Несмотря на то, что противник был в два раза крупнее, «голубок» рванул к нему одним выверенным движением, по пути вскидывая правую руку, целившуюся точно в квадратную челюсть шерифа. Однако ему так и не посчастливилось ответить на оскорбление, ибо движение это было столь же резко пресечено твёрдой, словно выгребаемый из местных завалов камень, рукой старшего коллеги, которая сработала как шлагбаум, не давая парню возможности броситься на шерифа.
-- Неплохая попытка, но я бы еще поработал над реакцией, – спокойно произнёс Хаммер. Он даже не дёрнулся, в то время как парень просто задыхался от гнева:
-- Ты - КОЗЛИНА, Хаммер!! Ты мне ответишь за это, понял?!
-- Не стоит, сын мой. Эта деревенщина не достойна поединка с человеком Веры. Слишком много чести, - тихо произнёс священник, чей язвительный взгляд был обращён прямиком на шерифа.
-- Значит так, Бенджамин – будешь артачиться, и я с большим удовольствием упомяну об этом эпизоде в протоколе для Его Святейшества. Не успеешь оглянуться, как окажешься по ту сторону клетки, вместе с другими. Ты ведь в курсе, что я до сих пор контролирую твою ситуацию?
Хорошее настроение высокого мужчины в синей шапке вмиг улетучилось. Этот урод в чёрном знал, куда следует давить.
-- Чего вы хотите? – спросил шериф, покачиваясь взад-вперед на своей лопате. С каждой секундой он нервничал всё больше, хотя и не испытывал никакого страха перед этими церковными пресмыкающимися.
-- Вот это уже конструктивный диалог, Хаммер, - улыбнулся священник. – Если не хочешь, чтобы по твоей вине у почтеннейшей миссис Хлор появились проблемы с набором персонала, то будь уж так любезен – предоставь нам с помощником разрешение на осмотр Зоосада. Служба желает знать, насколько велик ущерб, причиненный кладбищу и особенно тому, что находится под ним. Если мы решим, что опасности нет, и людям ничего не угрожает – так и быть, вам повезло. Если же я найду хоть одну-единственную – слышишь, Бен? Хоть самую малю-ю-юсенькую вероятность того, что вы не справляетесь со своей работой – можешь смело попрощаться и со спецфинансированием, и с самим Зоосадом. Надеюсь, мы верно друг друга поняли?
Священник дерзко смотрел в глаза великану снизу-вверх, и, хотя в них горел фанатический огонь самого настоящего психа, Хаммер понимал, что в данном случае, с этим выродком лучше не шутить. Посмотрев на молодого напарника священнослужителя, что стоял сейчас в позе набычившегося пижона, шериф глубоко вздохнул:
-- Хорошо, будет вам разрешение. Но не раньше завтрашнего дня – мне нужно поставить в известность Хлор и нового смотрителя.
-- Новый смотритель? – удивился мотоциклист. – А разве старого уже уволили?
-- Нет, он… короче, он не справился, - нехотя произнёс Хаммер.
-- Как и работник пограничного контроля, я полагаю? – услужливо подсказал «святой отец». – По нашей информации, Мэд Аркетт погиб в результате проникновения посторонних на территорию кладбища, и-и-и…, - хмырь специально потянул паузу, дабы выглядеть эффектнее в глазах шерифа, - И произошло это всё как раз при новом смотрителе, верно?
С большим удовольствием, Хаммер бы сейчас свернул этому церковнику шею, но вместо этого лишь отвернулся. Церковник говорил правду.
-- Думаю, с мисс МакКуинн мы еще побеседуем. Его Святейшеству интересно будет узнать степень её профпригодности, - торжествовал священник. Он загнал громилу-шерифа в угол, и теперь открыто наслаждался этим.
-- Отец Мануэль, думаю, с меня хватит на сегодня, - резко ответил Хаммер. – Если это всё, за чем вы явились, то, как я уже сказал, разрешение будет получено к завтрашнему дню. Могу я дать сигнал на продолжение мусороуборочных работ?
Тон шерифа звучал сухо и официально. Ему уже порядком надоело находиться рядом с этими вонючими ублюдками.
-- Разумеется, - почти добродушно изрёк Мануэль. – Осталось уладить только один небольшой момент… Сёстры Кроу… Вернее, их останки – они уже в морге?
Хаммер не выдержал и грубо рассмеялся:
-- Э-э, не-е-ет. Вот тут вы своего не добьетесь – трупы мы не выдаем, ни под каким соусом. Это уже не в вашей юрисдикции, - правая сторона рта шерифа изогнулась в кривой усмешке.
-- Учитывая, кем были эти юные особы – очень даже в нашей, - не унимался Мануэль. – Бен, я не понимаю – тебе, что, доставляет удовольствие наживать себе с каждым разом всё больше проблем?
Священник сделал шаг навстречу Хаммеру, а тот, в свою очередь, отступил на один шаг назад.
-- По-прежнему не выдерживаешь благости людей божьих? – догадавшись, обрадовался священник.
-- По моему, сугубо личному, мнению - люди божьи не должны вонять дерьмом, - парировал служитель закона.
-- Где останки? – Мануэль помрачнел, но не подал вида, будто сказанное Хаммером его оскорбило.
-- Хаммер, лучше не зли нас, - подлил масла в огонь молодой напарник. – Сам же знаешь, кардиналу ничего не стоит посадить тебя обратно на электрический стул. Оно тебе надо?
Однако шериф был непреклонен. Его глаза потемнели, а голос всё явственнее становился похожим на рык. Мужчина словно стал ещё выше, опасно нависая над священнослужителями, будто скала над обрывом.
-- Погибшие в Дарквилле – остаются на территории Дарквилля. Таков закон.
-- А кто его придумал, Бен? – спокойно спросил «парень в куртке». – Правильно, мы же его и придумали, - после секундной паузы ответил он. – Не стоит играть с огнём.
-- Ну, конечно. Дьявол и его ученик – извечная песня. – Облик Хаммера незаметно стал прежним, а голос вновь обрёл больше человеческой интонации.
Шериф подхватил лопату и, сплюнув, продолжил расчищать завалы.
-- Прощание завтра в десять. Похоронное бюро «Имэйдж», - бросил он парочке. – С родственником разбираться будете сами.
-- Благодарим вас, шериф. – Мануэль, издеваясь, слегка поклонился. – Уверен, господу понравится твоё рвение…
-- А, вот кстати! – неожиданно «вспомнил» шериф, шутливо хлопнув себя по лбу. – Совсем забыл – вам, ребята, придётся встать в очередь на прощание с сёстрами.
-- Э-э, не понял? – растерялся священник.
-- Да там федералы на днях прикатили, вот прямо перед вами, - усмехнулся шериф. – Их агент как раз снял номер в «Славном моряке», и – вот же ж совпадение! Он тоже желает получить искомые трупы. Надеюсь, господь зачтёт мне эту информацию, ага? – подмигнул удивлённым служителям церкви полицейский.
-- Зря ты не дал мне врезать ему как следует. Это же форменное свинство!
Отец Диего Хорхе Мануэль и его молодой помощник медленно брели по серым улицам Дарквилля в сторону «Славного моряка». Так как это была единственная гостиница в городе, то, по иронии судьбы, собственные номера этих героев были забронированы там же.
-- Нет, ты, видимо, не догоняешь, брат, - продолжал возмущаться молодой священник. – Он же откровенно назвал нас «педиками»! Ты же в курсе, как я к этому отношусь? Блин, он как будто знал, что я сорвусь, стоит ему упомянуть об этом…
-- Спокойно, сын мой. Этот зверюга чует людской страх, он практически читает его в их душах, и, похоже, отнюдь не стремится скрыть это своё качество. Но он не может себя контролировать, а это нам на руку. Так что, - Мануэль сложил свой зонт и убрал его подмышку, одновременно перекинув непослушные тёмные пряди волос назад, - Буйный нрав шерифа может ещё сослужить нам службу. Ни к чему раньше времени давать ему повод.
-- И что теперь? Отправимся в эту унылую гостиницу и будем ждать там до завтра? Не проще ли пойти в бюро прямо сейчас? – молодой человек явно смирился с тем, что не сможет согреться, поэтому просто поднял воротник своей куртки повыше, а руки в мотоперчатках засунул как можно глубже в карманы плотных тёмных джинсов. «Хорошо хоть, что снег идти перестал», - мимоходом успел подумать юноша.
-- Терпение, Верпетий, никогда не было твоей сильной чертой…, - начал очередную «воскресную проповедь» Мануэль, однако сегодня его помощник был не в настроении всё это выслушивать.
-- Мэни, ну сколько можно?! Я же просил называть меня «Верп». Что тут сложного? «Верпетий» - это уже давно какая-то древность дремучая, ей-богу… Двадцать первый век на дворе, а мы всё еще общаемся так, словно только вчера вышли из стен монастыря.
Мануэль закатил глаза:
-- Господи, дай мне сил – опять он за своё…
-- Я серьезно, чувак, - тем временем продолжал парень. – Мы уже сколько вместе? Шестьсот лет? Пора бы перестать видеть во мне ребёнка – все эти твои «будь осторожен на дороге» и «сын мой» - начинают меня порядком раздражать…
-- Да, Верпетий, ты прав, - смиренным тоном произнес старший напарник. – Ты уже давно не ребенок…
-- Вот, так-то лучше, - кивнул тот.
-- Ты – ворчливый старик! – неожиданно рассмеялся Мануэль. – К тому же, не принимающий сам себя, - улыбаясь, закончил он.
-- Что-о?? – задохнулся от возмущения Верпетий. – Нет, ну… Это уже слишком.
Парень ускорил шаг и легко обогнал наставника, однако пройдя пару метров, вновь ощутил на своем лице капли падающей с неба влаги. «Вот ч-ч-чёрт!», - выругался он про себя, но упрямо продолжил идти вперёд.
-- Ты куда? – окликнул его Мануэль.
-- Пойду прогуляюсь, - буркнул в ответ юноша. – Сил нет сейчас рядом с тобой находиться…
-- Как пожелаешь, сын мой, - всё также улыбаясь, тоном ментора произнес священнослужитель. – Но не забудь: ужин здесь подают ровно в семь.
Вместо ответа, Верпетий обернулся – и показал наставнику средний палец. Мануэль лишь устало покачал головой, после чего, посмеиваясь, продолжил свой чинный путь к «Весёлому моряку».
Пробуждение
Италия, XV век
Громкий стон огласил пустое пространство. Инквизитор Диего Хорхе Мануэль распахнул глаза прежде, чем осознал, что всё еще жив. Но даже открыв глаза, он ничего не смог увидеть – перед ним простиралась бесконечная тьма, прерываемая лишь вспышками нестерпимой боли, сигналы о которой посылало в его головной мозг измученное, перерождённое тело. Первые несколько минут были самыми тяжёлыми: жизненный ток, струясь по вновь восстановленным жилам, заставлял нервные волокна, а за ними и мышцы, сокращаться практически беспрерывно – отчего инквизитор испытывал повторяющиеся приступы судорог во всем теле. Его ноги и руки были скрючены, а сам он лежал на боку, невольно приняв позу эмбриона – новорожденное дитя, прибывшее в этот мир уже умудрённым опытом мужчиной.
Сквозь накатывающие волнами то жар, то холод, Мануэль чувствовал какое-то непонятное шевеление внутри своей головы. Казалось, перепонки в его мозгу ожили – и сейчас плавно перемещались под костяными сводами черепа. Это перекатывание было одновременно и щекотным, и доставляло определенный дискомфорт – в какой-то момент, инквизитор ужаснулся, подумав, что причиной этого странного движения могли явиться паразиты, проникшие туда через слуховой проход.
Однако спустя некоторое время, судороги и болевые реакции начали утихать, что дало возможность священнику переключиться хоть на какое-то время от процессов физиологических – к процессам мыслительным. Здесь его также ждало неприятное открытие – за исключением осознания своего пола и настоящего времени, Мануэль не помнил абсолютно ничего.
Ни имени, ни рода занятий – лишь какие-то бессвязные вспышки памяти, подсовывающие ему картины одна другой страшнее: вот он стоит перед тонким желтоватым стеклом, сплошь испещрённым вязью загадочных древних символов, а вот перед ним – по ту сторону стекла, стоит прекрасная молодая женщина, хищно облизывающая пухлые алые губы. Её глаза горят тёмным пламенем греха, а чистая белая кожа обещает все радости райского наслаждения женской плотью. Женщина что-то говорит, и ему кажется, что она становится всё ближе и ближе – настолько, что они уже практически слились в странном синтезе поцелуя и движения. Но потом подступает холодная черная тьма, и вот его уже трясёт, словно он едет на лошади.
Мануэль попытался напрячь память, но перед внутренним взором начали мелькать какие-то непонятные видения: люди в чёрных одеждах, до боли знакомые, и в то же время такие далёкие; чувство, что его поднимают в воздух и кладут на что-то мягкое, но потом… Мануэль дёрнулся, вспомнив, как на него сверху опустилась деревянная крышка гроба. Точно. Его куда-то везли, однако он был не в состоянии сопротивляться, даже крикнуть не мог. И всё это время его терзала нечеловеческая боль.
Инквизитор поднёс к лицу начинавшие разгибаться после судорог пальцы – они были вполне нормального вида, если не считать блестевшего на них вперемешку с грязью пота. И тут на него обрушилось последнее, самое страшное воспоминание: он так же, как и сейчас, лежит где-то на влажном, пахнущем плесенью полу и стонет от мучающей его тело судороги. Он страстно жаждет лишь одного – закрыть глаза, но не может даже этого, ибо чувствует, что его веки попросту отсутствуют.
Ощущение вращающихся в орбитах глазных яблок было сравнимо с тем, как если бы их «на живую» вырезали из этих самых орбит. Сквозь красную пелену боли он видит, как в воздух поднимается нечто, отдаленно напоминающее освежёванную мясную тушу. Сырое мясо, затянутое в тончайшую сеть из сосудов и сероватых сухожилий, отчаянно пытается ухватить воздух перед собой, прежде чем понимает, что недоразвитые пальцы с белеющими хрящиками костей принадлежат его собственной руке…
-- А-А-АЛЬБЕРТА-А-А-А!!!!!!!!!
Истошный вопль Верховного инквизитора взорвал пустоту одинокой темницы. Он всё вспомнил.
Последующий каскад картинок был настолько мощным, что инквизитор, несмотря на дрожь и слабость во всём теле, невольно поднялся на ноги. В крови играл адреналин и еще чувство, словно он весь был одной сплошной натянутой струной, готовой порваться в любой момент. Мануэль огляделся – вокруг царил полумрак, если не считать слабого луча света, льющегося из маленького полукруглого оконца высоко под потолком. Судя по аскетичной обстановке вокруг, он явно находился либо в тюремной камере, либо в монастырской келье – и так как дверь напротив представляла собой одну сплошную деревянную поверхность, без ручек и петель (очевидно, ее подпирало снаружи нечто тяжелое), то вариант с кельей становился гораздо вероятнее. Подтверждение этому Мануэль нашёл в стоявшей в углу низкой продолговатой скамье, очевидно являвшейся койкой – на ней не было ничего, кроме худого соломенного тюфяка. Скорее всего, свидание с такой «периной» обещало затворнику незабываемое общение с клопами, а потому инквизитор предпочел остаться на своих двоих.
Последнее чёткое воспоминание являло собой приход в лабораторию Верпетия – тот помог Мануэлю более-менее прийти в себя, и священнослужитель попросил юного монаха привести к нему Ганса – слугу с кухни, который не раз помогал инквизитору с обработкой ожогов и ран, полученных в ходе работы с химикатами и пыточными инструментами. Унёсся новоявленный «ученик» весьма резво, вот только вместо Ганса пришли рыцари Святой Инквизиции – и последующие воспоминания превратились для священника в одну сплошную адскую какофонию. Он не был уверен, происходило ли то, что ему виделось на самом деле – или являлось плодом болевого шока, но в одном Мануэль уже не сомневался: Верпетий предал его, а иначе - как объяснить всё случившееся?
«Ласковый ягнёнок двух маток сосёт, - усмехнулся про себя мужчина. – Ничего, эта продажная крыса ещё получит свою законную награду…».
-- Неплохая попытка, но я бы еще поработал над реакцией, – спокойно произнёс Хаммер. Он даже не дёрнулся, в то время как парень просто задыхался от гнева:
-- Ты - КОЗЛИНА, Хаммер!! Ты мне ответишь за это, понял?!
-- Не стоит, сын мой. Эта деревенщина не достойна поединка с человеком Веры. Слишком много чести, - тихо произнёс священник, чей язвительный взгляд был обращён прямиком на шерифа.
-- Значит так, Бенджамин – будешь артачиться, и я с большим удовольствием упомяну об этом эпизоде в протоколе для Его Святейшества. Не успеешь оглянуться, как окажешься по ту сторону клетки, вместе с другими. Ты ведь в курсе, что я до сих пор контролирую твою ситуацию?
Хорошее настроение высокого мужчины в синей шапке вмиг улетучилось. Этот урод в чёрном знал, куда следует давить.
-- Чего вы хотите? – спросил шериф, покачиваясь взад-вперед на своей лопате. С каждой секундой он нервничал всё больше, хотя и не испытывал никакого страха перед этими церковными пресмыкающимися.
-- Вот это уже конструктивный диалог, Хаммер, - улыбнулся священник. – Если не хочешь, чтобы по твоей вине у почтеннейшей миссис Хлор появились проблемы с набором персонала, то будь уж так любезен – предоставь нам с помощником разрешение на осмотр Зоосада. Служба желает знать, насколько велик ущерб, причиненный кладбищу и особенно тому, что находится под ним. Если мы решим, что опасности нет, и людям ничего не угрожает – так и быть, вам повезло. Если же я найду хоть одну-единственную – слышишь, Бен? Хоть самую малю-ю-юсенькую вероятность того, что вы не справляетесь со своей работой – можешь смело попрощаться и со спецфинансированием, и с самим Зоосадом. Надеюсь, мы верно друг друга поняли?
Священник дерзко смотрел в глаза великану снизу-вверх, и, хотя в них горел фанатический огонь самого настоящего психа, Хаммер понимал, что в данном случае, с этим выродком лучше не шутить. Посмотрев на молодого напарника священнослужителя, что стоял сейчас в позе набычившегося пижона, шериф глубоко вздохнул:
-- Хорошо, будет вам разрешение. Но не раньше завтрашнего дня – мне нужно поставить в известность Хлор и нового смотрителя.
-- Новый смотритель? – удивился мотоциклист. – А разве старого уже уволили?
-- Нет, он… короче, он не справился, - нехотя произнёс Хаммер.
-- Как и работник пограничного контроля, я полагаю? – услужливо подсказал «святой отец». – По нашей информации, Мэд Аркетт погиб в результате проникновения посторонних на территорию кладбища, и-и-и…, - хмырь специально потянул паузу, дабы выглядеть эффектнее в глазах шерифа, - И произошло это всё как раз при новом смотрителе, верно?
С большим удовольствием, Хаммер бы сейчас свернул этому церковнику шею, но вместо этого лишь отвернулся. Церковник говорил правду.
-- Думаю, с мисс МакКуинн мы еще побеседуем. Его Святейшеству интересно будет узнать степень её профпригодности, - торжествовал священник. Он загнал громилу-шерифа в угол, и теперь открыто наслаждался этим.
-- Отец Мануэль, думаю, с меня хватит на сегодня, - резко ответил Хаммер. – Если это всё, за чем вы явились, то, как я уже сказал, разрешение будет получено к завтрашнему дню. Могу я дать сигнал на продолжение мусороуборочных работ?
Тон шерифа звучал сухо и официально. Ему уже порядком надоело находиться рядом с этими вонючими ублюдками.
-- Разумеется, - почти добродушно изрёк Мануэль. – Осталось уладить только один небольшой момент… Сёстры Кроу… Вернее, их останки – они уже в морге?
Хаммер не выдержал и грубо рассмеялся:
-- Э-э, не-е-ет. Вот тут вы своего не добьетесь – трупы мы не выдаем, ни под каким соусом. Это уже не в вашей юрисдикции, - правая сторона рта шерифа изогнулась в кривой усмешке.
-- Учитывая, кем были эти юные особы – очень даже в нашей, - не унимался Мануэль. – Бен, я не понимаю – тебе, что, доставляет удовольствие наживать себе с каждым разом всё больше проблем?
Священник сделал шаг навстречу Хаммеру, а тот, в свою очередь, отступил на один шаг назад.
-- По-прежнему не выдерживаешь благости людей божьих? – догадавшись, обрадовался священник.
-- По моему, сугубо личному, мнению - люди божьи не должны вонять дерьмом, - парировал служитель закона.
-- Где останки? – Мануэль помрачнел, но не подал вида, будто сказанное Хаммером его оскорбило.
-- Хаммер, лучше не зли нас, - подлил масла в огонь молодой напарник. – Сам же знаешь, кардиналу ничего не стоит посадить тебя обратно на электрический стул. Оно тебе надо?
Однако шериф был непреклонен. Его глаза потемнели, а голос всё явственнее становился похожим на рык. Мужчина словно стал ещё выше, опасно нависая над священнослужителями, будто скала над обрывом.
-- Погибшие в Дарквилле – остаются на территории Дарквилля. Таков закон.
-- А кто его придумал, Бен? – спокойно спросил «парень в куртке». – Правильно, мы же его и придумали, - после секундной паузы ответил он. – Не стоит играть с огнём.
-- Ну, конечно. Дьявол и его ученик – извечная песня. – Облик Хаммера незаметно стал прежним, а голос вновь обрёл больше человеческой интонации.
Шериф подхватил лопату и, сплюнув, продолжил расчищать завалы.
-- Прощание завтра в десять. Похоронное бюро «Имэйдж», - бросил он парочке. – С родственником разбираться будете сами.
-- Благодарим вас, шериф. – Мануэль, издеваясь, слегка поклонился. – Уверен, господу понравится твоё рвение…
-- А, вот кстати! – неожиданно «вспомнил» шериф, шутливо хлопнув себя по лбу. – Совсем забыл – вам, ребята, придётся встать в очередь на прощание с сёстрами.
-- Э-э, не понял? – растерялся священник.
-- Да там федералы на днях прикатили, вот прямо перед вами, - усмехнулся шериф. – Их агент как раз снял номер в «Славном моряке», и – вот же ж совпадение! Он тоже желает получить искомые трупы. Надеюсь, господь зачтёт мне эту информацию, ага? – подмигнул удивлённым служителям церкви полицейский.
***
-- Зря ты не дал мне врезать ему как следует. Это же форменное свинство!
Отец Диего Хорхе Мануэль и его молодой помощник медленно брели по серым улицам Дарквилля в сторону «Славного моряка». Так как это была единственная гостиница в городе, то, по иронии судьбы, собственные номера этих героев были забронированы там же.
-- Нет, ты, видимо, не догоняешь, брат, - продолжал возмущаться молодой священник. – Он же откровенно назвал нас «педиками»! Ты же в курсе, как я к этому отношусь? Блин, он как будто знал, что я сорвусь, стоит ему упомянуть об этом…
-- Спокойно, сын мой. Этот зверюга чует людской страх, он практически читает его в их душах, и, похоже, отнюдь не стремится скрыть это своё качество. Но он не может себя контролировать, а это нам на руку. Так что, - Мануэль сложил свой зонт и убрал его подмышку, одновременно перекинув непослушные тёмные пряди волос назад, - Буйный нрав шерифа может ещё сослужить нам службу. Ни к чему раньше времени давать ему повод.
-- И что теперь? Отправимся в эту унылую гостиницу и будем ждать там до завтра? Не проще ли пойти в бюро прямо сейчас? – молодой человек явно смирился с тем, что не сможет согреться, поэтому просто поднял воротник своей куртки повыше, а руки в мотоперчатках засунул как можно глубже в карманы плотных тёмных джинсов. «Хорошо хоть, что снег идти перестал», - мимоходом успел подумать юноша.
-- Терпение, Верпетий, никогда не было твоей сильной чертой…, - начал очередную «воскресную проповедь» Мануэль, однако сегодня его помощник был не в настроении всё это выслушивать.
-- Мэни, ну сколько можно?! Я же просил называть меня «Верп». Что тут сложного? «Верпетий» - это уже давно какая-то древность дремучая, ей-богу… Двадцать первый век на дворе, а мы всё еще общаемся так, словно только вчера вышли из стен монастыря.
Мануэль закатил глаза:
-- Господи, дай мне сил – опять он за своё…
-- Я серьезно, чувак, - тем временем продолжал парень. – Мы уже сколько вместе? Шестьсот лет? Пора бы перестать видеть во мне ребёнка – все эти твои «будь осторожен на дороге» и «сын мой» - начинают меня порядком раздражать…
-- Да, Верпетий, ты прав, - смиренным тоном произнес старший напарник. – Ты уже давно не ребенок…
-- Вот, так-то лучше, - кивнул тот.
-- Ты – ворчливый старик! – неожиданно рассмеялся Мануэль. – К тому же, не принимающий сам себя, - улыбаясь, закончил он.
-- Что-о?? – задохнулся от возмущения Верпетий. – Нет, ну… Это уже слишком.
Парень ускорил шаг и легко обогнал наставника, однако пройдя пару метров, вновь ощутил на своем лице капли падающей с неба влаги. «Вот ч-ч-чёрт!», - выругался он про себя, но упрямо продолжил идти вперёд.
-- Ты куда? – окликнул его Мануэль.
-- Пойду прогуляюсь, - буркнул в ответ юноша. – Сил нет сейчас рядом с тобой находиться…
-- Как пожелаешь, сын мой, - всё также улыбаясь, тоном ментора произнес священнослужитель. – Но не забудь: ужин здесь подают ровно в семь.
Вместо ответа, Верпетий обернулся – и показал наставнику средний палец. Мануэль лишь устало покачал головой, после чего, посмеиваясь, продолжил свой чинный путь к «Весёлому моряку».
Глава 3
Пробуждение
Италия, XV век
Громкий стон огласил пустое пространство. Инквизитор Диего Хорхе Мануэль распахнул глаза прежде, чем осознал, что всё еще жив. Но даже открыв глаза, он ничего не смог увидеть – перед ним простиралась бесконечная тьма, прерываемая лишь вспышками нестерпимой боли, сигналы о которой посылало в его головной мозг измученное, перерождённое тело. Первые несколько минут были самыми тяжёлыми: жизненный ток, струясь по вновь восстановленным жилам, заставлял нервные волокна, а за ними и мышцы, сокращаться практически беспрерывно – отчего инквизитор испытывал повторяющиеся приступы судорог во всем теле. Его ноги и руки были скрючены, а сам он лежал на боку, невольно приняв позу эмбриона – новорожденное дитя, прибывшее в этот мир уже умудрённым опытом мужчиной.
Сквозь накатывающие волнами то жар, то холод, Мануэль чувствовал какое-то непонятное шевеление внутри своей головы. Казалось, перепонки в его мозгу ожили – и сейчас плавно перемещались под костяными сводами черепа. Это перекатывание было одновременно и щекотным, и доставляло определенный дискомфорт – в какой-то момент, инквизитор ужаснулся, подумав, что причиной этого странного движения могли явиться паразиты, проникшие туда через слуховой проход.
Однако спустя некоторое время, судороги и болевые реакции начали утихать, что дало возможность священнику переключиться хоть на какое-то время от процессов физиологических – к процессам мыслительным. Здесь его также ждало неприятное открытие – за исключением осознания своего пола и настоящего времени, Мануэль не помнил абсолютно ничего.
Ни имени, ни рода занятий – лишь какие-то бессвязные вспышки памяти, подсовывающие ему картины одна другой страшнее: вот он стоит перед тонким желтоватым стеклом, сплошь испещрённым вязью загадочных древних символов, а вот перед ним – по ту сторону стекла, стоит прекрасная молодая женщина, хищно облизывающая пухлые алые губы. Её глаза горят тёмным пламенем греха, а чистая белая кожа обещает все радости райского наслаждения женской плотью. Женщина что-то говорит, и ему кажется, что она становится всё ближе и ближе – настолько, что они уже практически слились в странном синтезе поцелуя и движения. Но потом подступает холодная черная тьма, и вот его уже трясёт, словно он едет на лошади.
Мануэль попытался напрячь память, но перед внутренним взором начали мелькать какие-то непонятные видения: люди в чёрных одеждах, до боли знакомые, и в то же время такие далёкие; чувство, что его поднимают в воздух и кладут на что-то мягкое, но потом… Мануэль дёрнулся, вспомнив, как на него сверху опустилась деревянная крышка гроба. Точно. Его куда-то везли, однако он был не в состоянии сопротивляться, даже крикнуть не мог. И всё это время его терзала нечеловеческая боль.
Инквизитор поднёс к лицу начинавшие разгибаться после судорог пальцы – они были вполне нормального вида, если не считать блестевшего на них вперемешку с грязью пота. И тут на него обрушилось последнее, самое страшное воспоминание: он так же, как и сейчас, лежит где-то на влажном, пахнущем плесенью полу и стонет от мучающей его тело судороги. Он страстно жаждет лишь одного – закрыть глаза, но не может даже этого, ибо чувствует, что его веки попросту отсутствуют.
Ощущение вращающихся в орбитах глазных яблок было сравнимо с тем, как если бы их «на живую» вырезали из этих самых орбит. Сквозь красную пелену боли он видит, как в воздух поднимается нечто, отдаленно напоминающее освежёванную мясную тушу. Сырое мясо, затянутое в тончайшую сеть из сосудов и сероватых сухожилий, отчаянно пытается ухватить воздух перед собой, прежде чем понимает, что недоразвитые пальцы с белеющими хрящиками костей принадлежат его собственной руке…
-- А-А-АЛЬБЕРТА-А-А-А!!!!!!!!!
Истошный вопль Верховного инквизитора взорвал пустоту одинокой темницы. Он всё вспомнил.
Последующий каскад картинок был настолько мощным, что инквизитор, несмотря на дрожь и слабость во всём теле, невольно поднялся на ноги. В крови играл адреналин и еще чувство, словно он весь был одной сплошной натянутой струной, готовой порваться в любой момент. Мануэль огляделся – вокруг царил полумрак, если не считать слабого луча света, льющегося из маленького полукруглого оконца высоко под потолком. Судя по аскетичной обстановке вокруг, он явно находился либо в тюремной камере, либо в монастырской келье – и так как дверь напротив представляла собой одну сплошную деревянную поверхность, без ручек и петель (очевидно, ее подпирало снаружи нечто тяжелое), то вариант с кельей становился гораздо вероятнее. Подтверждение этому Мануэль нашёл в стоявшей в углу низкой продолговатой скамье, очевидно являвшейся койкой – на ней не было ничего, кроме худого соломенного тюфяка. Скорее всего, свидание с такой «периной» обещало затворнику незабываемое общение с клопами, а потому инквизитор предпочел остаться на своих двоих.
Последнее чёткое воспоминание являло собой приход в лабораторию Верпетия – тот помог Мануэлю более-менее прийти в себя, и священнослужитель попросил юного монаха привести к нему Ганса – слугу с кухни, который не раз помогал инквизитору с обработкой ожогов и ран, полученных в ходе работы с химикатами и пыточными инструментами. Унёсся новоявленный «ученик» весьма резво, вот только вместо Ганса пришли рыцари Святой Инквизиции – и последующие воспоминания превратились для священника в одну сплошную адскую какофонию. Он не был уверен, происходило ли то, что ему виделось на самом деле – или являлось плодом болевого шока, но в одном Мануэль уже не сомневался: Верпетий предал его, а иначе - как объяснить всё случившееся?
«Ласковый ягнёнок двух маток сосёт, - усмехнулся про себя мужчина. – Ничего, эта продажная крыса ещё получит свою законную награду…».
