-- Да она выпила-то всего одну или две чашки, ей-богу! Что вы так переполошились? Девушка знатная – и как ведьма, и как человек: наверняка уж не проймёт её ваше пойло, коли выжила после всех этих опытов, - саркастично закончил свою речь Фергюс.
-- Так всё же одну? Или две?? – запыхавшись из-за узкого пространства, переспросил Мануэль.
-- Раз дышит, значит, всё ж таки одну…, - недовольно пробурчал охотник.
Третьим в этой маленькой колонне шёл Верпетий, однако был молчалив и смирен, ибо трясло его так, будто был он хрупким осенним листком, вот-вот готовым сорваться с материнского дерева в последний осенний день. Давеча Верховный инквизитор ясно дал ему понять – за предательство Ганса, откровенного шпиона епископа, расплачиваться придется самому библиотекарю.
Момент, когда надлежит остаться с учителем наедине – страшил юношу более всего на свете. Все его тело болело от перенесенных побоев, а душа уходила в пятки сей же миг, как он взглядывал на своего наставника. Последнее, что он видел – это как Мануэль превратился в некую человекоподобную субстанцию, напоминавшую жабу с открытыми порами на спине для метания икры. Сейчас же перед ним был действительно знакомый и привычный инквизитор, разве что выглядевший несколько моложе своего настоящего возраста. Однако глаза его остались прежними – и этому юный Верпетий почему-то был несказанно рад.
Добравшись до крохотной полукруглой двери, ведущей в конюшни, вся компания облегченно выдохнула – Фергюс заранее подготовил лошадей, и сейчас всадникам оставалось лишь быстро оседлать их, после чего следовало незаметно покинуть город. Но здесь их ждал неприятный сюрприз.
Отряд Чёрных Рыцарей, возглавляемый уже упомянутой троицей во главе с Клавдием, поджидал героев в полном боевом облачении. Пятнадцать человек, вооруженных тяжелыми мечами и копьями, одетых с ног до головы исключительно в черное, настроены были весьма решительно. Клавдий осклабился, и с наслаждением провёл своим синюшным языком по блестевшим от слизи зубам:
-- Ну вот и всё, священничек! – захихикал ненавистный Мануэлю рыцарь, - Добегался, чего уж там! Ох, и повеселюсь же я с тобой!
И без того узкие, поросячьи глазки начальника отряда сложились в совсем крошечные щёлочки, в середине которых маленькой пошлой искоркой играла похоть.
-- Святый Бо-о-же, - испуганно пролепетал Верпетий.
Фергюс коротким быстрым движением вынул из-за спины арбалет и наставил его на недругов:
-- Не так быстро, голубчик, не то рискуешь вконец обломать свои славные зубки.
Мануэль молча прижал к себе бездыханную Альберту еще крепче. Он думал.
Клавдия вся эта ситуация, по-видимому, сильно забавляла, потому что в ответ на угрозу Фергюса он лишь противно рассмеялся:
-- Мужик, да ты вконец отупел?! У меня за спиной четырнадцать человек, прошедших особую строевую подготовку – стоит мне лишь палец согнуть, как твой труп будет валяться у нас под ногами!
Затем Клавдий вновь кивнул в сторону Мануэля:
-- Ты, значит, девку-то положь на землю – ме-е-е-едле-е-енно, и не вздумай мне чего-нибудь учудить! Иначе…
Стрела с тонким свистом прорезала воздух - и впилась Черному Рыцарю точно промеж зубов. Сверкающий стальной наконечник вышел с обратной стороны его черепа ровно посередине. Стоявший рядом с Клавдием воин удивленно перевел взгляд с пронзённого начальника на Фергюса, который с непониманием уставился на собственное оружие, бормоча при этом: «Какого черта? Я точно не спускал тетиву!». В следующую секунду мёртвый Клавдий рухнул на пол конюшни, забрызгав остатками крови сапоги своего сослуживца.
Сослуживец, в свою очередь, оказался именно тем стражником, что насильно одевал Мануэля перед встречей с Корнетти. Мужчина в черном капюшоне с ужасом уставился на инквизитора, его светлые глаза навыкате вдруг резко стали напоминать рыбьи в тот миг, когда эту самую рыбу выбрасывает штормом на берег. Еще мгновение – и вот уже второй рыцарь, мучивший инквизитора, истошно вопит, ибо его глаза лопнули и обдали лицо несчастного блестящей алой влагой.
Кто-то из солдат закричал: «Вот она! Адова чертовщина!!!», остальные подхватили сей вопль, и с криком «За Бога! За Папу!» - ринулись на беглецов.
-- Вот теперь уходим, - сказал Мануэль, в его голосе явственно слышались довольные нотки.
-- Ага, самое время, - откликнулся Фергюс и выверенными движениями начал спускать в рыцарей стрелы, одну за другой.
Мануэль перебросил Альберту в руки Верпетия, пока охотник отчаянно пытался отбиться от нападающих. Стрел было немного, но и врагов осталось всего шестеро. Инквизитор успел оттолкнуть ученика с его ношей как раз вовремя, успев перехватить руку с занесенным над ними мечом. Священнослужитель напрягся всем телом, но этого было более, чем достаточно – молодое тело имело свои преимущества в бою, и в первую очередь, это касалось физической мощи и выносливости. Почувствовав, как под его пальцами хрустят кости врага, инквизитор мысленно возблагодарил господа, ни на миг не теряя веры в то, что это именно Он дарует ему столь великие силы.
Рыцарь застонал и выронил меч. Этого оказалось довольно для того, чтобы Мануэль смог получить в руки так необходимое в этот момент оружие. Развернувшись вполоборота, инквизитор махом срубил голову еще одному солдату, а затем выхватил у трупа из-за пояса небольшой кинжал и, рывком сделав бросок в сторону последнего из трёх врагов, всадил тому нож в живот. Фергюс прикончил еще одного его же копьем, после чего хотел разделаться с оставшимся рыцарем – тем, кому инквизитор только что походя сломал руку, однако Мануэль успел его остановить:
-- Не горячись, Фергюс. Мне еще нужно передать сообщение нашему доброму епископу. Берите лошадей и езжайте с Верпетием в условленное место, я нагоню вас.
-- Сеньор, разве того, что мы тут натворили, будет недостаточно для послания? – удивился охотник.
На губах Мануэля адским пламенем заиграла лукавая улыбка:
-- Не вполне достаточно, Фергюс. Не вполне.
Альберта бесновалась. Она поверить не могла, что была так близко от гибели по вине Фергюса, и в то же время, так близко от собственного дома. От родной семьи её отделяло всего каких-то несколько капель рябиновой настойки с серебром, но она – Альберта де Валуа, самая могущественная жрица из Сияющих за всю историю существования братства, не то, что не смогла противостоять действию снадобья – но даже не сумела подать знак собственному отцу, когда тот был прямо перед ней!
Предметы кухонной утвари летали по всей комнате, движимые мыслительной силой девушки. Она кричала и топала ногами, крушила всю ту хлипенькую деревянную мебель, что имелась в хижине – но это ни на шаг не приближало её к возможности покинуть столь ненавистное ей помещение.
Фергюс с Верпетием сидели во дворе приходского дома, принадлежавшего некогда одному хорошему товарищу Мануэля, византийскому священнику, обладавшему особым даром изгнания бесов. Священника, впрочем, давно уже не было в живых, а потому домик был заботливо переоформлен инквизитором на свое имя в качестве наследства. Причина того, почему Альберта сейчас никак не могла выбраться из хижины, заключалась в камнях, из коих этот дом был сложен. Товарищ Мануэля немало знал о демонах и о том, какие предметы и заклинания заставляли тех утихомириться. Тяжелые булыжники в основании постройки были родом из самого Иерусалима, в частности, с одной совсем небезызвестной всем христианам горы – так что, будь ты хоть трижды нечисть, волей-неволей приходилось мириться с некоторыми неудобствами, когда такой вот камушек попадался тебе под ноги.
Кроме того, Мануэль решил усовершенствовать «очистительную избу», поставив в оконные рамы то самое желтоватое стекло с оборонительными заклятиями (несколько образцов сохранилось у него после того, как работа над кубом в доме инквизитора была завершена). Когда-то эта хижина служила для церковного исследователя особым местом, где он испытывал наиболее крепких духом подозреваемых в колдовстве. Сейчас же Мануэль был только рад, что не внес это здание в открытый список своего недвижимого имущества, ежегодно предоставлявшегося Совету всеми священнослужителями его ранга.
Фергюсу надоело слушать вопли ведьмы, ведь в конце концов, есть дела и поинтереснее. Мужчина поднялся, намереваясь наведаться в столовую здешней церкви с конкретной целью – раздобыть вина.
-- Куда это вы? – встрепенулся Верпетий. – Святой отец строго наказал нам оставаться здесь и никуда не отлучаться до его прибытия…
-- Вот и не отлучайся, - резонно отозвался охотник. – Лично мне надоело просиживать штаны перед домом с сумасбродной бабой внутри. Уверен, у местного падре найдется бутылочка достойного вина для меня.
-- Но, но… Господин Фергюс, как же так? А если она вырвется оттуда, мне же ее никак не удержать…
-- Вырвется, конечно, - согласился тот с юношей. – Вылетит прямиком из дымохода верхом на метле, а потом выдерет тебе кишки почём зря, да намотает их на лошадиную морду, чтоб другим неповадно было впредь обижать ведьм. Даже таких хорошеньких, как она.
Глядя на застывшее от ужаса лицо Верпетия, Фергюс звучно расхохотался, после чего ободряюще похлопал парня по спине:
-- Да успокойся ж ты, заячья душа! Ничего с тобой не случится! Давай-ка, присмотрись внимательно к дому – видишь?
Охотник наклонился к юному монаху и прочертил пальцем путь от его испуганных глаз до крыши небольшого домика.
-- Ч-что? Что там? – опасливо переспросил юноша.
-- Как что? Дымоход!
-- А? – только и выдавил Верпетий.
-- Его нет. Нет дымохода-то, - с улыбкой произнес Фергюс, после чего зашагал в направлении крошечной церкви, стоявшей неподалеку.
«Не так уж и сильны все эти ведьмы да бесы, раз сеньор Мануэль смог так лихо связать эту богоотступницу», - думал про себя Верпетий, с опаской приближаясь к единственной двери хижины. Внутри только-только всё стихло и молодому монаху это показалось несколько подозрительным. «С другой стороны, - продолжал он рассуждать, - сеньориту Альберту вряд ли можно назвать ведьмой в полном смысле сего слова. Скорее, тут более подошёл бы термин «жрица». Но как объяснить учителю, что ведьма и жрица – не есть суть одно и то же, отнюдь».
Верпетий протянул руку к резной деревянной ручке, когда услышал позади себя громкий топот копыт и грозный окрик Мануэля «Не смей!!!». Юноша тут же отдернул пальцы, словно дверь была из раскаленного железа. Краем глаза парень заметил, как в золотистом окне промелькнуло озлобленное женское лицо.
-- Ты что творишь!? Где Фергюс??!
Гневу Мануэля не было предела. Верпетий отметил, что в отличие от них с незадачливым охотником – грязных и подбитых, инквизитор буквально «сиял», так, словно и не было этих страшных часов в камере-келье, а затем и в покоях Корнетти. Мужчина был одет в чистый черный камзол, вымыт, и определенно чувствовал себя куда лучше, чем его подручные. Внезапно Верпетий разозлился: где был инквизитор и почему он выглядит отдохнувшим, в то время как они с Фергюсом вынуждены были сидеть здесь и караулить Альберту??
-- Фергюс устал и потому решил отправиться за выпивкой. А где были вы, господин инквизитор? Я вижу, вы времени зря не теряли, да?! Отлично выглядите, кстати.
-- Глупец! Отойди от двери, кому говорят, разве ты не помнишь, что было в прошлый раз?!
Мануэль кричал на молодого монаха, не спешиваясь при этом с лошади. Он помнил, что отныне, осмелься он подойти к хижине слишком близко – беды не избежать. Как назло, бестолковый библиотекарь распалялся все сильнее, рискуя навлечь на себя нешуточные неприятности.
-- Да ну! Ах да, вспомнил – вы же теперь с сеньоритой Альбертой одного рода! А если так – чего вам бояться?? Вы же знаменитый, несгибаемый Верховный Инквизитор Диего Мануэль! Так иди и спаси меня, если считаешь, что мне угрожает опасность!
В груди Верпетия словно угли горели, настолько жёг его праведный, как он полагал, гнев. Недовольство отношением учителя к себе, подозрения относительно его предательства и жалость к собственным неудачам – вот чем подпитывался этот безумный костер молодых чувств. Монах вновь протянул руку – и толкнул легко поддавшуюся дверь. Открыть ее мог только человек веры, поэтому никаких особых засовов или замков не требовалось. Кроме того, Верпетий питал наивную надежду на то, что жрица не причинит ему никакого вреда, раз в прошлый раз их диалог прошел вполне дружелюбно и она даже похвалила его за правильное толкование её татуировки.
-- Верпетий, нет!!
Мануэль слетел с лошади и сделал несколько неуверенных шагов в сторону ученика.
-- Я докажу вам, что вы заблуждаетесь, - медленно произнес монах, полный решимости войти в хижину.
-- Относительно чего, сын мой? – осторожно спросил священник.
-- Относительно всего.
Верпетий шагнул за порог дома, и тут же почувствовал, как дверь за ним с треском захлопнулась. Мануэль, оставшийся во дворе, лишь с сожалением произнес:
-- Не таким способом я намеревался проучить тебя, но видно ты сам выбрал свою судьбу. Так тому и быть.
Внутри избы было тихо. Повсюду валялись сломанные предметы мебели и осколки глиняной посуды. Оловянные ложки были согнуты или закручены в причудливые спирали. С потолка свисали разорванные простыни.
-- Сеньорита Альберта? – слабым голосом позвал юный монах.
Ответа не последовало, но юноша почему-то был уверен, что его услышали. Оглядевшись, он не нашел признаков того, что в хижине сейчас вообще кто-то есть. Однако бывший библиотекарь понимал, что это, скорее всего иллюзия, предназначавшаяся для столь же любопытных глаз. Или для их, этих самых глаз, прямого отвода…
-- Сеньорита..
Одна из свисающих простыней легонько колыхнулась, словно бы от порыва ветра, и в следующее мгновение перед лицом Верпетия предстала последняя жрица Сияющих во всей своей неистовой ярости. В глубине её антрацитовых глаз плескался сумеречный свет, притягивавший юношу не хуже, чем свет свечи, притягивающий глупого мотылька. Собственно, таким мотыльком в сей миг и являлся Верпетий. Бледное лицо девушки напоминало посмертную маску – казалось, жизнь давно покинула ее, оставив этому миру лишь грустный барельеф когда-то живой красоты.
Парень не успел опомниться, как жрица подлетела к нему и впилась в его губы смертоносным поцелуем. В ту секунду мир вокруг него остановился. Он одновременно ощутил и сладостный восторг от первого в своей жизни, настоящего поцелуя красивой женщины – и мертвенный холод вечности, обвивший скользкой черной лентой в тот же миг его молодое сердце. Верпетий падал в черную бездну, не ощущая под своими ногами ни пола, ни каких-либо иных материальных преград – но вместе с тем испытывал невероятное доселе ощущение полёта к чему-то неизведанному. Чему-то, что оставалось до этого времени скрытым за сухими страницами пергаментных книг в библиотеке монастыря Святого Себастьяна. Разбитое на тысячи картинок. Рассыпанное тысячами пустых слов.
Недолго пришлось Мануэлю наслаждаться вынужденным одиночеством. Не прошло и нескольких мгновений, как дверь «очистительной избы» с треском вылетела наружу мириадами щепок. Альберта вышла, высоко держа голову, движения ее были обрывочны, но вместе с тем исполнены какой-то воистину потусторонней гордости.
Девушка больше не улыбалась, глядя на Мануэля.
-- Так всё же одну? Или две?? – запыхавшись из-за узкого пространства, переспросил Мануэль.
-- Раз дышит, значит, всё ж таки одну…, - недовольно пробурчал охотник.
Третьим в этой маленькой колонне шёл Верпетий, однако был молчалив и смирен, ибо трясло его так, будто был он хрупким осенним листком, вот-вот готовым сорваться с материнского дерева в последний осенний день. Давеча Верховный инквизитор ясно дал ему понять – за предательство Ганса, откровенного шпиона епископа, расплачиваться придется самому библиотекарю.
Момент, когда надлежит остаться с учителем наедине – страшил юношу более всего на свете. Все его тело болело от перенесенных побоев, а душа уходила в пятки сей же миг, как он взглядывал на своего наставника. Последнее, что он видел – это как Мануэль превратился в некую человекоподобную субстанцию, напоминавшую жабу с открытыми порами на спине для метания икры. Сейчас же перед ним был действительно знакомый и привычный инквизитор, разве что выглядевший несколько моложе своего настоящего возраста. Однако глаза его остались прежними – и этому юный Верпетий почему-то был несказанно рад.
Добравшись до крохотной полукруглой двери, ведущей в конюшни, вся компания облегченно выдохнула – Фергюс заранее подготовил лошадей, и сейчас всадникам оставалось лишь быстро оседлать их, после чего следовало незаметно покинуть город. Но здесь их ждал неприятный сюрприз.
Отряд Чёрных Рыцарей, возглавляемый уже упомянутой троицей во главе с Клавдием, поджидал героев в полном боевом облачении. Пятнадцать человек, вооруженных тяжелыми мечами и копьями, одетых с ног до головы исключительно в черное, настроены были весьма решительно. Клавдий осклабился, и с наслаждением провёл своим синюшным языком по блестевшим от слизи зубам:
-- Ну вот и всё, священничек! – захихикал ненавистный Мануэлю рыцарь, - Добегался, чего уж там! Ох, и повеселюсь же я с тобой!
И без того узкие, поросячьи глазки начальника отряда сложились в совсем крошечные щёлочки, в середине которых маленькой пошлой искоркой играла похоть.
-- Святый Бо-о-же, - испуганно пролепетал Верпетий.
Фергюс коротким быстрым движением вынул из-за спины арбалет и наставил его на недругов:
-- Не так быстро, голубчик, не то рискуешь вконец обломать свои славные зубки.
Мануэль молча прижал к себе бездыханную Альберту еще крепче. Он думал.
Клавдия вся эта ситуация, по-видимому, сильно забавляла, потому что в ответ на угрозу Фергюса он лишь противно рассмеялся:
-- Мужик, да ты вконец отупел?! У меня за спиной четырнадцать человек, прошедших особую строевую подготовку – стоит мне лишь палец согнуть, как твой труп будет валяться у нас под ногами!
Затем Клавдий вновь кивнул в сторону Мануэля:
-- Ты, значит, девку-то положь на землю – ме-е-е-едле-е-енно, и не вздумай мне чего-нибудь учудить! Иначе…
Стрела с тонким свистом прорезала воздух - и впилась Черному Рыцарю точно промеж зубов. Сверкающий стальной наконечник вышел с обратной стороны его черепа ровно посередине. Стоявший рядом с Клавдием воин удивленно перевел взгляд с пронзённого начальника на Фергюса, который с непониманием уставился на собственное оружие, бормоча при этом: «Какого черта? Я точно не спускал тетиву!». В следующую секунду мёртвый Клавдий рухнул на пол конюшни, забрызгав остатками крови сапоги своего сослуживца.
Сослуживец, в свою очередь, оказался именно тем стражником, что насильно одевал Мануэля перед встречей с Корнетти. Мужчина в черном капюшоне с ужасом уставился на инквизитора, его светлые глаза навыкате вдруг резко стали напоминать рыбьи в тот миг, когда эту самую рыбу выбрасывает штормом на берег. Еще мгновение – и вот уже второй рыцарь, мучивший инквизитора, истошно вопит, ибо его глаза лопнули и обдали лицо несчастного блестящей алой влагой.
Кто-то из солдат закричал: «Вот она! Адова чертовщина!!!», остальные подхватили сей вопль, и с криком «За Бога! За Папу!» - ринулись на беглецов.
-- Вот теперь уходим, - сказал Мануэль, в его голосе явственно слышались довольные нотки.
-- Ага, самое время, - откликнулся Фергюс и выверенными движениями начал спускать в рыцарей стрелы, одну за другой.
Мануэль перебросил Альберту в руки Верпетия, пока охотник отчаянно пытался отбиться от нападающих. Стрел было немного, но и врагов осталось всего шестеро. Инквизитор успел оттолкнуть ученика с его ношей как раз вовремя, успев перехватить руку с занесенным над ними мечом. Священнослужитель напрягся всем телом, но этого было более, чем достаточно – молодое тело имело свои преимущества в бою, и в первую очередь, это касалось физической мощи и выносливости. Почувствовав, как под его пальцами хрустят кости врага, инквизитор мысленно возблагодарил господа, ни на миг не теряя веры в то, что это именно Он дарует ему столь великие силы.
Рыцарь застонал и выронил меч. Этого оказалось довольно для того, чтобы Мануэль смог получить в руки так необходимое в этот момент оружие. Развернувшись вполоборота, инквизитор махом срубил голову еще одному солдату, а затем выхватил у трупа из-за пояса небольшой кинжал и, рывком сделав бросок в сторону последнего из трёх врагов, всадил тому нож в живот. Фергюс прикончил еще одного его же копьем, после чего хотел разделаться с оставшимся рыцарем – тем, кому инквизитор только что походя сломал руку, однако Мануэль успел его остановить:
-- Не горячись, Фергюс. Мне еще нужно передать сообщение нашему доброму епископу. Берите лошадей и езжайте с Верпетием в условленное место, я нагоню вас.
-- Сеньор, разве того, что мы тут натворили, будет недостаточно для послания? – удивился охотник.
На губах Мануэля адским пламенем заиграла лукавая улыбка:
-- Не вполне достаточно, Фергюс. Не вполне.
***
Альберта бесновалась. Она поверить не могла, что была так близко от гибели по вине Фергюса, и в то же время, так близко от собственного дома. От родной семьи её отделяло всего каких-то несколько капель рябиновой настойки с серебром, но она – Альберта де Валуа, самая могущественная жрица из Сияющих за всю историю существования братства, не то, что не смогла противостоять действию снадобья – но даже не сумела подать знак собственному отцу, когда тот был прямо перед ней!
Предметы кухонной утвари летали по всей комнате, движимые мыслительной силой девушки. Она кричала и топала ногами, крушила всю ту хлипенькую деревянную мебель, что имелась в хижине – но это ни на шаг не приближало её к возможности покинуть столь ненавистное ей помещение.
Фергюс с Верпетием сидели во дворе приходского дома, принадлежавшего некогда одному хорошему товарищу Мануэля, византийскому священнику, обладавшему особым даром изгнания бесов. Священника, впрочем, давно уже не было в живых, а потому домик был заботливо переоформлен инквизитором на свое имя в качестве наследства. Причина того, почему Альберта сейчас никак не могла выбраться из хижины, заключалась в камнях, из коих этот дом был сложен. Товарищ Мануэля немало знал о демонах и о том, какие предметы и заклинания заставляли тех утихомириться. Тяжелые булыжники в основании постройки были родом из самого Иерусалима, в частности, с одной совсем небезызвестной всем христианам горы – так что, будь ты хоть трижды нечисть, волей-неволей приходилось мириться с некоторыми неудобствами, когда такой вот камушек попадался тебе под ноги.
Кроме того, Мануэль решил усовершенствовать «очистительную избу», поставив в оконные рамы то самое желтоватое стекло с оборонительными заклятиями (несколько образцов сохранилось у него после того, как работа над кубом в доме инквизитора была завершена). Когда-то эта хижина служила для церковного исследователя особым местом, где он испытывал наиболее крепких духом подозреваемых в колдовстве. Сейчас же Мануэль был только рад, что не внес это здание в открытый список своего недвижимого имущества, ежегодно предоставлявшегося Совету всеми священнослужителями его ранга.
Фергюсу надоело слушать вопли ведьмы, ведь в конце концов, есть дела и поинтереснее. Мужчина поднялся, намереваясь наведаться в столовую здешней церкви с конкретной целью – раздобыть вина.
-- Куда это вы? – встрепенулся Верпетий. – Святой отец строго наказал нам оставаться здесь и никуда не отлучаться до его прибытия…
-- Вот и не отлучайся, - резонно отозвался охотник. – Лично мне надоело просиживать штаны перед домом с сумасбродной бабой внутри. Уверен, у местного падре найдется бутылочка достойного вина для меня.
-- Но, но… Господин Фергюс, как же так? А если она вырвется оттуда, мне же ее никак не удержать…
-- Вырвется, конечно, - согласился тот с юношей. – Вылетит прямиком из дымохода верхом на метле, а потом выдерет тебе кишки почём зря, да намотает их на лошадиную морду, чтоб другим неповадно было впредь обижать ведьм. Даже таких хорошеньких, как она.
Глядя на застывшее от ужаса лицо Верпетия, Фергюс звучно расхохотался, после чего ободряюще похлопал парня по спине:
-- Да успокойся ж ты, заячья душа! Ничего с тобой не случится! Давай-ка, присмотрись внимательно к дому – видишь?
Охотник наклонился к юному монаху и прочертил пальцем путь от его испуганных глаз до крыши небольшого домика.
-- Ч-что? Что там? – опасливо переспросил юноша.
-- Как что? Дымоход!
-- А? – только и выдавил Верпетий.
-- Его нет. Нет дымохода-то, - с улыбкой произнес Фергюс, после чего зашагал в направлении крошечной церкви, стоявшей неподалеку.
«Не так уж и сильны все эти ведьмы да бесы, раз сеньор Мануэль смог так лихо связать эту богоотступницу», - думал про себя Верпетий, с опаской приближаясь к единственной двери хижины. Внутри только-только всё стихло и молодому монаху это показалось несколько подозрительным. «С другой стороны, - продолжал он рассуждать, - сеньориту Альберту вряд ли можно назвать ведьмой в полном смысле сего слова. Скорее, тут более подошёл бы термин «жрица». Но как объяснить учителю, что ведьма и жрица – не есть суть одно и то же, отнюдь».
Верпетий протянул руку к резной деревянной ручке, когда услышал позади себя громкий топот копыт и грозный окрик Мануэля «Не смей!!!». Юноша тут же отдернул пальцы, словно дверь была из раскаленного железа. Краем глаза парень заметил, как в золотистом окне промелькнуло озлобленное женское лицо.
-- Ты что творишь!? Где Фергюс??!
Гневу Мануэля не было предела. Верпетий отметил, что в отличие от них с незадачливым охотником – грязных и подбитых, инквизитор буквально «сиял», так, словно и не было этих страшных часов в камере-келье, а затем и в покоях Корнетти. Мужчина был одет в чистый черный камзол, вымыт, и определенно чувствовал себя куда лучше, чем его подручные. Внезапно Верпетий разозлился: где был инквизитор и почему он выглядит отдохнувшим, в то время как они с Фергюсом вынуждены были сидеть здесь и караулить Альберту??
-- Фергюс устал и потому решил отправиться за выпивкой. А где были вы, господин инквизитор? Я вижу, вы времени зря не теряли, да?! Отлично выглядите, кстати.
-- Глупец! Отойди от двери, кому говорят, разве ты не помнишь, что было в прошлый раз?!
Мануэль кричал на молодого монаха, не спешиваясь при этом с лошади. Он помнил, что отныне, осмелься он подойти к хижине слишком близко – беды не избежать. Как назло, бестолковый библиотекарь распалялся все сильнее, рискуя навлечь на себя нешуточные неприятности.
-- Да ну! Ах да, вспомнил – вы же теперь с сеньоритой Альбертой одного рода! А если так – чего вам бояться?? Вы же знаменитый, несгибаемый Верховный Инквизитор Диего Мануэль! Так иди и спаси меня, если считаешь, что мне угрожает опасность!
В груди Верпетия словно угли горели, настолько жёг его праведный, как он полагал, гнев. Недовольство отношением учителя к себе, подозрения относительно его предательства и жалость к собственным неудачам – вот чем подпитывался этот безумный костер молодых чувств. Монах вновь протянул руку – и толкнул легко поддавшуюся дверь. Открыть ее мог только человек веры, поэтому никаких особых засовов или замков не требовалось. Кроме того, Верпетий питал наивную надежду на то, что жрица не причинит ему никакого вреда, раз в прошлый раз их диалог прошел вполне дружелюбно и она даже похвалила его за правильное толкование её татуировки.
-- Верпетий, нет!!
Мануэль слетел с лошади и сделал несколько неуверенных шагов в сторону ученика.
-- Я докажу вам, что вы заблуждаетесь, - медленно произнес монах, полный решимости войти в хижину.
-- Относительно чего, сын мой? – осторожно спросил священник.
-- Относительно всего.
Верпетий шагнул за порог дома, и тут же почувствовал, как дверь за ним с треском захлопнулась. Мануэль, оставшийся во дворе, лишь с сожалением произнес:
-- Не таким способом я намеревался проучить тебя, но видно ты сам выбрал свою судьбу. Так тому и быть.
Внутри избы было тихо. Повсюду валялись сломанные предметы мебели и осколки глиняной посуды. Оловянные ложки были согнуты или закручены в причудливые спирали. С потолка свисали разорванные простыни.
-- Сеньорита Альберта? – слабым голосом позвал юный монах.
Ответа не последовало, но юноша почему-то был уверен, что его услышали. Оглядевшись, он не нашел признаков того, что в хижине сейчас вообще кто-то есть. Однако бывший библиотекарь понимал, что это, скорее всего иллюзия, предназначавшаяся для столь же любопытных глаз. Или для их, этих самых глаз, прямого отвода…
-- Сеньорита..
Одна из свисающих простыней легонько колыхнулась, словно бы от порыва ветра, и в следующее мгновение перед лицом Верпетия предстала последняя жрица Сияющих во всей своей неистовой ярости. В глубине её антрацитовых глаз плескался сумеречный свет, притягивавший юношу не хуже, чем свет свечи, притягивающий глупого мотылька. Собственно, таким мотыльком в сей миг и являлся Верпетий. Бледное лицо девушки напоминало посмертную маску – казалось, жизнь давно покинула ее, оставив этому миру лишь грустный барельеф когда-то живой красоты.
Парень не успел опомниться, как жрица подлетела к нему и впилась в его губы смертоносным поцелуем. В ту секунду мир вокруг него остановился. Он одновременно ощутил и сладостный восторг от первого в своей жизни, настоящего поцелуя красивой женщины – и мертвенный холод вечности, обвивший скользкой черной лентой в тот же миг его молодое сердце. Верпетий падал в черную бездну, не ощущая под своими ногами ни пола, ни каких-либо иных материальных преград – но вместе с тем испытывал невероятное доселе ощущение полёта к чему-то неизведанному. Чему-то, что оставалось до этого времени скрытым за сухими страницами пергаментных книг в библиотеке монастыря Святого Себастьяна. Разбитое на тысячи картинок. Рассыпанное тысячами пустых слов.
Недолго пришлось Мануэлю наслаждаться вынужденным одиночеством. Не прошло и нескольких мгновений, как дверь «очистительной избы» с треском вылетела наружу мириадами щепок. Альберта вышла, высоко держа голову, движения ее были обрывочны, но вместе с тем исполнены какой-то воистину потусторонней гордости.
Девушка больше не улыбалась, глядя на Мануэля.
