Хотелось послать его подальше и выйти на улицу, но вместо этого я стал смотреть в окно. Слева было административное здание, на котором из стороны в сторону нервно дергался флаг. Туда-сюда сновали люди, прячась от дождя под зонтами.
Я мог бы сказать, что ненавижу людей. Но правда заключается в том, что ненависть, как и другие чувства, остались в прошлом.
Однако сколько себя помню, я избегал людей. Говорят, человек — животное социальное, а я всегда мечтал жить на необитаемом острове.
В детстве мать постоянно таскала меня к мозгоправам, подозревая целый набор «отклонений» — от социофобии до аутизма. Но я довольно рано познал правду о себе: я не социофоб, я мизантроп.
Конечно, многие усомнятся: разве ребенок может быть мизантропом?
О, еще как может! Я не знаю, кто придумал сказки про то, что дети рождаются невинными ангелочками, и лишь потом их душа постепенно обрастает всякой гадостью подобно тому, как чайник обрастает изнутри накипью.
Я ненавидел людей всегда. И всех. Без исключения.
В школе меня бесили учителя, особенно учительница по русскому — маньячка с кровавыми кудрями и такого же цвета лаком на ногтях. Она заставляла безжалостно кромсать слова на части, пытаясь лишить их красоты и жизни.
«Сделайте морфемный разбор слова».
Приставка — топор. Корень — серп. Суффикс — ножницы. Окончание — клетка.
Миг — и слово, которую еще минуту назад обладало гармонией и смыслом, превращается в бессмысленные ошметки.
Как-то я рассказал об этом Нике, и она заявила, что я ничего не смыслю в прелести созидания через разрушение.
Редкостная чушь!
Начав разрушать, ты уже не можешь остановиться. И никогда не сможешь. Кому, как не Нике, было об этом знать.
Но впрочем, я отвлекся.
Кроме учительницы по русскому, я ненавидел одноклассников — за их тупые шутки и бесконечные старания привлечь внимание девчонок. Одноклассниц — за неумелые попытки заигрывать. Продавщиц в магазине — за приторные улыбки. Соседку напротив — за вечно виноватый вид: она всегда перед всеми заискивала, словно пытаясь извиниться за факт своего существования. Соседа — за чрезмерную разговорчивость. Мать — за все ее слабости. Отца — за то, что пользовался ее слабостями. Себя — за то, что был как все. За то, что никогда не хотел стать лучше.
Однако ненависть имеет загадочное свойство. Со временем границы ее размываются: она перестает быть персонифицированной и превращается в едкое облако, которое постепенно разъедает все остальные чувства, оставляя после себя лишь безразличие.
Я долго об этом думал и пришел к выводу, что безразличие можно было бы объявить восьмым смертным грехом, за которое последует наказание в другом мире.
Но вот незадача: безразличие — само по себе уже наказание. Ад, который получают в этой жизни даже те, кто ни в какую другую жизнь не верит.
— Приехали, — голос таксиста прервал мои размышления. Надо же! Задумавшись, я даже не заметил, как мы доехали. — Здесь выходить будете или внутрь заедем?
— Здесь, — я протянул таксисту деньги и взялся за ручку.
— Спасибо, — он повернулся ко мне. Во взгляде мелькнула то ли зависть, то ли уважение. — Классное, говорят, местечко. Я не отказался бы там побывать!
Ничего не ответив, я вылез из машины и подошел к небольшой двери в высоком заборе, поверх которого клубилась колючая проволока. Дверь мгновенно распахнулась, и я оказался внутри — там, куда мечтали попасть многие, но не многим это удавалось.
Место, нахождение в котором тоже можно было бы объявить восьмым смертным грехом. Или наказанием за грехи.
Пашу я нашел сразу — он, как обычно, пинал балду в комнате отдыха. Увидев меня, он быстро выключил телевизор, по которому шел футбол, и вскочил с места.
Я не стал его усаживать и сразу перешел к делу.
— Мне надо «пробить» одного человека, — я вытащил из кармана смятый листок, на котором девчонка накарябала свой телефон, а я дописал ее имя, фамилию и место учебы, и протянул ему.
— Что именно «пробить»? — взяв листок и аккуратно его разгладив, поинтересовался Паша.
— Все, что сможешь. Кто такая, где и с кем живет… звонки, сообщения в соцсетях и мессенджерах за последние два месяца.
— Понял. Когда начинать?
— Прямо сейчас и начинай. За сколько сделаешь?
— Ну… — Паша в задумчивости пошевелил губами, словно подсчитывая. — За пару дней постараюсь.
— Отлично. Значит, через два дня жду отчет.
Когда Паша вышел, я устроился на диване и снова включил телевизор.
Знаешь, Эмилия, иногда жизнь похожа на футбол: стоит уступить мяч сопернику, и атака пойдет на твои ворота.
Пока что мяч был у меня, и я не собирался его уступать.
Эмилия
Следующая встреча Эмилии с новенькой снова произошла в столовой, где Эмилия, как обычно, сидела за столом в одиночестве. В этот раз Эмилия заметила Кейт сразу, как только та вошла. Кейт тоже сразу ее заметила, приветливо помахала ей рукой и подошла к столу. Сев напротив, Кейт привычным движением открыла рюкзак, достала уже знакомый ланчбокс, поставила его на стол и улыбнулась:
— Привет! Как дела?
— Привет! Нормально, — ответила Эмилия, все еще не веря, что новенькая продолжает с ней общаться. Она уже привыкла к подвохам и знала, что расслабляться рано.
— Я узнала, что ты в восьмом «Б» учишься, — как бы между прочим сообщила Кейт.
Эмилия напряглась сильнее. У кого Кейт про нее расспрашивала? Зачем? И что еще ей рассказали?
— А я в восьмом «К» учусь, — как ни в чем не бывало продолжила Кейт, — только там одни придурки. Я бы к тебе перевелась, но отец, думаю, будет против.
Эмилия промолчала. Новенькая издевается? Учиться в «К» — коммерческих классах — было престижно. И не каждому по карману.
Кейт тем временем открыла ланчбокс и недовольно пробормотала:
— Ну вот сколько можно повторять, что я ненавижу салат! А паровые котлеты еще больше ненавижу! Придется выбросить.
— Зачем выбрасывать? Лучше Петровой отдай, она у нас попрошайка, — раздался за спиной ехидный голос.
А вот и подвох.
Лиза Сапункова, которая тоже училась в восьмом «К» и считалась самой богатой ученицей гимназии (до появления Кейт, конечно), внезапно оказалась рядом.
Сколько Эмилия себя помнила, Сапункова никогда не упускала случая при всех ее унизить, вот и сейчас влезла в разговор. Только пока было неясно, это импровизация или они с новенькой уже успели сговориться.
В любом случае Эмилия решила действовать как всегда — молчать и делать вид, что слова Сапунковой ее не трогают.
Она уткнулась в тарелку и стала выбирать из винегрета кусочки картошки.
Однако спокойно поесть ей снова не дали — к ним подскочил Филимонов, который учился в девятом и встречался с Сапунковой. Скорчив жалобную рожу, он снял с себя бейсболку, сунул ее Эмилии под нос и по-дурацки запричитал на всю столовую:
— Пода-а-а-айте, люди добрые, на пропитание, кто сколько может…
Вокруг раздались привычные смешки.
А Кейт вдруг снова потянулась к рюкзаку. Выудив оттуда рыжую купюру, она небрежно кинула ее в бейсболку и сказала тоном английской королевы:
— Вот, мальчик, возьми, но больше к нам не приставай. Вообще-то, обычно я убогим не подаю — особенно до обеда — но тебе, вижу, срочно нужен мозгоправ, а денег на прием не хватает.
Все вокруг снова засмеялись, но на этот раз уже над Филимоновым.
Тот быстро перевернул бейсболку и что-то пробормотал под нос, но вступить в открытое противостояние с Кейт не решился.
Купюра покружилась в воздухе и плавно, словно сухой осенний лист, опустилась на грязный пол.
Сапункова презрительно фыркнула:
— Ты серьезно?.. Хочешь общаться с этой?..
Эмилия считала, что за годы, проведенные в гимназии, она научилась мастерски изображать равнодушие. Но, как выяснилось, до новенькой ей было далеко.
После реплики Сапунковой лицо Кейт стало непроницаемым. Она зевнула, потерла нос, снова заглянула в ланчбокс и равнодушно заметила:
— Пожалуй, кухарку придется рассчитать.
Сапункова снова фыркнула, состроила недовольное лицо и удалилась.
Как только она ушла, на губах Кейт заиграла задорная улыбка. Она подмигнула Эмилии и спросила:
— Ну так что? Когда ты придешь ко мне в гости?
А.Д.
За что мне нравился Паша, так это за то, что при всех его недостатках он выполнял любые поручения точно и в срок. Однако порой мог перестараться.
Через два дня он, как и обещал, появился с отчетом.
— Присаживайся, — я кивнул на стул. — Откопал что-нибудь стоящее?
— Смотря что считать стоящим, — философски заметил Павел, после чего вытащил из кармана и положил на стол уже знакомый мне старенький смартфон.
— Ты что, спер ее телефон? — возмутился я. — Какого черта, я тебя разве об этом просил?!
— Не волнуйтесь, смартфон вернут в лучшем виде, девушка даже ни о чем не догадается, — стал оправдываться Паша. — Просто она не хранила фотки в «облаке», и я подумал, что здесь может быть что-нибудь интересное.
— Ладно, с телефоном потом разберемся, — немного успокоился я. — Давай, что там у тебя.
— Петрова Эмилия Александровна, учится на втором курсе ***ского университета, — начал докладывать Паша.
— Ну надо же! А то ведь я этого не знал! — не удержался я. Но Паша, не обращая внимания на мою реплику, сухо продолжил:
— Живет с матерью и младшим братом. Брату шесть лет, инвалид с рождения — ДЦП. Отца нет, отчима тоже. Мать — Наталья Николаевна Петрова, замужем никогда не была. Сейчас нигде не работает, живет на пособие и на доход от сдачи комнаты. Там трехкомнатная квартира, в старом фонде, бывшая коммуналка, одну комнату они сдают… — Паша заглянул в свой смартфон, — двум студенткам педагогического колледжа: Васильевой Алине…
— Ладно, про студенток-квартиранток можно опустить, — перебил я. — Я уже понял, что денег там постоянно не хватает.
— Да, — подтвердил Павел. — Поэтому девушка иногда подрабатывает — играет на скрипке в парке Горького, берет заказы на свадьбы, дни рождения, корпоративы. И это при том, что формально она богата.
— Вот как! — удивился я.
— Бывшая соседка по коммуналке, — Паша снова заглянул в смартфон, — Маргарита Эдуардова Ставровская, оставила ей наследство. Ставровская в прошлом известная актриса, когда-то играла в ведущих театрах. В своем завещании отписала девушке две комнаты, а также старинное бриллиантовое колье и серьги. Видимо, кто-то из поклонников подарил. Но есть условие — бриллианты перейдут Эмилии только в том случае, если она получит высшее образование.
— Понятно, — сказал я. — Давай дальше.
— Девушка почти ни с кем не общается. Два дня за ней наблюдали, все выходные. Она из дома выходила только мусор вынести, с братом на прогулку и в магазин, — Паша протянул мне свой смартфон: на экране была фотография Эмилии, где она с хмурым видом пыталась стащить со ступенек подъезда на улицу инвалидную коляску с сидящим в ней ребенком. Разумеется, старый фонд не предусматривал каких-либо удобств для инвалидов.
— Там еще фото есть, можете полистать.
Я полистал дальше: Эмилия рядом с мусорным жбаном, Эмилия прогуливается с коляской по аллее парка, Эмилия затаскивает коляску обратно в подъезд. И на всех фотографиях она хмурилась.
— Что еще? — спросил я, положив смартфон на стол смартфон.
— Я проверил круг общения за последние пару месяцев, как вы и просили. Было несколько звонков — разговоры с матерью, короткие. Остальное — переписка в соцсетях и мессенджерах, в основном по ее подработке.
— В основном? — я вопросительно посмотрел на Пашу.
— Ну, остальное… — Паша как-то странно замялся. — Сами увидите. У нее на телефоне пароля нет, можете почитать переписку. И фотографии заодно посмотреть.
— Ладно. Почитаю и посмотрю, — я кивнул в сторону двери. — Пока свободен.
Паша вышел за дверь, а я взял смартфон загадочной Эмилии Петровой и принялся изучать его содержимое.
Сначала я посмотрел всю галерею и — не скрою — в очередной раз удивился.
Там не оказалось ни одного селфи, что для девчонки ее возраста было необычно. Фотографий семьи — матери и брата — тоже не оказалось.
Зато галерея пестрила по меньше мере сотней фотографий какой-то облезлой псины. Псина была сфотографирована в разное время года и во всех возможных позах: сидя, лежа, стоя; сбоку, спереди, сзади, сверху…
Кроме того, я выяснил, что помимо псины, Эмилии нравилось фотографировать птиц, бабочек, листья на деревьях, капли росы на цветах и тому подобную ерунду.
Фотографий людей оказалось только две. Первая была сделана полтора года назад: темноволосая девушка в школьном платье, белом фартуке и с красной лентой через плечо смотрит в камеру и ослепительно улыбается.
Честно — если бы не коричневое пятно на шее, я бы сразу и не понял, что эта юная красавица и есть Эмилия — настолько улыбка меняла ее лицо. Однако объяснить, в чем заключается эта перемена, я бы не смог. Улыбка не делала Эмилию красивее, но она как будто превращала ее в другого человека.
Вторая фотография, возможно, была из интернета. Две девушки в профиль: одна — брюнетка в длинном белом платье с распущенными волосами, другая — блондинка в длинном черном платье, тоже с распущенными волосами. Первая девушка словно находилась без сознания: голова опущена, волосы, закрывая лицо, касаются пола, руки свисают вдоль тела, а само тело согнуто пополам. Вторая девушка как будто пыталась спасти первую от падения или даже от гибели — она держала брюнетку за талию и наклонила голову к ее плечу так, что светлые волосы второй смешались с темными волосами первой. В позах — какой-то трагический излом. Однако было в этом изломе и что-то завораживающее. Я пока не мог понять, что именно, но мог понять Эмилию, которая сохранила у себя это фото.
Впрочем, больше ничего интересного в галерее обнаружить не удалось, и я стал читать сообщения.
Вскоре я понял, что все сообщения можно условно разбить на три группы.
Первая группа — деловая переписка:
«Здравствуйте, Эмилия!
Меня зовут Марина Алаева, я представляю отдел маркетинга дизайн-студии "Милан".
Мы бы хотели пригласить вас выступить на корпоративе, посвященном юбилею нашей компании. Занятость — один час, такси за наш счет, репертуар обсуждается», и т.д. и т.п.
От деловых предложений, судя по переписке, Эмилия никогда не отказывалась, но их было мало — за полгода я насчитал всего пять. Зато предложений другого рода — хоть отбавляй.
Самая приличная переписка из этой группы выглядела так:
«Привет, Эм!
Я Матвей и я здесь недавно :))))) Друзья сказали, что есть классная девушка, которая играет на скрипке в парке и что найти тебя можно по тегу violin_girl.
Вот я и нашел :)))))) Ты правда классная!
Может, пересечемся в реале?»
«Привет, Матвей!
Ты, наверное, отличный парень, но у меня уже есть парень.
Извини».
«Жаль!
Но если ты вдруг поссоришься со своим парнем, напиши мне, ок?
Я буду ждать!»
«Хорошо, Матвей!»
Последнее сообщение было годичной давности, и с тех пор Эмилия Матвею так ничего и не написала.
А зря. Судя по другим сообщениям, Матвей был далеко не худшим вариантом, потому что остальные «предложения» выглядели иначе:
«Привет
Можна знакомится
Ты краисивая»
«Красавица я тибе каиф дать
Давай встречи»
«Я лублу тыбия. Хочу тыбия»
Иногда сообщения сопровождались фотографиями, иллюстрирующими, как именно пользователь хочет Эмилию.
Но с такими она не особо церемонилась:
Я мог бы сказать, что ненавижу людей. Но правда заключается в том, что ненависть, как и другие чувства, остались в прошлом.
Однако сколько себя помню, я избегал людей. Говорят, человек — животное социальное, а я всегда мечтал жить на необитаемом острове.
В детстве мать постоянно таскала меня к мозгоправам, подозревая целый набор «отклонений» — от социофобии до аутизма. Но я довольно рано познал правду о себе: я не социофоб, я мизантроп.
Конечно, многие усомнятся: разве ребенок может быть мизантропом?
О, еще как может! Я не знаю, кто придумал сказки про то, что дети рождаются невинными ангелочками, и лишь потом их душа постепенно обрастает всякой гадостью подобно тому, как чайник обрастает изнутри накипью.
Я ненавидел людей всегда. И всех. Без исключения.
В школе меня бесили учителя, особенно учительница по русскому — маньячка с кровавыми кудрями и такого же цвета лаком на ногтях. Она заставляла безжалостно кромсать слова на части, пытаясь лишить их красоты и жизни.
«Сделайте морфемный разбор слова».
Приставка — топор. Корень — серп. Суффикс — ножницы. Окончание — клетка.
Миг — и слово, которую еще минуту назад обладало гармонией и смыслом, превращается в бессмысленные ошметки.
Как-то я рассказал об этом Нике, и она заявила, что я ничего не смыслю в прелести созидания через разрушение.
Редкостная чушь!
Начав разрушать, ты уже не можешь остановиться. И никогда не сможешь. Кому, как не Нике, было об этом знать.
Но впрочем, я отвлекся.
Кроме учительницы по русскому, я ненавидел одноклассников — за их тупые шутки и бесконечные старания привлечь внимание девчонок. Одноклассниц — за неумелые попытки заигрывать. Продавщиц в магазине — за приторные улыбки. Соседку напротив — за вечно виноватый вид: она всегда перед всеми заискивала, словно пытаясь извиниться за факт своего существования. Соседа — за чрезмерную разговорчивость. Мать — за все ее слабости. Отца — за то, что пользовался ее слабостями. Себя — за то, что был как все. За то, что никогда не хотел стать лучше.
Однако ненависть имеет загадочное свойство. Со временем границы ее размываются: она перестает быть персонифицированной и превращается в едкое облако, которое постепенно разъедает все остальные чувства, оставляя после себя лишь безразличие.
Я долго об этом думал и пришел к выводу, что безразличие можно было бы объявить восьмым смертным грехом, за которое последует наказание в другом мире.
Но вот незадача: безразличие — само по себе уже наказание. Ад, который получают в этой жизни даже те, кто ни в какую другую жизнь не верит.
— Приехали, — голос таксиста прервал мои размышления. Надо же! Задумавшись, я даже не заметил, как мы доехали. — Здесь выходить будете или внутрь заедем?
— Здесь, — я протянул таксисту деньги и взялся за ручку.
— Спасибо, — он повернулся ко мне. Во взгляде мелькнула то ли зависть, то ли уважение. — Классное, говорят, местечко. Я не отказался бы там побывать!
Ничего не ответив, я вылез из машины и подошел к небольшой двери в высоком заборе, поверх которого клубилась колючая проволока. Дверь мгновенно распахнулась, и я оказался внутри — там, куда мечтали попасть многие, но не многим это удавалось.
Место, нахождение в котором тоже можно было бы объявить восьмым смертным грехом. Или наказанием за грехи.
Пашу я нашел сразу — он, как обычно, пинал балду в комнате отдыха. Увидев меня, он быстро выключил телевизор, по которому шел футбол, и вскочил с места.
Я не стал его усаживать и сразу перешел к делу.
— Мне надо «пробить» одного человека, — я вытащил из кармана смятый листок, на котором девчонка накарябала свой телефон, а я дописал ее имя, фамилию и место учебы, и протянул ему.
— Что именно «пробить»? — взяв листок и аккуратно его разгладив, поинтересовался Паша.
— Все, что сможешь. Кто такая, где и с кем живет… звонки, сообщения в соцсетях и мессенджерах за последние два месяца.
— Понял. Когда начинать?
— Прямо сейчас и начинай. За сколько сделаешь?
— Ну… — Паша в задумчивости пошевелил губами, словно подсчитывая. — За пару дней постараюсь.
— Отлично. Значит, через два дня жду отчет.
Когда Паша вышел, я устроился на диване и снова включил телевизор.
Знаешь, Эмилия, иногда жизнь похожа на футбол: стоит уступить мяч сопернику, и атака пойдет на твои ворота.
Пока что мяч был у меня, и я не собирался его уступать.
ГЛАВА 8
Эмилия
Следующая встреча Эмилии с новенькой снова произошла в столовой, где Эмилия, как обычно, сидела за столом в одиночестве. В этот раз Эмилия заметила Кейт сразу, как только та вошла. Кейт тоже сразу ее заметила, приветливо помахала ей рукой и подошла к столу. Сев напротив, Кейт привычным движением открыла рюкзак, достала уже знакомый ланчбокс, поставила его на стол и улыбнулась:
— Привет! Как дела?
— Привет! Нормально, — ответила Эмилия, все еще не веря, что новенькая продолжает с ней общаться. Она уже привыкла к подвохам и знала, что расслабляться рано.
— Я узнала, что ты в восьмом «Б» учишься, — как бы между прочим сообщила Кейт.
Эмилия напряглась сильнее. У кого Кейт про нее расспрашивала? Зачем? И что еще ей рассказали?
— А я в восьмом «К» учусь, — как ни в чем не бывало продолжила Кейт, — только там одни придурки. Я бы к тебе перевелась, но отец, думаю, будет против.
Эмилия промолчала. Новенькая издевается? Учиться в «К» — коммерческих классах — было престижно. И не каждому по карману.
Кейт тем временем открыла ланчбокс и недовольно пробормотала:
— Ну вот сколько можно повторять, что я ненавижу салат! А паровые котлеты еще больше ненавижу! Придется выбросить.
— Зачем выбрасывать? Лучше Петровой отдай, она у нас попрошайка, — раздался за спиной ехидный голос.
А вот и подвох.
Лиза Сапункова, которая тоже училась в восьмом «К» и считалась самой богатой ученицей гимназии (до появления Кейт, конечно), внезапно оказалась рядом.
Сколько Эмилия себя помнила, Сапункова никогда не упускала случая при всех ее унизить, вот и сейчас влезла в разговор. Только пока было неясно, это импровизация или они с новенькой уже успели сговориться.
В любом случае Эмилия решила действовать как всегда — молчать и делать вид, что слова Сапунковой ее не трогают.
Она уткнулась в тарелку и стала выбирать из винегрета кусочки картошки.
Однако спокойно поесть ей снова не дали — к ним подскочил Филимонов, который учился в девятом и встречался с Сапунковой. Скорчив жалобную рожу, он снял с себя бейсболку, сунул ее Эмилии под нос и по-дурацки запричитал на всю столовую:
— Пода-а-а-айте, люди добрые, на пропитание, кто сколько может…
Вокруг раздались привычные смешки.
А Кейт вдруг снова потянулась к рюкзаку. Выудив оттуда рыжую купюру, она небрежно кинула ее в бейсболку и сказала тоном английской королевы:
— Вот, мальчик, возьми, но больше к нам не приставай. Вообще-то, обычно я убогим не подаю — особенно до обеда — но тебе, вижу, срочно нужен мозгоправ, а денег на прием не хватает.
Все вокруг снова засмеялись, но на этот раз уже над Филимоновым.
Тот быстро перевернул бейсболку и что-то пробормотал под нос, но вступить в открытое противостояние с Кейт не решился.
Купюра покружилась в воздухе и плавно, словно сухой осенний лист, опустилась на грязный пол.
Сапункова презрительно фыркнула:
— Ты серьезно?.. Хочешь общаться с этой?..
Эмилия считала, что за годы, проведенные в гимназии, она научилась мастерски изображать равнодушие. Но, как выяснилось, до новенькой ей было далеко.
После реплики Сапунковой лицо Кейт стало непроницаемым. Она зевнула, потерла нос, снова заглянула в ланчбокс и равнодушно заметила:
— Пожалуй, кухарку придется рассчитать.
Сапункова снова фыркнула, состроила недовольное лицо и удалилась.
Как только она ушла, на губах Кейт заиграла задорная улыбка. Она подмигнула Эмилии и спросила:
— Ну так что? Когда ты придешь ко мне в гости?
ГЛАВА 9
А.Д.
За что мне нравился Паша, так это за то, что при всех его недостатках он выполнял любые поручения точно и в срок. Однако порой мог перестараться.
Через два дня он, как и обещал, появился с отчетом.
— Присаживайся, — я кивнул на стул. — Откопал что-нибудь стоящее?
— Смотря что считать стоящим, — философски заметил Павел, после чего вытащил из кармана и положил на стол уже знакомый мне старенький смартфон.
— Ты что, спер ее телефон? — возмутился я. — Какого черта, я тебя разве об этом просил?!
— Не волнуйтесь, смартфон вернут в лучшем виде, девушка даже ни о чем не догадается, — стал оправдываться Паша. — Просто она не хранила фотки в «облаке», и я подумал, что здесь может быть что-нибудь интересное.
— Ладно, с телефоном потом разберемся, — немного успокоился я. — Давай, что там у тебя.
— Петрова Эмилия Александровна, учится на втором курсе ***ского университета, — начал докладывать Паша.
— Ну надо же! А то ведь я этого не знал! — не удержался я. Но Паша, не обращая внимания на мою реплику, сухо продолжил:
— Живет с матерью и младшим братом. Брату шесть лет, инвалид с рождения — ДЦП. Отца нет, отчима тоже. Мать — Наталья Николаевна Петрова, замужем никогда не была. Сейчас нигде не работает, живет на пособие и на доход от сдачи комнаты. Там трехкомнатная квартира, в старом фонде, бывшая коммуналка, одну комнату они сдают… — Паша заглянул в свой смартфон, — двум студенткам педагогического колледжа: Васильевой Алине…
— Ладно, про студенток-квартиранток можно опустить, — перебил я. — Я уже понял, что денег там постоянно не хватает.
— Да, — подтвердил Павел. — Поэтому девушка иногда подрабатывает — играет на скрипке в парке Горького, берет заказы на свадьбы, дни рождения, корпоративы. И это при том, что формально она богата.
— Вот как! — удивился я.
— Бывшая соседка по коммуналке, — Паша снова заглянул в смартфон, — Маргарита Эдуардова Ставровская, оставила ей наследство. Ставровская в прошлом известная актриса, когда-то играла в ведущих театрах. В своем завещании отписала девушке две комнаты, а также старинное бриллиантовое колье и серьги. Видимо, кто-то из поклонников подарил. Но есть условие — бриллианты перейдут Эмилии только в том случае, если она получит высшее образование.
— Понятно, — сказал я. — Давай дальше.
— Девушка почти ни с кем не общается. Два дня за ней наблюдали, все выходные. Она из дома выходила только мусор вынести, с братом на прогулку и в магазин, — Паша протянул мне свой смартфон: на экране была фотография Эмилии, где она с хмурым видом пыталась стащить со ступенек подъезда на улицу инвалидную коляску с сидящим в ней ребенком. Разумеется, старый фонд не предусматривал каких-либо удобств для инвалидов.
— Там еще фото есть, можете полистать.
Я полистал дальше: Эмилия рядом с мусорным жбаном, Эмилия прогуливается с коляской по аллее парка, Эмилия затаскивает коляску обратно в подъезд. И на всех фотографиях она хмурилась.
— Что еще? — спросил я, положив смартфон на стол смартфон.
— Я проверил круг общения за последние пару месяцев, как вы и просили. Было несколько звонков — разговоры с матерью, короткие. Остальное — переписка в соцсетях и мессенджерах, в основном по ее подработке.
— В основном? — я вопросительно посмотрел на Пашу.
— Ну, остальное… — Паша как-то странно замялся. — Сами увидите. У нее на телефоне пароля нет, можете почитать переписку. И фотографии заодно посмотреть.
— Ладно. Почитаю и посмотрю, — я кивнул в сторону двери. — Пока свободен.
Паша вышел за дверь, а я взял смартфон загадочной Эмилии Петровой и принялся изучать его содержимое.
Сначала я посмотрел всю галерею и — не скрою — в очередной раз удивился.
Там не оказалось ни одного селфи, что для девчонки ее возраста было необычно. Фотографий семьи — матери и брата — тоже не оказалось.
Зато галерея пестрила по меньше мере сотней фотографий какой-то облезлой псины. Псина была сфотографирована в разное время года и во всех возможных позах: сидя, лежа, стоя; сбоку, спереди, сзади, сверху…
Кроме того, я выяснил, что помимо псины, Эмилии нравилось фотографировать птиц, бабочек, листья на деревьях, капли росы на цветах и тому подобную ерунду.
Фотографий людей оказалось только две. Первая была сделана полтора года назад: темноволосая девушка в школьном платье, белом фартуке и с красной лентой через плечо смотрит в камеру и ослепительно улыбается.
Честно — если бы не коричневое пятно на шее, я бы сразу и не понял, что эта юная красавица и есть Эмилия — настолько улыбка меняла ее лицо. Однако объяснить, в чем заключается эта перемена, я бы не смог. Улыбка не делала Эмилию красивее, но она как будто превращала ее в другого человека.
Вторая фотография, возможно, была из интернета. Две девушки в профиль: одна — брюнетка в длинном белом платье с распущенными волосами, другая — блондинка в длинном черном платье, тоже с распущенными волосами. Первая девушка словно находилась без сознания: голова опущена, волосы, закрывая лицо, касаются пола, руки свисают вдоль тела, а само тело согнуто пополам. Вторая девушка как будто пыталась спасти первую от падения или даже от гибели — она держала брюнетку за талию и наклонила голову к ее плечу так, что светлые волосы второй смешались с темными волосами первой. В позах — какой-то трагический излом. Однако было в этом изломе и что-то завораживающее. Я пока не мог понять, что именно, но мог понять Эмилию, которая сохранила у себя это фото.
Впрочем, больше ничего интересного в галерее обнаружить не удалось, и я стал читать сообщения.
Вскоре я понял, что все сообщения можно условно разбить на три группы.
Первая группа — деловая переписка:
«Здравствуйте, Эмилия!
Меня зовут Марина Алаева, я представляю отдел маркетинга дизайн-студии "Милан".
Мы бы хотели пригласить вас выступить на корпоративе, посвященном юбилею нашей компании. Занятость — один час, такси за наш счет, репертуар обсуждается», и т.д. и т.п.
От деловых предложений, судя по переписке, Эмилия никогда не отказывалась, но их было мало — за полгода я насчитал всего пять. Зато предложений другого рода — хоть отбавляй.
Самая приличная переписка из этой группы выглядела так:
«Привет, Эм!
Я Матвей и я здесь недавно :))))) Друзья сказали, что есть классная девушка, которая играет на скрипке в парке и что найти тебя можно по тегу violin_girl.
Вот я и нашел :)))))) Ты правда классная!
Может, пересечемся в реале?»
«Привет, Матвей!
Ты, наверное, отличный парень, но у меня уже есть парень.
Извини».
«Жаль!
Но если ты вдруг поссоришься со своим парнем, напиши мне, ок?
Я буду ждать!»
«Хорошо, Матвей!»
Последнее сообщение было годичной давности, и с тех пор Эмилия Матвею так ничего и не написала.
А зря. Судя по другим сообщениям, Матвей был далеко не худшим вариантом, потому что остальные «предложения» выглядели иначе:
«Привет
Можна знакомится
Ты краисивая»
«Красавица я тибе каиф дать
Давай встречи»
«Я лублу тыбия. Хочу тыбия»
Иногда сообщения сопровождались фотографиями, иллюстрирующими, как именно пользователь хочет Эмилию.
Но с такими она не особо церемонилась:
