ПРОЛОГ: ОБО МНЕ, НАЧАЛЬНИКАХ, ЛИТЕРАТУРЕ, МИРЕ ТЕАТРОВ И ТВОРЧЕСТВЕ
Каждая история в этом мире имеет свое начало (ну и, конечно, свой конец, но нас пока интересует лишь начало). Моя история начинается с Рахманинова. Говорят, что если человек талантлив в чем-то одном, то он также талантлив во многих иных сферах. Мой жизненный опыт подсказывает мне (стоя за моим левым плечом), что люди, одаренные в музыке, наиболее гармонично развиты во всех сферах человеческих знаний. Когда-то я сидела за инструментом, возила пальцами по белым и черным клавишам и пребывала в полной уверенности, что меня ждет мировая слава и всеобщее признание, как великого пианиста. Потом, сломав неудачно в локте руку, я поняла, что жизнь не одобряет моего плана покорения мировой общественности (у нее иные на меня планы). Можно сказать, это было первое мое неумолимое столкновение с роком. В тот момент жизнь, точнее, моя судьба, весело махнув рыжим пламенем волос, повернула в другую сторону и врезалась в гранит публицистики и литературы. Столкновение родило снопы искр, море недоумения, а также недоверия. Ведь я не реинкарнация Блока или Достоевского. Я всего лишь мелкая, ехидная Fennecus TamirLang(us) (и очень скромная, как вы уже могли понять по моему прозвищу).
Так как мое детство и юность проходили в плотном соприкосновении с шедеврами Шопена, Брамса, Черни и Баха, я не могла никак отделить музыку от литературы. Было достаточно заглянуть в партитуры опер Вагнера, чтобы заинтересоваться скандинавской мифологией и теорией превосходства заодно. Традиционная музыка Китая пробуждала почти болезненный интерес к живописи и невероятному количеству династий. А джазовые мелодии Америки, маня к себе, не оставляли шансов не познакомиться с творчеством Твена. Можно смело сказать, что мой мир на протяжении долгих лет населяли Мефистофели, Валькирии, Гамлеты и Томы Сойеры, Джеймсы Бонды и Пер Гюнты, Калеки с различных островов и Духи Фландрии. Нет, не думайте, что патриотизм в литературе и музыке мне неведом. Моей любовью с юных лет были Рахманинов, Чайковский (может, и банально, но как есть), Свиридов и Таривердиев, а рядом с кроватью валялись томики Достоевского, Чехова и Блока. Последнего я особенно люблю, хотя с возрастом стала все чаще задаваться ехидным вопросом: «Как же его не расстреляли-то?» Ну да ладно, не расстреляли и хорошо, хоть кто-то в нашей державе должен умирать сам, когда ему совсем становится нечем дышать.
Но так или иначе, мы встретились. Я и Журналистика, хотя скорее, Литературное Творчество. Это было очень интересно, очень познавательно. За что я до сих пор благодарна свои педагогам – так это за так немодное сейчас стремление научить думать. Хорошо помню первый день. Огромный зал и слова «Можете ходить на лекции, можете не ходить, вы все взрослые люди. Единственное, куда вы обязаны приходить, – это экзамены». Вы просто представьте, какое это для подростков важное сообщение. Они только вчера вырвались из школы, и тут признание «вы взрослые». Нет, не приговор. Именно признание. Вы взрослые, вы – решаете. Это много позже приходит понимание, что ты непросто решаешь. Ты берешь на себя ответственность. За каждое слово, что написал в статье, за каждую фотографию, которую отснял и продал в редакцию, каждый свой шаг в расследовании. За все. Даже за то, что читают в массовых новостных стоках люди по утрам. Вся ответственность на тебе.
Сейчас самое время вам мне возразить. И неважно, кому вам – моим коллегам-журналистам, профессионалам своего дела, или же просто читателям. Ну при чем тут бизнес, журналистика, театры и литература. Кажется, на первый взгляд, что никакой связи между ними нет. Но это не так. Все в этом мире взаимосвязано. На все распространяется «эффект Бабочки», о котором так проникновенно и остро написал Бредбери. Вот и тут натянуты тонкие нити связей, и мне очень хочется, чтобы в этот момент вы посмотрели на мир моими глазами и увидели, о чем я говорю. А рассказывать, в первую очередь, я буду о человеке «маленьком», о том, который не подписывает договора, не сидит в удобном кресле за маленьким ноутбуком, не ездит на встречи и не бросает партнерам громких обещай. А еще о том, что для меня литература, журналистика, и как это связано с театром. А еще немного о Советском Союзе и Японии. Неожиданно, правда? С чего бы начать. Ах, да, я уже начинала… с Рахманинова, хотя, сюда определенно стоит добавить пару ноток Прокофьева.
Так вот. Ромео и Джульетта. Бессмертная музыка к бессметному шедевру английского гения-загадки. Был ли, не был ли? Это не такой уж и вопрос, главное, что он после себя оставил. Ведь каждый, рано или поздно оглядываясь назад, задумывается над тем, что он оставляет после себя. И тот, кто скажет: мне неважно, что останется там позади – обязательно соврет. Любому – важно, просто не каждый способен это признать, и уж тем более сделать что-то такое, чтобы и правда осталось. А почему? Да потому, чтобы что-то оставить, надо стать не то чтобы не таким, надо стать каким-то немного «сверх». Хотя, наверное, просто стоит услышать или увидеть этот мир чуть иначе, чем смотрит на него твой сосед и сосед твоего соседа. Подняв голову, увидеть в небе не звезды, а далекие вселенные, а в сыплющемся песке видеть вечность. Ну помните, как там у Блэйка.
Я вот сыплю фамилиями, а знаете, меня ведь понимают на работе, теперь уже бывшей работе, через слово и через три фамилии. Это грустно. Это значит, что в мире пошло где-то что-то не так. В какой-то момент ушли ценности, которые делали жизнь богаче, ярче, объемнее. И слышать «не ровняй всех на себя» – почти так же обидно, как и осуждающее «ну вы же умная женщина». Нет, незнание классических образцов искусства и литературы не делает людей хуже или ниже… Просто это открыто намекает, что мир неумолимо меняется в ту сторону, где человек ползает «от постели до работы, еле сдерживая рвоту», как поется в одном современном шедевре. Люди так уходят в мир добывания денег, что забывают о существовании музеев, из их жизней уходит культура понимания классической музыки и балета, они хватают с книжного прилавка обложку поярче и содержание попроще, состоящее из любовных сцен и мордобоя. А на страницах журналов и газет их привлекают лишь статьи о взрывах и убийства, кто чью голову куда понес. И даже в такие моменты они не вспоминают о Саломее. В их жизнях не возникает исторических аналогов и ассоциаций. Хотя, зачем им? Это у меня была Библиотека им. Ленина, этот погреб с его восхитительными залами. А у них есть Википедия. Вам не становится страшно? Мне вот становится.
Мне становится страшно за свою Родину, когда я, садясь по утрам в вагон метро, вижу женщин, которые рвут друг на друге волосы, потому что им досталось одно место на двоих. Мне страшно, когда я вижу подростков, которые равнодушно проходят мимо стоящего на переходе слепого. А еще страшнее, когда никто из них не может сразу ответить на вопрос «В чем суть Собачьего Сердца?».
И снова вы недоуменно выгибаете бровь и думаете: «Но при чем тут литература и театры, черт возьми?» Как бы вам объяснить? Когда я была маленькой – я читала такой журнал «Юность». Я вот все говорю: «Была маленькой», но это ведь так и есть – между мной девчонкой с огромными бантами и мной сегодняшней – выкрашенной в черный цвет и хмурящей брови женщиной – лежит эпоха. Хотя скорее разлом. Два века, две разные судьбы, два мира, которые невероятно далеки друг от друга. И не только из рвущегося вперед технического прогресса. Кто-то постарше может сказать: «да что ты помнишь, девочка?» А знаете, многое. Я помню невероятные статьи Пескова, я зачитывалась ими. Помню, как бабушка мне давала почитать сохраненные вырезки из военных хроник сороковых годов. И каждый раз это было огромное путешествие… Невероятное, захватывающее, как написанная книга. И этот детский восторг предопределил мое отношение к литературе и тем более к журналистике.
Сама я «выходец» из офицерской семьи с «непростой» историей. Хотя, много у нас их в стране, простых? Нет, почти у каждого есть своя и заковыристая. Жил бы «Шекспир» в России – он бы понимал, что его Монтекки и Капулетти, просто ничто. И их страсти немного мелковаты на фоне той фантасмагории, которая творилась частенько на кухнях в коммунальных квартирах. Хотя, зачем сравнивать? Есть же великолепный «Бердичев» Горштейна, написанный еще в 75 году прошлого тысячелетия, а есть Поляков с его «злобой» дня сегодняшнего. Вот мы и перебрались от литературы к театру. От нашей литературы к нашему театру. А еще есть «Кеды», рассказ о потерявшем себя поколении. А есть еще «Женитьба» – вроде и Гоголь, но такой китч, что смотреть глаза не открываются. Даже виевское «поднимите мне веки» – не поможет. Но когда-то давно это все еще либо не было поставлено, либо я о нем знала и догадывалась смутно. Но упрямо верила, что Штраус, Рахманинов, Горький и Чапек – это хорошо, это то, на что стоит равняться.
И вот я, студентка, в моем сердце бьется горячая уверенность в том, что я знаю, как надо. Знаю – как правильно. Я ведь столько читала, столько слышала! А за свои походы по музеям, театрам я уже сносила не одну пару туфелек. Я «бывалый» человек. И вдруг – откровение нового века – эпоха вседозволенности. Не знаю, может, с моей головой что-то не так от рождения. Но меня почему-то сразу почти испугала фраза: «Мы четвертая власть. У нас на дворе эпоха гласности». Не претендую на достоверность цитаты, время стерло ее истинное звучание, оставив лишь этот выкидыш памяти. Но к сути. Хотя, для того чтобы до нее добраться, придется снова немного оглянуться в мое прошлое. Или лучше поговорить о Борисе Годунове – это, правда, не только мое прошлое, но и мое настоящее. Так вот – Царь. Президент. Да хоть… как назови, суть не изменится. Руководитель. Особа, обличенная властью. Ей дарован особый талант – видеть, кто прав, кто виноват, вершить не просто судьбы людей, а судьбу огромной страны. Хотя, размер совершенно не играет никакого значения, ни в одной области человеческой жизни. И это факт. Так вот. Можно ли считать подобный титул и статус – привилегией? Навряд ли. В моем идеальном мире – тот, кто стоит у руля, в первую очередь гнется под весом невероятной ответственности. Любой, кто имеет власть, должен ощущать этот груз, неподъемный, тянущий вниз, словно камень на шее, чувствовать ответственность за кровь, что приходится проливать чужими руками, ответственность за спокойный сон своих сограждан. И тут вдруг – журналист и власть! Страшное сочетание. Нет, если власть попадает в руки малообразованного человека – это всегда страшно. А если человек образован?
Вот я помню из рассказов прадедушек, да и бабушек с дедушками – была у нас такая уголовная статья раньше «вредительство». А еще был Бехтерев, с его невероятно интересной теорией работы головного мозга, а еще у нас есть Черниговская, которую можно слушать и читать вечно, а еще… а еще у нас есть врачи и их клятва Гиппократа. И вроде бы и у нас, власти четвертой, тоже есть и кодекс, и честь… Да вот, только когда я открываю газеты, интернет-издания, включаю телевизор – я понимаю, что это есть красиво написанное на бумаге. Нет, я вовсе не говорю о том, что надо быть «про» государственным. Я, честно признаться, вообще придерживаюсь монархических взглядов. Я говорю о стиле, о жанре, о публицистике – которой в наше время не существует. И о журналистской ответственности – которая утонула на дне стакана в 90-х, истекла кровью на тротуаре неподалеку от шумного Арбата. О чувстве вкуса, которые нынче не в моде и не в тренде.
Нет, конечно, легко мне говорить, поняв, что моя правда, мой мир и мои взгляды не модны, не котируются издателями и редакциями, я просто свернула с выбранного в молодости пути. Это был осознанный выбор. Можно говорить – историю делают герои. Нет, историю делают люди – которые, вызвав лавину, бегут от нее со всех ног и, если выживают, становятся героями, тут же переписывая свое прошлое. Цинично? Да. Но кто может объективно возразить, что я неправа? У любого человека, который мало-мальски дает себе труд анализировать события мира за окном, сопоставлять записи из дневников писателей и художников со своими наблюдениями, рыться в хрониках старых газет – у всех этих людей внутри все равно родится согласие со мной. Историю делают те, кто выживают. Точнее – пишут и не всегда талантливо и правдоподобно. Зато под себя. Сейчас я тоже, наверное, выгляжу этаким, даже не знаю, Базаровым что ли, а может, Онегиным. Да, я не рыцарь светлого образа. Я цинична и расчетлива. Я не захотела продаваться за деньги и писать в угоду, я не захотела плевать в лицо власти, в то время как за спиной у себя протягивала бы руку для того, чтобы взять денежку на развитие своего… Ну, допустим, театра. Во что мне это обошлось? Аж в 53 тысячи честного оклада, а до того в несколько лет, проведенных в отделах художественного оформления маститых московских газет. И не надо плеваться, возмущаться. Порой надо быть честным хотя бы с собой. Моя честность, совесть, моя журналистская гордость ушли спать, так же, как и политическая сознательность. На долгие десять лет.
И все эти десять лет я отстраненно со стороны наблюдала за тем, как падает жизнь, как падают ценности, как падает понимание и взаимопонимание. Они растворяются в воздухе, уходят в небытие, так же как ушла хорошая литература и публицистика. Нет, я не говорю, что они исчезли совсем. Но даже та литература и та публицистика, что есть – это робкие попытки удержать призрак прошлого величия. Робкие, потому что даже в газете, претендующей на уровень газеты для интеллигенции, пишутся заказные рецензионные материалы. Как бы хорошо они ни были написаны – они остаются заказными. И не надо просить меня приводить примеры, достаточно того, что был в моей жизни период работы в театре, и я знаю, как это делается. Как обзванивают по спискам и приглашают. Это на западе один голос рецензента может лишить актрису будущего звания «ведущая», а режиссера – шансов на востребованность. Но не у нас. У нас же куда сегодня ни плюнь – шедевр на шедевре. Смешно и грустно. Конечно, утверждение считается голословным, если оно не подкреплено фактами, но сейчас мы не в суде, и я уж точно не собираюсь устраивать судилище. Я лишь пытаюсь объяснить, откуда родилась идея того, что будет дальше.
Но все же вернемся в мое студенчество. Проистекало оно весьма бурно – я училась, работала, строила семью. Ну, как все. Правда, однажды утром меня забросило во Владивосток. Знаете, так бывает. Просыпаешься утром и вдруг отчетливо понимаешь, надо сейчас собрать вещи и улететь. Как можно дальше. От кого? От себя. Почему? Да потому что твоя совесть требует одного – писать, бороться за никому не нужную правду, а твой разум говорит тебе: «Дурак, очнись, в дурдом, конечно, не попадешь, но кто ж это в печать пропустит-то?» И правда, никто не пропустит, никому не интересно. Вот устроить скандал псевдопатриотичный, а потом попасться с конвертиком с конкретными подписями… Узнаваемо. Правда или нет? Даже если нет – непрофессионализм поражает. В любом из вариантов развития этой истории. Был у меня «дедушка» в Санкт-Петербурге, который по рассказам бабушки делал так.
