Мы с Жанной, уже не стесняясь, отбирали на кухне трактира самые лакомые кусочки. Да и новая повариха, которую нанял хозяин, старалась приготовить что-нибудь вкусненькое, узнав для кого берём. Но ничего не помогало - Даша худела.
Сестра Сима поднялась со стула, шагнула к туалету, остановилась и очень громко сказала:
- Скажешь наверх пошла, упала, потом в лекарской сидела. Ступай, раз ждут.
"Во монахиня даёт!" - восхищённо подумала я - "Ни словечком не соврала, и правду не сказала."
В соседней комнате кто-то зло что-то пробурчал, видать Ирод отсиживается, больше вроде некому. Боится "красивое" личико народу казать. Сволочь!
В кабинете Ираны, удобно устроившись в кресле, сидела госпожа Наталия Орлова. Директор "приветливо" улыбалась ей, но складывалось ощущение, что у неё во рту кислица, такая кривая улыбка была.
- Ты где была? - накинулась на меня Ирана
Госпожа Наталия повернула голову в мою сторону и стала внимательно рассматривать. Будто первый раз видит. И глаза недобрые.
- К сестре Симе ходила, - потупившись, ответила я
Мне и врать не пришлось.
- Опять нога болит? - директор вроде и спрашивала, и утверждала сразу, так что я промолчала.
- С сегодняшнего дня ты записана моей ученицей. - сообщила мне госпожа Орлова и повторила. - У-че-ни-цей. Не подмастерьем. Разницу понимаешь?
Ещё одна сука ехидная на мою голову. Откуда мне знать разницу? Мотнула головой.
- Всё, что ты впредь создашь будет принадлежать мне. Мне, не тебе. И платить я тебе за созданные заклинания, артефакты и амулеты не буду. Поняла? - она замолчала, дождалась моего кивка, и продолжила. - Подмастерье - это следующий уровень ученичества. А пока... - снова замолчала, я подняла голову, взглянув ей в лицо, и она, надменно улыбнувшись мне, неожиданно сказала. - А пока...Ты - рабыня! Принадлежишь мне целиком и полностью.
Меня как плетью огрели. Рабыня...Как же так? Я взглянула на директора. Вот теперь она улыбалась "без кислицы во рту", довольно кивая головой на каждое слово Наталии.
Вдруг поймала себя на мысли, что последнее время постоянно ругаюсь: я не только говорю грубые слова, я уже и в мыслях их думаю. Маме бы это не понравилось. Надо последить за собой. Приют это не навсегда, а плохие привычки, как говорила мама Таюшки, это на всю жизнь.
- Ты меня слушаешь? - донёсся раздражённый голос госпожи Орловой. - Всё поняла?
Я кивнула. Что тут не понять-то?
- Прекрасно. Завтра придёшь ко мне. Мой дом тебе покажут. Если не знаешь.
- Ступай! - отпустила меня директор.
Закрывая за собой дверь, я услышала как она сказала:" Теперь мы можем обсудить условия работы девочки на вас..."
Суки! Я шлёпнула себя ладошкой по губам - надо отвыкать ругаться.
Я уже прошла одну лестницу, как вдруг ко мне пришла мысль. Она была ужасна.
Уронив трость, побежала наверх, даже о ноге забыла.
Девочки испуганно разбежались, когда я влетела в комнату. Отмахнувшись от Жанны, которая спрашивала - зачем меня вызывали, упала на колени перед своей кроватью и вытащила узел с травами.
Видать правы были соседки, говорившие, что старуха-ведьма смотрит в будущее. Только я развязала узел, как мне в руку буквально "прыгнул" небольшой пакетик с привязанной деревянной дощечкой, на которой корявыми буквами было написано "от потравы".
Запрокинув голову, взглянула в лицо обеспокоенной моим поведением Жанны.
- Они травят Птичку! Они её травят! - сквозь слёзы закричала я.
Девушка выругалась так, что куда там мне с моими "сволочь" и "сука", и, грубо рванув меня за руку, заставила встать на ноги и потащила за собой, приговаривая на бегу:
- Скорей, скорей...
- Трость... - только и успела пискнуть я
Фрея спросила:
- Где?
- На лестнице, - ответила я ей уже из коридора.
Бледная Птичка лежала на кровати, а сестра Сима сидела рядом и держала её за руку. Увидев нас, она вздохнула.
- Её постоянно рвёт. Я не знаю чем ей помочь. Ничего не помогает.
Жанна подала ей пакетик, взглянув на подпись, монахиня скрипнула зубами, а потом, как мне показалось, тихо выругалась. И быстро пошла к столу.
Мы молча стояли возле кровати Даши. Птичка жалко улыбалась, так ей плохо, и тоже молчала, что очень непривычно.
Спустя несколько минут сестра Сима принесла несколько кружек и чайник, из носика которого вырывалась струйка вонючего пара. Поставив кружки прямо на пол, он быстро разлила отвар, и бегом принесла откуда-то большой тазик.
Несколько раз глубоко вздохнув, монахиня тряхнула рукой, и с кончиков её пальцев сорвались крохотные огоньки, подлетевшие к кружкам и упавшие в воду.
- Благослови Всемилостивая! И прости! - сказала сестра Сима и выпоила Птичке первую кружку.
Жанна отпрыгнула назад и дёрнула за рукав меня, а я не смогла, нога подогнулась, и я со всего маху села на задн...попу.
Из горла Птички струей вырвалась противная коричневая вода, с какими-то зелёными, как трава на болоте, нитями. Ударившись в дно тазика, она каплями разлетелась вокруг, попав и на меня. Фу, мерзость!
Сестра Сима, державшая Дашу за плечи, помогла ей лечь, вытерла её лицо тряпочкой, и подала ещё одну кружку.
Жанна помогла мне подняться и мы отошли.
Смотреть, как Птичка через силу пьёт, а потом её рвёт, было мерзко. Я закрыла глаза и стала молиться. Неправильно будет, если умрут Даша и её ребёночек. Я пыталась объяснить это Всемилостивой, обещая, что буду хорошей. Только пусть поможет моей подруге.
Спустя время, раздался устало-удивлённый голос монахини:
- Кажется, помогло!
Я открыла глаза: измученная Птичка лежала на кровати, но её лицо понемногу розовело.
Вдруг она ойкнула и прижала ладонь к животу.
- Он шевельнулся! Честно-честно, шевельнулся. Вот, ещё. Снова.
- Слава Всемилостивой! - сестра Сима улыбнулась. - Всё наладится.
- Слава Всемилостивой! Успели... - сказала Жанна и пошла помогать монахине, которая стала собирать посуду.
- Спасибо, Всемилостивая! - прошептала я и, обойдя тазик, села рядом с Птичкой.
Она лежала с закрытыми глазами и будто слушала кого-то внутри себя. Неожиданно она взяла мою ладонь и положила себе на живот.
- Слышишь?
Честно говоря, я ничего не чувствовала, но расстраивать её мне не хотелось, поэтому ответила:
- Да. Сильный будет.
Мы немного посидели с Птичкой в лекарской, но сильно задерживаться было нельзя, особенно Жанне, пусть Марда и нечасто к нам приходит в последнее время, но поберечь девочек всё равно надо. Кто знает, что в голову этой свол...плохой девушке придёт. И мы пошли в нашу комнату. А Дашу, как она не рвалась уйти с нами, сестра Сима оставила лежать.
По дороге я рассказала Жанне, что хочу поговорить с батюшкой и учиться дальше. Девушка внезапно остановилась, я тоже, и она обняла меня, сказав:
- Сами Боги прислали тебя. И деньги зарабатывать умеешь, и умная. Это ведь хорошая мысль. Всё равно нам храм прибирать. Пока несколько девочек прибирают, другие смогут учиться у батюшки.
Я не стала говорить ей, что для того, чтобы прислать меня, Боги забрали у меня маму, потому что уже узнала, что Жанна и Птичка - брошенки. Но, Птичке повезло: её оставили на ступенях храма, а вот Жанну мать оставила на крыльце борделя, где девушка и выросла. Если бы её не поймали в облаве, она до сих пор там была бы. Брр, я передёрнула плечами.
- Ты чего?
- Столько произошло сегодня. - не стала говорить я правду.
Э то ведь не ложь, когда ты не говоришь правду. Надо просто правильно слова подбирать. Как сестра Сима - и не врёшь, и правду не говоришь.
Тут же в коридоре девушка выпытала у меня и о том, что произошло с Иродом, и о том, что завтра я иду к Наталье. После моего рассказа, она довольно улыбнулась.
- Хоть немного Ирод заслуженное получил. Убила бы гада, да в тюрьму не охота.
Я вздрогнула, такой её ещё не видела. Всё-таки она...Убийство - грех великий. Я сглотнула. А она не греха боится, а в тюрьму попасть.
А Жанна меж тем продолжила:
- Надо будет расписать всё. Слишком много для тебя получается. И батюшка, и Наталии, и кружево плести, и травы запоминать. Надо не забыть свечку поставить. Ведьма, не ведьма твоя старуха, мне всё одно. Сегодня её трава Дашку, почитай, с того света вытащила.
Свечку! В храме! За ведьму! Да она с ума сошла! Да за такое...Додумать девушка мне не дала, подхватила под руку и потащила к лестнице, пробормотав:
- Чего стоим...Делов много.
Я уже протянула руку, чтобы постучать, как дверь открылась.
Я почувствовала, как мои щеки заливает краской, и сразу стало жарко. Есть люди очень красивые, Жанна например. Парень, стоявший передо мной, красавцем не был: нос, тонкий, с горбинкой, рот узкий, брови тёмные - про такие Таюшкина мама говорила "как черти нарисовали", а моя называла их "крыльями чайки". Всё по отдельности было некрасивым, но глаза...Цвета мёда гречки, с яркими золотистыми крапушками: добрые и чуть смешливые. И на него хотелось смотреть и смотреть.
Стояла дура дурой и, не отрываясь, пялилась на парня. Он что-то говорил, а я видела - губы шевелятся, а слов и не слышала вовсе. Как не услышала и то, что дверь снова открылась.
- Лир, милый, ты забыл... - голос Наталии был настолько нежен и ласков, насколько, вообще, может быть нежным карканье вороны. Вот её-то я сразу услышала.
Парень что-то забрал у неё из рук и, весело улыбнувшись мне, сбежал по ступенькам, а я продолжала смотреть ему вслед.
Сухие пальцы вцепились мне в ухо, выкручивая его.
- Никогда, слышишь, никогда, не смей подходить к моему мужу! - злобно, сквозь зубы, прошипела мне Наталия.
От удивления у меня даже боль в ухе пропала. Он! Муж! Да он в сыновья ей годится, если не во внуки. А потом я и глаза вытаращила. До меня дошло, что этот Лир - брат нашей Ираны, и...мэр нашего города...И отец ребёнка Птички...Во дела...
Учёбы у Наталии я боялась: всё ж магия. Но, как оказалось, зря. Уже на первом уроке я поняла, что плетение узоров амулетов и артефактов сродни плетению кружев. Надо только руны и заклинания знать. Я видела, как бесится госпожа Орлова, но не могла понять - почему?
Лишь через неделю, подслушав разговор Наталии и Винлира, таково полное имя мужа Орловой, узнала. Он дразнил её, смеясь, говорил, что ученица превзошла её, за неделю освоив то, на что у самой женщины ушло несколько месяцев. В отместку, артефактор стала давать мне задания на дом, чего раньше не делала.
Поймав меня как-то возле дверей дома, Лир, в обмен на записку от Птички, сунул мне в сумку книгу с описанием древних рун. Я видела такую у Наталии, но она давала мне срисовывать с неё, и тут же убирала. Где нашёл ещё одну книгу парень, я не спрашивала, просто приняла подарок.
Вернувшись в первый день с занятий, я у входа столкнулась с Птичкой, которая нетерпеливо ждала меня, сбежав из лекарской, и засыпала меня вопросами о Лире. Как выглядит? Что сказал? Спрашивал ли? Не понимаю я её: он стал...спать с ней, когда ей тринадцать было, это же плохо, а она мне о любви талдычит.
А потом: записка ему - записка ей. Жанна, поймавшая нас однажды, отругала меня, сказав, что по своей вине я могу лишиться обучения, Орлова не потерпит, если узнает, что я творю. А Птичка, нагло сообщив мне, что беременным не отказывают, пошла против Жанны и продолжает требовать от меня помощи.
Она здорово поправилась в последнее время, после того, как перестала кушать в столовой, теперь она ест в лекарской, у сестры Симы. Монахиня настояла.
Был скандал: Ирана орала, как сумасшедшая, но сестра не отступалась. По сану ей положено смирение и принятие происходящего, как есть, но тут она проявила волю, приличную только для мирских. Ирана пригрозила пожаловаться в полию, что монахиня вмешивается в мирское, а сестра Сима ответила:"Вперёд!"
Фрея, теперь вместо Птички, "всё видящая и всё слышащая", рассказывая, давилась от смеха, изображая, как Ирана выпучила глаза.
Прошёл месяц, потом второй. И я как-то привыкла к жизни в приюте.
Тем более, что времени на то, чтобы горевать у меня нет. Батюшка согласился учить нас. Их отношения с госпожой Ираной похожи на "тихую" войну. Он не может убрать директора, её поддерживает Орлова. А она не может заставить полию прислать другого священника. Не зря Таюшкина мама говорила, что чем красивши батюшка, тем больше прихожанок у храма. В иные дни в храм не протолкнёшься. А чем больше прихожан, тем больше пожертвований. Так что менять священника никто не согласится.
Жанна говорит:"Такова жизнь. Деньги решают многое" и покупает более дорогие нитки для кружев. Она потихоньку приторговывает, помимо нашей заказчицы. Воротнички и манжеты быстро продаются среди прихожанок, желающих привлечь внимание батюшки.
Матушка Заина только ласково улыбается всем. И накладывает нам в сумки много пирогов после занятий с батюшкой.
Мэр нашего города, настоящий...жена мэра. Понемногу я узнала эту женщину, и временами мне её жаль. Властная, она, как говорит Свир, была рождена, чтобы править, но она женщина - её никогда не назначат ни на какой высокий пост.
Даже Жанна признаёт, что порядка в городе стало много больше. Раньше, по её словам, из-за того, что у нас есть порт, город был похож на свалку и притон вместе. Сейчас, когда Лир подписывает указы, которые придумывает его жена, ужесточились наказания. И Орлова вовсю использует заключённых на уборке города, выбив из казны деньги на увеличение людей в страже. И она ввела наказания не только за преступления, но и за некоторые проступки. А, узнав, что в Тенриссе повысили возраст женитьбы до шестнадцати лет, сделала так и у нас.
Разобралась я, со временем, и в их отношениях: Лир и две женщины.
Молодой мужчина и впрямь брат Ираны, но он незаконнорожденный. После смерти отца и матери, остался с сестрой. И его увидела подруга сестры, Наталия, и влюбилась без памяти. И две бабы окрутили мальчишку. В четырнадцать он женился на Орловой. А в двадцать четыре влюбился в Птичку. Хотя все думают плохо про него, Даша на своём медальоне Всемилостивой поклялась мне, что это она бегала за ним и "добегалась".
И есть у меня нехорошее предчувствие, что добром эта история не закончится...
Прошёл ещё месяц. Зима в этом году началась с большого снегопада. На несколько дней город, как замер. Ходить по огромным сугробам и здоровым-то людям тяжело, а я буквально ползком двигалась.
Но Наталия с самого начала наших занятий заявила - никаких пропусков. Твёрдо ухватив меня за подбородок, она смотрела мне в глаза и чётко выговаривала:
- Смерть, только смерть может оправдать твоё отсутствие. В любом другом случае, я буду тебя наказывать.
И наказала, когда я однажды опоздала. Рассыпав горох на середине комнаты, заставила меня встать на него коленками и плести сложные руны. Мне повезло, рано вернулся Лир, и она разрешила мне подняться. При нём она очень старается выглядеть, как можно лучше. Вот неужели за десять с лишним лет он не понял с кем живёт? Конечно, понял. Не дурак ведь.
Её отношение к мужу даже меня пугает. Оно похоже на одержимость, как рассказывал нам о ней батюшка. Одержимый ничего не видит вокруг, так и Наталия, стоит ей услышать голос мужа, и она перестаёт обращать внимание на всё другое, сразу к нему.
Лир это знает и помогает мне, как может. Отвлекает жену, а я в это время перерисовываю руны из книги по лечению. Наталия мне рассказывает лишь о боевых и защитных вещах. А я не хочу быть воином, да и какой из меня воин, с моей-то ногой. Я хочу помогать людям, а не убивать их.
Сестра Сима поднялась со стула, шагнула к туалету, остановилась и очень громко сказала:
- Скажешь наверх пошла, упала, потом в лекарской сидела. Ступай, раз ждут.
"Во монахиня даёт!" - восхищённо подумала я - "Ни словечком не соврала, и правду не сказала."
В соседней комнате кто-то зло что-то пробурчал, видать Ирод отсиживается, больше вроде некому. Боится "красивое" личико народу казать. Сволочь!
В кабинете Ираны, удобно устроившись в кресле, сидела госпожа Наталия Орлова. Директор "приветливо" улыбалась ей, но складывалось ощущение, что у неё во рту кислица, такая кривая улыбка была.
- Ты где была? - накинулась на меня Ирана
Госпожа Наталия повернула голову в мою сторону и стала внимательно рассматривать. Будто первый раз видит. И глаза недобрые.
- К сестре Симе ходила, - потупившись, ответила я
Мне и врать не пришлось.
- Опять нога болит? - директор вроде и спрашивала, и утверждала сразу, так что я промолчала.
- С сегодняшнего дня ты записана моей ученицей. - сообщила мне госпожа Орлова и повторила. - У-че-ни-цей. Не подмастерьем. Разницу понимаешь?
Ещё одна сука ехидная на мою голову. Откуда мне знать разницу? Мотнула головой.
- Всё, что ты впредь создашь будет принадлежать мне. Мне, не тебе. И платить я тебе за созданные заклинания, артефакты и амулеты не буду. Поняла? - она замолчала, дождалась моего кивка, и продолжила. - Подмастерье - это следующий уровень ученичества. А пока... - снова замолчала, я подняла голову, взглянув ей в лицо, и она, надменно улыбнувшись мне, неожиданно сказала. - А пока...Ты - рабыня! Принадлежишь мне целиком и полностью.
Меня как плетью огрели. Рабыня...Как же так? Я взглянула на директора. Вот теперь она улыбалась "без кислицы во рту", довольно кивая головой на каждое слово Наталии.
Вдруг поймала себя на мысли, что последнее время постоянно ругаюсь: я не только говорю грубые слова, я уже и в мыслях их думаю. Маме бы это не понравилось. Надо последить за собой. Приют это не навсегда, а плохие привычки, как говорила мама Таюшки, это на всю жизнь.
- Ты меня слушаешь? - донёсся раздражённый голос госпожи Орловой. - Всё поняла?
Я кивнула. Что тут не понять-то?
- Прекрасно. Завтра придёшь ко мне. Мой дом тебе покажут. Если не знаешь.
- Ступай! - отпустила меня директор.
Закрывая за собой дверь, я услышала как она сказала:" Теперь мы можем обсудить условия работы девочки на вас..."
Суки! Я шлёпнула себя ладошкой по губам - надо отвыкать ругаться.
Я уже прошла одну лестницу, как вдруг ко мне пришла мысль. Она была ужасна.
Уронив трость, побежала наверх, даже о ноге забыла.
Девочки испуганно разбежались, когда я влетела в комнату. Отмахнувшись от Жанны, которая спрашивала - зачем меня вызывали, упала на колени перед своей кроватью и вытащила узел с травами.
Видать правы были соседки, говорившие, что старуха-ведьма смотрит в будущее. Только я развязала узел, как мне в руку буквально "прыгнул" небольшой пакетик с привязанной деревянной дощечкой, на которой корявыми буквами было написано "от потравы".
Запрокинув голову, взглянула в лицо обеспокоенной моим поведением Жанны.
- Они травят Птичку! Они её травят! - сквозь слёзы закричала я.
Девушка выругалась так, что куда там мне с моими "сволочь" и "сука", и, грубо рванув меня за руку, заставила встать на ноги и потащила за собой, приговаривая на бегу:
- Скорей, скорей...
- Трость... - только и успела пискнуть я
Фрея спросила:
- Где?
- На лестнице, - ответила я ей уже из коридора.
Бледная Птичка лежала на кровати, а сестра Сима сидела рядом и держала её за руку. Увидев нас, она вздохнула.
- Её постоянно рвёт. Я не знаю чем ей помочь. Ничего не помогает.
Жанна подала ей пакетик, взглянув на подпись, монахиня скрипнула зубами, а потом, как мне показалось, тихо выругалась. И быстро пошла к столу.
Мы молча стояли возле кровати Даши. Птичка жалко улыбалась, так ей плохо, и тоже молчала, что очень непривычно.
Спустя несколько минут сестра Сима принесла несколько кружек и чайник, из носика которого вырывалась струйка вонючего пара. Поставив кружки прямо на пол, он быстро разлила отвар, и бегом принесла откуда-то большой тазик.
Несколько раз глубоко вздохнув, монахиня тряхнула рукой, и с кончиков её пальцев сорвались крохотные огоньки, подлетевшие к кружкам и упавшие в воду.
- Благослови Всемилостивая! И прости! - сказала сестра Сима и выпоила Птичке первую кружку.
Жанна отпрыгнула назад и дёрнула за рукав меня, а я не смогла, нога подогнулась, и я со всего маху села на задн...попу.
Из горла Птички струей вырвалась противная коричневая вода, с какими-то зелёными, как трава на болоте, нитями. Ударившись в дно тазика, она каплями разлетелась вокруг, попав и на меня. Фу, мерзость!
Сестра Сима, державшая Дашу за плечи, помогла ей лечь, вытерла её лицо тряпочкой, и подала ещё одну кружку.
Жанна помогла мне подняться и мы отошли.
Смотреть, как Птичка через силу пьёт, а потом её рвёт, было мерзко. Я закрыла глаза и стала молиться. Неправильно будет, если умрут Даша и её ребёночек. Я пыталась объяснить это Всемилостивой, обещая, что буду хорошей. Только пусть поможет моей подруге.
Спустя время, раздался устало-удивлённый голос монахини:
- Кажется, помогло!
Я открыла глаза: измученная Птичка лежала на кровати, но её лицо понемногу розовело.
Вдруг она ойкнула и прижала ладонь к животу.
- Он шевельнулся! Честно-честно, шевельнулся. Вот, ещё. Снова.
- Слава Всемилостивой! - сестра Сима улыбнулась. - Всё наладится.
- Слава Всемилостивой! Успели... - сказала Жанна и пошла помогать монахине, которая стала собирать посуду.
- Спасибо, Всемилостивая! - прошептала я и, обойдя тазик, села рядом с Птичкой.
Она лежала с закрытыми глазами и будто слушала кого-то внутри себя. Неожиданно она взяла мою ладонь и положила себе на живот.
- Слышишь?
Честно говоря, я ничего не чувствовала, но расстраивать её мне не хотелось, поэтому ответила:
- Да. Сильный будет.
Мы немного посидели с Птичкой в лекарской, но сильно задерживаться было нельзя, особенно Жанне, пусть Марда и нечасто к нам приходит в последнее время, но поберечь девочек всё равно надо. Кто знает, что в голову этой свол...плохой девушке придёт. И мы пошли в нашу комнату. А Дашу, как она не рвалась уйти с нами, сестра Сима оставила лежать.
По дороге я рассказала Жанне, что хочу поговорить с батюшкой и учиться дальше. Девушка внезапно остановилась, я тоже, и она обняла меня, сказав:
- Сами Боги прислали тебя. И деньги зарабатывать умеешь, и умная. Это ведь хорошая мысль. Всё равно нам храм прибирать. Пока несколько девочек прибирают, другие смогут учиться у батюшки.
Я не стала говорить ей, что для того, чтобы прислать меня, Боги забрали у меня маму, потому что уже узнала, что Жанна и Птичка - брошенки. Но, Птичке повезло: её оставили на ступенях храма, а вот Жанну мать оставила на крыльце борделя, где девушка и выросла. Если бы её не поймали в облаве, она до сих пор там была бы. Брр, я передёрнула плечами.
- Ты чего?
- Столько произошло сегодня. - не стала говорить я правду.
Э то ведь не ложь, когда ты не говоришь правду. Надо просто правильно слова подбирать. Как сестра Сима - и не врёшь, и правду не говоришь.
Тут же в коридоре девушка выпытала у меня и о том, что произошло с Иродом, и о том, что завтра я иду к Наталье. После моего рассказа, она довольно улыбнулась.
- Хоть немного Ирод заслуженное получил. Убила бы гада, да в тюрьму не охота.
Я вздрогнула, такой её ещё не видела. Всё-таки она...Убийство - грех великий. Я сглотнула. А она не греха боится, а в тюрьму попасть.
А Жанна меж тем продолжила:
- Надо будет расписать всё. Слишком много для тебя получается. И батюшка, и Наталии, и кружево плести, и травы запоминать. Надо не забыть свечку поставить. Ведьма, не ведьма твоя старуха, мне всё одно. Сегодня её трава Дашку, почитай, с того света вытащила.
Свечку! В храме! За ведьму! Да она с ума сошла! Да за такое...Додумать девушка мне не дала, подхватила под руку и потащила к лестнице, пробормотав:
- Чего стоим...Делов много.
Я уже протянула руку, чтобы постучать, как дверь открылась.
Я почувствовала, как мои щеки заливает краской, и сразу стало жарко. Есть люди очень красивые, Жанна например. Парень, стоявший передо мной, красавцем не был: нос, тонкий, с горбинкой, рот узкий, брови тёмные - про такие Таюшкина мама говорила "как черти нарисовали", а моя называла их "крыльями чайки". Всё по отдельности было некрасивым, но глаза...Цвета мёда гречки, с яркими золотистыми крапушками: добрые и чуть смешливые. И на него хотелось смотреть и смотреть.
Стояла дура дурой и, не отрываясь, пялилась на парня. Он что-то говорил, а я видела - губы шевелятся, а слов и не слышала вовсе. Как не услышала и то, что дверь снова открылась.
- Лир, милый, ты забыл... - голос Наталии был настолько нежен и ласков, насколько, вообще, может быть нежным карканье вороны. Вот её-то я сразу услышала.
Парень что-то забрал у неё из рук и, весело улыбнувшись мне, сбежал по ступенькам, а я продолжала смотреть ему вслед.
Сухие пальцы вцепились мне в ухо, выкручивая его.
- Никогда, слышишь, никогда, не смей подходить к моему мужу! - злобно, сквозь зубы, прошипела мне Наталия.
От удивления у меня даже боль в ухе пропала. Он! Муж! Да он в сыновья ей годится, если не во внуки. А потом я и глаза вытаращила. До меня дошло, что этот Лир - брат нашей Ираны, и...мэр нашего города...И отец ребёнка Птички...Во дела...
Учёбы у Наталии я боялась: всё ж магия. Но, как оказалось, зря. Уже на первом уроке я поняла, что плетение узоров амулетов и артефактов сродни плетению кружев. Надо только руны и заклинания знать. Я видела, как бесится госпожа Орлова, но не могла понять - почему?
Лишь через неделю, подслушав разговор Наталии и Винлира, таково полное имя мужа Орловой, узнала. Он дразнил её, смеясь, говорил, что ученица превзошла её, за неделю освоив то, на что у самой женщины ушло несколько месяцев. В отместку, артефактор стала давать мне задания на дом, чего раньше не делала.
Поймав меня как-то возле дверей дома, Лир, в обмен на записку от Птички, сунул мне в сумку книгу с описанием древних рун. Я видела такую у Наталии, но она давала мне срисовывать с неё, и тут же убирала. Где нашёл ещё одну книгу парень, я не спрашивала, просто приняла подарок.
Вернувшись в первый день с занятий, я у входа столкнулась с Птичкой, которая нетерпеливо ждала меня, сбежав из лекарской, и засыпала меня вопросами о Лире. Как выглядит? Что сказал? Спрашивал ли? Не понимаю я её: он стал...спать с ней, когда ей тринадцать было, это же плохо, а она мне о любви талдычит.
А потом: записка ему - записка ей. Жанна, поймавшая нас однажды, отругала меня, сказав, что по своей вине я могу лишиться обучения, Орлова не потерпит, если узнает, что я творю. А Птичка, нагло сообщив мне, что беременным не отказывают, пошла против Жанны и продолжает требовать от меня помощи.
Она здорово поправилась в последнее время, после того, как перестала кушать в столовой, теперь она ест в лекарской, у сестры Симы. Монахиня настояла.
Был скандал: Ирана орала, как сумасшедшая, но сестра не отступалась. По сану ей положено смирение и принятие происходящего, как есть, но тут она проявила волю, приличную только для мирских. Ирана пригрозила пожаловаться в полию, что монахиня вмешивается в мирское, а сестра Сима ответила:"Вперёд!"
Фрея, теперь вместо Птички, "всё видящая и всё слышащая", рассказывая, давилась от смеха, изображая, как Ирана выпучила глаза.
Прошёл месяц, потом второй. И я как-то привыкла к жизни в приюте.
Тем более, что времени на то, чтобы горевать у меня нет. Батюшка согласился учить нас. Их отношения с госпожой Ираной похожи на "тихую" войну. Он не может убрать директора, её поддерживает Орлова. А она не может заставить полию прислать другого священника. Не зря Таюшкина мама говорила, что чем красивши батюшка, тем больше прихожанок у храма. В иные дни в храм не протолкнёшься. А чем больше прихожан, тем больше пожертвований. Так что менять священника никто не согласится.
Жанна говорит:"Такова жизнь. Деньги решают многое" и покупает более дорогие нитки для кружев. Она потихоньку приторговывает, помимо нашей заказчицы. Воротнички и манжеты быстро продаются среди прихожанок, желающих привлечь внимание батюшки.
Матушка Заина только ласково улыбается всем. И накладывает нам в сумки много пирогов после занятий с батюшкой.
Мэр нашего города, настоящий...жена мэра. Понемногу я узнала эту женщину, и временами мне её жаль. Властная, она, как говорит Свир, была рождена, чтобы править, но она женщина - её никогда не назначат ни на какой высокий пост.
Даже Жанна признаёт, что порядка в городе стало много больше. Раньше, по её словам, из-за того, что у нас есть порт, город был похож на свалку и притон вместе. Сейчас, когда Лир подписывает указы, которые придумывает его жена, ужесточились наказания. И Орлова вовсю использует заключённых на уборке города, выбив из казны деньги на увеличение людей в страже. И она ввела наказания не только за преступления, но и за некоторые проступки. А, узнав, что в Тенриссе повысили возраст женитьбы до шестнадцати лет, сделала так и у нас.
Разобралась я, со временем, и в их отношениях: Лир и две женщины.
Молодой мужчина и впрямь брат Ираны, но он незаконнорожденный. После смерти отца и матери, остался с сестрой. И его увидела подруга сестры, Наталия, и влюбилась без памяти. И две бабы окрутили мальчишку. В четырнадцать он женился на Орловой. А в двадцать четыре влюбился в Птичку. Хотя все думают плохо про него, Даша на своём медальоне Всемилостивой поклялась мне, что это она бегала за ним и "добегалась".
И есть у меня нехорошее предчувствие, что добром эта история не закончится...
Прошёл ещё месяц. Зима в этом году началась с большого снегопада. На несколько дней город, как замер. Ходить по огромным сугробам и здоровым-то людям тяжело, а я буквально ползком двигалась.
Но Наталия с самого начала наших занятий заявила - никаких пропусков. Твёрдо ухватив меня за подбородок, она смотрела мне в глаза и чётко выговаривала:
- Смерть, только смерть может оправдать твоё отсутствие. В любом другом случае, я буду тебя наказывать.
И наказала, когда я однажды опоздала. Рассыпав горох на середине комнаты, заставила меня встать на него коленками и плести сложные руны. Мне повезло, рано вернулся Лир, и она разрешила мне подняться. При нём она очень старается выглядеть, как можно лучше. Вот неужели за десять с лишним лет он не понял с кем живёт? Конечно, понял. Не дурак ведь.
Её отношение к мужу даже меня пугает. Оно похоже на одержимость, как рассказывал нам о ней батюшка. Одержимый ничего не видит вокруг, так и Наталия, стоит ей услышать голос мужа, и она перестаёт обращать внимание на всё другое, сразу к нему.
Лир это знает и помогает мне, как может. Отвлекает жену, а я в это время перерисовываю руны из книги по лечению. Наталия мне рассказывает лишь о боевых и защитных вещах. А я не хочу быть воином, да и какой из меня воин, с моей-то ногой. Я хочу помогать людям, а не убивать их.
