Вот ветка под госпожой региной хрустнула, стала она ее в разные стороны крутить, доламывать, перед этим на землю спрыгнув. А между делом говорит:
— И давно в замки обозы с продовольствием и всем необходимым приходить перестали?
Верлит тихо крякнул. Наконец, до начальственных людей доходить стало, что господа рыцари уже почитай четвертый год сами по себе маются.
— Как старый регис заболел, — ответил господин рыцарь. — Это сколько лет прошло?
— Четыре, — ответила регина. — Это как же так. Почему ни одной жалобы? Куда обозы деваются? Чем вы кормитесь?
Рыцарь голову поднял, улыбнулся. А зубы у него острые. Все, сколько есть. Регина вздрогнула, пробурчала:
— Вы лучше не улыбайтесь.
— В Бездне прокорм найти несложно. Там всякое водится. Человек такой пищей отравится, а нам ничего.
— Но ни одной жалобы…
— Кастелян нашего замка точно писал… А затем вдруг уехал. У него внучка родилась. И не вернулся. А за ним и другие слуги ушли… Не в каждом замке есть свой Верлит…
Приятно Верлиту на сердце стало. Знать, ценят его. Госпожа регина палку отломала, на плащ бросила. Обошла дерево поваленное, новую жертву выбирая. Так они до завтра возиться будут… Тут на плечо Верлита легла рука тяжелая.
— Не мешай им, Верлит. Пусть поговорят.
Рыцарь регине руку подал, она снова на дерево взобралась.
— Всё, что от вас требовалось, исполняется. Новые земли открывались, лекарственные средства приходили… Брат мой регис и члены совета говорили: "Не трогай то, что работает" . А я слушала.
— Они были правы.
Она вздохнула, спросила:
— Вы помните меня?
— Вас трудно забыть. Вы приклеили мои сапоги к полу.
— А вы подарили мне улиток. Крупных, с ладонь. Их все комнатные девушки боялись. А они мне напоминали вас. Такие загадочные существа. Они ползают будто бы сами по себе по своим делам, а на самом деле, я уверена, в колонии каждый знает, что делает другой.
Видел Верлит тех улиток, вредителей, хуже мурашей. Если чем они с господами рыцарями и похожи, так тем, что едят много. Рыцарь, державший руку на его плече хмыкнул. По-человечески так хмыкнул.
— А еще улитки почти слепы и глухи. Верлит сказал мне, что и вы тоже.
Верлит со стыда переступил с ноги на ногу.
— Вы когда-нибудь думали о море море, госпожа моя регина? Можете представить его?
Она, стоя на бревне, ровно ростом с господина рыцаря. И снова глядели они друг другу в глаза, и снова господин рыцарь провел пальцем по ее щеке.
— Я видел… там, в Бездне. Еще когда был человеком. Это толща вод, и если погрузиться в нее, то все меняется. Нет ничего ни над вами, ни под. Нет звуков, и свет, далекий и холодный, едва различим.
— Мир для всех вас таков?
— Потеряв человеческие чувства, мы обрели другие. Я не жалуюсь. Лишь бы не забыть о том, что раньше я был человеком.
Господин рыцарь отвернулся, госпожа регина спросила:
— Иначе?
— Вы не видели, во что превращаются рыцари Разлома, забывшие об этом. Это те же твари из Бездны, только двуногие и чуть поумнее.
Он вдруг кашлянул.
— Давно я столько не говорил.
Госпожа регина прижала его руку к своей груди.
— Я хочу быть с вами. Как вас звали прежде? Скажите!
— Зачем? Это не имеет значения.
— Вы правда думали, что я вас забуду? Забуду ради… — тут госпожа регина запнулась, спрыгнула наземь и продолжила. — Ради выращенного для меня жениха с покупными птицами в красиво устроенных цветущих садах? Разве я могла выбрать его?
— Когда выбор стоит между живым человеком и… существом обреченным, почти утратившим человеческий облик, решение очевино.
— Выбор стоял между человеком слабым и тем, кто посвятил себя неравному бою за все живое, кто утратил человеческий облик и вновь стал человеком только ради меня, может быть, на одно мгновение! Выбирать здесь не из чего. Выбор очевиден.
Господин рыцарь подошел к своему плащу, сложил углы и поднял мешок. Широкоплечий рыцарь тут же Верлита к телеге потянул.
— Она всегда была так упряма. Такая блажь… Пойдем, Верлит.
Из хвороста, что госпожа регина и рыцарь собрали, пригодной оказалась лишь малая часть: сырые ветки недавно сваленного дерева никуда не годились. Госпожа регина есть отказалась, в два одеяла завернулась и спать легла, а господа рыцари долго у костра сидели, у Верлита уже и глаза закрываться стали.
Тут один рыцарь другому говорит:
— Неправильно это.
А второй отвечает:
— А я разве спорю. Только иногда правильное от неправильного сложно отличить, сам помнишь, как мы…
— Тогда я за себя решал. А теперь…
— Не за себя, а за нас. Может, теперь она за вас решит. Может, так я свой долг отдам.
Молодой рыцарь подскочил, воздух носом втянул:
— Нет меж нами никакого долга.
— Как между рыцарями нет. А как между людьми?
И снова замолчали. А Верлит, услышав в голове своей короткое «спать», тут же глаза закрыл и задышал ровнее. Вспомнилось вдруг в полусне лицо госпожи регины, когда она рыцареву руку к себе прижимала. Подумалось ему, что, может, и правильно, что есть кому хоть одного рыцаря любить. Что правильно все выглядело, как ни крути. А вот была бы дочка, подумалось Верлиту, хотел бы судьбы для нее такой? Чтоб, значит, на краю мира жить с супружником не человеком, от которого и детей завести нельзя. Потому что такое иной раз нарождается тут, что только обухом по голове? А с другой стороны, вон регина как на него смотрела, будто иначе и быть не может, и будто любовь не к человеку правильна и хороша…
С такими мыслями о чужом и сложном Верлит наконец уснул.
А проснулся засветло, господа рыцари все так же сидели, глядя в никуда, госпожа регина спала. Верлит закряхтел, затекшую спину разминая, госпожу регину разбудил, поручил ей для завтрака хлеба нарезать. Потом снова в путь пустились. Госпожу регину старый рыцарь снова на шею посадил, молодой за оглоблю взялся, и пошли к деревне.
Госпожа регина как с пригорка ярмарочные ряды увидела, так и забыла про натертые ноги-то. А как же, девица, хоть и начальственный человек. Вспомнила, что гребень ей срочно нужен и зеркало, и негоже в рубашке да холстине подпоясанной и булавкой подколотой ходить. А Верлит с тоской вдруг про зазнобу свою, Ланку, мельникову дочку вспомнил: как бы она к регине-то не ревновала. Молодой рыцарь тут с себя плащ снял, на госпожу регину, спустившуюся с плеч, накинул. Длинновато было, так он плащ когтями, точно кинжалами, ровно по росточку обкорнал и говорит:
— Держись сзади, госпожа моя регина, молчи. Верлит, ты нынче с тремя рыцарями на торги пришел.
Верлит только плечами пожал.
— С тремя, так с тремя, что ж тут непонятного… И то верно: ежели молодой регис убить пытался, может, ищет тебя теперь, красавица.
Регина от этих слов вздрогнула и капюшон пониже натянула. А старый рыцарь с тоской такой говорит:
— Да не мог он…
Тут Верлит сдуру как скажет:
— Ну, вам-то лучше знать, господин мой ре… рыцарь.
Тот его по плечу ударил так, что у Верлита колени подкосились.
— Молодец, долго держался, молчал.
— Так это… случайно вышло.
А регина вдруг как засмеется:
— Хорошо ты нашу семейку на чистую воду выводишь, Верлит. Может, и брата моего региса сможешь…
— Ежели он такой же лицедей, как ты, красавица, — ответил Верлит, ус подкручивая, — то легко это у меня выйдет.
Присели они в тени, недалеко от торговых рядов, поели-попили. Негоже в торги на голодное брюхо влезать: всякой сладкой ненужной гадости накупить сразу захочется. Верлиту уж точно, да и госпожа регина до сладкого большая охотница. Это господам рыцарям хорошо — есть еда, они ее едят, нет еды — не едят. Поели, тут молодой рыцарь и говорит Верлиту:
— Отдай.
У Верлита еще раз сердце зашлось.
— Что, - говорит, — отдавать-то, господин мой рыцарь?
А он отвечает:
— То, что за пазухой прячешь, Верлит.
А за пазухой у Верлита мешочек с черной травой, купцу из Новой Столицы обещанный, и платок носовой. Ну, тут понятно, что господину рыцарю надобно. Дрожащими руками Верлит мешочек достал.
— Развяжи, — говорит рыцарь.
Верлит мешочек развязал, госпожа регина ахнула.
— Верлит! Это же… узнает кто, - казнят!
А рыцарь себе всю траву разом в рот высыпал, прожевал, проглотил, водой запил. Говорит:
— Хороший ты человек, Верлит, но зачем же так поступаешь? Знаешь, на что трава, что ты в Новую Столицу продавал, уходила?
— Нет, — говорит Верлит, — не знаю. Купец говорил, лекарям продавал.
— Врет… — коротко отрезал рыцарь. — И не купец он.
Хотел было спросить Верлит, кто же тогда, да идти пора было, не то все нужное раскупят, пока они тут лясы точат.
Уне показалось, что у Алистера глаза светятся в темноте. Он взглянул на нее, и продолжил свой рассказ. Не свой...
История просто текла через него. Он только проводник.
Наутро Кастар никуда уйти не смог. Потому что молодой регис сошел с ума, по крайней мере, выглядело все именно так. Он приказал собрать всех выборных, всех советников, всех глав приказов и быстро неровным шепотом диктовал указ, не глядя на Кастара, по обычаю своему жавшегося к стене. В большом зале на первом этаже регисова дома было мрачно и сыро. Пахло влажной землей, и лицо молодого региса приобрело нездоровый оттенок, а пальцы подрагивали на резных подлокотниках. Он не переоделся из домашнего, наглухо застегнутого черного платья в парадное, положенное по статусу, белое с золотым одеяние. Только надел цепь Власти и венец, тяжелые, грубые регалии с крупными камнями. Потемневшие, нечесанные волосы висели вдоль лица сосульками.
— Я умираю, — сказал он, подаваясь вперед и переводя взгляд с одного выборного на другого, тяжело дыша. — Я больше не могу это скрывать. И не хочу.
Он закатал широкие рукава, и все всё поняли: кто ж не знает, как ведет себя плоть, изъеденная черной травой? Как движутся под кожей её ростки. Откуда появляется этот запах сырой земли?
Поднялся гомон, послышались крики, вопросы. Кто-то трусливый, мелочный тут же предложил молодого региса убить, а если нет — изгнать или запереть… Сидевшие на передних рядах озирались в поисках места подальше от страшной заразы. И стоявший у стены Кастар вдруг подумал, что стоит подойти и положить руку на плечо региса. Они никогда не были дружны, но…
Молодой регис, глядя на них, засмеялся, потом закашлял.
— Я сам уйду! Но прежде назначу себе преемника. Кастар!
Повинуясь зову региса, Кастар, наконец, нашел в себе силы выйти вперед.
— Это второй сын наместника Новой Столицы. Жених моей сестры. На него я оставляю все, что мне дорого. Мою сестру и мой мир.
Кастар опустился на колени перед сидевшим регисом.
— Нет ничего истиннее моих слов: я не покушусь на твою власть, господин мой регис, покуда ты жив.
— Ждать недолго.
— И покуда в состоянии принимать решения.
— И того меньше ждать.
Кастар, следуя душевному порыву, прикоснулся губами к бледной влажной руке. На лице Данамара зазмеилась улыбка. Следуя повелению региса, Кастар встал, оглянулся в поисках места, откуда можно следит за происходящим, не привлекая к себе внимания.
— Поздно прятаться, — сказал регис. — Ты уже часть истории, хочешь ты того или нет, друг мой Кастар.
Потом выборные и главы приказов приносили свои клятвы, одним глазом кося на региса, другим на Кастара. Он стоял подле трона, опустив глаза, и не запоминал, кто негодует, а кто радуется, кто запинается клянясь, а кто — говорит бездумно. За всем этим следил Данамар, откинувшийся на неудобную спинку трона, слегка прикрывший глаза.
Он знал этих людей с детства. Знал, чего от них ждать, на что они способны… Знал, кто рад возвышению Кастара, а кто нет. Но не сахарному красавцу Кастару следовало передавать эти знания, нет. Аккористе, сестре его регине, со взглядом не менее цепким и умом не менее острым, чем у брата.
Выборные разошлись обсуждать и осуждать случившееся, а молодой регис застыл на своем троне недвижимо, будто бы собираясь пустить наконец корни. Кастар несколько раз кашлянул, прошелся по большой прямоугольной комнате из угла в угол, затем сел на один из стульев, предназначенных для выборных.
— Господин мой регис не знает, но старший мой брат, названный при рождении Илларин, что значит…
— Безупречный, — кивнул регис. — У твоего отца странное чувство юмора. Два сына — Безупречный и Урод.
Кастар покачал головой.
— Отец думает, что имя меня защитит. Что, может быть, имя притянуло к брату моему его страшную смерть.
— Это глупости.
— Не для горюющего отца. Он охранял границы Бездны, занимался тем, что господам рыцарям неподвластно — выискивал тех отчаянных людей, что лезут в Бездну за добычей.
— И что же?
— И однажды он вернулся с дозора раненым и зараженным черной травой…
Регис вздрогнул, поднял голову.
— Вот как?
— Да, господин мой регис. Он был красив и благороден. И спас самое ценное, что было с ним в том дозоре. В отряде его был и старый регис, твой отец, прибывший на границу посмотреть, что да как. Брат мой Илларин закрыл его собой и вывел из Бездны. Отец не хотел порочить его красоту, его безупречность в глазах людей и устроил пышные похороны, за которыми брат мой Илларин следил из окна нашего дома. Я родился через два месяца после этих ненастоящих похорон. Сестра твоя регина…
— Через три… — улыбнулся регис.
— Я никогда не обнимал своего брата, он никогда не выходил из своих покоев и огороженного уголка сада.
— А что потом? Когда он умер?
— Мне было семь, когда он ушел. Просто исчез. Мы тогда жили уже в Новой Столице. Илларин был с нами все это время, жирное черное пятно на собственной безупречности… И на семейном щите. Всем не объяснишь, откуда зараза в теле. Рана ли виновата, или молодой Илларин склонен был к излишествам? И если один таков, то каковы остальные? Каковы их пороки и слабости? Можно ли им доверить власть? Сплетни, слухи… Никто этого не хотел, и меньше всех — брат мой Илларин.
— Жирное черное пятно, — повторил молодой регис. — Я думаю, лучше быстрая смерть. Я рад, что теперь знаю, за что я умер.
Кастар удивленно захлопал ресницами.
— Господин мой регис?
— А ты не понял? Твой отец отомстил нам за своего безупречного сына. Я пойду с тобой, — сказал он, тряхнув головой. — Мне стоит извиниться перед сестрой моей региной, пока я еще способен извиняться.
Регис был полон решимости идти с Кастаром на поиски сестры. Боли он не чувствовал, и в этом опасность — он мог шагать и шагать со сломанной к примеру ногой, полным истощением, пока не свалится замертво. За ним необходимо следить.
Старая столица проводила их тишиной раннего утра.
Час спустя они вышли за пределы города, и зашагали по широкой, пустынной дороге. Кастар шел, глядя на спину молодого региса, монотонно шагающего вперед. Кастару вдруг вспомнился последний раз, когда он видел старшего брата.
В тот день он сбежал со школы с мальчишками на реку. Отец никогда не запрещал ему дружбу с детьми горожан — пусть они и не ровня наместниковому сыну. Кастар чуть замешкался, отстал от своих приятелей, а когда нагнал, то увидел, что они кидаются камнями в нечто, что он вначале принял за куст.
Это был человек, заросший черной травой. Он выглядел гораздо хуже, чем Илларин, который все еще не потерял человеческих черт. Это стоило больших трудов смотревшему за ним лекарю, он делал все, что мог, мазал пациента жуткими вонючими мазями, перебинтовывал вечно израненные пальцы, не давая им срастаться, поил какими то зельями, не дававшими Илларину потерять разум.
— И давно в замки обозы с продовольствием и всем необходимым приходить перестали?
Верлит тихо крякнул. Наконец, до начальственных людей доходить стало, что господа рыцари уже почитай четвертый год сами по себе маются.
— Как старый регис заболел, — ответил господин рыцарь. — Это сколько лет прошло?
— Четыре, — ответила регина. — Это как же так. Почему ни одной жалобы? Куда обозы деваются? Чем вы кормитесь?
Рыцарь голову поднял, улыбнулся. А зубы у него острые. Все, сколько есть. Регина вздрогнула, пробурчала:
— Вы лучше не улыбайтесь.
— В Бездне прокорм найти несложно. Там всякое водится. Человек такой пищей отравится, а нам ничего.
— Но ни одной жалобы…
— Кастелян нашего замка точно писал… А затем вдруг уехал. У него внучка родилась. И не вернулся. А за ним и другие слуги ушли… Не в каждом замке есть свой Верлит…
Приятно Верлиту на сердце стало. Знать, ценят его. Госпожа регина палку отломала, на плащ бросила. Обошла дерево поваленное, новую жертву выбирая. Так они до завтра возиться будут… Тут на плечо Верлита легла рука тяжелая.
— Не мешай им, Верлит. Пусть поговорят.
Рыцарь регине руку подал, она снова на дерево взобралась.
— Всё, что от вас требовалось, исполняется. Новые земли открывались, лекарственные средства приходили… Брат мой регис и члены совета говорили: "Не трогай то, что работает" . А я слушала.
— Они были правы.
Она вздохнула, спросила:
— Вы помните меня?
— Вас трудно забыть. Вы приклеили мои сапоги к полу.
— А вы подарили мне улиток. Крупных, с ладонь. Их все комнатные девушки боялись. А они мне напоминали вас. Такие загадочные существа. Они ползают будто бы сами по себе по своим делам, а на самом деле, я уверена, в колонии каждый знает, что делает другой.
Видел Верлит тех улиток, вредителей, хуже мурашей. Если чем они с господами рыцарями и похожи, так тем, что едят много. Рыцарь, державший руку на его плече хмыкнул. По-человечески так хмыкнул.
— А еще улитки почти слепы и глухи. Верлит сказал мне, что и вы тоже.
Верлит со стыда переступил с ноги на ногу.
— Вы когда-нибудь думали о море море, госпожа моя регина? Можете представить его?
Она, стоя на бревне, ровно ростом с господина рыцаря. И снова глядели они друг другу в глаза, и снова господин рыцарь провел пальцем по ее щеке.
— Я видел… там, в Бездне. Еще когда был человеком. Это толща вод, и если погрузиться в нее, то все меняется. Нет ничего ни над вами, ни под. Нет звуков, и свет, далекий и холодный, едва различим.
— Мир для всех вас таков?
— Потеряв человеческие чувства, мы обрели другие. Я не жалуюсь. Лишь бы не забыть о том, что раньше я был человеком.
Господин рыцарь отвернулся, госпожа регина спросила:
— Иначе?
— Вы не видели, во что превращаются рыцари Разлома, забывшие об этом. Это те же твари из Бездны, только двуногие и чуть поумнее.
Он вдруг кашлянул.
— Давно я столько не говорил.
Госпожа регина прижала его руку к своей груди.
— Я хочу быть с вами. Как вас звали прежде? Скажите!
— Зачем? Это не имеет значения.
— Вы правда думали, что я вас забуду? Забуду ради… — тут госпожа регина запнулась, спрыгнула наземь и продолжила. — Ради выращенного для меня жениха с покупными птицами в красиво устроенных цветущих садах? Разве я могла выбрать его?
— Когда выбор стоит между живым человеком и… существом обреченным, почти утратившим человеческий облик, решение очевино.
— Выбор стоял между человеком слабым и тем, кто посвятил себя неравному бою за все живое, кто утратил человеческий облик и вновь стал человеком только ради меня, может быть, на одно мгновение! Выбирать здесь не из чего. Выбор очевиден.
Господин рыцарь подошел к своему плащу, сложил углы и поднял мешок. Широкоплечий рыцарь тут же Верлита к телеге потянул.
— Она всегда была так упряма. Такая блажь… Пойдем, Верлит.
Из хвороста, что госпожа регина и рыцарь собрали, пригодной оказалась лишь малая часть: сырые ветки недавно сваленного дерева никуда не годились. Госпожа регина есть отказалась, в два одеяла завернулась и спать легла, а господа рыцари долго у костра сидели, у Верлита уже и глаза закрываться стали.
Тут один рыцарь другому говорит:
— Неправильно это.
А второй отвечает:
— А я разве спорю. Только иногда правильное от неправильного сложно отличить, сам помнишь, как мы…
— Тогда я за себя решал. А теперь…
— Не за себя, а за нас. Может, теперь она за вас решит. Может, так я свой долг отдам.
Молодой рыцарь подскочил, воздух носом втянул:
— Нет меж нами никакого долга.
— Как между рыцарями нет. А как между людьми?
И снова замолчали. А Верлит, услышав в голове своей короткое «спать», тут же глаза закрыл и задышал ровнее. Вспомнилось вдруг в полусне лицо госпожи регины, когда она рыцареву руку к себе прижимала. Подумалось ему, что, может, и правильно, что есть кому хоть одного рыцаря любить. Что правильно все выглядело, как ни крути. А вот была бы дочка, подумалось Верлиту, хотел бы судьбы для нее такой? Чтоб, значит, на краю мира жить с супружником не человеком, от которого и детей завести нельзя. Потому что такое иной раз нарождается тут, что только обухом по голове? А с другой стороны, вон регина как на него смотрела, будто иначе и быть не может, и будто любовь не к человеку правильна и хороша…
С такими мыслями о чужом и сложном Верлит наконец уснул.
А проснулся засветло, господа рыцари все так же сидели, глядя в никуда, госпожа регина спала. Верлит закряхтел, затекшую спину разминая, госпожу регину разбудил, поручил ей для завтрака хлеба нарезать. Потом снова в путь пустились. Госпожу регину старый рыцарь снова на шею посадил, молодой за оглоблю взялся, и пошли к деревне.
Госпожа регина как с пригорка ярмарочные ряды увидела, так и забыла про натертые ноги-то. А как же, девица, хоть и начальственный человек. Вспомнила, что гребень ей срочно нужен и зеркало, и негоже в рубашке да холстине подпоясанной и булавкой подколотой ходить. А Верлит с тоской вдруг про зазнобу свою, Ланку, мельникову дочку вспомнил: как бы она к регине-то не ревновала. Молодой рыцарь тут с себя плащ снял, на госпожу регину, спустившуюся с плеч, накинул. Длинновато было, так он плащ когтями, точно кинжалами, ровно по росточку обкорнал и говорит:
— Держись сзади, госпожа моя регина, молчи. Верлит, ты нынче с тремя рыцарями на торги пришел.
Верлит только плечами пожал.
— С тремя, так с тремя, что ж тут непонятного… И то верно: ежели молодой регис убить пытался, может, ищет тебя теперь, красавица.
Регина от этих слов вздрогнула и капюшон пониже натянула. А старый рыцарь с тоской такой говорит:
— Да не мог он…
Тут Верлит сдуру как скажет:
— Ну, вам-то лучше знать, господин мой ре… рыцарь.
Тот его по плечу ударил так, что у Верлита колени подкосились.
— Молодец, долго держался, молчал.
— Так это… случайно вышло.
А регина вдруг как засмеется:
— Хорошо ты нашу семейку на чистую воду выводишь, Верлит. Может, и брата моего региса сможешь…
— Ежели он такой же лицедей, как ты, красавица, — ответил Верлит, ус подкручивая, — то легко это у меня выйдет.
Присели они в тени, недалеко от торговых рядов, поели-попили. Негоже в торги на голодное брюхо влезать: всякой сладкой ненужной гадости накупить сразу захочется. Верлиту уж точно, да и госпожа регина до сладкого большая охотница. Это господам рыцарям хорошо — есть еда, они ее едят, нет еды — не едят. Поели, тут молодой рыцарь и говорит Верлиту:
— Отдай.
У Верлита еще раз сердце зашлось.
— Что, - говорит, — отдавать-то, господин мой рыцарь?
А он отвечает:
— То, что за пазухой прячешь, Верлит.
А за пазухой у Верлита мешочек с черной травой, купцу из Новой Столицы обещанный, и платок носовой. Ну, тут понятно, что господину рыцарю надобно. Дрожащими руками Верлит мешочек достал.
— Развяжи, — говорит рыцарь.
Верлит мешочек развязал, госпожа регина ахнула.
— Верлит! Это же… узнает кто, - казнят!
А рыцарь себе всю траву разом в рот высыпал, прожевал, проглотил, водой запил. Говорит:
— Хороший ты человек, Верлит, но зачем же так поступаешь? Знаешь, на что трава, что ты в Новую Столицу продавал, уходила?
— Нет, — говорит Верлит, — не знаю. Купец говорил, лекарям продавал.
— Врет… — коротко отрезал рыцарь. — И не купец он.
Хотел было спросить Верлит, кто же тогда, да идти пора было, не то все нужное раскупят, пока они тут лясы точат.
Глава 11
Уне показалось, что у Алистера глаза светятся в темноте. Он взглянул на нее, и продолжил свой рассказ. Не свой...
История просто текла через него. Он только проводник.
***
Наутро Кастар никуда уйти не смог. Потому что молодой регис сошел с ума, по крайней мере, выглядело все именно так. Он приказал собрать всех выборных, всех советников, всех глав приказов и быстро неровным шепотом диктовал указ, не глядя на Кастара, по обычаю своему жавшегося к стене. В большом зале на первом этаже регисова дома было мрачно и сыро. Пахло влажной землей, и лицо молодого региса приобрело нездоровый оттенок, а пальцы подрагивали на резных подлокотниках. Он не переоделся из домашнего, наглухо застегнутого черного платья в парадное, положенное по статусу, белое с золотым одеяние. Только надел цепь Власти и венец, тяжелые, грубые регалии с крупными камнями. Потемневшие, нечесанные волосы висели вдоль лица сосульками.
— Я умираю, — сказал он, подаваясь вперед и переводя взгляд с одного выборного на другого, тяжело дыша. — Я больше не могу это скрывать. И не хочу.
Он закатал широкие рукава, и все всё поняли: кто ж не знает, как ведет себя плоть, изъеденная черной травой? Как движутся под кожей её ростки. Откуда появляется этот запах сырой земли?
Поднялся гомон, послышались крики, вопросы. Кто-то трусливый, мелочный тут же предложил молодого региса убить, а если нет — изгнать или запереть… Сидевшие на передних рядах озирались в поисках места подальше от страшной заразы. И стоявший у стены Кастар вдруг подумал, что стоит подойти и положить руку на плечо региса. Они никогда не были дружны, но…
Молодой регис, глядя на них, засмеялся, потом закашлял.
— Я сам уйду! Но прежде назначу себе преемника. Кастар!
Повинуясь зову региса, Кастар, наконец, нашел в себе силы выйти вперед.
— Это второй сын наместника Новой Столицы. Жених моей сестры. На него я оставляю все, что мне дорого. Мою сестру и мой мир.
Кастар опустился на колени перед сидевшим регисом.
— Нет ничего истиннее моих слов: я не покушусь на твою власть, господин мой регис, покуда ты жив.
— Ждать недолго.
— И покуда в состоянии принимать решения.
— И того меньше ждать.
Кастар, следуя душевному порыву, прикоснулся губами к бледной влажной руке. На лице Данамара зазмеилась улыбка. Следуя повелению региса, Кастар встал, оглянулся в поисках места, откуда можно следит за происходящим, не привлекая к себе внимания.
— Поздно прятаться, — сказал регис. — Ты уже часть истории, хочешь ты того или нет, друг мой Кастар.
Потом выборные и главы приказов приносили свои клятвы, одним глазом кося на региса, другим на Кастара. Он стоял подле трона, опустив глаза, и не запоминал, кто негодует, а кто радуется, кто запинается клянясь, а кто — говорит бездумно. За всем этим следил Данамар, откинувшийся на неудобную спинку трона, слегка прикрывший глаза.
Он знал этих людей с детства. Знал, чего от них ждать, на что они способны… Знал, кто рад возвышению Кастара, а кто нет. Но не сахарному красавцу Кастару следовало передавать эти знания, нет. Аккористе, сестре его регине, со взглядом не менее цепким и умом не менее острым, чем у брата.
Выборные разошлись обсуждать и осуждать случившееся, а молодой регис застыл на своем троне недвижимо, будто бы собираясь пустить наконец корни. Кастар несколько раз кашлянул, прошелся по большой прямоугольной комнате из угла в угол, затем сел на один из стульев, предназначенных для выборных.
— Господин мой регис не знает, но старший мой брат, названный при рождении Илларин, что значит…
— Безупречный, — кивнул регис. — У твоего отца странное чувство юмора. Два сына — Безупречный и Урод.
Кастар покачал головой.
— Отец думает, что имя меня защитит. Что, может быть, имя притянуло к брату моему его страшную смерть.
— Это глупости.
— Не для горюющего отца. Он охранял границы Бездны, занимался тем, что господам рыцарям неподвластно — выискивал тех отчаянных людей, что лезут в Бездну за добычей.
— И что же?
— И однажды он вернулся с дозора раненым и зараженным черной травой…
Регис вздрогнул, поднял голову.
— Вот как?
— Да, господин мой регис. Он был красив и благороден. И спас самое ценное, что было с ним в том дозоре. В отряде его был и старый регис, твой отец, прибывший на границу посмотреть, что да как. Брат мой Илларин закрыл его собой и вывел из Бездны. Отец не хотел порочить его красоту, его безупречность в глазах людей и устроил пышные похороны, за которыми брат мой Илларин следил из окна нашего дома. Я родился через два месяца после этих ненастоящих похорон. Сестра твоя регина…
— Через три… — улыбнулся регис.
— Я никогда не обнимал своего брата, он никогда не выходил из своих покоев и огороженного уголка сада.
— А что потом? Когда он умер?
— Мне было семь, когда он ушел. Просто исчез. Мы тогда жили уже в Новой Столице. Илларин был с нами все это время, жирное черное пятно на собственной безупречности… И на семейном щите. Всем не объяснишь, откуда зараза в теле. Рана ли виновата, или молодой Илларин склонен был к излишествам? И если один таков, то каковы остальные? Каковы их пороки и слабости? Можно ли им доверить власть? Сплетни, слухи… Никто этого не хотел, и меньше всех — брат мой Илларин.
— Жирное черное пятно, — повторил молодой регис. — Я думаю, лучше быстрая смерть. Я рад, что теперь знаю, за что я умер.
Кастар удивленно захлопал ресницами.
— Господин мой регис?
— А ты не понял? Твой отец отомстил нам за своего безупречного сына. Я пойду с тобой, — сказал он, тряхнув головой. — Мне стоит извиниться перед сестрой моей региной, пока я еще способен извиняться.
Регис был полон решимости идти с Кастаром на поиски сестры. Боли он не чувствовал, и в этом опасность — он мог шагать и шагать со сломанной к примеру ногой, полным истощением, пока не свалится замертво. За ним необходимо следить.
Старая столица проводила их тишиной раннего утра.
Час спустя они вышли за пределы города, и зашагали по широкой, пустынной дороге. Кастар шел, глядя на спину молодого региса, монотонно шагающего вперед. Кастару вдруг вспомнился последний раз, когда он видел старшего брата.
В тот день он сбежал со школы с мальчишками на реку. Отец никогда не запрещал ему дружбу с детьми горожан — пусть они и не ровня наместниковому сыну. Кастар чуть замешкался, отстал от своих приятелей, а когда нагнал, то увидел, что они кидаются камнями в нечто, что он вначале принял за куст.
Это был человек, заросший черной травой. Он выглядел гораздо хуже, чем Илларин, который все еще не потерял человеческих черт. Это стоило больших трудов смотревшему за ним лекарю, он делал все, что мог, мазал пациента жуткими вонючими мазями, перебинтовывал вечно израненные пальцы, не давая им срастаться, поил какими то зельями, не дававшими Илларину потерять разум.
