Глава 1
Единственное, что объединяло привычные мне свадебные традиции и свадьбы в Зортисе — первая брачная ночь. По крайней мере для невесты. Может быть, жених принимал тосты или разрезал торт, но мне достались только тяжкие испытания на пути к ужасному концу.
Полдюжины дней до свадьбы невеста должна была вставать затемно и соблюдать пост. Мне не полагалось ни кусочка мяса, рыбы или даже сыра, зато трижды в день подавали особые свадебные сладости. Что-то типа печенья на меду из разной муки и с разными начинками. Как всегда в Зортисе, каждая печенька что-то значила. Простые круглые с посыпкой из местных бобов символизировали новую жизнь и мою скорую беременность. Зелёные печеньки из подводного корня были вылеплены в форме листиков и должны были привлечь вечную любовь в грядущем браке. Фиолетовые шестиугольные — с примесью неких ночных фиалок — означали долголетие.
Я смотрела на гору сладкого и физически ощущала, как у меня сию секунду округляются бока. Третий день я питалась фруктами, сыром и хлебом, что само по себе было терпимо, но каждый приём пищи обязательно завершался «вкушением сладких даров».
Первый раз печенья подали мне на завтрак за шесть дней до свадьбы, едва занялся рассвет, и я съела всё из чистого любопытства. Второй порцией я завершила обед, потому что печеньки мне понравились. А вот от третьей, доставленной глубокой ночью, я отказалась, потому что после сладкого я прекрасно сплю и великолепно набираю вес. И тут началось. Служанки упали мне в ноги и рыдали, что «на госпожу разгневаются боги», а их, «презренных», вообще казнят. Спорить в ночи у меня сил не было, так что я впихнула и третью партию.
Но утром второго я отказалась есть вообще, только пила горький чай и меланхолично смотрела в окно, где расцветало утренними красками нежно-розовое небо. Вторая подряд побудка в «час жаворонка» (который я бы оценила как шесть утра) вызвала во мне невероятную тоску. Прямо-таки неописуемую.
Служанки рыдали с полчаса. Потом начали кататься по полу и бить себя по лицу, моля пощадить их. Пощадить — это в смысле закусить чай ритуальными печеньками и тем самым спасти бедных девиц от наказания.
— А вас бить палками будут или кнутом? — спросила я. — Ни разу не видела, как в доме Лиры и Песни наказывают слуг. Интересное этнографическое наблюдение получится.
Служанки немедленно вытерли слёзы, встали с пола, присели в поклонах типа «нижайше прощаемся» и ушли. Я налила себе ещё чаю. Не уверена, что они слышали об «этнографии», мой словарный запас современной образованной девушки иногда выкидывал фортели. Магия перемещения честно подсовывала мне в голову наиболее точные варианты, но иногда эти варианты встречались только в редких книгах, а иногда вообще звучали словами из мёртвых языков, и меня никто не понимал, кроме главы семейства и его советника. А порой я произносила нечто невероятно вульгарное. Скажем слово «блин» в качестве ругательства становилось чем-то вроде «женщины со сорванным цветком», и Майла зажала мне рот обеими руками, когда впервые услышала.
После служанок пришёл управляющий южными дворами. Он тоже кланялся, уговаривал меня вкусить дары, не навлекать на дом беды.
— А служанок уже побили? — спросила я. — Всыпьте им ещё, если будут болтать. Тогда никто и не узнает.
Управляющий отвесил поклон типа «уважительно прощаюсь» и ушёл.
Третьей ко мне пришла наставница по женской мудрости и манерам.
— Ученица Кари, — строго сказала она, когда я поднялась и приветствовала её, — в жизни девушки нет момента важнее свадьбы, и подготовка к ней открывает двери к женскому предназначению. А нет высшего блага, чем следовать предназначению.
— Печеньки есть не буду, — ответила я будничным тоном без должной вежливой формы.
Наставница побагровела и попыталась ударить меня веером, но, честно говоря, она всё время забывала, что доходит мне едва до плеча. Конечно, наказание ученица должна принять хотя бы из уважения к учению Смирения, но так поступают нежные и искренние девы Зортиса. А я-то прикидывалась просто. Поэтому веер я отобрала и выкинула в окошко. Там, кстати, уже совсем рассвело, и вода в искусственном прудике переливалась в ярких лучах солнца.
Наставница убежала в слезах, даже не попрощавшись.
Когда ко мне пришла четвёртая делегация — то есть Майла и Нала — я уже допила третий чайник и взялась за прописи.
— Кари! — прощебетала Нала, грациозно входя в комнату. — Я слышала, ты моришь себя голодом. Ой, а где дары?
Я покосилась на пустую тарелку. Ну правильно, три часа концерты слушать — любой проголодается. А другой еды так и не подали, спасибо хоть чай я сама уже научилась заваривать.
— Я же говорила, что Кари не позволит себе рисковать своим хрупким телом, — сказала Майла, нежно кладя сестре руку на сгиб локтя и чуть искоса глядя на меня.
В переводе с зортийского это она игриво толкнула Налу в бок и сказала: «Да Карина жрёт как лошадь, ты видела, какая она здоровая?». Я демонстративно подняла кисть над бумагой и заявила:
— Тренировка ума требует немалых сил. Пришлось подкрепить их.
Майла и Нала скользнули мне за спину, склонились над столом и скорбно замолчали.
— Круги выходят довольно изящно, — наконец, выдавила из себя Нала.
Я пожала плечами. Даже по-русски моим почерком можно было рецепты на лекарства выписывать — от врачебного не отличить. Письменность, в которой смысл символов менялся от угла наклона кисти, мне противопоказана. Что-то я выучила, но руку знатным девочкам ставили с пятилетнего возраста, и за три месяца разрыв в десять лет обучения не преодолеть.
Майла коснулась мой руки, привлекая внимание.
— Но всё же, что за история с дарами? Наставница Айя сказала, что ты оскорбила её.
— Я против использования грубой силы, это вульгарно.
— Она не приняла наказание, — догадалась Майла. — Никакого уважения к наставнице.
В голосе её слышалась странная смесь смеха и сожаления. В Зортисе быстро учишься искать второй смысл у сказанного и вслушиваться скорее в интонацию. Нала не осуждала меня, но моя смелость её не восхитила, она просто перенесла случившееся в категорию «что взять с дикарки». Я лично предпочитала выражение «культурные особенности», но его мало кто понимал.
— Ой, — встревожилась Нала. — Только с мужем не спорь. Ралайцы известны своим гневным нравом, а уж их Генерал Востока уже тридцать лет наводит ужас на всех, кто с ним знаком.
— Нала! Не пугай Кари, — одёрнула Майла. — И не стоит верить слухам. Генерал Ро — благороден, полон мудрости и достоинства, он не будет слишком строг к молодой жене.
— Но я всё же переживаю. Если Кари попытается с ним биться, она не сможет выкинуть его в окно, как поступила с наставницей. Ралайцы очень крупные.
— Вообще-то я выкинула только веер, — возмутилась я. Щебетание сестёр меня сильно отвлекало, и я отложила кисть.
— Меч его не выкидывай, — сказала Нала.
— Ты думаешь, он придёт ко мне в комнаты с мечом?
— А разве генералы их не всегда с собой носят?
Мы все задумались. Я думала о том, что если генерал и впрямь суров, то рано или поздно дело дойдёт до мечей, потому что жена из меня никудышная со всех сторон: супружеский долг не отдам, песней сердца смягчать не умею, даже пишу плохо. Нала, кажется, вспоминала все слухи, которые слышала о генерале Ро — её взгляд затуманился, и она шевелила губами. Майла выглядела печально. Учитывая, что замуж я выходила в качестве дочери дома Лиры и Песни, то моя потенциальная смерть — точно на их совести!
— И всё же, — Майла пришла в себя первой. — Но откуда взялись слухи, что ты воздерживаешься от пищи?
— Для начала мне её не предлагают. Носят и носят сладкие мучные печеньки, — ответила я. — А я просила жареного мяса.
— Ох, дорогая, — Майла приобняла меня за плечи. — Покровители ждут от невесты чистой души. Отказ от животной пищи позволит твоему духу засиять драгоценным камнем. А голод должно утолить дарами.
— Но не могу я столько печенья есть. Да я уже небось набрала, а впереди ещё пять дней. Погоди, — дошло до меня вдруг. — А не специально ли невест закармливают сладким?
Майла смутилась:
— Конечно, девушкам не положено о таком говорить, но свахи шептали, что считается хорошим знаком, если у невесты круглые бёдра и...
Её взгляд упал мне на грудь. Я тоже покосилась вниз. Помимо роста, выделявшего меня среди невысоких, хрупких и изящных словно ивовые ветви зортанок, у меня была ещё одна особенность. Я легко набирала вес, и набранное откладывалась на моих крутых изгибах. И если дома я была пухловатой девушкой с фигурой типа песочные часы, то по местным меркам я оказалась экзотической развратницей, потому что у приличной девушки такой груди не бывает. И попы. Белья нормального, соответственно, тоже не водилось, приходилось выкручиваться с мягкими бинтами и отрезами шёлка. Но даже сглаженная и спрятанная под слоями летящих платьев, фигура моя выделялась.
— А может генерал и не будет на тебя сердится, — влезла Нала. — Посмотрит и смилостивится.
«Да кто ему что покажет», — возмутилась я про себя.
— В любом случае вкушение сладких даров привлекает удачу как в дом жениха, так и в дом родителей невесты, так что все в доме будут просить тебя их съесть, — твёрдо закончила Майла.
— Я согласна съедать штуки две-три, — я тоже была тверда. — Мне понравились зелёные и фиолетовые.
— Любовь и долголетие, — влезла Нала. — Ах, звучит романтично, вместе пройти жизнь рука об руку до седых волос... а как же благословение предков и плодородие?
— С детьми я бы не торопилась так сразу, — уклончиво ответила я. Не то чтобы я имела что-то против деторождения как такового, но вот перспектива рожать от малознакомого мужчины в неясных санитарных условиях не прельщала. Тем более что это сначала зачать надо, а этого я тоже как-то планировала избежать.
Нала кивнула:
— Конечно прекрасно сначала уделить время друг другу.
— Но дары необходимо вкусить все, — гнула свою линию Майла.
— Присоединяйтесь ко мне за обедом, — предложила я. — Разделим.
— Неприлично! Неприемлемо!
— Слуг выгоним.
— Но Покровители увидят всё равно!
— Пусть они увидят, что их почитаете вы и обратят больше внимания на дом Лиры и Песни. Жених у меня и так генерал, сам справится.
— Кари, но это...
— Тут два варианта, — отрезала я. — Либо съедаем их вместе, либо они остаются лежать брошенными и нетронутыми. Силой меня не заставить, вдруг синяки останутся, плохой знак перед свадьбой — невеста в синяках.
Сёстры обменялись молчаливыми взглядами, Майла вздохнула, а Нали пожала плечами.
— Я переживаю, как бы покровители не разгневались на тебя, — мягко сделала последнюю попытку Майла.
— Постараюсь почтить их иными способами.
— Конечно, — она просветлела лицом. — Думаю, можно удлинить ежедневную молитву невесты и добавить несколько новых благовоний для воскуривания в твоей комнате. Они должны почувствовать твою искренность, спрятанную за необычным обликом чужестранки.
Я скрыла кривую улыбку, только сдержанно кивнула. Победа моя оказалась не слишком блистательна: во-первых, я опять прошла по категории «варварская женщина, что с неё взять», а во-вторых, я и так дважды по полтора часа в день торчала в семейном храме и разрывалась между желанием спать и желанием размять затёкшие ноги. Хорошо, что невестам полагалась особая шитая подушечка и мне не пришлось стоять коленями прямо на каменном полу, как провинившимся. Но всё равно с непривычки всё болело.
Полагаю, предки дома и покровители ничего хорошего обо мне и так не думали, вне зависимости от того, ела ли я печенье или нет.
— Кстати, — спохватилась Майла. — Приближается полдень. Я схожу за сборником продвинутых мантр, чтобы уравновесить твой отказ от даров. Нала, проводишь?
Я послушно встала, а Нала радостно нырнула к моему боку и подхватила под руку.
Самое любопытное, что я по своим личным меркам изо всех сил шла навстречу и старалась соответствовать традициям Зортиса. Но и дом Лиры и Песни по местным меркам потакал мне во всём безмерно. Проблема только в том, насколько далеко находились наши с ними представления об уместном. Моё ослиное упрямство, которое бабушка и ругала, и хвалила со словами «далеко пойдёшь, значит!» оказалось просто верхом неприличия и неуместности здесь, в новом мире.
Я прикрыла глаза на секунду, чтобы справиться с нахлынувшим чувством потери. Может быть и хорошо, что после смерти бабушки я оказалась здесь, где каждый день подбрасывает новую головоломку — мне просто некогда предаваться горю. Но одновременно чуждый мир усиливал моё одиночество. Ни одного шанса быть понятой и принятой. Мне дали выплакаться, мне дали поговорить. Всё же и Майла, и Нала теряли родню. Но в большой семье просто не понять, что такое, когда вас было всего двое. А с их культом предков не принято долго горевать, и мне пришлось спрятать боль в себе, чтобы не получать ещё больше странных взглядов.
Нала увлекла меня по коридору. Служанки мои, кстати, совершенно не битые, уже стояли по углам в позе молчаливого смирения.
Видимо, и мне предстоит научиться.
Глава 2
Храм у дома Лиры и Песни был небольшой, но древний и очень ухоженный. Для меня – очень необычный: шестиугольное деревянное строение с двумя покатыми черепичными крышами, которые игриво изгибались вверх у основания. На углах крыш застыли в ожидающих позах разные мифические животные. Пагода, одним словом. Зачем у храма было две крыши одна над одной, хотя этаж всего один – я не знала. Может, какой-то метафорический чердак для незримых обитателей?
В первое посещение управляющий меня своеобразно представил обитавшим там духам и покровителям, а потом перечислил длинную череду имён. Сначала тех, кто храм строил – разумеется, основатели дома – потом тех, чьи именные таблички хранились в главном храме. Оказалось, что такой чести удостаиваются главы дома, их жёны, старшие дети и самые благочестивые наложницы за несколько сот лет. Под грудой имён я совсем приуныла, и тёмное прохладное помещение показалось мне склепом.
Сейчас я уже привыкла и по-своему ценила местную тишину. Молитва – единственное время, когда меня оставляли в одиночестве, ведь даже спала я под сонными взглядами меняющихся служанок.
Сёстры оставили меня у входа, а я вошла внутрь, сжимая в одной руке чётки, а в другой книгу. Читать я волшебным образом научилась при попадании сюда так же, как и разговаривать. Только с каллиграфией вышла накладка.
Снаружи храм сверкал под солнцем яркими красками, красное смешивалось с золотом, голубые и зелёные пятна вспыхивали в безумном калейдоскопе росписи. Внутри же его поддерживали потемневшие от времени толстенные опоры и балки, и настроение сразу становилось сдержанным, несмотря на обилие золотых украшений, табличек и надписей. Алтарь так вообще представлял себе каменный блок с очень условно вырезанными облаками.
Уже привычным жестом я достала из ящика пирамидку благовоний, подожгла об огонёк свечи, стоявшей в высоком позолоченом треножнике посреди храма, и поставила на алтарь. Пахнуло жжёным, и я задула поднявшийся было огонёк. Теперь пирамидка дымила, заполнив комнату сладковатыми ароматами неизвестных мне смол.
