Подача заслуживала отдельного упоминания. В стакане в форме витой ракушки со стеклянной трубочкой, плавали разнообразные замороженные ягоды, действительно похожие на жемчуг в круглых кусочках льда.
Гвендолин понадобилось почти полчаса, чтобы с должным уважением отдать честь каждому блюду. Эверетт ничуть не преувеличил, пожалуй, даже преуменьшил, когда говорил, что еда здесь отменная. Она бы даже сказала – лучшая в Мирнавене. Впрочем, Гвендолин бывала только в популярных кафешках на главных улицах, а кто знает, сколько ещё скрытых бриллиантов таит этот городок?
Наконец, спохватившись, она сделала последний глоток «жемчуга» и, достав из сумки папку, протянула её Эверетту.
– Вот, посмотри. Это то, что мне удалось найти в столичных библиотеках. Никаких прорывов, но, думаю, некоторые вещи представляют некоторый исторический интерес…
Гвендолин ожидала, что он обрадуется, но её спутник выглядел слегка… раздосадованным? С чего бы это? Может, дело в том, что она не нашла того, на что он надеялся, какой-то действительно важной информации.
– Посмотри, – она кивнула на папку, слегка раздражённая.
Но Эверетт поспешно запихнул её в свою сумку.
– Потом. Ещё успею наработаться, а сегодня вечером давай поговорим о чём-нибудь другом. Не об учёбе.
Гвендолин растерялась. Они никогда не говорили ни о чём, кроме исторических исследований Эверетта. Ну, может, иногда о занятиях Гвендолин на ювелирном, но это ведь тоже учёба, верно? Порывшись в памяти, чтобы найти тему для разговора, которая не будет казаться надуманной, она сказала:
– Бафомет, кажется, сразу очень к тебе привязался. А он не из тех, кто жалует незнакомых магов. В чём твой секрет?
Эверетт улыбнулся, явно довольный сменой темы.
– Ты не первая, кто меня об этом спрашивает. Не про Бафомета конечно, – усмехнулся он, заметив её скептический взгляд, – а про животных вообще. Помню, кто-то на первом курсе предполагал, что во мне течёт кровь друидов. Жаль их разочаровывать, но я стопроцентный человек.
– Ты так легко ладишь с животными? Со всеми? – В голове у Гвендолин забрезжила интересная мысль.
– С большинством, – уклончиво ответил Эверетт, – как-то я помогал ребятам с магизоологии с единорогом. А что, у тебя на примете есть животное, с которым хочется подружиться?
– Знаешь о келпи в пруду у рощи?
Эверетт поморщился.
– Кто о нём не знает? Боюсь, тут моего природного обаяния будет недостаточно. Но можно попытаться, если ты хочешь.
Что-то в том, как он сказал эту фразу, в том, как посмотрел на неё, насторожило Гвендолин и заставило пойти на попятную.
– Да нет, честно говоря, не очень-то хочется с ним встречаться. Я слышала много разных историй, но не одной хорошей. Он правда кого-то утопил?
Эверетт кивнул.
– Да, но это было давно, когда он только появился в пруду. Директор сделал ему суровый выговор и с тех пор он балуется, но ничего больше.
Гвендолин неверяще фыркнула.
– Суровый выговор за смерть ученика? Да этот келпи легко отделался.
Разговор потёк легко и свободно. После Бафомета и келпи они перешли на книги, увлечения, истории из детства и вообще на всё, что только приходило в голову. Гвендолин только осознала, что ей по-настоящему нравится говорить с Эвереттом, когда внезапно появившийся официант положил перед ними меню, снова, и спросил, не желают ли они отведать десерт и не может ли он принести им чаю?
Тогда, взглянув на часы – необычные, в форме чайника с маятником-чашкой – Гвендолин поняла, что они сидят тут болтая уже целый час и ничего не заказывают. Ей стало неловко, и она поспешила придвинуть к себе меню. Но, наткнувшись на те же странные картинки, дающие мало представления о вкусе блюд (зато много – об их красоте), перевела взгляд на Эверетта.
– Не проведёшь мне ещё одну экскурсию?
– По меню? Всегда пожалуйста.
В конце концов, Гвендолин доверила выбор Эверетту и спустя пятнадцать минут им принесли «Сокровище дракона» и «Доброжелательного келпи». Второе название заставило её улыбнуться.
– Доброжелательный келпи? – Она приподняла крышку за листок-ручку с чайника в форме гигантской клюквины. – Разве такие бывают?
Впрочем, Гвендолин тут же забыла о своём вопросе, когда в нос ей ударил аромат чая: душистые травы, сладкие ягоды, приятная кислинка, насыщенный чёрный чай. Она не сразу поняла, о чём говорит Эверетт, когда он ответил.
– Я слышал, что у большинства келпи характер получше, чем у нашего. Какой-то ученик с магизоологии проводил исследования, ещё лет семнадцать назад, и выяснил что это из-за того, что он живёт в пруду, а не в болоте, как должно быть. Во всяком случае, так мне говорили.
Гвендолин мало интересовали проблемы келпи. Она полностью сосредоточилась на стоящей перед ней тарелке с «сокровищами». Выглядело так, будто на неё просто высыпали разнообразные золотые изделия: кольца, броши, цепочки, монеты, вилку с двумя зубцами, просто золотой слиток...
– Это шоколад, – пояснил Эверетт, – с разными начинками. Монетки просто шоколадки. А вот тот большой слиток – пирожное картошка.
Спустя ещё несколько тем для разговоров Гвендолин спохватилась.
– Нам не пора уходить? Когда они закрываются?
Впрочем, при всё ещё полной зале – все столики заняты – её вопрос звучал глупо. Эверетт улыбнулся.
– Не переживай. Ещё успеем выбрать десерт.
– А это, – Гвендолин кивнула на пустую тарелку из-под «сокровищ», – разве был не десерт?
– Это был чай, – Эверетт подмигнул, – а сейчас я покажу тебе своё любимое блюдо.
И он заказал нечто под названием «Синева высокого неба».
– Что это? – Спросила Гвендолин.
– Мороженое, – ответил Эверетт с не вызывающей доверия улыбкой.
То, что поставил перед ней официант, больше походило на какую-то детскую игрушку, чем на мороженое. Гвендолин уставилась на белые, словно игрушечные облачка, летающие над тарелкой. Должно быть, именно она была как-то зачарована: за края они не вылетали. Гвендолин перевела красноречивый взгляд на Эверетта, без слов вопрошая: «Ну и как это есть?»
Тот поднял ложку и повертел ей перед лицом Гвендолин, словно она могла не знать, что это такое. Она нахмурилась и Эверетт, улыбаясь, обрушил это страшное оружие на одно из нижних, самых больших облаков. Оно треснуло, и Гвендолин увидела, что внутри оно начинено мороженым очень тёмного синего цвета.
Заинтригованная, она взяла собственную ложку и разбила нижнее облако. То же тёмно-синее мороженое. На вкус оно оказалось ягодным, кажется чернично-ежевичным. Облака были сделаны из белого шоколада. В каждом из них обнаружилось мороженое разного цвета и разных вкусов. Карамельное, ванильное, фруктовое, сырное (неожиданно вкусное) и мятно-шоколадное. Последнее находилось в самом маленьком облачке, что немного расстроило Гвендолин, которая очень его любила.
Покончив с мороженным, она взглянула на Эверетта и покачала головой.
– Ты ведь понимаешь, что нельзя отвести кого-то в такое место и надеяться, что он не захочет вернуться? Теперь тебе придётся водить меня сюда каждые выходные. – Она сделала вид, что серьёзно задумалась. – Так и быть, платить за себя в следующие разы я буду сама.
Эверетт рассмеялся.
– Я бы не привёл тебя сюда, если бы думал, что ты не захочешь вернуться.
Вечер в «Чернобурке» прошёл прекрасно, но Гвендолин не отпускало ощущение, что она чего-то не уловила. Недопоняла. А ещё она начала скучать по Эверетту. Раньше, признавая что он интересный человек и ей нравится, Гвендолин спокойно могла проводить недели не видя его. Теперь это стало почти невозможным.
Она винила в этом их разговоры за ужином. Кто бы мог подумать, что он окажется таким интересным собеседником? Им всё-таки стоило обсудить информацию, найденную Гвендолин в библиотеках Лаксэльма, думала она, шагая через заснеженный лес к домикам человеческих студентов. Официально: для того чтобы проведать Бафомета. Неофициально: ей хотелось увидеть Эверетта, что немного выбивало из колеи.
В последнее время Гвендолин было всё сложнее заставить себя покинуть стены замка. Виной всему – приступы страха, которые она ощущала всё чаще и чаще, теперь по нескольку раз в день. Секунда боли, которая им предшествовала, теперь приводила её в ужас. Гвендолин приходилось бороться с самой собой, с инстинктом самосохранения, кричащим, чтобы она осталась в комнате (а ещё лучше – в классе мистера Гарнета) и никуда не выходила.
Конечно, она не могла так поступить. Возникала и мысль сходить в медпункт, но Гвендолин прекрасно понимала, что там ей назначат что-нибудь от излишней тревоги. И что-то подсказывало ей, что это не поможет.
Нужно было разобраться с первоисточником. Кто-то наблюдал за ней. Воздействовал на её разум магически. Каждый раз, когда Гвендолин об этом думала, ей становилось не по себе до такой степени, что начинало тошнить.
И всё-таки она не могла позволить себе проиграть. Поэтому выходила на почти ежедневные прогулки в Мирнавен и походы к Бафомету, конечно же, продолжались.
Снег так и валил огромными хлопьями, но Гвендолин с каждым днём находила это всё менее прекрасным и более неудобным. В Альвариэле никогда не выпадало столько снега, так что она не привыкла к сугробам по колено. Не привыкла к снежным горам, валившимся с низких ветвей ей на голову, стоило случайно их задеть. Не привыкла не видеть под снегом тропы и гадать, правильно ли она ставит ногу. Один раз, неудачно шагнув, Гвендолин оказалась по пояс в снегу. Всё это сводило её с ума.
При виде Эверетта у Гвендолин в груди словно разгорался маленький тёплый огонёк. Это чувство было для неё новым и поэтому волновало. Он спешил на какое-то собрание, но всё равно нашёл минутку, чтобы поговорить с Гвендолин о том, что она нашла в Лаксэльме. Когда Эверетт ушёл, она заставила себя выкинуть его из головы и сосредоточиться на занятиях. Ведь именно за этим она сюда и пришла – спокойно позаниматься рядом с Бафометом.
«И Эвереттом», – шепнул какой-то тоненький голосок в её сознании. Гвендолин решительно его проигнорировала.
Спустя несколько дней дорога до домиков и обратно больше не казалась такой уж тяжёлой. По протоптанной тропе, слежавшемуся, утоптанному десятками ног снегу идти куда легче, чем по рыхлому, только что выпавшему. Гвендолин снова наслаждалась погодой и непрекращающимся снегопадом. Теперь снежинки стали поменьше, что радовало – ей не хотелось, чтобы только ставшую удобной дорожку засыпало.
Ранние вечера в декабре были тёмными, как ночь. Но снег мерцал даже когда небо затянуло тучами. Так что Гвендолин видела тропу, видела куда идёт и даже немного видела окружавшие её голые деревья. И всё-таки в царившую вокруг темноту она старалась не вглядываться. Зимние вечера делали относительно небольшую рощицу похожей на огромный и страшный лес.
Гвендолин невольно вспомнились сказки, которые читала ей в детстве Луна. У них дома на полке, чуть в стороне от других, стояла большая книга. Она как сейчас помнила её мягкую кожаную обложку голубого цвета и серебряные узоры – снежинки и сосульки, кое-где стёршиеся. Название стёрлось почти полностью, и они называли её просто «Книга Сказок».
Лет в шесть-семь вся личность Гвендолин строилась вокруг этой книги. Она читала её сама, она просила читать Луну ей перед сном. Она играла, представляя себя героями этих сказок, она рисовала их и даже писала небольшие рассказы о том, как история могла бы пойти по-другому или о второстепенных персонажах.
Сказки в книге были очень разные и их герои тоже, но кое-что объединяло их все: снег. Герои их жили в мире, где других времён года, кроме зимы, не существовало. И теперь, шагая по скрипящему под ногами снегу, в почти полной темноте, под чёрным небом, скрадывающим очертания крыш Мейджхолла впереди, Гвендолин чувствовала себя так, словно перенеслась в одну из этих сказок – в самую тёмную и страшную. Кассия, однажды её послушав, три ночи не могла спать спокойно.
Знакомая боль прострелила голову и Гвендолин приказала себе не думать о страшных сказках и о монстрах, что скрываются в темноте. Не хватало ей только паники посереди этой рощицы, на равном удалении от домиков и от замка. Она усилием воли подавила тревогу достаточно, чтобы не сорваться. В последнее время это происходило всё чаще: учащённое сердцебиение, сбившееся дыхание, нехватка воздуха. И страх. Непонятный, невозможный, беспричинный. И отчаянные попытки Гвендолин не слушать сошедшее с ума сердце и вдохнуть поглубже делали только хуже.
«Хватит, – приказала она себе, – сейчас я пройду немного вперёд и будет виден Мейджхолл. Не только крыши, как сейчас, но и окна. Много светящихся тёплой желтизной окон. Множество магов. Жизнь. Я не одна в тёмном, бесконечном лесу. Я не героиня сказки».
Эта мысль немного успокоила Гвендолин. Достаточно, чтобы сердце не билось как у испуганной птички, и она могла прибавить шагу в надежде как можно быстрее выйти к Мейджхоллу.
В следующую секунду, когда Гвендолин думала, что смогла преодолеть хотя бы начинающую подбираться к сердцу парализующую панику, её накрыло волной ужасной тревоги. Ужаснее всего было, пожалуй, то, что она никогда не могла понять причину. Почему тревога сжигает её заживо изнутри? Если бы Гвендолин знала, она могла бы что-нибудь с этим сделать.
Чувствуя, что не сможет удержаться на вдруг ослабевших, ватных ногах, Гвендолин сделала несколько шагов прочь с тропинки. Её больше не волновало, что ноги проваливаются в снег до середины икры. Добравшись до ближайшего дерева, Гвендолин прижалась к нему спиной, отчаянно сражаясь с дыханием и собственным сердцем, которое кажется решило, что с него хватит и пыталось выбраться из груди.
Что-то звякнуло и прежде, чем Гвендолин поняла, что происходит, тонкая металлическая цепь плотно обхватила её поперёк груди, прижимая к дереву. Она рванулась было вперёд, открыла рот, чтобы закричать – вдруг кто-нибудь да услышит – но вторая цепочка опоясала её горло. Изо рта вылетел едва слышный полустон-полухрип.
Цепь на груди не двигалась, давила сильно, но больше не стягивала. В отличие от тонкой цепочки на шее. Шокированной Гвендолин понадобилось несколько секунд чтобы понять, что происходит – её пытаются задушить.
На одну долгую секунду ей овладела чистейшая, незамутнённая паника. Но усиливающееся давление на горло удивительным образом не подстегнуло её, а наоборот, заставило схлынуть. И паника, и тревога исчезли. Конечно, остался страх за свою жизнь, страх перед тем, кто скрывался в темноте. Но он больше не был беспричинным и непонятным. Удивительно, но это нападение помогло Гвендолин прийти в себя. Должно быть, таким образом её мозг пытался спастись: она вдруг ясно поняла, что следует делать.
Призвав на помощь всю магическую силу, которой обладала, Гвендолин одной рукой схватилась за цепь на груди, а второй – на горле. Собственный огонь не причинял ей вреда, но нагретые цепи – другое дело. Они жгли кожу с каждой секундой всё сильнее, но Гвендолин справедливо рассудила, что ожоги можно будет вылечить. Главное – остаться живой.
Раскалённые цепи вгрызались в кожу, её глаза наполнились слезами боли, руки дрожали, магия сопротивлялась, отказываясь делать то, что причиняет такие страдания её хозяйке. Но между краткосрочными страданиями и смертью Гвендолин выбирала первое.
Цепь поперёк груди, которой она была привязана к дереву, похоже, держалась сама.
Гвендолин понадобилось почти полчаса, чтобы с должным уважением отдать честь каждому блюду. Эверетт ничуть не преувеличил, пожалуй, даже преуменьшил, когда говорил, что еда здесь отменная. Она бы даже сказала – лучшая в Мирнавене. Впрочем, Гвендолин бывала только в популярных кафешках на главных улицах, а кто знает, сколько ещё скрытых бриллиантов таит этот городок?
Наконец, спохватившись, она сделала последний глоток «жемчуга» и, достав из сумки папку, протянула её Эверетту.
– Вот, посмотри. Это то, что мне удалось найти в столичных библиотеках. Никаких прорывов, но, думаю, некоторые вещи представляют некоторый исторический интерес…
Гвендолин ожидала, что он обрадуется, но её спутник выглядел слегка… раздосадованным? С чего бы это? Может, дело в том, что она не нашла того, на что он надеялся, какой-то действительно важной информации.
– Посмотри, – она кивнула на папку, слегка раздражённая.
Но Эверетт поспешно запихнул её в свою сумку.
– Потом. Ещё успею наработаться, а сегодня вечером давай поговорим о чём-нибудь другом. Не об учёбе.
Гвендолин растерялась. Они никогда не говорили ни о чём, кроме исторических исследований Эверетта. Ну, может, иногда о занятиях Гвендолин на ювелирном, но это ведь тоже учёба, верно? Порывшись в памяти, чтобы найти тему для разговора, которая не будет казаться надуманной, она сказала:
– Бафомет, кажется, сразу очень к тебе привязался. А он не из тех, кто жалует незнакомых магов. В чём твой секрет?
Эверетт улыбнулся, явно довольный сменой темы.
– Ты не первая, кто меня об этом спрашивает. Не про Бафомета конечно, – усмехнулся он, заметив её скептический взгляд, – а про животных вообще. Помню, кто-то на первом курсе предполагал, что во мне течёт кровь друидов. Жаль их разочаровывать, но я стопроцентный человек.
– Ты так легко ладишь с животными? Со всеми? – В голове у Гвендолин забрезжила интересная мысль.
– С большинством, – уклончиво ответил Эверетт, – как-то я помогал ребятам с магизоологии с единорогом. А что, у тебя на примете есть животное, с которым хочется подружиться?
– Знаешь о келпи в пруду у рощи?
Эверетт поморщился.
– Кто о нём не знает? Боюсь, тут моего природного обаяния будет недостаточно. Но можно попытаться, если ты хочешь.
Что-то в том, как он сказал эту фразу, в том, как посмотрел на неё, насторожило Гвендолин и заставило пойти на попятную.
– Да нет, честно говоря, не очень-то хочется с ним встречаться. Я слышала много разных историй, но не одной хорошей. Он правда кого-то утопил?
Эверетт кивнул.
– Да, но это было давно, когда он только появился в пруду. Директор сделал ему суровый выговор и с тех пор он балуется, но ничего больше.
Гвендолин неверяще фыркнула.
– Суровый выговор за смерть ученика? Да этот келпи легко отделался.
Разговор потёк легко и свободно. После Бафомета и келпи они перешли на книги, увлечения, истории из детства и вообще на всё, что только приходило в голову. Гвендолин только осознала, что ей по-настоящему нравится говорить с Эвереттом, когда внезапно появившийся официант положил перед ними меню, снова, и спросил, не желают ли они отведать десерт и не может ли он принести им чаю?
Тогда, взглянув на часы – необычные, в форме чайника с маятником-чашкой – Гвендолин поняла, что они сидят тут болтая уже целый час и ничего не заказывают. Ей стало неловко, и она поспешила придвинуть к себе меню. Но, наткнувшись на те же странные картинки, дающие мало представления о вкусе блюд (зато много – об их красоте), перевела взгляд на Эверетта.
– Не проведёшь мне ещё одну экскурсию?
– По меню? Всегда пожалуйста.
В конце концов, Гвендолин доверила выбор Эверетту и спустя пятнадцать минут им принесли «Сокровище дракона» и «Доброжелательного келпи». Второе название заставило её улыбнуться.
– Доброжелательный келпи? – Она приподняла крышку за листок-ручку с чайника в форме гигантской клюквины. – Разве такие бывают?
Впрочем, Гвендолин тут же забыла о своём вопросе, когда в нос ей ударил аромат чая: душистые травы, сладкие ягоды, приятная кислинка, насыщенный чёрный чай. Она не сразу поняла, о чём говорит Эверетт, когда он ответил.
– Я слышал, что у большинства келпи характер получше, чем у нашего. Какой-то ученик с магизоологии проводил исследования, ещё лет семнадцать назад, и выяснил что это из-за того, что он живёт в пруду, а не в болоте, как должно быть. Во всяком случае, так мне говорили.
Гвендолин мало интересовали проблемы келпи. Она полностью сосредоточилась на стоящей перед ней тарелке с «сокровищами». Выглядело так, будто на неё просто высыпали разнообразные золотые изделия: кольца, броши, цепочки, монеты, вилку с двумя зубцами, просто золотой слиток...
– Это шоколад, – пояснил Эверетт, – с разными начинками. Монетки просто шоколадки. А вот тот большой слиток – пирожное картошка.
Спустя ещё несколько тем для разговоров Гвендолин спохватилась.
– Нам не пора уходить? Когда они закрываются?
Впрочем, при всё ещё полной зале – все столики заняты – её вопрос звучал глупо. Эверетт улыбнулся.
– Не переживай. Ещё успеем выбрать десерт.
– А это, – Гвендолин кивнула на пустую тарелку из-под «сокровищ», – разве был не десерт?
– Это был чай, – Эверетт подмигнул, – а сейчас я покажу тебе своё любимое блюдо.
И он заказал нечто под названием «Синева высокого неба».
– Что это? – Спросила Гвендолин.
– Мороженое, – ответил Эверетт с не вызывающей доверия улыбкой.
То, что поставил перед ней официант, больше походило на какую-то детскую игрушку, чем на мороженое. Гвендолин уставилась на белые, словно игрушечные облачка, летающие над тарелкой. Должно быть, именно она была как-то зачарована: за края они не вылетали. Гвендолин перевела красноречивый взгляд на Эверетта, без слов вопрошая: «Ну и как это есть?»
Тот поднял ложку и повертел ей перед лицом Гвендолин, словно она могла не знать, что это такое. Она нахмурилась и Эверетт, улыбаясь, обрушил это страшное оружие на одно из нижних, самых больших облаков. Оно треснуло, и Гвендолин увидела, что внутри оно начинено мороженым очень тёмного синего цвета.
Заинтригованная, она взяла собственную ложку и разбила нижнее облако. То же тёмно-синее мороженое. На вкус оно оказалось ягодным, кажется чернично-ежевичным. Облака были сделаны из белого шоколада. В каждом из них обнаружилось мороженое разного цвета и разных вкусов. Карамельное, ванильное, фруктовое, сырное (неожиданно вкусное) и мятно-шоколадное. Последнее находилось в самом маленьком облачке, что немного расстроило Гвендолин, которая очень его любила.
Покончив с мороженным, она взглянула на Эверетта и покачала головой.
– Ты ведь понимаешь, что нельзя отвести кого-то в такое место и надеяться, что он не захочет вернуться? Теперь тебе придётся водить меня сюда каждые выходные. – Она сделала вид, что серьёзно задумалась. – Так и быть, платить за себя в следующие разы я буду сама.
Эверетт рассмеялся.
– Я бы не привёл тебя сюда, если бы думал, что ты не захочешь вернуться.
Вечер в «Чернобурке» прошёл прекрасно, но Гвендолин не отпускало ощущение, что она чего-то не уловила. Недопоняла. А ещё она начала скучать по Эверетту. Раньше, признавая что он интересный человек и ей нравится, Гвендолин спокойно могла проводить недели не видя его. Теперь это стало почти невозможным.
Она винила в этом их разговоры за ужином. Кто бы мог подумать, что он окажется таким интересным собеседником? Им всё-таки стоило обсудить информацию, найденную Гвендолин в библиотеках Лаксэльма, думала она, шагая через заснеженный лес к домикам человеческих студентов. Официально: для того чтобы проведать Бафомета. Неофициально: ей хотелось увидеть Эверетта, что немного выбивало из колеи.
В последнее время Гвендолин было всё сложнее заставить себя покинуть стены замка. Виной всему – приступы страха, которые она ощущала всё чаще и чаще, теперь по нескольку раз в день. Секунда боли, которая им предшествовала, теперь приводила её в ужас. Гвендолин приходилось бороться с самой собой, с инстинктом самосохранения, кричащим, чтобы она осталась в комнате (а ещё лучше – в классе мистера Гарнета) и никуда не выходила.
Конечно, она не могла так поступить. Возникала и мысль сходить в медпункт, но Гвендолин прекрасно понимала, что там ей назначат что-нибудь от излишней тревоги. И что-то подсказывало ей, что это не поможет.
Нужно было разобраться с первоисточником. Кто-то наблюдал за ней. Воздействовал на её разум магически. Каждый раз, когда Гвендолин об этом думала, ей становилось не по себе до такой степени, что начинало тошнить.
И всё-таки она не могла позволить себе проиграть. Поэтому выходила на почти ежедневные прогулки в Мирнавен и походы к Бафомету, конечно же, продолжались.
Снег так и валил огромными хлопьями, но Гвендолин с каждым днём находила это всё менее прекрасным и более неудобным. В Альвариэле никогда не выпадало столько снега, так что она не привыкла к сугробам по колено. Не привыкла к снежным горам, валившимся с низких ветвей ей на голову, стоило случайно их задеть. Не привыкла не видеть под снегом тропы и гадать, правильно ли она ставит ногу. Один раз, неудачно шагнув, Гвендолин оказалась по пояс в снегу. Всё это сводило её с ума.
При виде Эверетта у Гвендолин в груди словно разгорался маленький тёплый огонёк. Это чувство было для неё новым и поэтому волновало. Он спешил на какое-то собрание, но всё равно нашёл минутку, чтобы поговорить с Гвендолин о том, что она нашла в Лаксэльме. Когда Эверетт ушёл, она заставила себя выкинуть его из головы и сосредоточиться на занятиях. Ведь именно за этим она сюда и пришла – спокойно позаниматься рядом с Бафометом.
«И Эвереттом», – шепнул какой-то тоненький голосок в её сознании. Гвендолин решительно его проигнорировала.
Спустя несколько дней дорога до домиков и обратно больше не казалась такой уж тяжёлой. По протоптанной тропе, слежавшемуся, утоптанному десятками ног снегу идти куда легче, чем по рыхлому, только что выпавшему. Гвендолин снова наслаждалась погодой и непрекращающимся снегопадом. Теперь снежинки стали поменьше, что радовало – ей не хотелось, чтобы только ставшую удобной дорожку засыпало.
Ранние вечера в декабре были тёмными, как ночь. Но снег мерцал даже когда небо затянуло тучами. Так что Гвендолин видела тропу, видела куда идёт и даже немного видела окружавшие её голые деревья. И всё-таки в царившую вокруг темноту она старалась не вглядываться. Зимние вечера делали относительно небольшую рощицу похожей на огромный и страшный лес.
Гвендолин невольно вспомнились сказки, которые читала ей в детстве Луна. У них дома на полке, чуть в стороне от других, стояла большая книга. Она как сейчас помнила её мягкую кожаную обложку голубого цвета и серебряные узоры – снежинки и сосульки, кое-где стёршиеся. Название стёрлось почти полностью, и они называли её просто «Книга Сказок».
Лет в шесть-семь вся личность Гвендолин строилась вокруг этой книги. Она читала её сама, она просила читать Луну ей перед сном. Она играла, представляя себя героями этих сказок, она рисовала их и даже писала небольшие рассказы о том, как история могла бы пойти по-другому или о второстепенных персонажах.
Сказки в книге были очень разные и их герои тоже, но кое-что объединяло их все: снег. Герои их жили в мире, где других времён года, кроме зимы, не существовало. И теперь, шагая по скрипящему под ногами снегу, в почти полной темноте, под чёрным небом, скрадывающим очертания крыш Мейджхолла впереди, Гвендолин чувствовала себя так, словно перенеслась в одну из этих сказок – в самую тёмную и страшную. Кассия, однажды её послушав, три ночи не могла спать спокойно.
Знакомая боль прострелила голову и Гвендолин приказала себе не думать о страшных сказках и о монстрах, что скрываются в темноте. Не хватало ей только паники посереди этой рощицы, на равном удалении от домиков и от замка. Она усилием воли подавила тревогу достаточно, чтобы не сорваться. В последнее время это происходило всё чаще: учащённое сердцебиение, сбившееся дыхание, нехватка воздуха. И страх. Непонятный, невозможный, беспричинный. И отчаянные попытки Гвендолин не слушать сошедшее с ума сердце и вдохнуть поглубже делали только хуже.
«Хватит, – приказала она себе, – сейчас я пройду немного вперёд и будет виден Мейджхолл. Не только крыши, как сейчас, но и окна. Много светящихся тёплой желтизной окон. Множество магов. Жизнь. Я не одна в тёмном, бесконечном лесу. Я не героиня сказки».
Эта мысль немного успокоила Гвендолин. Достаточно, чтобы сердце не билось как у испуганной птички, и она могла прибавить шагу в надежде как можно быстрее выйти к Мейджхоллу.
В следующую секунду, когда Гвендолин думала, что смогла преодолеть хотя бы начинающую подбираться к сердцу парализующую панику, её накрыло волной ужасной тревоги. Ужаснее всего было, пожалуй, то, что она никогда не могла понять причину. Почему тревога сжигает её заживо изнутри? Если бы Гвендолин знала, она могла бы что-нибудь с этим сделать.
Чувствуя, что не сможет удержаться на вдруг ослабевших, ватных ногах, Гвендолин сделала несколько шагов прочь с тропинки. Её больше не волновало, что ноги проваливаются в снег до середины икры. Добравшись до ближайшего дерева, Гвендолин прижалась к нему спиной, отчаянно сражаясь с дыханием и собственным сердцем, которое кажется решило, что с него хватит и пыталось выбраться из груди.
Что-то звякнуло и прежде, чем Гвендолин поняла, что происходит, тонкая металлическая цепь плотно обхватила её поперёк груди, прижимая к дереву. Она рванулась было вперёд, открыла рот, чтобы закричать – вдруг кто-нибудь да услышит – но вторая цепочка опоясала её горло. Изо рта вылетел едва слышный полустон-полухрип.
Цепь на груди не двигалась, давила сильно, но больше не стягивала. В отличие от тонкой цепочки на шее. Шокированной Гвендолин понадобилось несколько секунд чтобы понять, что происходит – её пытаются задушить.
На одну долгую секунду ей овладела чистейшая, незамутнённая паника. Но усиливающееся давление на горло удивительным образом не подстегнуло её, а наоборот, заставило схлынуть. И паника, и тревога исчезли. Конечно, остался страх за свою жизнь, страх перед тем, кто скрывался в темноте. Но он больше не был беспричинным и непонятным. Удивительно, но это нападение помогло Гвендолин прийти в себя. Должно быть, таким образом её мозг пытался спастись: она вдруг ясно поняла, что следует делать.
Призвав на помощь всю магическую силу, которой обладала, Гвендолин одной рукой схватилась за цепь на груди, а второй – на горле. Собственный огонь не причинял ей вреда, но нагретые цепи – другое дело. Они жгли кожу с каждой секундой всё сильнее, но Гвендолин справедливо рассудила, что ожоги можно будет вылечить. Главное – остаться живой.
Раскалённые цепи вгрызались в кожу, её глаза наполнились слезами боли, руки дрожали, магия сопротивлялась, отказываясь делать то, что причиняет такие страдания её хозяйке. Но между краткосрочными страданиями и смертью Гвендолин выбирала первое.
Цепь поперёк груди, которой она была привязана к дереву, похоже, держалась сама.
