Внимание Эверетта тут же переключилось.
– Какая коробка?
– Картонная. Вон она.
Они достали её из-под стеллажа, открыли крышку и обнаружили целую гору писем. Глаза Эверетта загорелись.
– Здесь должно быть то, что нам нужно! Наверняка!
Он чуть ли не с головой зарылся в коробку и через минуту издал победный возглас.
– Ага! Вот оно!
Эверетт протянул письмо Гвендолин, и она увидела на сероватом конверте из тонкой, но не просвечивающей бумаги, монограмму Г.А.М.
– Ты думаешь?..
– Гвинетта Астория Мортенус. Подходит.
– Ладно, давай посмотри что внутри.
Он вытряхнул письмо из вскрытого конверта на подоконник, поднял, развернул лист сероватой бумаги, прилично толще той, из которой был сделан конверт, и они погрузились в чтение.
Письмо было коротким. Скорее даже не письмо, а записка.
«Дорогая А.
Мне понятны твои переживания и я благодарна, что ты ими со мной поделилась. Но всё-таки: что ты думаешь, я могу с этим сделать? Моя школа нуждается во мне. Я не могу позволить им распускать слухи. Неужели ты хочешь, чтобы в такой ситуации я промолчала?
К тому же, среди всей вашей братии только тебе я могу доверять. Мне нужно, чтобы сейчас ты была на моей стороне. Прошу.
Всегда твоя, Г.А.М.»
Подпись качалась у Гвендолин перед глазами и только секунду спустя она поняла, что это у Эверетта дрожат руки.
– Боже мой! – Воскликнул он. – Это же важнейшие документы! И всё это время они лежали здесь в коробке, и никому не было до них дела!
– До него, – поправила его Гвендолин, – ещё неизвестно, найдём ли мы здесь другие части переписки. Не празднуй победу раньше времени.
Эверетт провёл чуть подрагивающей рукой по волосам.
– Да, ты права. Это непрофессионально. Давай-ка поищем.
Они перерыли содержимое коробки и, кроме ещё одного серого конверта с монограммой Г.А.М., нашли два одинаковых белоснежных конверта из толстой бумаги с письмами, явно являющимися ответами неизвестной А.
Для этого им пришлось пересмотреть кучу непонятных, странных и не представляющих для них никакого интереса писем, но, в конце концов, Эверетт и Гвендолин убедились, что эти четыре письма – единственное, что здесь есть. Они восстановили порядок писем. То, что они нашли первым, было первым и хронологически. Дальше шёл ответ от А.:
«Моя милая подруга!
Я знаю, я всё знаю. Но для меня твоя безопасность важнее всего и – да, важнее Мейджхолла, даже если тебя это злит. «Крылья Серафины» – не просто горстка фанатиков. У них есть связи и их поддерживает, пусть и не официально, королевская семья. Они уже вовсю разглагольствуют о превосходстве альвов. Только вопрос времени, когда они догадаются, что лучшей цели для недовольства простого населения, которому не повезло родиться тёмнокрылым, чем горгульи, не придумаешь.
Высокомерие и жадность королевского двора и аристократов? Что вы, конечно нет! Причина всех ваших несчастий – горгульи!
Ты сейчас должно быть смеёшься, думая, что всё это звучит как слова сумасшедшего? Но, милая моя Г., оправдать такие вещи религией очень легко. И это то, что они попытаются сделать. Назовут вас падшими альвами, погрязшими в грехе и наказанными за него тем, что с ваших крыльев выпали все перья!
Готова поспорить на что угодно, что скоро мы услышим что-то подобное. В Мейджхолле учится много альвов, там есть учителя альвы. Возможно ты думаешь, что они не так глупы и доверчивы, чтобы купиться на это и впасть в религиозный фанатизм. Но глупость и доверчивость – далеко не единственные и не главные причины того, что происходит.
Будь осторожна, я тебя умоляю! И не доверяй альвам.
С бесконечной любовью,
твоя А.»
Следующим снова было письмо Основательницы, теперь Гвендолин почти не сомневалась, что это писала именно она.
«Дорогая А.
Что ж, ты была права. Как часто мне приходилось произносить эти слова за время нашего знакомства? Должно быть, сотни раз. Но ты не можешь винить меня за то, что в моём сердце остаётся вера в магов – всех, без исключения. Да, даже альвов. Разве ты, дорогая моя, не прекрасное подтверждение тому, что они не напрасны? К тому же, не будь этой веры, не было бы и Мейджхолла.
Но вернёмся к делу. Насчёт учителей-альвов ты, к несчастью, была права. Трое из четырёх взялись разносить слухи о том, что Мейджхолл – целиком и полностью твоя заслуга, а я просто исполнительница. Как там выразился один из них? «Верная слуга твоих идей». Теперь уже я вижу, как ты смеёшься, прикрыв рот ладонью.
Впрочем, пока всё это не сильно меня волнует. Напиши-ка мне лучше о «Крыльях Серафины». Я слышала что-то о том, что теперь они получили официальную поддержку. Это правда?
С надеждой на скорый ответ,
всегда твоя Г.А.М»
Последнее письмо было ответом от А.
«Милая Г.!
Ах, если бы я была хоть вполовину такой умной, как ты, у меня бы появились идеи, достойные «верных слуг». Но увы. Будем надеяться, что маги в Мейджхолле знают тебя достаточно хорошо, чтобы не поверить в эти глупые слухи.
«Крылья Серафины» действительно теперь официально часть церкви и организация, поддерживаемая королевской властью. И, как бы мне ни хотелось в этом ошибиться, я оказалась права – они начинают говорить о горгульях, как о врагах. Как от тех, кто отвернулся от богини и был наказан. Более того, как о тех, кто должен быть уничтожен. Пусть прямо они пока этого не говорят, но любой может услышать намёки, скользящие в речах членов «Крыльев»…»
Здесь часть письма, которую можно было прочитать, заканчивалась. Когда-то бумага промокла, все слова расплылись. Гвендолин провела пальцем по бугристой поверхности, пытаясь осмыслить то, что прочитала.
– Смотри. Это было вложено во второе письмо.
Эверетт протянул ей небольшое, мягкое белое перо. Если это перо альва, подумала Гвендолин, то одно из тех мелких, что росли вокруг крыльев в том месте, где они соединялись со спиной.
– Думаешь, это её?
– Это ты мне скажи. Нет у альвов никаких ритуалов или традиций с дарением перьев?
Гвендолин задумалась. Покачала головой.
– Нет, не думаю. Хотя, может тогда и были. Ведь Основательница жила тысячелетия назад. Если хочешь, я и об этом посмотрю в библиотеке, когда буду в Альвариэле.
Эверетт просиял, а Гвендолин, удивлённая собственными словами, пыталась понять, кто тянул её за язык и почему она это вообще предложила?
Ко времени их возвращения в Мейджхолл разыгралась настоящая буря. Гвендолин поняла, как ошибалась, считая предыдущие дожди сильными. Вода падала с неба стеной, ветер завывал среди серых миртиарских крыш, градины размером с монету так и норовили стукнуть по голове.
Однако её новоприобретённый зонтик испытание выдержал, и в карету она забралась почти сухой. Рядом на сиденье плюхнулся Эверетт и покачал головой.
– Погода на Гилдуре осенью, конечно, бывала не очень, но такого я не помню. Вот вернёмся, а замок уже плавает в карьере как остров.
Гвендолин не стала говорить ему, что это невозможно – Мейджхолл парил выше краёв карьера.
После того, как они нашли переписку Основательницы с неизвестной альвой, Эверетт ещё раз сходил в библиотеку и переписал четыре письма себе в блокнот. Так же он принёс белое перо, вложенное в последнее письмо. Гвендолин нахмурилась, когда Эверетт достал его из блокнота и продемонстрировал ей.
– Зачем ты его забрал? Разве это не запрещено?
Он легкомысленно пожал плечами.
– Не знаю точно зачем, просто показалось, что надо. А может, для меня это своего рода маленький трофей. Не переживай, вряд ли они его хватятся. Я не думаю, что они там помнят о существовании писем, не то что пера в одном из них.
И теперь белое перо, с большой вероятностью принадлежавшее альве, жившей тысячелетия назад, ехало с ними в Мейджхолл.
Окошки кареты были плотно закрыты, шторки задёрнуты, и всё равно Гвендолин чувствовала, как внутрь проникает вездесущий холод. Хорошо хоть не дождь. Она откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза, слушая дробный стук дождевых капель и градин по крыше кареты.
А потом она отчётливо услышала шорох крыльев.
Вот уж не повезло какой-то лесной птице. Кто вообще может летать в такую погоду? Альвы бы не смогли. Бедняжка наверное вынуждена была опуститься на землю и теперь сидит под каким-нибудь деревом – лёгкая добыча для хищников. Если они, конечно, рискнуть вылезти под проливной дождь с градом. Впрочем, голод толкает и не на такое.
Прошло минут десять, Гвендолин уже и думать забыла о незадачливой птице, когда услышала шелест крыльев во второй раз. Она открыла глаза, отодвинула занавеску на окошке и долго вглядывалась в темноту. Приглушённый свет в карете – установленный на потолке шарик с магическим огнём – не сильно мешал разглядывать, что происходит снаружи. И всё-таки Гвендолин ничего не увидела.
Но когда шорох крыльев прозвучал в третий раз, она не выдержала. Велела удивлённому Эверетту выключить свет (он послушно потянулся вверх и три раза быстро стукнул по стеклянному шарику, огонь погас) и с удвоенным вниманием принялась вглядываться в ряды расплывающихся за пеленой дождя деревьев.
Сначала Гвендолин показалось, что она увидела какое-то животное. Оно мелькнуло среди деревьев и тут же пропало. Но вот луна прорвала оборону плотных туч, чтобы бросить один-единственный луч света на лес. Этого Гвендолин хватило, чтобы заметить.
Не животное. Среди деревьев определённо прятался маг.
Он тоже вовремя заметил луну и успел спрятаться. Гвендолин видела его долю секунды, но, благодаря подарку в виде обострённого зрения от неизвестных родственников-горгулий, разглядела. Она отодвинулась от окна и медленно задёрнула занавеску. Пусть маг, кто бы он ни был, считает, что его не заметили.
Зато Эверетт заметил её странное поведение.
– Что такое? Что ты там увидела?
– Сама толком не знаю, – вздохнула Гвендолин. – Вернее, знаю. Там стоял маг. Среди деревьев, в лесу, под дождём и градом, в такую темноту, на полпути и от Миртиара, и от Мирнавена. Как ты думаешь, что он там делает?
– Ты уверена? – С сомнением спросил Эверетт. – В такой темноте сложно что-то разглядеть.
– На зрение не жалуюсь, – отрезала Гвендолин. – Говорю тебе, там кто-то был.
– Ну, это не наша проблема, – пожал он в ответ плечами, – забудь о нём. Если он там занят чем-то незаконным, то нам точно об этом знать не нужно.
Гвендолин промычала в ответ что-то невразумительное. Времена ограблений на дорогах давно прошли, и в Гилдуре – раньше многих мест. И всё-таки её сердце было не на месте. Разве не смотрел странный маг прямо на их карету? Разве не слышала она трижды шорох крыльев? Это мог быть альв или крылатый оборотень или любой маг с фамильяром. И он преследовал их.
Или нет. Может, Эверетт прав и он тут совсем не по их душу, а Гвендолин стоит поскорее забыть о том, что она слышала и видела.
Прямо над крышей кареты захлопали крылья. Лошади рванулись вперёд и понесли.
Гвендолин сначала бросило вперёд, а потом вдавило в спинку сиденья. Эверетту, который до этого сидел, наклонившись, повезло меньше: при рывке он упал, но успел выставить вперёд руки и только благодаря этому не впечатался лицом в пол.
Гвендолин одним рывком практически бросила себя на сиденье напротив и начала стучать в стенку кареты, надеясь, что кучер крикнет что-нибудь в ответ. Но ей отвечало только испуганное ржание лошадей. Гвендолин пожалела, что эта карета не снабжена закрывающимся окошечком, через которое можно говорить с кучером.
– Что там? – Спросил Эверетт, собрав себя с пола и упав на сиденье рядом с ней.
Она прислушалась.
– Не знаю. Я не слышу кучера.
Эверетт нахмурился.
– Да брось? Куда он делся, по-твоему? Веткой снесло? Должно быть, пытается остановить лошадей, ему не до нас.
Гвендолин хотелось бы верить, что это так, но её одолевали сомнения.
Прошло несколько мучительных минут. Они с Эвереттом сидели, вцепившись в кресло, вздрагивали, когда под колёса попадалась кочка или яма, и с замиранием сердца ждали, что лошади, наконец, остановятся. Надеялись, что с кучером всё в порядке.
Но вот они едва вписались в особенно крутой поворот. Эверетта прижало к дверце, а Гвендолин не удержалась на месте и упала прямо на него. Он автоматически обнял её за талию, чтобы она не скатилась на пол. Карету тряхнуло, Гвендолин больно ударилась лбом о ключицу Эверетта и ткнулась носом ему в грудь, морщась от боли.
– Надо что-то делать, – проговорила она ему в рубашку под расстёгнутым пальто, – рано или поздно они нас угробят.
Останавливаться лошади явно не собирались.
– И кучера, похоже, всё-таки нет, – добавила Гвендолин.
Эверетт вздохнул.
– Чёрт, ты, кажется, права. Ладно, я попробую добраться до поводьев.
Она взглянула на него с сомнением. Насколько Гвендолин знала, люди среди магических рас отличались особой хрупкостью.
– Может, лучше я? К тому же, – поспешно добавила она, видя, что он хочет возразить, – я отлично вижу в темноте. Мне будет легче.
Эверетт со вздохом кивнул.
– Хорошо. Но, пожалуйста, будь осторожна. Я не переживу если с тобой что-то случится: постоянно буду думать, что это должен был быть я.
Гвендолин закатила глаза.
– Можно чуть больше оптимизма? Такие слова не помогают, знаешь ли.
Эверетт вымученно ей улыбнулся. Она развернулась в сторону двери, рывком поднялась на ноги, сделала шаг, наклонилась вперёд и практически упала на неё. Нащупала ручку и повернула, тут же вцепившись рукой в стенку кареты. Ей в лицо сразу же бросились ветер и дождь. По крайней мере, град прекратился.
Гвендолин высунулась из кареты настолько, насколько позволил ей здравый смысл. Достаточно, чтобы увидеть, что место кучера пустует. Это её не очень удивило.
Она чувствовала, как взволнованный взгляд Эверетта обжигает ей затылок, но он не делал попыток встать и помочь ей. Понимал, что и сам может не удержаться и просто вытолкнуть Гвендолин из кареты или уронить. Сейчас ей лучше было рассчитывать только на себя.
Убедившись, что впереди пока нет поворотов, Гвендолин развернулась боком и, внутренне дрожа от страха, потянулась к фонарю. Схватилась за его основание и железо больно впилось в кожу, но она только сильнее сжала руку. В голове уже мелькали картинки, как фонарь отваливается, и она вместе с ним летит вниз, в темноту, к земле.
Гвендолин велела себе гнать эти мысли и сильнее сжала руку. Боль отрезвляла.
Собравшись с силами, она подтянулась вверх и схватилась второй рукой за крышу. Нужно было выбраться на неё и уже оттуда переползти на козлы и завладеть поводьями. По-другому она бы не смогла добраться – скорее упала.
Впервые в жизни Гвендолин по-настоящему пожалела об ампутированных в детстве крыльях.
Она закинула себя на крышу, молясь, чтобы впереди не возник поворот, а под колёсами яма или кочка. Боком Гвендолин сползла на козлы и на секунду замерла, вцепившись в сиденье, осознавая, что справилась и её изломанное тело не валяется в канаве у обочины дороги. Потом попыталась схватить поводья: получилось это у неё со второго раза. Дрожащими руками Гвендолин натянула их, и лошади повиновались. Не сразу, но они перешли на рысь, на шаг и вовсе остановились.
Гвендолин сидела с бешено бьющимся сердцем, вся потная от страха и насквозь промокшая под дождём, внезапно ослабевшая. Она глубоко вдыхала холодный, влажный лесной воздух, пытаясь привести себя в чувства.
Хлопнула дверца кареты и рядом с ней на козлы запрыгнул Эверетт – олицетворение беспокойства.
– Какая коробка?
– Картонная. Вон она.
Они достали её из-под стеллажа, открыли крышку и обнаружили целую гору писем. Глаза Эверетта загорелись.
– Здесь должно быть то, что нам нужно! Наверняка!
Он чуть ли не с головой зарылся в коробку и через минуту издал победный возглас.
– Ага! Вот оно!
Эверетт протянул письмо Гвендолин, и она увидела на сероватом конверте из тонкой, но не просвечивающей бумаги, монограмму Г.А.М.
– Ты думаешь?..
– Гвинетта Астория Мортенус. Подходит.
– Ладно, давай посмотри что внутри.
Он вытряхнул письмо из вскрытого конверта на подоконник, поднял, развернул лист сероватой бумаги, прилично толще той, из которой был сделан конверт, и они погрузились в чтение.
Письмо было коротким. Скорее даже не письмо, а записка.
«Дорогая А.
Мне понятны твои переживания и я благодарна, что ты ими со мной поделилась. Но всё-таки: что ты думаешь, я могу с этим сделать? Моя школа нуждается во мне. Я не могу позволить им распускать слухи. Неужели ты хочешь, чтобы в такой ситуации я промолчала?
К тому же, среди всей вашей братии только тебе я могу доверять. Мне нужно, чтобы сейчас ты была на моей стороне. Прошу.
Всегда твоя, Г.А.М.»
Подпись качалась у Гвендолин перед глазами и только секунду спустя она поняла, что это у Эверетта дрожат руки.
– Боже мой! – Воскликнул он. – Это же важнейшие документы! И всё это время они лежали здесь в коробке, и никому не было до них дела!
– До него, – поправила его Гвендолин, – ещё неизвестно, найдём ли мы здесь другие части переписки. Не празднуй победу раньше времени.
Эверетт провёл чуть подрагивающей рукой по волосам.
– Да, ты права. Это непрофессионально. Давай-ка поищем.
Они перерыли содержимое коробки и, кроме ещё одного серого конверта с монограммой Г.А.М., нашли два одинаковых белоснежных конверта из толстой бумаги с письмами, явно являющимися ответами неизвестной А.
Для этого им пришлось пересмотреть кучу непонятных, странных и не представляющих для них никакого интереса писем, но, в конце концов, Эверетт и Гвендолин убедились, что эти четыре письма – единственное, что здесь есть. Они восстановили порядок писем. То, что они нашли первым, было первым и хронологически. Дальше шёл ответ от А.:
«Моя милая подруга!
Я знаю, я всё знаю. Но для меня твоя безопасность важнее всего и – да, важнее Мейджхолла, даже если тебя это злит. «Крылья Серафины» – не просто горстка фанатиков. У них есть связи и их поддерживает, пусть и не официально, королевская семья. Они уже вовсю разглагольствуют о превосходстве альвов. Только вопрос времени, когда они догадаются, что лучшей цели для недовольства простого населения, которому не повезло родиться тёмнокрылым, чем горгульи, не придумаешь.
Высокомерие и жадность королевского двора и аристократов? Что вы, конечно нет! Причина всех ваших несчастий – горгульи!
Ты сейчас должно быть смеёшься, думая, что всё это звучит как слова сумасшедшего? Но, милая моя Г., оправдать такие вещи религией очень легко. И это то, что они попытаются сделать. Назовут вас падшими альвами, погрязшими в грехе и наказанными за него тем, что с ваших крыльев выпали все перья!
Готова поспорить на что угодно, что скоро мы услышим что-то подобное. В Мейджхолле учится много альвов, там есть учителя альвы. Возможно ты думаешь, что они не так глупы и доверчивы, чтобы купиться на это и впасть в религиозный фанатизм. Но глупость и доверчивость – далеко не единственные и не главные причины того, что происходит.
Будь осторожна, я тебя умоляю! И не доверяй альвам.
С бесконечной любовью,
твоя А.»
Следующим снова было письмо Основательницы, теперь Гвендолин почти не сомневалась, что это писала именно она.
«Дорогая А.
Что ж, ты была права. Как часто мне приходилось произносить эти слова за время нашего знакомства? Должно быть, сотни раз. Но ты не можешь винить меня за то, что в моём сердце остаётся вера в магов – всех, без исключения. Да, даже альвов. Разве ты, дорогая моя, не прекрасное подтверждение тому, что они не напрасны? К тому же, не будь этой веры, не было бы и Мейджхолла.
Но вернёмся к делу. Насчёт учителей-альвов ты, к несчастью, была права. Трое из четырёх взялись разносить слухи о том, что Мейджхолл – целиком и полностью твоя заслуга, а я просто исполнительница. Как там выразился один из них? «Верная слуга твоих идей». Теперь уже я вижу, как ты смеёшься, прикрыв рот ладонью.
Впрочем, пока всё это не сильно меня волнует. Напиши-ка мне лучше о «Крыльях Серафины». Я слышала что-то о том, что теперь они получили официальную поддержку. Это правда?
С надеждой на скорый ответ,
всегда твоя Г.А.М»
Последнее письмо было ответом от А.
«Милая Г.!
Ах, если бы я была хоть вполовину такой умной, как ты, у меня бы появились идеи, достойные «верных слуг». Но увы. Будем надеяться, что маги в Мейджхолле знают тебя достаточно хорошо, чтобы не поверить в эти глупые слухи.
«Крылья Серафины» действительно теперь официально часть церкви и организация, поддерживаемая королевской властью. И, как бы мне ни хотелось в этом ошибиться, я оказалась права – они начинают говорить о горгульях, как о врагах. Как от тех, кто отвернулся от богини и был наказан. Более того, как о тех, кто должен быть уничтожен. Пусть прямо они пока этого не говорят, но любой может услышать намёки, скользящие в речах членов «Крыльев»…»
Здесь часть письма, которую можно было прочитать, заканчивалась. Когда-то бумага промокла, все слова расплылись. Гвендолин провела пальцем по бугристой поверхности, пытаясь осмыслить то, что прочитала.
– Смотри. Это было вложено во второе письмо.
Эверетт протянул ей небольшое, мягкое белое перо. Если это перо альва, подумала Гвендолин, то одно из тех мелких, что росли вокруг крыльев в том месте, где они соединялись со спиной.
– Думаешь, это её?
– Это ты мне скажи. Нет у альвов никаких ритуалов или традиций с дарением перьев?
Гвендолин задумалась. Покачала головой.
– Нет, не думаю. Хотя, может тогда и были. Ведь Основательница жила тысячелетия назад. Если хочешь, я и об этом посмотрю в библиотеке, когда буду в Альвариэле.
Эверетт просиял, а Гвендолин, удивлённая собственными словами, пыталась понять, кто тянул её за язык и почему она это вообще предложила?
Ко времени их возвращения в Мейджхолл разыгралась настоящая буря. Гвендолин поняла, как ошибалась, считая предыдущие дожди сильными. Вода падала с неба стеной, ветер завывал среди серых миртиарских крыш, градины размером с монету так и норовили стукнуть по голове.
Однако её новоприобретённый зонтик испытание выдержал, и в карету она забралась почти сухой. Рядом на сиденье плюхнулся Эверетт и покачал головой.
– Погода на Гилдуре осенью, конечно, бывала не очень, но такого я не помню. Вот вернёмся, а замок уже плавает в карьере как остров.
Гвендолин не стала говорить ему, что это невозможно – Мейджхолл парил выше краёв карьера.
После того, как они нашли переписку Основательницы с неизвестной альвой, Эверетт ещё раз сходил в библиотеку и переписал четыре письма себе в блокнот. Так же он принёс белое перо, вложенное в последнее письмо. Гвендолин нахмурилась, когда Эверетт достал его из блокнота и продемонстрировал ей.
– Зачем ты его забрал? Разве это не запрещено?
Он легкомысленно пожал плечами.
– Не знаю точно зачем, просто показалось, что надо. А может, для меня это своего рода маленький трофей. Не переживай, вряд ли они его хватятся. Я не думаю, что они там помнят о существовании писем, не то что пера в одном из них.
И теперь белое перо, с большой вероятностью принадлежавшее альве, жившей тысячелетия назад, ехало с ними в Мейджхолл.
Окошки кареты были плотно закрыты, шторки задёрнуты, и всё равно Гвендолин чувствовала, как внутрь проникает вездесущий холод. Хорошо хоть не дождь. Она откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза, слушая дробный стук дождевых капель и градин по крыше кареты.
А потом она отчётливо услышала шорох крыльев.
Вот уж не повезло какой-то лесной птице. Кто вообще может летать в такую погоду? Альвы бы не смогли. Бедняжка наверное вынуждена была опуститься на землю и теперь сидит под каким-нибудь деревом – лёгкая добыча для хищников. Если они, конечно, рискнуть вылезти под проливной дождь с градом. Впрочем, голод толкает и не на такое.
Прошло минут десять, Гвендолин уже и думать забыла о незадачливой птице, когда услышала шелест крыльев во второй раз. Она открыла глаза, отодвинула занавеску на окошке и долго вглядывалась в темноту. Приглушённый свет в карете – установленный на потолке шарик с магическим огнём – не сильно мешал разглядывать, что происходит снаружи. И всё-таки Гвендолин ничего не увидела.
Но когда шорох крыльев прозвучал в третий раз, она не выдержала. Велела удивлённому Эверетту выключить свет (он послушно потянулся вверх и три раза быстро стукнул по стеклянному шарику, огонь погас) и с удвоенным вниманием принялась вглядываться в ряды расплывающихся за пеленой дождя деревьев.
Сначала Гвендолин показалось, что она увидела какое-то животное. Оно мелькнуло среди деревьев и тут же пропало. Но вот луна прорвала оборону плотных туч, чтобы бросить один-единственный луч света на лес. Этого Гвендолин хватило, чтобы заметить.
Не животное. Среди деревьев определённо прятался маг.
Он тоже вовремя заметил луну и успел спрятаться. Гвендолин видела его долю секунды, но, благодаря подарку в виде обострённого зрения от неизвестных родственников-горгулий, разглядела. Она отодвинулась от окна и медленно задёрнула занавеску. Пусть маг, кто бы он ни был, считает, что его не заметили.
Зато Эверетт заметил её странное поведение.
– Что такое? Что ты там увидела?
– Сама толком не знаю, – вздохнула Гвендолин. – Вернее, знаю. Там стоял маг. Среди деревьев, в лесу, под дождём и градом, в такую темноту, на полпути и от Миртиара, и от Мирнавена. Как ты думаешь, что он там делает?
– Ты уверена? – С сомнением спросил Эверетт. – В такой темноте сложно что-то разглядеть.
– На зрение не жалуюсь, – отрезала Гвендолин. – Говорю тебе, там кто-то был.
– Ну, это не наша проблема, – пожал он в ответ плечами, – забудь о нём. Если он там занят чем-то незаконным, то нам точно об этом знать не нужно.
Гвендолин промычала в ответ что-то невразумительное. Времена ограблений на дорогах давно прошли, и в Гилдуре – раньше многих мест. И всё-таки её сердце было не на месте. Разве не смотрел странный маг прямо на их карету? Разве не слышала она трижды шорох крыльев? Это мог быть альв или крылатый оборотень или любой маг с фамильяром. И он преследовал их.
Или нет. Может, Эверетт прав и он тут совсем не по их душу, а Гвендолин стоит поскорее забыть о том, что она слышала и видела.
Прямо над крышей кареты захлопали крылья. Лошади рванулись вперёд и понесли.
Гвендолин сначала бросило вперёд, а потом вдавило в спинку сиденья. Эверетту, который до этого сидел, наклонившись, повезло меньше: при рывке он упал, но успел выставить вперёд руки и только благодаря этому не впечатался лицом в пол.
Гвендолин одним рывком практически бросила себя на сиденье напротив и начала стучать в стенку кареты, надеясь, что кучер крикнет что-нибудь в ответ. Но ей отвечало только испуганное ржание лошадей. Гвендолин пожалела, что эта карета не снабжена закрывающимся окошечком, через которое можно говорить с кучером.
– Что там? – Спросил Эверетт, собрав себя с пола и упав на сиденье рядом с ней.
Она прислушалась.
– Не знаю. Я не слышу кучера.
Эверетт нахмурился.
– Да брось? Куда он делся, по-твоему? Веткой снесло? Должно быть, пытается остановить лошадей, ему не до нас.
Гвендолин хотелось бы верить, что это так, но её одолевали сомнения.
Прошло несколько мучительных минут. Они с Эвереттом сидели, вцепившись в кресло, вздрагивали, когда под колёса попадалась кочка или яма, и с замиранием сердца ждали, что лошади, наконец, остановятся. Надеялись, что с кучером всё в порядке.
Но вот они едва вписались в особенно крутой поворот. Эверетта прижало к дверце, а Гвендолин не удержалась на месте и упала прямо на него. Он автоматически обнял её за талию, чтобы она не скатилась на пол. Карету тряхнуло, Гвендолин больно ударилась лбом о ключицу Эверетта и ткнулась носом ему в грудь, морщась от боли.
– Надо что-то делать, – проговорила она ему в рубашку под расстёгнутым пальто, – рано или поздно они нас угробят.
Останавливаться лошади явно не собирались.
– И кучера, похоже, всё-таки нет, – добавила Гвендолин.
Эверетт вздохнул.
– Чёрт, ты, кажется, права. Ладно, я попробую добраться до поводьев.
Она взглянула на него с сомнением. Насколько Гвендолин знала, люди среди магических рас отличались особой хрупкостью.
– Может, лучше я? К тому же, – поспешно добавила она, видя, что он хочет возразить, – я отлично вижу в темноте. Мне будет легче.
Эверетт со вздохом кивнул.
– Хорошо. Но, пожалуйста, будь осторожна. Я не переживу если с тобой что-то случится: постоянно буду думать, что это должен был быть я.
Гвендолин закатила глаза.
– Можно чуть больше оптимизма? Такие слова не помогают, знаешь ли.
Эверетт вымученно ей улыбнулся. Она развернулась в сторону двери, рывком поднялась на ноги, сделала шаг, наклонилась вперёд и практически упала на неё. Нащупала ручку и повернула, тут же вцепившись рукой в стенку кареты. Ей в лицо сразу же бросились ветер и дождь. По крайней мере, град прекратился.
Гвендолин высунулась из кареты настолько, насколько позволил ей здравый смысл. Достаточно, чтобы увидеть, что место кучера пустует. Это её не очень удивило.
Она чувствовала, как взволнованный взгляд Эверетта обжигает ей затылок, но он не делал попыток встать и помочь ей. Понимал, что и сам может не удержаться и просто вытолкнуть Гвендолин из кареты или уронить. Сейчас ей лучше было рассчитывать только на себя.
Убедившись, что впереди пока нет поворотов, Гвендолин развернулась боком и, внутренне дрожа от страха, потянулась к фонарю. Схватилась за его основание и железо больно впилось в кожу, но она только сильнее сжала руку. В голове уже мелькали картинки, как фонарь отваливается, и она вместе с ним летит вниз, в темноту, к земле.
Гвендолин велела себе гнать эти мысли и сильнее сжала руку. Боль отрезвляла.
Собравшись с силами, она подтянулась вверх и схватилась второй рукой за крышу. Нужно было выбраться на неё и уже оттуда переползти на козлы и завладеть поводьями. По-другому она бы не смогла добраться – скорее упала.
Впервые в жизни Гвендолин по-настоящему пожалела об ампутированных в детстве крыльях.
Она закинула себя на крышу, молясь, чтобы впереди не возник поворот, а под колёсами яма или кочка. Боком Гвендолин сползла на козлы и на секунду замерла, вцепившись в сиденье, осознавая, что справилась и её изломанное тело не валяется в канаве у обочины дороги. Потом попыталась схватить поводья: получилось это у неё со второго раза. Дрожащими руками Гвендолин натянула их, и лошади повиновались. Не сразу, но они перешли на рысь, на шаг и вовсе остановились.
Гвендолин сидела с бешено бьющимся сердцем, вся потная от страха и насквозь промокшая под дождём, внезапно ослабевшая. Она глубоко вдыхала холодный, влажный лесной воздух, пытаясь привести себя в чувства.
Хлопнула дверца кареты и рядом с ней на козлы запрыгнул Эверетт – олицетворение беспокойства.
