Никогда раньше Гвендолин не доводилось видеть такого насыщенного синего цвета, такой сложной огранки, такого яркого блеска. Довершали великолепие камней хрусталь, мелкие бриллианты и белое золото.
– Это… – Пробормотал Даниль, во все глаза глядя на украшения. – Откуда у тебя это?
Гвендолин закрыла коробку и, прежде чем альв пришёл к неизбежным ложным выводам, сказала:
– У меня получилось устроиться на стажировку у мистера Лафайета, – это была не совсем правда, но ей не хотелось объяснять подробнее, – и он попросил разнести несколько заказов. Этот был последний. Но миссис Уингс не пожелала его взять.
Даниль удивился.
– Почему? – От восхищения он растерял весь свой апломб и похоже забыл, как должен к ней относиться. – Они же прекрасны.
Гвендолин покачала головой, удивляясь, что он не догадался. В его доме, должно быть, поступили бы похожим образом. Хотя, наверное, украшения бы всё-таки забрали.
– Потому что их принесла я. Миссис Уингс явно ставит свою гордость, – она произнесла это слово с презрением, чтобы Даниль понял, что она об этой гордости думает, – выше этих украшений. Сомнительный выбор. Но мне нет до неё дела: украшения предназначены для младшей дочери миссис Уингс. И мистер Лафайет хотел бы, чтобы она смогла надеть их на бал. И вот его мнение меня действительно волнует. Ты знаком с этой её дочерью?
Даниль кивнул.
– Кристиона Уингс. Я знаю её. Она слывёт немного чудачкой, и многие её считают глуповатой. Но она хорошая. И милая. Значит, украшения для неё?
– Да. Но миссис Уингс выгнала меня из дома, не взяв их. И теперь обратно внутрь меня не пустят. Поэтому я хочу, – Гвендолин набрала побольше воздуха в лёгкие, словно это могло помочь убедить его, – чтобы ты их ей передал.
Даниль смотрел на неё молча так долго, что Гвендолин уже решилась повторить свою просьбу, но тут он сказал:
– И что я за это получу? Помощь кому-то вроде тебя не самое благородное дело, знаешь ли. Если кто-то узнает об этом, меня могут не так понять.
– Хочешь одну серёжку? – Огрызнулась Гвендолин, но тут же взяла себя в руки. – Как насчёт часов с жёлтыми бриллиантами? Они могут останавливать время. Всего на несколько секунд, но такой редкой безделушкой можно похвастаться. К тому же, камни из запасов мистера Лафайета – лучшее качество в Альвариэле.
Во взгляд Даниля закралось сомнение.
– Ты и в самом деле можешь сделать что-то подобное? Мы и полгода не проучились.
Гвендолин вскинула голову, всем своим видом показывая, что оскорблена его подозрениями. Конечно, в чём-то Даниль был прав, но она не собиралась это признавать. К тому же, Гвендолин не страдала от недостатка уверенности в себе: с материалами мистера Лафайета, уроками Луны и знаниями, полученными в Мейджхолле, у неё всё получится.
– Могу. Получишь его в следующем триместре, если отнесёшь заказ Кристионе.
Даниль всё ещё колебался и Гвендолин попробовала зайти с другой стороны.
– Подумай. Ты ведь можешь показать всё так, будто помогаешь не мне, а ей. Да так, в сущности, и есть. Я – просто курьер, которого её чересчур строгая мать отослала обратно. Кристиона ждёт свои украшения, и она будет рада, если ты их принесёшь.
Даниль вздохнул.
– Ладно, давай сюда. И не забудь про часы.
На секунду Гвендолин замешкалась. Несмотря на облегчение, которое она почувствовала при этих словах, она волновалась. Может ли она ему доверять? Даниль не казался ей таким уж плохим. По меркам альвов, конечно. Самодовольный сноб, презирающий тех, кого считает ниже себя, а людей так вообще не отличающий от грязи под ногами – это да, но большинство из белокрылых такие. Были среди них и намного, намного хуже.
Немного поколебавшись, Гвендолин спросила:
– А Эванджелина здесь?
К её удивлению, Даниль улыбнулся.
– Нет. Сегодня она от приглашения отказалась, какие-то проблемы с родителями. Я знаю, о чём ты думаешь, – вдруг сказал он, – даже если бы я хотел наказать тебя за дерзость, я не стал бы впутывать в это Кристиону. Передам ей украшения в целости и сохранности. Обещаю.
Последнее он произнёс так пафосно, будто одно его слово стоило столько же, сколько роскошные ювелирные изделия в коробке. Гвендолин передала их ему. Не то чтобы Даниль её убедил, но другого варианта у неё не было. Он спрятал коробку под плащ и повернулся к дому. Решив не пялиться ему вслед – всё равно теперь она ничего не сможет сделать – Гвендолин развернулась и побрела к воротам, когда Даниль её окликнул.
– Гвендолин!
Она замерла, чувствуя, как начинает волноваться. Что если он в последний момент передумал и сейчас откажется ей помогать? Велик был соблазн сделать вид, что она ничего не слышала и идти дальше. Но Гвендолин обернулась.
– Что?
Даниль мялся так долго, что она уже была готова отвернуться и идти дальше, но, наконец, сказал:
– Я не знал, что они задумали поджечь сарай. Правда. Я бы, конечно, нашел, как с тобой поквитаться, – он снова замялся, – но не так. Чьи-либо смерти, пусть и животных, мне не нужны. К тому же, это переполошило учителей.
Не дожидаясь её реакции, Даниль резко развернулся, словно жалея, что вообще заговорил об этом, и поспешил к дому.
Гвендолин узнала о судьбе украшений на следующий день. Миссис Уингс, как и грозилась, решительно отказалась от дальнейших услуг мистера Лафайета, стоило ей увидеть серьги и колье на дочери во время бала. Впрочем, он не сильно расстроился.
– Не переживай, миссис Уингс – далеко не самая богатая и знаменитая моя клиентка, пусть ей и нравится считать себя таковой. Мою просьбу ты выполнила: мисс Уингс получила свои украшения и смогла надеть их на бал. И вот это меня действительно радует. Пожалуй, это мне стоит извиниться, я слышал, как эта мегера с тобой обошлась.
Во всей этой истории Гвендолин раздражала только необходимость отдать часы, после того как те будут готовы и испытаны, Данилю. Она ругала себя за то что, поддавшись моменту, предложила ему их. Может, попроси она получше, пусти в ход всё своё красноречие, и он бы и без этого согласился помочь. Но что сделано, то сделано.
Последний день своего пребывания в Лаксэльме она посвятила тому, зачем, собственно и собиралась в столицу с самого начала. Гвендолин прошерстила исторические разделы трёх самых больших библиотек города и переписала всё то, что, по её мнению, могло быть полезно Эверетту.
В Мейджхолл она вернулась отяжелённая толстой папкой и целой сумкой материалов, включая и жёлтые алмазы лучшего качества, которую собрал для неё мистер Лафайет, не желая слушать слабых протестов.
Впервые чужой взгляд Гвендолин почувствовала сразу после возвращения. Она разбирала вещи, слушая рассказ Ру о каникулах в Борвеше и об огромных сугробах. Улисс, просто забросивший сумку в свою комнату и заявивший, что разберёт позже, сидел с ними, иногда вставляя раздражающие Ру комментарии.
За окном разыгрался тот самый гилдурский снегопад, который Гвендолин так хотела увидеть. Крупные снежинки, совсем не похожие на те, что падали с неба в ночь бала у Уингсов, парили в воздухе, медленно и плавно опускаясь на землю. За пеленой снега карьер и его край были почти неразличимы. Гвендолин закончила с вещами, устроилась на подоконнике и наблюдала за танцем снежинок, чувствуя себя героиней зимней сказки из тех, что рассказывала ей в детстве Луна.
Тогда-то это и произошло. Она отвернулась от окна, чтобы ответить на вопрос Ру о том, как прошли её каникулы. И вдруг затылок пронзила боль. Это длилось всего долю секунды, а потом возникла непонятная Гвендолин убеждённость: за ней кто-то наблюдает. Она свернулась в плотный комок тревоги у неё в груди и не желала отпускать, пока Гвендолин не слезла с подоконника и не задёрнула шторы.
Ру взглянула на неё с подозрением.
– Разве тебе не нравится снег?
Гвендолин кивнула.
– Нравится, но как-то это... непривычно. В глазах от него рябит. Думаю, со временем я привыкну.
Она не собиралась открывать друзьям настоящую причину, надеясь, что больше это ощущение у неё не возникнет. Ру, похоже, не очень-то ей поверившая, покачала головой, но спрашивать ничего не стала. А Улисс как будто ничего и не заметил.
Но Гвендолин испытала это странное чувство – вспышка боли, а затем ощущение ужаса, перерастающее в панику, которую она изо всех сил старалась подавить – ещё не раз. Сначала на обеде, потом на одном из уроков, когда сидела у окна. На прогулке в Мирнавене и когда шла проведать Бафомета.
Гвендолин гадала, связано ли оно с письмами, не часть ли это наказания за то, что она вернулась? Честно говоря, в Лаксэльме у неё хватало других забот, и о письмах она просто-напросто забыла. Но вот они напомнили о себе.
Или это вообще что-то другое? Гвендолин терялась в догадках и не знала, как их проверить. Ру и Улисс замечали, что с ней что-то не так, пусть она и старалась скрывать происходящее. Пока что они довольствовались её заверениями, что всё в порядке, и она просто устала, заработалась и волнуется, что обещанные Данилю часы не получатся как надо. Друзья знали обо всём, что произошло в Лаксэльме.
Единственным местом, где непонятные боль и страх не преследовали Гвендолин, оказался класс мистера Гарнета. К счастью, большую часть каждого учебного дня она проводила именно здесь. А вечером возвращалась, чтобы поработать над часами.
Несмотря на то, что она использовала их как оправдание своего подавленного состояния перед друзьями, на самом деле часы получались очень хорошо. Даже больше, чем хорошо. Гвендолин сама была в шоке от того, насколько легче работать с дорогими материалами, которые отдал ей мистер Лафайет.
Приближалась дата ужина в «Чернобурке». Гвендолин собрала папку со всеми своими выписками, рассчитывая, что они смогут поговорить о них во время ужина. С Эвереттом, занятым какими-то своими делами (может быть, очередными исследованиями) она не виделась все две недели, что прошли с возвращения учеников в Мейджхолл.
За это время странные «приступы», как стала называть их Гвендолин, произошли девять раз. Но, не зная, с чем она имеет дело и как это узнать, она ничего не могла поделать.
По крайней мере, погода радовала. Несмотря на приступы боли и страха, Гвендолин каждый день выбиралась на прогулку по Мирнавену: слишком прекрасная стояла погода, чтобы упускать такую возможность. Медленные, танцующие снегопады Мейджхолла она искренне полюбила. В равной степени ей нравилось наблюдать за ними из окна и гулять под мягко оседающим на плечи и берет снегом.
К тому же, Гвендолин надеялась, что если её кто-то преследует, то, в конце концов, он потеряет бдительность и хоть что-то в этой непонятной истории прояснится.
В воскресенье Эверетт зашёл за ней. Гвендолин пыталась было настоять, чтобы они встретились сразу у ресторана, но он убедил её, что это плохая идея.
– Ты никогда не найдёшь его, если не знаешь, где искать, – пояснил Эверетт, – большинство или находят его совершенно случайно, даже не подозревая о существовании такого места, или их приводят другие. Как тебя.
Гвендолин нехотя согласилась, но теперь, петляя следом за Эвереттом среди узких улочек Мирнавена, тихих и часто заканчивающихся тупиками, они признала, что он был прав. Она бы никогда не нашла «Чернобурку» самостоятельно.
Ресторанчик спрятался в тупичке на самой окраине города. Прямо за стеной начинался лес. Хозяина этого места едва ли заботило получение прибыли. Но, Гвендолин вынуждена была это признать, «Чернобурка» могла легко посостязаться за звание самого уютного места в Мирнавене и, скорее всего, выиграла бы. На фигурно вырезанной доске была нарисована изящная чёрно-бурая лисица, оборачивающаяся через плечо и взмахивающая хвостом.
Тёплый свет огромного количества свечей заливал маленькую залу с низкими потолками, заставленную разномастными столами и стульями. На стенах висели гобелены, на полу лежали ковры, с потолка свисали гирлянды из сушёных ломтиков апельсинов, желудей, каштанов и кленовых листьев – жёлтых, красных и зелёных. Гвендолин понадеялась, что огонь магический, иначе всё легко могло закончиться пожаром.
Эверетт провёл её к одному из дальних столиков. Наполовину его отгораживал от остальных свисающий с потолка гобелен. Было похоже, будто одна его часть отвалилась и его так и оставили висеть. Но Гвендолин он пришёлся кстати: она заняла место, на котором никто не мог её видеть, и почувствовала себя спокойнее.
Для такого одиноко стоящего, почти тайного места, «Чернобурка» казалась слишком уж многолюдной. Гвендолин заметила, что все столики, кроме их и ещё одного на двух человек у самой стойки, заняты.
Стоило им усесться – Эверетт галантно забрал её пальто и повесил на стоящую рядом вешалку – и тут же словно из воздуха материализовался официант с приятной улыбкой и вручил им меню. Они тоже были разными: Эверетту досталось в зелёной кожаной обложке с узором из листьев, а Гвендолин – в выцветшей жёлтой, тканевой. Она пролистала его и не нашла ни одного знакомого блюда. Все названия были странными, состав не приводился, а по картинкам – не фотографиям, а цветным иллюстрациям – мало что можно было понять. Потому что каждое блюдо мало напоминало еду, а скорее маленькую скульптуру или другое произведение искусства. Сдавшись, Гвендолин обратилась к Эверетту.
– Посоветуешь что-нибудь?
Он просиял, будто только и ждал этого вопроса. А потом наклонился и заговорщически шепнул ей.
– Говорят, хозяйка ресторана раньше работала в музее, а потом была художницей.
Гвендолин кивнула.
– Это объяснило бы меню. Так что?
Перегнувшись через стол, Эверетт принялся листать её меню и с видом знатока водить пальцем по страницам.
– Смотря, что тебе нравится. Если, например, рыба, то...
За этим последовал подробный разбор меню «Чернобурки». Официант несколько раз приближался к их столику, но всякий раз, услышав, как Эверетт с энтузиазмом вводит её в курс дела, с блаженной улыбкой удалялся.
В конце концов, Гвендолин выбрала блюда с названием «Одинокий волк в диком лесу». Которое, по заверениям Эверетта, не содержало волчьего мяса, и было, по сути, мясным ассорти в панировке. Салат с длинным названием «Игры с феями на лесной поляне» содержал обычные для салата ингредиенты, но если верить рисунку в меню, все они были искусно вырезаны в виде фей и цветов. Эверетт добавил к её заказу «Жемчуг королевы русалок» со словами:
– Это ягодный лимонад. Он очень вкусный, думаю, тебе понравится.
Еду принесли быстрее, чем ожидала Гвендолин. И выглядела она просто изумительно. «Одинокий волк» представлял собой набор мяса в панировке, где каждый кусочек был в форме того животного, которому мясо принадлежало. Гвендолин подумала, что это немного жестоко. К счастью, особой сентиментальностью она не отличалась.
«Феи» оказались настоящим произведением искусства, и поначалу Гвендолин задавалась вопросом: как вообще можно это съесть? Но после пары кусочков вошла во вкус, она и не думала, что простой салат (а несмотря на внешний вид ничего особенного в нём не было) может быть настолько вкусным.
Ягодный лимонад оказался настолько газированным, что после первого глотка Гвендолин закашлялась, и ей пришлось отставить стакан, чтобы перевести дыхание. После второго глотка она его распробовала: насыщенный ягодный вкус, меняющий оттенки за несколько секунд, что лимонад проводил во рту и оставляющий необычное послевкусие. Кислый и сладкий одновременно.
– Это… – Пробормотал Даниль, во все глаза глядя на украшения. – Откуда у тебя это?
Гвендолин закрыла коробку и, прежде чем альв пришёл к неизбежным ложным выводам, сказала:
– У меня получилось устроиться на стажировку у мистера Лафайета, – это была не совсем правда, но ей не хотелось объяснять подробнее, – и он попросил разнести несколько заказов. Этот был последний. Но миссис Уингс не пожелала его взять.
Даниль удивился.
– Почему? – От восхищения он растерял весь свой апломб и похоже забыл, как должен к ней относиться. – Они же прекрасны.
Гвендолин покачала головой, удивляясь, что он не догадался. В его доме, должно быть, поступили бы похожим образом. Хотя, наверное, украшения бы всё-таки забрали.
– Потому что их принесла я. Миссис Уингс явно ставит свою гордость, – она произнесла это слово с презрением, чтобы Даниль понял, что она об этой гордости думает, – выше этих украшений. Сомнительный выбор. Но мне нет до неё дела: украшения предназначены для младшей дочери миссис Уингс. И мистер Лафайет хотел бы, чтобы она смогла надеть их на бал. И вот его мнение меня действительно волнует. Ты знаком с этой её дочерью?
Даниль кивнул.
– Кристиона Уингс. Я знаю её. Она слывёт немного чудачкой, и многие её считают глуповатой. Но она хорошая. И милая. Значит, украшения для неё?
– Да. Но миссис Уингс выгнала меня из дома, не взяв их. И теперь обратно внутрь меня не пустят. Поэтому я хочу, – Гвендолин набрала побольше воздуха в лёгкие, словно это могло помочь убедить его, – чтобы ты их ей передал.
Даниль смотрел на неё молча так долго, что Гвендолин уже решилась повторить свою просьбу, но тут он сказал:
– И что я за это получу? Помощь кому-то вроде тебя не самое благородное дело, знаешь ли. Если кто-то узнает об этом, меня могут не так понять.
– Хочешь одну серёжку? – Огрызнулась Гвендолин, но тут же взяла себя в руки. – Как насчёт часов с жёлтыми бриллиантами? Они могут останавливать время. Всего на несколько секунд, но такой редкой безделушкой можно похвастаться. К тому же, камни из запасов мистера Лафайета – лучшее качество в Альвариэле.
Во взгляд Даниля закралось сомнение.
– Ты и в самом деле можешь сделать что-то подобное? Мы и полгода не проучились.
Гвендолин вскинула голову, всем своим видом показывая, что оскорблена его подозрениями. Конечно, в чём-то Даниль был прав, но она не собиралась это признавать. К тому же, Гвендолин не страдала от недостатка уверенности в себе: с материалами мистера Лафайета, уроками Луны и знаниями, полученными в Мейджхолле, у неё всё получится.
– Могу. Получишь его в следующем триместре, если отнесёшь заказ Кристионе.
Даниль всё ещё колебался и Гвендолин попробовала зайти с другой стороны.
– Подумай. Ты ведь можешь показать всё так, будто помогаешь не мне, а ей. Да так, в сущности, и есть. Я – просто курьер, которого её чересчур строгая мать отослала обратно. Кристиона ждёт свои украшения, и она будет рада, если ты их принесёшь.
Даниль вздохнул.
– Ладно, давай сюда. И не забудь про часы.
На секунду Гвендолин замешкалась. Несмотря на облегчение, которое она почувствовала при этих словах, она волновалась. Может ли она ему доверять? Даниль не казался ей таким уж плохим. По меркам альвов, конечно. Самодовольный сноб, презирающий тех, кого считает ниже себя, а людей так вообще не отличающий от грязи под ногами – это да, но большинство из белокрылых такие. Были среди них и намного, намного хуже.
Немного поколебавшись, Гвендолин спросила:
– А Эванджелина здесь?
К её удивлению, Даниль улыбнулся.
– Нет. Сегодня она от приглашения отказалась, какие-то проблемы с родителями. Я знаю, о чём ты думаешь, – вдруг сказал он, – даже если бы я хотел наказать тебя за дерзость, я не стал бы впутывать в это Кристиону. Передам ей украшения в целости и сохранности. Обещаю.
Последнее он произнёс так пафосно, будто одно его слово стоило столько же, сколько роскошные ювелирные изделия в коробке. Гвендолин передала их ему. Не то чтобы Даниль её убедил, но другого варианта у неё не было. Он спрятал коробку под плащ и повернулся к дому. Решив не пялиться ему вслед – всё равно теперь она ничего не сможет сделать – Гвендолин развернулась и побрела к воротам, когда Даниль её окликнул.
– Гвендолин!
Она замерла, чувствуя, как начинает волноваться. Что если он в последний момент передумал и сейчас откажется ей помогать? Велик был соблазн сделать вид, что она ничего не слышала и идти дальше. Но Гвендолин обернулась.
– Что?
Даниль мялся так долго, что она уже была готова отвернуться и идти дальше, но, наконец, сказал:
– Я не знал, что они задумали поджечь сарай. Правда. Я бы, конечно, нашел, как с тобой поквитаться, – он снова замялся, – но не так. Чьи-либо смерти, пусть и животных, мне не нужны. К тому же, это переполошило учителей.
Не дожидаясь её реакции, Даниль резко развернулся, словно жалея, что вообще заговорил об этом, и поспешил к дому.
Глава III. Часы с жёлтыми бриллиантами. Часть вторая
Гвендолин узнала о судьбе украшений на следующий день. Миссис Уингс, как и грозилась, решительно отказалась от дальнейших услуг мистера Лафайета, стоило ей увидеть серьги и колье на дочери во время бала. Впрочем, он не сильно расстроился.
– Не переживай, миссис Уингс – далеко не самая богатая и знаменитая моя клиентка, пусть ей и нравится считать себя таковой. Мою просьбу ты выполнила: мисс Уингс получила свои украшения и смогла надеть их на бал. И вот это меня действительно радует. Пожалуй, это мне стоит извиниться, я слышал, как эта мегера с тобой обошлась.
Во всей этой истории Гвендолин раздражала только необходимость отдать часы, после того как те будут готовы и испытаны, Данилю. Она ругала себя за то что, поддавшись моменту, предложила ему их. Может, попроси она получше, пусти в ход всё своё красноречие, и он бы и без этого согласился помочь. Но что сделано, то сделано.
Последний день своего пребывания в Лаксэльме она посвятила тому, зачем, собственно и собиралась в столицу с самого начала. Гвендолин прошерстила исторические разделы трёх самых больших библиотек города и переписала всё то, что, по её мнению, могло быть полезно Эверетту.
В Мейджхолл она вернулась отяжелённая толстой папкой и целой сумкой материалов, включая и жёлтые алмазы лучшего качества, которую собрал для неё мистер Лафайет, не желая слушать слабых протестов.
Впервые чужой взгляд Гвендолин почувствовала сразу после возвращения. Она разбирала вещи, слушая рассказ Ру о каникулах в Борвеше и об огромных сугробах. Улисс, просто забросивший сумку в свою комнату и заявивший, что разберёт позже, сидел с ними, иногда вставляя раздражающие Ру комментарии.
За окном разыгрался тот самый гилдурский снегопад, который Гвендолин так хотела увидеть. Крупные снежинки, совсем не похожие на те, что падали с неба в ночь бала у Уингсов, парили в воздухе, медленно и плавно опускаясь на землю. За пеленой снега карьер и его край были почти неразличимы. Гвендолин закончила с вещами, устроилась на подоконнике и наблюдала за танцем снежинок, чувствуя себя героиней зимней сказки из тех, что рассказывала ей в детстве Луна.
Тогда-то это и произошло. Она отвернулась от окна, чтобы ответить на вопрос Ру о том, как прошли её каникулы. И вдруг затылок пронзила боль. Это длилось всего долю секунды, а потом возникла непонятная Гвендолин убеждённость: за ней кто-то наблюдает. Она свернулась в плотный комок тревоги у неё в груди и не желала отпускать, пока Гвендолин не слезла с подоконника и не задёрнула шторы.
Ру взглянула на неё с подозрением.
– Разве тебе не нравится снег?
Гвендолин кивнула.
– Нравится, но как-то это... непривычно. В глазах от него рябит. Думаю, со временем я привыкну.
Она не собиралась открывать друзьям настоящую причину, надеясь, что больше это ощущение у неё не возникнет. Ру, похоже, не очень-то ей поверившая, покачала головой, но спрашивать ничего не стала. А Улисс как будто ничего и не заметил.
Но Гвендолин испытала это странное чувство – вспышка боли, а затем ощущение ужаса, перерастающее в панику, которую она изо всех сил старалась подавить – ещё не раз. Сначала на обеде, потом на одном из уроков, когда сидела у окна. На прогулке в Мирнавене и когда шла проведать Бафомета.
Гвендолин гадала, связано ли оно с письмами, не часть ли это наказания за то, что она вернулась? Честно говоря, в Лаксэльме у неё хватало других забот, и о письмах она просто-напросто забыла. Но вот они напомнили о себе.
Или это вообще что-то другое? Гвендолин терялась в догадках и не знала, как их проверить. Ру и Улисс замечали, что с ней что-то не так, пусть она и старалась скрывать происходящее. Пока что они довольствовались её заверениями, что всё в порядке, и она просто устала, заработалась и волнуется, что обещанные Данилю часы не получатся как надо. Друзья знали обо всём, что произошло в Лаксэльме.
Единственным местом, где непонятные боль и страх не преследовали Гвендолин, оказался класс мистера Гарнета. К счастью, большую часть каждого учебного дня она проводила именно здесь. А вечером возвращалась, чтобы поработать над часами.
Несмотря на то, что она использовала их как оправдание своего подавленного состояния перед друзьями, на самом деле часы получались очень хорошо. Даже больше, чем хорошо. Гвендолин сама была в шоке от того, насколько легче работать с дорогими материалами, которые отдал ей мистер Лафайет.
Приближалась дата ужина в «Чернобурке». Гвендолин собрала папку со всеми своими выписками, рассчитывая, что они смогут поговорить о них во время ужина. С Эвереттом, занятым какими-то своими делами (может быть, очередными исследованиями) она не виделась все две недели, что прошли с возвращения учеников в Мейджхолл.
За это время странные «приступы», как стала называть их Гвендолин, произошли девять раз. Но, не зная, с чем она имеет дело и как это узнать, она ничего не могла поделать.
По крайней мере, погода радовала. Несмотря на приступы боли и страха, Гвендолин каждый день выбиралась на прогулку по Мирнавену: слишком прекрасная стояла погода, чтобы упускать такую возможность. Медленные, танцующие снегопады Мейджхолла она искренне полюбила. В равной степени ей нравилось наблюдать за ними из окна и гулять под мягко оседающим на плечи и берет снегом.
К тому же, Гвендолин надеялась, что если её кто-то преследует, то, в конце концов, он потеряет бдительность и хоть что-то в этой непонятной истории прояснится.
В воскресенье Эверетт зашёл за ней. Гвендолин пыталась было настоять, чтобы они встретились сразу у ресторана, но он убедил её, что это плохая идея.
– Ты никогда не найдёшь его, если не знаешь, где искать, – пояснил Эверетт, – большинство или находят его совершенно случайно, даже не подозревая о существовании такого места, или их приводят другие. Как тебя.
Гвендолин нехотя согласилась, но теперь, петляя следом за Эвереттом среди узких улочек Мирнавена, тихих и часто заканчивающихся тупиками, они признала, что он был прав. Она бы никогда не нашла «Чернобурку» самостоятельно.
Ресторанчик спрятался в тупичке на самой окраине города. Прямо за стеной начинался лес. Хозяина этого места едва ли заботило получение прибыли. Но, Гвендолин вынуждена была это признать, «Чернобурка» могла легко посостязаться за звание самого уютного места в Мирнавене и, скорее всего, выиграла бы. На фигурно вырезанной доске была нарисована изящная чёрно-бурая лисица, оборачивающаяся через плечо и взмахивающая хвостом.
Тёплый свет огромного количества свечей заливал маленькую залу с низкими потолками, заставленную разномастными столами и стульями. На стенах висели гобелены, на полу лежали ковры, с потолка свисали гирлянды из сушёных ломтиков апельсинов, желудей, каштанов и кленовых листьев – жёлтых, красных и зелёных. Гвендолин понадеялась, что огонь магический, иначе всё легко могло закончиться пожаром.
Эверетт провёл её к одному из дальних столиков. Наполовину его отгораживал от остальных свисающий с потолка гобелен. Было похоже, будто одна его часть отвалилась и его так и оставили висеть. Но Гвендолин он пришёлся кстати: она заняла место, на котором никто не мог её видеть, и почувствовала себя спокойнее.
Для такого одиноко стоящего, почти тайного места, «Чернобурка» казалась слишком уж многолюдной. Гвендолин заметила, что все столики, кроме их и ещё одного на двух человек у самой стойки, заняты.
Стоило им усесться – Эверетт галантно забрал её пальто и повесил на стоящую рядом вешалку – и тут же словно из воздуха материализовался официант с приятной улыбкой и вручил им меню. Они тоже были разными: Эверетту досталось в зелёной кожаной обложке с узором из листьев, а Гвендолин – в выцветшей жёлтой, тканевой. Она пролистала его и не нашла ни одного знакомого блюда. Все названия были странными, состав не приводился, а по картинкам – не фотографиям, а цветным иллюстрациям – мало что можно было понять. Потому что каждое блюдо мало напоминало еду, а скорее маленькую скульптуру или другое произведение искусства. Сдавшись, Гвендолин обратилась к Эверетту.
– Посоветуешь что-нибудь?
Он просиял, будто только и ждал этого вопроса. А потом наклонился и заговорщически шепнул ей.
– Говорят, хозяйка ресторана раньше работала в музее, а потом была художницей.
Гвендолин кивнула.
– Это объяснило бы меню. Так что?
Перегнувшись через стол, Эверетт принялся листать её меню и с видом знатока водить пальцем по страницам.
– Смотря, что тебе нравится. Если, например, рыба, то...
За этим последовал подробный разбор меню «Чернобурки». Официант несколько раз приближался к их столику, но всякий раз, услышав, как Эверетт с энтузиазмом вводит её в курс дела, с блаженной улыбкой удалялся.
В конце концов, Гвендолин выбрала блюда с названием «Одинокий волк в диком лесу». Которое, по заверениям Эверетта, не содержало волчьего мяса, и было, по сути, мясным ассорти в панировке. Салат с длинным названием «Игры с феями на лесной поляне» содержал обычные для салата ингредиенты, но если верить рисунку в меню, все они были искусно вырезаны в виде фей и цветов. Эверетт добавил к её заказу «Жемчуг королевы русалок» со словами:
– Это ягодный лимонад. Он очень вкусный, думаю, тебе понравится.
Еду принесли быстрее, чем ожидала Гвендолин. И выглядела она просто изумительно. «Одинокий волк» представлял собой набор мяса в панировке, где каждый кусочек был в форме того животного, которому мясо принадлежало. Гвендолин подумала, что это немного жестоко. К счастью, особой сентиментальностью она не отличалась.
«Феи» оказались настоящим произведением искусства, и поначалу Гвендолин задавалась вопросом: как вообще можно это съесть? Но после пары кусочков вошла во вкус, она и не думала, что простой салат (а несмотря на внешний вид ничего особенного в нём не было) может быть настолько вкусным.
Ягодный лимонад оказался настолько газированным, что после первого глотка Гвендолин закашлялась, и ей пришлось отставить стакан, чтобы перевести дыхание. После второго глотка она его распробовала: насыщенный ягодный вкус, меняющий оттенки за несколько секунд, что лимонад проводил во рту и оставляющий необычное послевкусие. Кислый и сладкий одновременно.
