Я, по большому счету, вообще не имею права выставлять какую-либо личностную оценку ни театрам, ни спектаклям, ни концертам, ни шоу... Теперь, уволившись, я могу это сделать – но не на своем рабочем месте. Иначе это будет все тот же непрофессионализм. Я же продаю не свое мнение, которое, может, заинтересует моих близких или моих друзей (так сказать, предоставлять свой личный рекомендательный сервис), я должна продать виртуальные билеты общественным массам, которые должны рассесться в кресла, не всегда удобные, но что поделать, и замереть, в предвосхищении чуда. Случится оно или нет – вопрос совершенно иной. Главное, чтобы они в эти кресла сели.
Но как бы я ни выпендривалась сейчас в своих рассуждениях, от правды не уйти. Есть театры, задающие тон, ведущие, направляющие, есть те, что покачиваются на волнах где-то в серединке, и есть те, кого смывает волной или сносит куда-то назад. И естественно, учитывая тот факт, что рекламу для театров моя фирма предоставляла бесплатно, правда, работая с ними под процент несколько больший, чем все остальные распространители билетов, все попасть в рассылку не могли. Более того, кому-то мы были «обязаны» предоставлять рекламу, а кого-то и вовсе никогда не брали в расчет. Правильно, неправильно – это бизнес и такой же бизнес, как... благотворительность. Сейчас, наверное, ваши волосы зашевелились на голове от ужаса. Зря. Мы ведь с вами зачастую видим лишь лицевую сторону любого бизнеса и мало задумываемся о его механизмах. Честно говоря, к счастью. Спится так и правда спокойнее. А то, когда ты, рекламируя мероприятие, средства с которого должны уйти в помощь детям, не пишешь слово «благотворительность» – потому что никто ничего не купит, спать не получается. Поставишь «известное лицо» к красивому описанию и все – продажи взлетают, а про детишек напишешь – будет полный штиль. Но как же так? И в ответ все мысли одолевают какие-то нехорошие, что на известного актера посмотреть – все пойдут, а просто сходить на концерт, собранные от продажи билетов средства с которого пойдут в помощь больным детям, но в котором не мелькает знаменитая фамилия – не престижно.
Престиж, бизнес и театры... А вот в этом сочетании, если записать его чуть иначе, то есть «деньги и театры», уже нет совершенно ничего удивительного. Об этом писали классики еще тогда, когда в воздухе не пахло Революцией. Но бизнес... Когда-то давно были кассы государственные, потом появились «перекупщики», такие личности всегда появляются, когда людям живется либо хуже всего, либо просто кому-то нужно создать искусственно дефицит того или иного товара. Но вот ушли в прошлое времена малиновых пиджаков, все стали серьезными деловыми людьми и появились они – реализаторы. И наличие тех или иных театров, а значит, и их билетной массы, то есть – квоты, стало показателем уровня «серьезности» и перспективности. Но если вы думаете, что внутри самих театров законы иные, то глубоко ошибаетесь. Надо заметить, что все из тех самых «топов», задающих тон современному театральному искусству – живут на государственные дотации. А значит, и спрашивает с них отечество ту же самую прибыль. Не должно же государство просто так деньги отдавать на что-то и ничего не получать взамен. И начинается бесконечное: «хотите денег, ставьте больше спектаклей, не хотите – так и выпускайте в год две-три премьеры». И... летят по сценам премьеры одна за другой – все хотят денег. Но как же качество, как же искра? Да и может ли вообще облагораживать зрителя тот новый спектакль, который ставится лишь для того, чтобы за его постановку денег получить? Вопрос философский, обсмакованный классиками со всех сторон очень давно, и, кажется, так и не нашедший ответа.
В любом случае, чтобы ни ставилось там на сцене и по каким бы причинам оно ни возникало в жизни в принципе – это надо уметь продать, предложить публике так, чтобы она обязательно захотела пойти и посмотреть. Но очень сложно абстрагироваться от личных знаний, личных мотивов и чувств, когда ты знаешь, что говорят о тех, кто сидит в залах или о тех, кто руководит театрами. Когда ты знаешь, как относятся в театрах к зрителям, о том, что давно в большинстве случаев там никто не думает о том, что зрителя надо «воспитывать», когда знаешь, что поставляют на сцену лишь «зрелища». И найти в этом хоть что-то, что даст человеку пищу для души – в этом вся соль, в этом залог успеха. Именно так, на мой взгляд, продается искусство.
?
Как мне кажется, ко второй главе любой из читающих эту книгу должен был понять: это не серьезная научная работа, это нечто, созданное из смеси размышлений, историй и опыта, который к времени своего возникновения обдумывался, обсмаковывался и анализировался мной – личностью едкой, желчной и... как решат многие, жизнью обделенной и от того озлобленной.
И знаете, вы непременно ошибетесь, если решите именно так. Почему? Потому что, наверное, непросто встретить в наше время человека, который бы любил жизнь настолько, насколько ее люблю я. Опять-таки весьма самонадеянное заявление, но я попробую пояснить, отчего я так говорю.
Все мы в детстве читаем книжки, боимся темноты и верим в Бабайку под кроватью, а еще в Деда Мороза и чудеса. Но с возрастом обыкновенно эта вера и даже скорее умение верить стирается из нашего арсенала привычек и возможностей. Мы утыкаемся в телефоны, надеваем наушники, смотрим себе под ноги и... погребаем себя под заботами, под долгами, под обязательствами, начисто забывая смотреть не то что на небо, а даже по сторонам. Чтобы в этом убедиться, достаточно просто остановить прохожего на улице и задать один простой вопрос, который начинается с «Подскажите, пожалуйста, как пройти…», и вовсе не важно, как он заканчивается. Уже к середине вопроса, почти у каждого второго на лице отразится ужас, потом растерянность, потом недоумение и, может быть, даже немного проскользнет чувство вины. И если еще с десяток лет назад ответ «Извините, я неместный» мог бы служить оправданием подобной реакции, то сейчас подобное звучит не слишком убедительно. Но как так случилось? Коренные москвичи – из столицы бегут, конечно, не все, но многие – бегут куда-нибудь под Владимир или за Рязань. Возраст... да и жить можно на сдачу своей квартиры лучше, чем на пенсию. А те «неместные», что приехали сюда уже десятилетия назад, как-то не торопятся узнавать город. Тут просто для них место кормежки и место для добычи «бабла».
Вот, я писала в предыдущей главе возмущенно про заимствованные слова, а сама употребляю жаргонные словечки. Но я ведь это для чего делаю? Чтобы акцентировать внимание. Вы просто посмотрите, как звучит слово «бабло». Произнесите его про себя несколько раз с разными интонациями. Грубое, какое-то отвратительно-уничижительное слово. А ведь деньги – это то, что мы получаем за свой каждодневный труд. И у каждого «стоимость» своя. Но если мы не ценим по достоинству свою «стоимость» – то разве можем мы ценить и любить свою жизнь? Интересный вопрос...
Мне кажется, не можем, просто потому, что любить себя, да и вообще любить – очень сложно. Вот любить свой город, что это значит? В моем понимании, это значит знать, какие названия носят его улицы, как выглядит метро, и где какую пересадку надо сделать, знать, где сохранились особняки, знать его историю, помнить ее. Ценить. И не кидать окурки себе под ноги, не учить детей бросать бумажки на тротуаре и не стесняться поднять в собственном подъезде насыпанные на пол листовки, чтобы их выкинуть в мусорную корзину. Получается, что любить – значит, трудиться. Над собой, над своей жизнью, над отношением к ней. А чтобы трудиться где-то еще, кроме своей фирмы, надо откуда-то брать силы и время. Но много ли надо этих самых сил и времени на самом деле? Порой достаточно буквально пять минут, чтобы остановиться прочитать табличку на доме, еще трех, чтобы найти в том же самом телефоне информацию о том, чья же фамилия там указана... и вот – новое знание, новый кусочек мозаики, из которой сложится ваша жизнь.
Вот только фраза – «время – деньги» не дает остановиться и потратить даже эти пять минут. Мы постоянно бежим вперед, спотыкаемся, балансируем на грани падения и ... продолжаем бежать дальше. Но на что нам их хватает? На то, чтобы снимать квартиру и не голодать? Никто ведь не станет спорить, что жизнь в Москве слишком дорогая. Где-то недавно прочла, что купить пиво дешевле, чем пакет молока. Забавно, правда? Вот и выходит, что все, что человек зарабатывает, тут же утекает от него на вполне себе нужные, необходимые или, как ему кажется, необходимые вещи. Ну и на отпуск откладывают целый год. Целый год копить, чтобы что? Правильно, чтобы слетать в Турцию, ну теперь уже нет, но раньше-то да. Слетать в Египет. Оплатить «ол-инклюзив», сделать из себя на две недели вид миллионера и вернуться на протоптанную дорожку «дом-работа-дом». Для большинства даже состояние отдыха стало... статичным, включающим в себя лежание на шезлонге и потягивание коктейля через трубочку, с редкими вылазками из отеля на экскурсии.
Но даже это приобщение к прекрасному проходит как-то... вяло. Никто не пытается потеряться в пирамиде, никто не пытается угнать верблюда или покричать с вершины пирамиды майя, задрав голову к небу – Боги, возвращайтесь! Нет, все ходят с серьезными, постными, я бы сказала, лицами и просто слушают то, что им рассказывают порой не слишком добросовестные экскурсоводы. А я вот помню, как однажды, еще в далеком детстве, потерялась в Киево-Печерской лавре. Мне, маленькой и шустрой, было так интересно свернуть в закрытый «ленточкой» коридор и... исчезнуть из мира, из жизни. Подобный опыт сравним разве что с посещением какой-то иной реальности. Идешь, вокруг тебя оглушительная тишина, какие-то темные провалы в стенах, где-то слышится капель, а может, кажется, что там капель. И охотно верится, что там за поворотом мелькнет где-то вдалеке огонек свечи или старинный фонарь, прошелестит рядом пола рясы и раздадутся тихие шаги. Вот еще немного, и пройдет мимо суровый монах, заглянувший сюда в гости из давно ушедших веков. И когда все это впитывается в тебя в темных влажных коридорах, несомненно, выбравшись обратно к людям, ты начинаешь рассказывать, как тебя вывел из них призрак! Конечно, никто в это не поверит, и по шее ты, конечно, получишь, но тут важно другое – твоя собственная вера в то, что между «сейчас» и «тогда» всего лишь тонкая грань, и ее запросто можно переступить.
И мне кажется, ее непременно стоит переступать, чтобы не терять ощущения настоящей жизни, чтобы не замыкаться в бесконечном круговороте работы и домашних дел, чтобы жизнь не превращалась в существование. Может, во мне говорит ребенок, все тот же ребенок, который никогда не получал на Новый год или день рождения те подарки, которые хотел. Нет, я получала прекрасные подарки – изумительные книги, но хотелось-то… скейт, а может, велосипед или даже тетрис. Просить было что-то не принято, а писать Деду Морозу... мне еще в детстве хватало мозгов, чтобы понимать – какой смысл что-то ему писать, если все равно ничего из написанного тебе не обломится? Да и вообще, когда ты спишь под елкой и слышишь, кто, как и когда пришел и что сделал – верить в добродушного старика, который принесет подарок – сложно. Зато можно придумать шикарную игру – называется «я верю». Родители верят в то, что ты спишь и что ты не подсматриваешь, ты делаешь вид, что веришь, что это Дед Мороз, и все счастливы. Минимум усилий и куча удовольствия. Правда, такой подход к делу вовсе не помешал мне рассказать своей сестре, не родной, но все же, что Деда Мороза не существует. Было море слез, криков от нее и осуждающих взглядов и обвинений в излишней жестокости от взрослых. Наверное, ее мир был разрушен, а мой... получил некое моральное удовлетворение, уж не помню, за что я с ней так обошлась, и еще он получил новых жильцов – Штушу Кутушу и Мурлыкотама. С которыми я и прожила до своих почти семнадцати лет. А почему нет? Почему мне надо было в двенадцать или четырнадцать лет говорить миру – я не верю в тебя, ты плоский, ты лишь дорога до школы, где дают знания по физике или математике?
Глупо. Очень глупо. Хотя, наверное, и по-взрослому. А мне никогда не хотелось быть взрослой. Я с удовольствием верила в домовых, в то, что можно выпросить у природы дождик, когда не очень хотелось идти в лес за ягодами, что можно попросить у Старичка Лесовичка грибочков... Вот вы наверняка сейчас смеетесь и говорите, «какая чушь», но ведь правда же было! Хотя, может, и было оттого, что детство происходило в украинской деревушке неподалеку от Диканьки? И было наполнено книжками, природой, огородом и обладало огромным количеством времени для... историй. Это была моя особая пора, мое время, мой мир «сказок». Я наблюдала, как наползал из степи туман, облизывая небольшие курганы, под которыми спали вечным сном скифские воины, видела, как растут грибы... Да, это правда, они растут так быстро, что становится даже не по себе, но это настоящее чудо. Ведь еще секунды назад он был крохотным просто белым пятнышком на твердой земле, а сейчас... Я слушала как поют птицы, как переговариваются они на своем непонятном языке, и придумывала за них, что же они там друг другу рассказывают. Размышляла, о чем жужжит эта невозможная пчела, которая носится вокруг тебя как сумасшедшая на солнцепеке и мешает пропалывать грядку. Хотя так проходило не только мое лето. Весной я при каждом удобном случае убегала из дома, пряталась в старинной усадьбе, которую построил некогда великий архитектор для капризной Екатерины II, забиралась на обветшалые из белого мрамора перила и... слушала мир. Вы только представьте, ведь по этому балкону ходили, стуча каблучками, дамы в роскошных платьях, играл менуэт настоящий оркестр, вверх со склона взмывали фейерверки, слышался смех. Он и сейчас там слышится, надо просто дать себе немного труда прислушаться...
Нет, я решительно не хотела взрослеть, да и сейчас не хочу. Не хочу признавать, что жизнь – это дорога от дома до работы и обратно, а еще короткие выходные между ними и непонятный отпуск, за который не можешь даже отдохнуть – потому что работа! Да, да... у меня работа была нон-стоп. И наверное, если бы не моя любовь к жизни – я бы уже бегала на приемы к какому-нибудь психологу, платила ему треть своей зарплаты, пила антидепрессанты и... боролась бы со своими внутренними чертями, училась преодолевать себя и быть как все. То есть получала бы прививку нормальности.
Это ведь ненормально, когда ты в шесть утра впрыгиваешь в вагон метро в красном пальто, с белоснежными волосами и еще и песни распеваешь. Все сидят хмурые, насупленные – у них трагедия, им пришлось встать так рано – а ты тут со своим счастьем. Разве можно быть счастливым в такую несусветную рань? Я думаю, что не просто можно, а жизненно необходимо. Иначе опять-таки, зачем жить? Для чего? Чтобы хмуро трястись в вагоне метро, думая с тоской о том, что впереди ожидает семь-восемь, а то и все девять часов рабочего времени, а потом дом, заботы... Да оглянитесь, оторвитесь от своих забот. Улыбнитесь, черт возьми, миру, и он обязательно улыбнется в ответ.
Но как бы я ни выпендривалась сейчас в своих рассуждениях, от правды не уйти. Есть театры, задающие тон, ведущие, направляющие, есть те, что покачиваются на волнах где-то в серединке, и есть те, кого смывает волной или сносит куда-то назад. И естественно, учитывая тот факт, что рекламу для театров моя фирма предоставляла бесплатно, правда, работая с ними под процент несколько больший, чем все остальные распространители билетов, все попасть в рассылку не могли. Более того, кому-то мы были «обязаны» предоставлять рекламу, а кого-то и вовсе никогда не брали в расчет. Правильно, неправильно – это бизнес и такой же бизнес, как... благотворительность. Сейчас, наверное, ваши волосы зашевелились на голове от ужаса. Зря. Мы ведь с вами зачастую видим лишь лицевую сторону любого бизнеса и мало задумываемся о его механизмах. Честно говоря, к счастью. Спится так и правда спокойнее. А то, когда ты, рекламируя мероприятие, средства с которого должны уйти в помощь детям, не пишешь слово «благотворительность» – потому что никто ничего не купит, спать не получается. Поставишь «известное лицо» к красивому описанию и все – продажи взлетают, а про детишек напишешь – будет полный штиль. Но как же так? И в ответ все мысли одолевают какие-то нехорошие, что на известного актера посмотреть – все пойдут, а просто сходить на концерт, собранные от продажи билетов средства с которого пойдут в помощь больным детям, но в котором не мелькает знаменитая фамилия – не престижно.
Престиж, бизнес и театры... А вот в этом сочетании, если записать его чуть иначе, то есть «деньги и театры», уже нет совершенно ничего удивительного. Об этом писали классики еще тогда, когда в воздухе не пахло Революцией. Но бизнес... Когда-то давно были кассы государственные, потом появились «перекупщики», такие личности всегда появляются, когда людям живется либо хуже всего, либо просто кому-то нужно создать искусственно дефицит того или иного товара. Но вот ушли в прошлое времена малиновых пиджаков, все стали серьезными деловыми людьми и появились они – реализаторы. И наличие тех или иных театров, а значит, и их билетной массы, то есть – квоты, стало показателем уровня «серьезности» и перспективности. Но если вы думаете, что внутри самих театров законы иные, то глубоко ошибаетесь. Надо заметить, что все из тех самых «топов», задающих тон современному театральному искусству – живут на государственные дотации. А значит, и спрашивает с них отечество ту же самую прибыль. Не должно же государство просто так деньги отдавать на что-то и ничего не получать взамен. И начинается бесконечное: «хотите денег, ставьте больше спектаклей, не хотите – так и выпускайте в год две-три премьеры». И... летят по сценам премьеры одна за другой – все хотят денег. Но как же качество, как же искра? Да и может ли вообще облагораживать зрителя тот новый спектакль, который ставится лишь для того, чтобы за его постановку денег получить? Вопрос философский, обсмакованный классиками со всех сторон очень давно, и, кажется, так и не нашедший ответа.
В любом случае, чтобы ни ставилось там на сцене и по каким бы причинам оно ни возникало в жизни в принципе – это надо уметь продать, предложить публике так, чтобы она обязательно захотела пойти и посмотреть. Но очень сложно абстрагироваться от личных знаний, личных мотивов и чувств, когда ты знаешь, что говорят о тех, кто сидит в залах или о тех, кто руководит театрами. Когда ты знаешь, как относятся в театрах к зрителям, о том, что давно в большинстве случаев там никто не думает о том, что зрителя надо «воспитывать», когда знаешь, что поставляют на сцену лишь «зрелища». И найти в этом хоть что-то, что даст человеку пищу для души – в этом вся соль, в этом залог успеха. Именно так, на мой взгляд, продается искусство.
?
ГЛАВА 3. ВКУСЫ К ЖИЗНИ ИЛИ ПРОВЕРЬТЕ СВОЮ ЭРУДИРОВАННОСТЬ
Как мне кажется, ко второй главе любой из читающих эту книгу должен был понять: это не серьезная научная работа, это нечто, созданное из смеси размышлений, историй и опыта, который к времени своего возникновения обдумывался, обсмаковывался и анализировался мной – личностью едкой, желчной и... как решат многие, жизнью обделенной и от того озлобленной.
И знаете, вы непременно ошибетесь, если решите именно так. Почему? Потому что, наверное, непросто встретить в наше время человека, который бы любил жизнь настолько, насколько ее люблю я. Опять-таки весьма самонадеянное заявление, но я попробую пояснить, отчего я так говорю.
Все мы в детстве читаем книжки, боимся темноты и верим в Бабайку под кроватью, а еще в Деда Мороза и чудеса. Но с возрастом обыкновенно эта вера и даже скорее умение верить стирается из нашего арсенала привычек и возможностей. Мы утыкаемся в телефоны, надеваем наушники, смотрим себе под ноги и... погребаем себя под заботами, под долгами, под обязательствами, начисто забывая смотреть не то что на небо, а даже по сторонам. Чтобы в этом убедиться, достаточно просто остановить прохожего на улице и задать один простой вопрос, который начинается с «Подскажите, пожалуйста, как пройти…», и вовсе не важно, как он заканчивается. Уже к середине вопроса, почти у каждого второго на лице отразится ужас, потом растерянность, потом недоумение и, может быть, даже немного проскользнет чувство вины. И если еще с десяток лет назад ответ «Извините, я неместный» мог бы служить оправданием подобной реакции, то сейчас подобное звучит не слишком убедительно. Но как так случилось? Коренные москвичи – из столицы бегут, конечно, не все, но многие – бегут куда-нибудь под Владимир или за Рязань. Возраст... да и жить можно на сдачу своей квартиры лучше, чем на пенсию. А те «неместные», что приехали сюда уже десятилетия назад, как-то не торопятся узнавать город. Тут просто для них место кормежки и место для добычи «бабла».
Вот, я писала в предыдущей главе возмущенно про заимствованные слова, а сама употребляю жаргонные словечки. Но я ведь это для чего делаю? Чтобы акцентировать внимание. Вы просто посмотрите, как звучит слово «бабло». Произнесите его про себя несколько раз с разными интонациями. Грубое, какое-то отвратительно-уничижительное слово. А ведь деньги – это то, что мы получаем за свой каждодневный труд. И у каждого «стоимость» своя. Но если мы не ценим по достоинству свою «стоимость» – то разве можем мы ценить и любить свою жизнь? Интересный вопрос...
Мне кажется, не можем, просто потому, что любить себя, да и вообще любить – очень сложно. Вот любить свой город, что это значит? В моем понимании, это значит знать, какие названия носят его улицы, как выглядит метро, и где какую пересадку надо сделать, знать, где сохранились особняки, знать его историю, помнить ее. Ценить. И не кидать окурки себе под ноги, не учить детей бросать бумажки на тротуаре и не стесняться поднять в собственном подъезде насыпанные на пол листовки, чтобы их выкинуть в мусорную корзину. Получается, что любить – значит, трудиться. Над собой, над своей жизнью, над отношением к ней. А чтобы трудиться где-то еще, кроме своей фирмы, надо откуда-то брать силы и время. Но много ли надо этих самых сил и времени на самом деле? Порой достаточно буквально пять минут, чтобы остановиться прочитать табличку на доме, еще трех, чтобы найти в том же самом телефоне информацию о том, чья же фамилия там указана... и вот – новое знание, новый кусочек мозаики, из которой сложится ваша жизнь.
Вот только фраза – «время – деньги» не дает остановиться и потратить даже эти пять минут. Мы постоянно бежим вперед, спотыкаемся, балансируем на грани падения и ... продолжаем бежать дальше. Но на что нам их хватает? На то, чтобы снимать квартиру и не голодать? Никто ведь не станет спорить, что жизнь в Москве слишком дорогая. Где-то недавно прочла, что купить пиво дешевле, чем пакет молока. Забавно, правда? Вот и выходит, что все, что человек зарабатывает, тут же утекает от него на вполне себе нужные, необходимые или, как ему кажется, необходимые вещи. Ну и на отпуск откладывают целый год. Целый год копить, чтобы что? Правильно, чтобы слетать в Турцию, ну теперь уже нет, но раньше-то да. Слетать в Египет. Оплатить «ол-инклюзив», сделать из себя на две недели вид миллионера и вернуться на протоптанную дорожку «дом-работа-дом». Для большинства даже состояние отдыха стало... статичным, включающим в себя лежание на шезлонге и потягивание коктейля через трубочку, с редкими вылазками из отеля на экскурсии.
Но даже это приобщение к прекрасному проходит как-то... вяло. Никто не пытается потеряться в пирамиде, никто не пытается угнать верблюда или покричать с вершины пирамиды майя, задрав голову к небу – Боги, возвращайтесь! Нет, все ходят с серьезными, постными, я бы сказала, лицами и просто слушают то, что им рассказывают порой не слишком добросовестные экскурсоводы. А я вот помню, как однажды, еще в далеком детстве, потерялась в Киево-Печерской лавре. Мне, маленькой и шустрой, было так интересно свернуть в закрытый «ленточкой» коридор и... исчезнуть из мира, из жизни. Подобный опыт сравним разве что с посещением какой-то иной реальности. Идешь, вокруг тебя оглушительная тишина, какие-то темные провалы в стенах, где-то слышится капель, а может, кажется, что там капель. И охотно верится, что там за поворотом мелькнет где-то вдалеке огонек свечи или старинный фонарь, прошелестит рядом пола рясы и раздадутся тихие шаги. Вот еще немного, и пройдет мимо суровый монах, заглянувший сюда в гости из давно ушедших веков. И когда все это впитывается в тебя в темных влажных коридорах, несомненно, выбравшись обратно к людям, ты начинаешь рассказывать, как тебя вывел из них призрак! Конечно, никто в это не поверит, и по шее ты, конечно, получишь, но тут важно другое – твоя собственная вера в то, что между «сейчас» и «тогда» всего лишь тонкая грань, и ее запросто можно переступить.
И мне кажется, ее непременно стоит переступать, чтобы не терять ощущения настоящей жизни, чтобы не замыкаться в бесконечном круговороте работы и домашних дел, чтобы жизнь не превращалась в существование. Может, во мне говорит ребенок, все тот же ребенок, который никогда не получал на Новый год или день рождения те подарки, которые хотел. Нет, я получала прекрасные подарки – изумительные книги, но хотелось-то… скейт, а может, велосипед или даже тетрис. Просить было что-то не принято, а писать Деду Морозу... мне еще в детстве хватало мозгов, чтобы понимать – какой смысл что-то ему писать, если все равно ничего из написанного тебе не обломится? Да и вообще, когда ты спишь под елкой и слышишь, кто, как и когда пришел и что сделал – верить в добродушного старика, который принесет подарок – сложно. Зато можно придумать шикарную игру – называется «я верю». Родители верят в то, что ты спишь и что ты не подсматриваешь, ты делаешь вид, что веришь, что это Дед Мороз, и все счастливы. Минимум усилий и куча удовольствия. Правда, такой подход к делу вовсе не помешал мне рассказать своей сестре, не родной, но все же, что Деда Мороза не существует. Было море слез, криков от нее и осуждающих взглядов и обвинений в излишней жестокости от взрослых. Наверное, ее мир был разрушен, а мой... получил некое моральное удовлетворение, уж не помню, за что я с ней так обошлась, и еще он получил новых жильцов – Штушу Кутушу и Мурлыкотама. С которыми я и прожила до своих почти семнадцати лет. А почему нет? Почему мне надо было в двенадцать или четырнадцать лет говорить миру – я не верю в тебя, ты плоский, ты лишь дорога до школы, где дают знания по физике или математике?
Глупо. Очень глупо. Хотя, наверное, и по-взрослому. А мне никогда не хотелось быть взрослой. Я с удовольствием верила в домовых, в то, что можно выпросить у природы дождик, когда не очень хотелось идти в лес за ягодами, что можно попросить у Старичка Лесовичка грибочков... Вот вы наверняка сейчас смеетесь и говорите, «какая чушь», но ведь правда же было! Хотя, может, и было оттого, что детство происходило в украинской деревушке неподалеку от Диканьки? И было наполнено книжками, природой, огородом и обладало огромным количеством времени для... историй. Это была моя особая пора, мое время, мой мир «сказок». Я наблюдала, как наползал из степи туман, облизывая небольшие курганы, под которыми спали вечным сном скифские воины, видела, как растут грибы... Да, это правда, они растут так быстро, что становится даже не по себе, но это настоящее чудо. Ведь еще секунды назад он был крохотным просто белым пятнышком на твердой земле, а сейчас... Я слушала как поют птицы, как переговариваются они на своем непонятном языке, и придумывала за них, что же они там друг другу рассказывают. Размышляла, о чем жужжит эта невозможная пчела, которая носится вокруг тебя как сумасшедшая на солнцепеке и мешает пропалывать грядку. Хотя так проходило не только мое лето. Весной я при каждом удобном случае убегала из дома, пряталась в старинной усадьбе, которую построил некогда великий архитектор для капризной Екатерины II, забиралась на обветшалые из белого мрамора перила и... слушала мир. Вы только представьте, ведь по этому балкону ходили, стуча каблучками, дамы в роскошных платьях, играл менуэт настоящий оркестр, вверх со склона взмывали фейерверки, слышался смех. Он и сейчас там слышится, надо просто дать себе немного труда прислушаться...
Нет, я решительно не хотела взрослеть, да и сейчас не хочу. Не хочу признавать, что жизнь – это дорога от дома до работы и обратно, а еще короткие выходные между ними и непонятный отпуск, за который не можешь даже отдохнуть – потому что работа! Да, да... у меня работа была нон-стоп. И наверное, если бы не моя любовь к жизни – я бы уже бегала на приемы к какому-нибудь психологу, платила ему треть своей зарплаты, пила антидепрессанты и... боролась бы со своими внутренними чертями, училась преодолевать себя и быть как все. То есть получала бы прививку нормальности.
Это ведь ненормально, когда ты в шесть утра впрыгиваешь в вагон метро в красном пальто, с белоснежными волосами и еще и песни распеваешь. Все сидят хмурые, насупленные – у них трагедия, им пришлось встать так рано – а ты тут со своим счастьем. Разве можно быть счастливым в такую несусветную рань? Я думаю, что не просто можно, а жизненно необходимо. Иначе опять-таки, зачем жить? Для чего? Чтобы хмуро трястись в вагоне метро, думая с тоской о том, что впереди ожидает семь-восемь, а то и все девять часов рабочего времени, а потом дом, заботы... Да оглянитесь, оторвитесь от своих забот. Улыбнитесь, черт возьми, миру, и он обязательно улыбнется в ответ.
