? Это незаразно? нам ещё не хватало...
- Анна! Стыдись! Она ребёнок, а ты должна...
- Тебе хорошо говорить! С тебя не спросят - почему заболело много воспитанниц? Я - монахиня, а не нянька!
Хороша монахиня...А где же сострадание? Забота? Долг?
- У неё недомогания пришли. Если бы ты выслушала меня, мне бы не пришлось разговаривать с отцом Олегом о твоём отношении к этой девочке. А теперь ты сама вынудила меня. Прости.
- Да говори, - устало сказала сестра Анна, заскрипел стул, видимо, она села, - я устала бояться. Может замену пришлют. Рани меня пугает. Все магики так или иначе полукровки нелюдей. Проклятое наследие войн. Но она на особицу. Ты когда-нибудь видела розовые волосы? А глаза, поменявшие цвет? А эти пальцы, больше похожие на лапки паука? Я уже не говорю, о том, что красавицей её не назовешь, но ведь глаз не отвести. С меня хватит!
Надо же, а я и не видела, что у меня глаза другими стали. Надо будет посмотреть обязательно. А почему мне никто не сказал?
- Глаза цвет поменяли? - голос сестры Симы стал обеспокоенным. - Но такого не может быть?!
- Поверь...Ну или проверь. Раньше они были серыми, а сейчас, если она пугается или волнуется, становятся или синими, или зелёными. Поговори с батюшкой. Вдруг и впрямь меня в монастырь вернут...- стул снова заскрипел. - Храни тебя Всемилостивая! - послышался звук открывающейся, и чуть спустя закрывающейся двери.
- Что же нам с тобой делать, девочка? Как бы Инквизиция тобой не заинтересовалась...
Я проснулась от холода и, не открывая глаз, зашарила рукой в поисках сползшего одеяла. А наткнулась на мужскую ладонь, лежащую на краю моей кровати.
Открыв глаза, я испуганно пискнула и замолчала. Что-то не давало мне закричать.
Он смотрел на меня спокойно и равнодушно, и именно его присутствие принесло холод. Наверно так чувствует себя человек, стоящий у края Бездны. И страшно, и взгляд не отвести.
Всё же, хоть и с трудом, я отвела глаза вниз. Широкие плечи, обтянутые белой тканью, с накинутым на них белым же плащом, прошитым серебром. Инквизитор. Видимо, сестра Анна рассказала кому-то обо мне. А потом пришла ужасная мысль - они узнали о батюшке и чёрной ведьме.
Я судорожно сглотнула и снова посмотрела в лицо мужчине. Красивый. И даже тонкий шрам, пересекающий лицо, не портит его. Интересно кто смог так порезать инквизитора? Вот и о чём я думаю? Но, почему-то мысль о том, что даже такого сильнейшего мага кто-то смог ранить, успокоила.
Так и не сказав ни слова, мужчина встал и вышёл.
Пришедшая сестра Сима склонилась и погладила по голове меня. Потом принесла стул и села, с грустью глядя на меня.
- Всё девочка, всё...Ты прости, но это надо было сделать.
Не сестра Анна...сестра Сима. Но, у меня ни удивляться, ни возмущаться. И я попросила пить.
Придерживая кружку, чтобы из-за трясущихся рук, я не вылила воду на себя, монахиня объяснила:
- У людей нет магии. Те, в ком она есть, имеют часть нелюдской крови. В войнах страдают женщины. Изнасилования, рабство. Потом рождаются дети со способностями. Чаще всего, слабенькие магики. Женятся, и снова родятся дети. Чем дальше война, тем меньше сил у потомков. Но, иногда кровь нелюдей прорывается. Рождается такой ребёнок, как ты. У людей глаза не меняют цвет. Перемена происходит у нелюдей, накануне смены ипостаси. И гибнут люди. Нелюдь, не подготовленный к новому облику, не может сдержаться.
Из всего, что она говорила, я поняла только одно: я - нелюдь. Но принять это? Вот так? Сразу? Мне нужно...
- Я - нелюдь?
Она не стала врать и утешать меня.
- Да!
- И поэтому вы позвали инквизитора? - я старалась, очень старалась, но обида всё равно прорвалась в моём голосе. Я ведь верила ей! А она?!
- Инквизитор, и только он, мог определить, что с тобой происходит. Если бы ты...Рани, ты уже не маленькая. Здесь полный дом детей! Представь, что бы было, случись, что ты не смогла бы сдержаться. Что потом, когда бы ты вернулась? Ты смогла бы смотреть на тех, кого убила?
Монахиня была права. Но почему мне так больно и горько? Почему, смотря на неё, я вижу чужого человека? Почему мне хочется отвернуться и не разговаривать с ней? Никогда...
Но я подавила желание прогнать её. Хочу знать всё...
- Кто я?
- Он же инквизитор! Они не обязаны отчитываться...Тем более, перед нами.
- Он не сказал?! - завопила я. Самой стало противно от собственного визга.
Поморщившись, сестра Сима подтвердила:
- Нет. Он ничего не сказал. - и добавила: - Если бы ты была опасна, он бы забрал тебя с собой. Учиться. Раз оставил...
Значит, не опасна, можно дружить со мной и дальше...
Не знаю, что увидела монахиня в моих глазах, но она поднялась и, тихо сказав: "Прости...", ушла.
А я лежу, глядя в потолок, слёзы текут и не собираются останавливаться.
