Айрис простила ему его дешёвый популизм и этот нарочитый образ рубахи-парня, который не имел к нему настоящему никакого отношения. Ведь она знала, чувствовала, что под всем этим скрывается большая правда.
В воздухе витала напряжённость, и Айрис почувствовала, как её мысли стремительно бегут в разные стороны.
— Я не утверждаю, что он жив, — продолжал Дэн, стараясь успокоиться. — Но его магия могла остаться в мире. Она может быть использована теми, кто знает, как обращаться с такими силами. Ждущие...
Журналист, заполучивший необходимую порцию драмы, не упускал возможности задавать вопросы:
— То есть, вы считаете, что его последователи могут использовать эту магию?
Айрис, внимательно слушая, заметила, как Дэн колебался, прежде чем ответить:
— Возможно. Но это не просто последователи. Это те, кто посвятил себя изучению запрещенных по обе стороны от Рассветного хребта искусств, кто готов рискнуть всем ради могущества. Я чувствую, что они уже начали действовать.
В глазах журналиста заблестели огоньки интереса:
— И что же они собираются делать? Какова их цель?
Дэн наклонился ближе, словно боясь, что кто-то может подслушать:
— Я не знаю точно. Но если они действительно овладели этой магией, последствия могут быть катастрофическими. Мы можем столкнуться с чем-то, что не под силу остановить.
Айрис, чувствуя, как холодок пробегает по спине. Ведущий спросил:
— И что нам делать? Как мы можем предотвратить это?
Дэн, наконец, поднял взгляд, полон решимости:
— Нам нужно собрать информацию. Я должен выяснить, кто стоит за этим, и остановить их, пока не стало слишком поздно.
На фоне бурного моря маленькая парусная яхта, скользящая по волнам, казалась хрупкой, как стебелек травы. Белый парус, атакованный ветром, был натянут до предела, и его края отбивались о борт, как будто стараясь вырваться в небо. Погода была суровой: облака, низко нависшие над горизонтом, предвещали дождь, а холодный ветер пронизывал до костей, заставляя морские волны биться о причал с глухим шумом.
Айрис стояла на причале, закутавшись в большую куртку хозяина гостиницы Готлиба Грея. Она казалась утонувшей в этом свободном одеянии, но именно это создавало ощущение уюта под солеными брызгами, которые шипели вокруг. Мгновение спустя на берег пришла лодка, и с неё сошли Дэн и две женщины.
Первая, Оливия, выглядела чуть старше сорока, но её красота сохранялась, словно вино, что только улучшилось с годами. В прошлом маркитантка в армии лорда Рейнхальда, она стала экономкой в резиденции магистра Ордена Тьмы. Айрис видела её, когда приходила в резиденцию, мечтая о счастье с Алистером, и читала протокол допроса Оливии, в котором та описывала ритуал передачи знаний от лорда Рейнхальда к Алистеру, как будто сама была частью этого мрачного спектакля.
Вторая женщина, Лорена, представляла собой изысканность и печаль. Замужем за лордом Ордена Тьмы Эженом, пропавшим в Бездне, она несла на себе груз утраты. Айрис тоже помнила её, из смутных воспоминаний Алистера. Лорена была старше его на пять лет, и для двенадцатилетнего мальчика это была бездна, но казалось, он был немного влюблён в неё.
Дэн, наклонившись к Айрис, произнёс:
- Вы трое — единственные из тех, кто был близок Алистеру Клеменсу. Единственные, кто может ему помочь.
Готлиб и Элина вышли её провожать.
- Береги себя, Айрис, — произнёс отец Уны, его голос был полон решимости.
Элина, его сестра, стояла рядом с явной тревогой на лице.
- Я бы поехала с тобой, но я жуткая трусиха, — улыбнулась она сквозь слёзы. — Я всегда знала, что большой мир не для меня. Он для таких, как ты, и для Уны.
В её голосе звучала нежность и грусть, когда она продолжила:
- Пожалуйста, узнай что-нибудь о ней. Я надеюсь, что Уна жива.
Дэн, стоя рядом, прислушиваясь к их разговору, добавил:
- Мы можем сделать амулет жизни на крови Элины, — предложил он, его голос был тихим, но уверенным. — По нему мы сможем проверить, жива ли Уна.
Готлиб и Элина обменялись взглядами и без слов согласились. Элина достала из кармана заготовленный полудрагоценный камень, его поверхность мягко блестела в свете серого неба. С замиранием сердца она капнула свою кровь на камень, и следом за ней это сделал и Готлиб.
Камень начал мягко светиться, его свет постепенно усиливался, наполняя атмосферу надеждой. В тот момент, когда свет заискрился, все замерли.
- Уна жива! — воскликнула Элина, её голос дрожал от счастья. Камень светился ярче, как будто отзываясь на её радость.
Айрис никогда не умела придерживаться золотой середины. Её всегда бросало от роскоши к самым злачным местам — от дворцов и замков, респектабельных отелей до района, который именовали "подмышкой столицы". И была она темна и вонюча. Единственная её подруга, которую можно было условно отнести к среднему классу, — Уна. Но насколько вообще к магу применимо слово "средний"?
И вот впервые она оказалась на борту яхты среднего класса. Она бывала на яхтах: в таких, где спали гамаках или в повалку, вперемешку с контрабандой, бывала на яхтах, где в каютах кровати три на три метра, позолота и медвежья шкура на полу, а на верхней палубе официанты разносят игристое.
А вот в таком, тесном, но эргономически продуманном помещении не бывала.
Три каюты, в которых нет ничего, кроме кровати и узкого шкафа, как раз рассчитанного на её пожитки.
Туалет с душевой, кухня и кают-компания, а также зона для работы и «сидения» на палубе.
Яхта парусная. Если в ней и был прежде самоходный движитель, то теперь его не было. Дэн благородно взял на себя всё управление. Впрочем, у него был помощник.
Айрис смотрела на море и вполуха слушала Оливию.
- ...подружились с Матильдой. Она, конечно, понимала, что ничего из нашей затеи не выйдет, но за младшего сына, за Алистера, у неё сильнее всего сердце болело. Так часто бывает: самый болезненный, самый несчастный, самый неустроенный ребенок забирает внимание родителя... Помню, пришла ко мне, плакала: "Он своё лицо не помнит. Спрашивает меня, был ли он красив". Я его в плену не видела. Олег вот на ваших портретах.
- Очень, очень красив, — улыбнулась Лорена. — Это первое, о чём я подумала, когда Эжен нас познакомил: какой красивый ребенок!
- Он был в вас немножечко влюблён, вы знаете? — спросила Айрис.
Для той рыжеволосой красавицы Ал когда-то растил цветы на снегу.
Она помнила тот день. Так как сезоны в их с Алом связи не совпадали — их связь проявилась с рождением Уны, а она родилась зимой, а Ал осенью — то она как раз изнывала от жары, когда в Новом Лестере двухсотлетней давности юные некроманты играли в снежки.
Ала и Лорену познакоми Эжен. И Ал с самого начала знал, что девушка его старшего друга. И когда Эжен, обуянный восторгом, крикнул:
— Объявляю этот день днем всех влюблённых! Ибо я влюблён!
И его спутница легонько стукнула его по спине между лопаток.
— Ты меня смущаешь.
Он обернулся.
— Я просто без ума от тебя. Такой же безумный, как послушники ордена разума в день экзамена. Совсем без мозгов. Лорена! Давай, я тебе что-нибудь подарю!
Он оглянулся, будто в поисках подарка. Девушка улыбнулась.
— Друзья! Что можно подарить самой прекрасной девушке континента в этот замечательный день? — продолжал свою речь молодой некромант. — Кроме меня самого, что само по себе невероятно ценный подарок…
Его приятели рассмеялись.
И Ал присел на корточки, наклонился к земле, повел рукой — снег расплавился, потянулись к небу тонкие нежные листочки, распустился бледный, некрупный цветок.
— Вот, — сказал он, поднимая глаза на друга. Улыбнулся улыбкой нездешней, а красивые глаза так и остались печальными.
Больше никак он свою юную влюблённость к Лорене не проявлял. Так, смотрел только.
- Да? - удивилась Лорена. - Сколько ему было, когда мы познакомились? Десять, одиннадцать?
- Двенадцать. Я... я не проникала в его голову в полном смысле этого слова. Просто всегда была рядом и наблюдала. Деликатно "размывала" картинку и приглашала звук, когда он делал вещи, которые не принято делать при посторонних. Я не знаю его мыслей. Но я знала его, или думала, что знала. Может, всё, что я нагадала и намечтала — всё это мираж? Моя фантазия, моё представление о нём? Или плен сделал его другим человеком? Может, мне надо было остаться? Пройти с ним весь путь до конца...
Ладонь Лорены накрыла её руку.
- Эжен прошел войну, он был в Эйлин - дане, в соседней камере, буквально. Он никогда об этом не говорит. Даже не просто... Не говорит. Не упоминает. Даже теперь, когда помнит всё отчётливо. А знать, что кто-то всё это видел... Он скорее умер бы, чем дал бы мне всё это увидеть, прочувствовать.
- Да, - пробормотала Айрис. - Смесь гордости, желания защитить и посттравматического стрессового расстройства.
- С последним — к разумникам. Но ведь их не затащишь! А к обычному душеведу — тем более.
Меня в свое время таскали и к душеведам, и к жрецам, не считая разумников и некромантов, естественно, — вступилась Айрис за магически неодарённых лекарей. — И скажу я вам: многие и без магии норовили выпотрошить мне мозги. И у них это получалось не хуже, а может, где-то и лучше. Просто я отчаянно сопротивлялась.
Они промолчали некоторое время, каждый думая о своём. Потом Оливия сказала:
- За что я вечно благодарна Алистеру — он не стал поднимать мою падчерицу. Хотя его армия началась с того, что оставили светлые от наших деревень. Я ведь случайно осталась в живых. Они ведь пришли целенаправленно. Знали, что мы укрываем некроманта. Знали, что он испытывает к Элис симпатию; кто-то видел их рядом. Между ними ничего не было, это я знаю. Ничего кроме дружбы, но досужим языкам хватило. Ал ушел тогда в горы за целебными травами, когда я сильно заболела, просто так лежмя-лежала. Элис выволокли из дома, а я лежала в жару, в бреду. На меня посмотрели, сказали: "сама помрёт". Я на втором этаже лежала, и мне из окна было так хорошо видно мою Элис, висящую на воротах. Она висела... Висела, покачивалась, скрипели ворота, и на груди у моей девочки, на табличке, было написано: "шлюха темного отродья". Ал пришёл. Ал пришёл и поднял всех. Все тела. Своих, чужих. Кроме его матери, Матильды, и Элис. Их мы похоронили. Я пошла с ним.
Я видела, как он перестаёт быть человеком. С каждым убитым его мертвецами, с каждым новым поднятым трупом от него всё меньше и меньше оставалось. Он перестал отзываться на своё имя, мне кажется, даже я стала ему скорее помехой, единственная живая в армии мёртвых. Потом что было, ты знаешь...
Идея создания Золотого Тоннеля пришла княгине Этери практически случайно. Она всю жизнь была рациональной, но предприимчивой. И оставшись один на один с полной и абсолютной властью в Багрийском царстве на семнадцать лет — до совершеннолетия сына своего возлюбленного, царя Исари, она в стране, милостью его лишённой практически всей преступности, искала способы не только сохранить доставшееся ей, но и приумножить.
Идея принадлежала, справедливости ради, не только ей, но и госпоже Штайгн, бежавшей из Астурии от войны, которую позже назовут "Последней", с ужасом вспоминавшей своё морское путешествие в Айзакан, как называли эту часть континента жители Эуропы. Обнаружив, что Багре больше не требуется порох в больших количествах, пороховая дама несколько приуныла. В деньгах она особенно не нуждалась — предыдущий государственный заказ озолотил её. Да и работа была — в Багрийской высшей школе алхимиков и Академии естественных наук, где была великолепная лаборатория. Однако порох и прочие горючие вещества были её страстью с детства. Как-то раз она подсчитала, что сделанного за всю её жизнь пороха хватило бы, чтобы сделать дырку в Гатенском хребте. И тогда-то Этери пришла в голову мысль…
Нет, не тогда, чуть позже, когда она наблюдала за игрой Амирана и Лали. Им тогда было чуть больше четырёх, и любимейшей игрой у них было рыть бесконечные ямки в земле. Первое время дети разоряли клумбы в саду, там, где земля была помягче, заставляя несчастных садовников бить поклоны и просить защиты у княгини Гатенской, опекунши цесаревича и царевны. Этери распорядилась выделить детям немного земли. Им насыпали гору, и они построили город, отрабатывая на нём те заклинания, которым их обучали, чтобы придать земле нужную форму. Город охраняли солдатики Амирана, марширующие по земляным стенам и между домиками, похожими на глинобитные мазанки без окон и с покосившимися в разные стороны крышами. А в горе прокопали дыру, через которую близнецы, сидя с двух сторон, просовывали друг другу руки и пожимали их. Уста младенцев, как известно, глаголят истину. И из их игр тоже можно немало почерпнуть.
Два года понадобилось Этери, чтобы продавить совет и утвердить строительство туннеля сквозь Гатенский хребет. Ещё года два Этери искала по обе стороны хребта меценатов и богачей, желающих вложиться в это безумство. Ни её личные средства, ни казна Багры не выдержали бы такой нагрузки. Мирок Амирана и Лали всё это время рос. Солдатики маршировали уже не по осыпающимся стенам из земли, а по каменным. По мостовым гуляли Лалины подопечные — кавалеры и дамы, вдоль мостовых росли маленькие, с руку величиной деревья — творения ханьских магов и алхимиков. Сейчас этот волшебный городок был уже заброшен, но немного облагороженный, стал настоящей жемчужиной дворцового сада. От города к земляной насыпи, принявшей формы Гатенского хребта, тянулась железная дорога. Она петляла среди ханьских уменьшенных деревьев, имитирующих леса, через холмы и овечьи отары, в которых самая крупная овца была величиной с указательный палец. Железная дорога ныряла в тоннель, выложенный золотыми пластинками. Это была уже не кривая норка, выкопанная детьми для игр, а точная копия того тоннеля, который был за восемь лет вырыт всего лишь до половины. Общий план этого маленького мирка, как и всё остальное, в том числе убранство маленьких домиков и одежды жителей, было с большой тщательностью и умением выполнено руками нового придворного художника, Аче из Гатены. За глаза про него говорили, будто бы, не покровительствуй ему княгиня, не будь она так склонна к землячеству, вряд ли крестьянский сын достиг бы таких высот… Глупости. Те, кто видел его работы и давал себе труд к ним приглядеться, таких низостей не говорили. Если у него, конечно, было хоть немного художественного вкуса.
Маги и алхимики прорывались с обеих сторон сквозь толщу горных пород с большим упрямством и обстоятельностью, действуя по сложному, тысячу раз выверенному плану. Этери никуда не спешила, предпочитая разменивать время на безопасность.
Но за каждым шагом скрывалась тень неопределенности. Каждый день приносил новые вызовы: от непредсказуемых подземных течений до сбоев в алхимических реакциях. Этери понимала, что создание Золотого Тоннеля — это не просто проект, а наследие, которое будет жить долгие века. Она часто навещала места работы, прислушиваясь к шорохам и звукам, исходящим из недр земли.
Однажды, когда она спустилась в шахту, к ней подошёл один из старших магов, зодчий и рудощнатец. Их лица были озабоченным, а маг в руках держал свиток с записями о новой находке.
В воздухе витала напряжённость, и Айрис почувствовала, как её мысли стремительно бегут в разные стороны.
— Я не утверждаю, что он жив, — продолжал Дэн, стараясь успокоиться. — Но его магия могла остаться в мире. Она может быть использована теми, кто знает, как обращаться с такими силами. Ждущие...
Журналист, заполучивший необходимую порцию драмы, не упускал возможности задавать вопросы:
— То есть, вы считаете, что его последователи могут использовать эту магию?
Айрис, внимательно слушая, заметила, как Дэн колебался, прежде чем ответить:
— Возможно. Но это не просто последователи. Это те, кто посвятил себя изучению запрещенных по обе стороны от Рассветного хребта искусств, кто готов рискнуть всем ради могущества. Я чувствую, что они уже начали действовать.
В глазах журналиста заблестели огоньки интереса:
— И что же они собираются делать? Какова их цель?
Дэн наклонился ближе, словно боясь, что кто-то может подслушать:
— Я не знаю точно. Но если они действительно овладели этой магией, последствия могут быть катастрофическими. Мы можем столкнуться с чем-то, что не под силу остановить.
Айрис, чувствуя, как холодок пробегает по спине. Ведущий спросил:
— И что нам делать? Как мы можем предотвратить это?
Дэн, наконец, поднял взгляд, полон решимости:
— Нам нужно собрать информацию. Я должен выяснить, кто стоит за этим, и остановить их, пока не стало слишком поздно.
На фоне бурного моря маленькая парусная яхта, скользящая по волнам, казалась хрупкой, как стебелек травы. Белый парус, атакованный ветром, был натянут до предела, и его края отбивались о борт, как будто стараясь вырваться в небо. Погода была суровой: облака, низко нависшие над горизонтом, предвещали дождь, а холодный ветер пронизывал до костей, заставляя морские волны биться о причал с глухим шумом.
Айрис стояла на причале, закутавшись в большую куртку хозяина гостиницы Готлиба Грея. Она казалась утонувшей в этом свободном одеянии, но именно это создавало ощущение уюта под солеными брызгами, которые шипели вокруг. Мгновение спустя на берег пришла лодка, и с неё сошли Дэн и две женщины.
Первая, Оливия, выглядела чуть старше сорока, но её красота сохранялась, словно вино, что только улучшилось с годами. В прошлом маркитантка в армии лорда Рейнхальда, она стала экономкой в резиденции магистра Ордена Тьмы. Айрис видела её, когда приходила в резиденцию, мечтая о счастье с Алистером, и читала протокол допроса Оливии, в котором та описывала ритуал передачи знаний от лорда Рейнхальда к Алистеру, как будто сама была частью этого мрачного спектакля.
Вторая женщина, Лорена, представляла собой изысканность и печаль. Замужем за лордом Ордена Тьмы Эженом, пропавшим в Бездне, она несла на себе груз утраты. Айрис тоже помнила её, из смутных воспоминаний Алистера. Лорена была старше его на пять лет, и для двенадцатилетнего мальчика это была бездна, но казалось, он был немного влюблён в неё.
Дэн, наклонившись к Айрис, произнёс:
- Вы трое — единственные из тех, кто был близок Алистеру Клеменсу. Единственные, кто может ему помочь.
Готлиб и Элина вышли её провожать.
- Береги себя, Айрис, — произнёс отец Уны, его голос был полон решимости.
Элина, его сестра, стояла рядом с явной тревогой на лице.
- Я бы поехала с тобой, но я жуткая трусиха, — улыбнулась она сквозь слёзы. — Я всегда знала, что большой мир не для меня. Он для таких, как ты, и для Уны.
В её голосе звучала нежность и грусть, когда она продолжила:
- Пожалуйста, узнай что-нибудь о ней. Я надеюсь, что Уна жива.
Дэн, стоя рядом, прислушиваясь к их разговору, добавил:
- Мы можем сделать амулет жизни на крови Элины, — предложил он, его голос был тихим, но уверенным. — По нему мы сможем проверить, жива ли Уна.
Готлиб и Элина обменялись взглядами и без слов согласились. Элина достала из кармана заготовленный полудрагоценный камень, его поверхность мягко блестела в свете серого неба. С замиранием сердца она капнула свою кровь на камень, и следом за ней это сделал и Готлиб.
Камень начал мягко светиться, его свет постепенно усиливался, наполняя атмосферу надеждой. В тот момент, когда свет заискрился, все замерли.
- Уна жива! — воскликнула Элина, её голос дрожал от счастья. Камень светился ярче, как будто отзываясь на её радость.
***
Айрис никогда не умела придерживаться золотой середины. Её всегда бросало от роскоши к самым злачным местам — от дворцов и замков, респектабельных отелей до района, который именовали "подмышкой столицы". И была она темна и вонюча. Единственная её подруга, которую можно было условно отнести к среднему классу, — Уна. Но насколько вообще к магу применимо слово "средний"?
И вот впервые она оказалась на борту яхты среднего класса. Она бывала на яхтах: в таких, где спали гамаках или в повалку, вперемешку с контрабандой, бывала на яхтах, где в каютах кровати три на три метра, позолота и медвежья шкура на полу, а на верхней палубе официанты разносят игристое.
А вот в таком, тесном, но эргономически продуманном помещении не бывала.
Три каюты, в которых нет ничего, кроме кровати и узкого шкафа, как раз рассчитанного на её пожитки.
Туалет с душевой, кухня и кают-компания, а также зона для работы и «сидения» на палубе.
Яхта парусная. Если в ней и был прежде самоходный движитель, то теперь его не было. Дэн благородно взял на себя всё управление. Впрочем, у него был помощник.
Айрис смотрела на море и вполуха слушала Оливию.
- ...подружились с Матильдой. Она, конечно, понимала, что ничего из нашей затеи не выйдет, но за младшего сына, за Алистера, у неё сильнее всего сердце болело. Так часто бывает: самый болезненный, самый несчастный, самый неустроенный ребенок забирает внимание родителя... Помню, пришла ко мне, плакала: "Он своё лицо не помнит. Спрашивает меня, был ли он красив". Я его в плену не видела. Олег вот на ваших портретах.
- Очень, очень красив, — улыбнулась Лорена. — Это первое, о чём я подумала, когда Эжен нас познакомил: какой красивый ребенок!
- Он был в вас немножечко влюблён, вы знаете? — спросила Айрис.
Для той рыжеволосой красавицы Ал когда-то растил цветы на снегу.
Она помнила тот день. Так как сезоны в их с Алом связи не совпадали — их связь проявилась с рождением Уны, а она родилась зимой, а Ал осенью — то она как раз изнывала от жары, когда в Новом Лестере двухсотлетней давности юные некроманты играли в снежки.
Ала и Лорену познакоми Эжен. И Ал с самого начала знал, что девушка его старшего друга. И когда Эжен, обуянный восторгом, крикнул:
— Объявляю этот день днем всех влюблённых! Ибо я влюблён!
И его спутница легонько стукнула его по спине между лопаток.
— Ты меня смущаешь.
Он обернулся.
— Я просто без ума от тебя. Такой же безумный, как послушники ордена разума в день экзамена. Совсем без мозгов. Лорена! Давай, я тебе что-нибудь подарю!
Он оглянулся, будто в поисках подарка. Девушка улыбнулась.
— Друзья! Что можно подарить самой прекрасной девушке континента в этот замечательный день? — продолжал свою речь молодой некромант. — Кроме меня самого, что само по себе невероятно ценный подарок…
Его приятели рассмеялись.
И Ал присел на корточки, наклонился к земле, повел рукой — снег расплавился, потянулись к небу тонкие нежные листочки, распустился бледный, некрупный цветок.
— Вот, — сказал он, поднимая глаза на друга. Улыбнулся улыбкой нездешней, а красивые глаза так и остались печальными.
Больше никак он свою юную влюблённость к Лорене не проявлял. Так, смотрел только.
- Да? - удивилась Лорена. - Сколько ему было, когда мы познакомились? Десять, одиннадцать?
- Двенадцать. Я... я не проникала в его голову в полном смысле этого слова. Просто всегда была рядом и наблюдала. Деликатно "размывала" картинку и приглашала звук, когда он делал вещи, которые не принято делать при посторонних. Я не знаю его мыслей. Но я знала его, или думала, что знала. Может, всё, что я нагадала и намечтала — всё это мираж? Моя фантазия, моё представление о нём? Или плен сделал его другим человеком? Может, мне надо было остаться? Пройти с ним весь путь до конца...
Ладонь Лорены накрыла её руку.
- Эжен прошел войну, он был в Эйлин - дане, в соседней камере, буквально. Он никогда об этом не говорит. Даже не просто... Не говорит. Не упоминает. Даже теперь, когда помнит всё отчётливо. А знать, что кто-то всё это видел... Он скорее умер бы, чем дал бы мне всё это увидеть, прочувствовать.
- Да, - пробормотала Айрис. - Смесь гордости, желания защитить и посттравматического стрессового расстройства.
- С последним — к разумникам. Но ведь их не затащишь! А к обычному душеведу — тем более.
Меня в свое время таскали и к душеведам, и к жрецам, не считая разумников и некромантов, естественно, — вступилась Айрис за магически неодарённых лекарей. — И скажу я вам: многие и без магии норовили выпотрошить мне мозги. И у них это получалось не хуже, а может, где-то и лучше. Просто я отчаянно сопротивлялась.
Они промолчали некоторое время, каждый думая о своём. Потом Оливия сказала:
- За что я вечно благодарна Алистеру — он не стал поднимать мою падчерицу. Хотя его армия началась с того, что оставили светлые от наших деревень. Я ведь случайно осталась в живых. Они ведь пришли целенаправленно. Знали, что мы укрываем некроманта. Знали, что он испытывает к Элис симпатию; кто-то видел их рядом. Между ними ничего не было, это я знаю. Ничего кроме дружбы, но досужим языкам хватило. Ал ушел тогда в горы за целебными травами, когда я сильно заболела, просто так лежмя-лежала. Элис выволокли из дома, а я лежала в жару, в бреду. На меня посмотрели, сказали: "сама помрёт". Я на втором этаже лежала, и мне из окна было так хорошо видно мою Элис, висящую на воротах. Она висела... Висела, покачивалась, скрипели ворота, и на груди у моей девочки, на табличке, было написано: "шлюха темного отродья". Ал пришёл. Ал пришёл и поднял всех. Все тела. Своих, чужих. Кроме его матери, Матильды, и Элис. Их мы похоронили. Я пошла с ним.
Я видела, как он перестаёт быть человеком. С каждым убитым его мертвецами, с каждым новым поднятым трупом от него всё меньше и меньше оставалось. Он перестал отзываться на своё имя, мне кажется, даже я стала ему скорее помехой, единственная живая в армии мёртвых. Потом что было, ты знаешь...
Глава 16
Идея создания Золотого Тоннеля пришла княгине Этери практически случайно. Она всю жизнь была рациональной, но предприимчивой. И оставшись один на один с полной и абсолютной властью в Багрийском царстве на семнадцать лет — до совершеннолетия сына своего возлюбленного, царя Исари, она в стране, милостью его лишённой практически всей преступности, искала способы не только сохранить доставшееся ей, но и приумножить.
Идея принадлежала, справедливости ради, не только ей, но и госпоже Штайгн, бежавшей из Астурии от войны, которую позже назовут "Последней", с ужасом вспоминавшей своё морское путешествие в Айзакан, как называли эту часть континента жители Эуропы. Обнаружив, что Багре больше не требуется порох в больших количествах, пороховая дама несколько приуныла. В деньгах она особенно не нуждалась — предыдущий государственный заказ озолотил её. Да и работа была — в Багрийской высшей школе алхимиков и Академии естественных наук, где была великолепная лаборатория. Однако порох и прочие горючие вещества были её страстью с детства. Как-то раз она подсчитала, что сделанного за всю её жизнь пороха хватило бы, чтобы сделать дырку в Гатенском хребте. И тогда-то Этери пришла в голову мысль…
Нет, не тогда, чуть позже, когда она наблюдала за игрой Амирана и Лали. Им тогда было чуть больше четырёх, и любимейшей игрой у них было рыть бесконечные ямки в земле. Первое время дети разоряли клумбы в саду, там, где земля была помягче, заставляя несчастных садовников бить поклоны и просить защиты у княгини Гатенской, опекунши цесаревича и царевны. Этери распорядилась выделить детям немного земли. Им насыпали гору, и они построили город, отрабатывая на нём те заклинания, которым их обучали, чтобы придать земле нужную форму. Город охраняли солдатики Амирана, марширующие по земляным стенам и между домиками, похожими на глинобитные мазанки без окон и с покосившимися в разные стороны крышами. А в горе прокопали дыру, через которую близнецы, сидя с двух сторон, просовывали друг другу руки и пожимали их. Уста младенцев, как известно, глаголят истину. И из их игр тоже можно немало почерпнуть.
Два года понадобилось Этери, чтобы продавить совет и утвердить строительство туннеля сквозь Гатенский хребет. Ещё года два Этери искала по обе стороны хребта меценатов и богачей, желающих вложиться в это безумство. Ни её личные средства, ни казна Багры не выдержали бы такой нагрузки. Мирок Амирана и Лали всё это время рос. Солдатики маршировали уже не по осыпающимся стенам из земли, а по каменным. По мостовым гуляли Лалины подопечные — кавалеры и дамы, вдоль мостовых росли маленькие, с руку величиной деревья — творения ханьских магов и алхимиков. Сейчас этот волшебный городок был уже заброшен, но немного облагороженный, стал настоящей жемчужиной дворцового сада. От города к земляной насыпи, принявшей формы Гатенского хребта, тянулась железная дорога. Она петляла среди ханьских уменьшенных деревьев, имитирующих леса, через холмы и овечьи отары, в которых самая крупная овца была величиной с указательный палец. Железная дорога ныряла в тоннель, выложенный золотыми пластинками. Это была уже не кривая норка, выкопанная детьми для игр, а точная копия того тоннеля, который был за восемь лет вырыт всего лишь до половины. Общий план этого маленького мирка, как и всё остальное, в том числе убранство маленьких домиков и одежды жителей, было с большой тщательностью и умением выполнено руками нового придворного художника, Аче из Гатены. За глаза про него говорили, будто бы, не покровительствуй ему княгиня, не будь она так склонна к землячеству, вряд ли крестьянский сын достиг бы таких высот… Глупости. Те, кто видел его работы и давал себе труд к ним приглядеться, таких низостей не говорили. Если у него, конечно, было хоть немного художественного вкуса.
Маги и алхимики прорывались с обеих сторон сквозь толщу горных пород с большим упрямством и обстоятельностью, действуя по сложному, тысячу раз выверенному плану. Этери никуда не спешила, предпочитая разменивать время на безопасность.
Но за каждым шагом скрывалась тень неопределенности. Каждый день приносил новые вызовы: от непредсказуемых подземных течений до сбоев в алхимических реакциях. Этери понимала, что создание Золотого Тоннеля — это не просто проект, а наследие, которое будет жить долгие века. Она часто навещала места работы, прислушиваясь к шорохам и звукам, исходящим из недр земли.
Однажды, когда она спустилась в шахту, к ней подошёл один из старших магов, зодчий и рудощнатец. Их лица были озабоченным, а маг в руках держал свиток с записями о новой находке.
