И вот как, прикажете, с таким бороться?!
А ведь на этот раз он был почти уверен, что получится. После стольких дней неустанной работы в крайне непопулярном и даже опасном Управлении зачистки он наконец-то получил долгожданный перевод в Управление по надзору за инфернальной границей Покрова. А там, глядишь, рукой подать до желанного Управления по контролю за сумеречными высшего разряда. Но уже сейчас у него на руках был нужный ему доступ к закрытому архиву с мемориями призыва сумеречных низшего и среднего порядка. Разумеется, вот так с ходу и без подготовки использовать первый попавшийся меморий было бы в высшей степени неразумно, не говоря уж о том, что мемории и запечатанный в них эфир находились под контролем Департамента. Но кое-что интересное отыскать ему удалось уже сейчас.
На успех Торен особо не рассчитывал. Но и такого оглушительного провала явно не ждал. Мало того, что он ни на шаг не приблизился к своей цели, так теперь еще руководству придется объяснять, куда делся тридцать пятый меморий Гримура с первой степенью допуска.
Вот уж действительно не везет как проклятому. С другой стороны, бесу повезло еще меньше, так что грех жаловаться.
Торен хмуро осмотрел место неудавшегося призыва, снова вздохнул и медленно поплелся к рюкзаку. Хватит, пожалуй, на сегодня. Нужно поскорее здесь прибраться, смыть с себя последствия ритуала и счистить остатки бесовского эфира, а потом завалиться спать. Благо завтрашний выходной обещал небольшую передышку и время обдумать дальнейшие шаги. Как и объяснение для начальства.
Погрузившись в невеселые мысли, Торен поспешил к жертвеннику — и едва не упал, споткнувшись о попавший под ноги Гримур.
Прошла всего неделя, как Торен получил этот увесистый, в тесненном кожаном переплете и с блокирующими печатями на корешке, фолиант в личное распоряжение. И всего один день с момента получения, как он использовал Гримур не по назначению, пронеся в нем украдкой нужный ему меморий призыва.
— Да что ж такое, — устало ругнулся Торен, нависнув над жертвенником, который лишь по счастливому стечению обстоятельство не стал его надгробием, но Торен успел быстро среагировать и предотвратить соприкосновение камня с виском. — Вот, Мелис, похоже, теперь мы с тобой оба прокляты, — невесело хмыкнул он и, подняв тяжеловесную книжицу, медленно выпрямился.
Задумчиво проведя указательным пальцем по корешку, Торен устало зевнул, аккуратно положил Гримур на жертвенник и повернулся к пентаграмме. Однако, не пройдя трех шагов, вдруг остановился и задумчиво посмотрел на кисть: левое запястье, увитое почерневшим браслетом-блокатором, пульсировало, улавливая присутствие хеймовского эфира.
Бесов покров, этого только не хватало!
Если браслет так отзывался на остатки эфира после призыва, то какова же была сила эфира во время самого ритуала? И справились ли печати с подобной нагрузкой, скрыв все следы проведения несанкционированного ритуала от нежелательных глаз поисковых Департамента?
Так, спокойно. Без паники. Торен ведь все неоднократно проверял. И потом, браслет обязательно указал бы на любые изменения в целостности любой из печатей. Но печати оставались замкнуты, а значит, не в ритуале дело.
Торен медленно поднял руку на уровень груди и шагнул вперед. Браслет легонько, словно нехотя, мигнул и посветлел. Все еще удерживая руку на весу, Торен медленно обернулся и сделал пару шагов по направлению к жертвеннику.
Браслет тут же, словно повинуясь неведомой силе, покрылся рябью и крепко сжал запястье.
Так и есть: браслет реагировал на Гримур. Но ведь в нем больше нет мемория с призывом беса! Как, впрочем, теперь и самого беса. Тогда чье сумеречное присутствие улавливает браслет? Может, остатки эфира, которым был до этого пропитан меморий?
— Завтра разберусь, — Торен потер виски, зажмурился и поводил головой по сторонам, разминая уставшую шею.
Так хотелось бросить все, пойти в свою комнату и упасть лицом в кровать, чтобы провалиться в сон без сновидений на годик-другой! А потом проснуться снова шестнадцатилетним легкомысленным оболтусом, единственной проблемой которого были вступительные экзамены в высший авиационный колледж, чтобы однажды покатать свою милую сестру на настоящем самолете. Как и обещал. Покрасоваться перед мамой в новенькой, с иголочки, форме авиационного колледжа. Как обещал. Обмыть с отцом первую медаль за особые заслуги. Как обещал. Создать семью с любимой девушкой, построить своими руками уютный домик в живописном месте подальше от шумного загазованного города и жить счастливо и... Да просто жить!
Не вышло. Не получилось. Не суждено.
В какой момент в его идеально распланированной жизни все пошло не так? Когда родители погибли в жуткой аварии, лишь по какой-то нелепой причине пощадившей жизнь сестры? Или в момент, когда убитая горем Мелис стала вдруг на глазах чахнуть и слабеть, стремительно теряя память и частичку себя? Или еще раньше, когда родители связали себя с этим странным и жестоким миром и его обитателями, за что и поплатились?
Ай, какая теперь уже разница! Прошлое кануло в Покров. А настоящее требовало от Торена отыскать ту тварь, которая, словно издеваясь, наложила свое бесово проклятие на измученную Мелис.
Отыскать… и уничтожить!
— Да что опять не так? — встрепенулся Торен и мрачно уставился на болезненно пульсирующий браслет, когда палец застыл над одной из страниц Гримура.
И когда только успел его поднять?
Прямо под указательным пальцем мягко светился испещренный старинными глифами совершенно незнакомый, но абсолютно рабочий меморий! Он здесь откуда? Как Торен умудрился его пронести сквозь блокирующую рамку? И насколько нужно было потерять бдительность, чтобы не заметить в Гримуре второго, насквозь пропитанного хеймовским эфиром, мемория!
Не иначе, умом тронулся!
— Бесов покров, — выругался Торен, быстро пробегая глазами по глифам.
— Inferius Maledictum Listera mori Sheole, — начал было читать он, но вовремя себя одернул и с опаской покосился на призывную печать. Но та по-прежнему была пуста и, что еще важнее, неактивна. Успокоившись, Торен снова вернулся к меморию. — Моровая инферия, — пробормотал и застыл от внезапной догадки: — Погодите-ка! А не о ней ли упоминал бес? Моровая.
Глаза Торена загорелись лихорадочным блеском, а губы растянулись в хищной ухмылке.
— Листера. Бес проклятий тлетворных, душу и плоть разъедающих. Так, кажется, он говорил. А не ты ли… это ведь можешь быть ты, не так ли? — из груди вырвалось хриплое рычание, а рука сама потянулась к призывно сияющим глифам. Взор застила странная пелена. — Уж ты-то наверняка будешь знать, кто посмел глумиться над моей сестренкой.
Мелис! Ладонь Торена вздрогнула и застыла в воздухе буквально в дюйме от трепещущего на невидимом ветру пергамента с призывом.
— Хитро, — фыркнул Торен и быстро отдернул руку. Швырнув Гримур на пол, поспешил отстраниться от дьявольски манящего мемория.
Гримур недовольно зашелестел плотными страницами и обиженно захлопнулся, мол, ничего не знаем, лежим-отдыхаем, и что вам там в извилины надуло знать не желаем. Торен тут же ощутил такую легкость в теле, словно с него самого сняли вековое проклятие. Он удивленно присвистнул: этот сумеречный действительно силен! А еще до безобразия самоуверен, раз не счел нужным скрыть свой эфир подальше от глаз поисковых из Департамента. Напротив. Эфир лился через край и распространялся далеко за пределы мемория, зачаровывая и маня к себе всех, кто оказался под его воздействием.
Торен прищурился. Нет, этот сумеречный и не думал скрываться. И даже больше: он словно жаждал, чтобы его нашли и призвали.
Откуда такая самонадеянность?
Торен ухмыльнулся: этот бес определенно стоил его внимания. И всех усилий, которые придется потратить на подготовку к этой встрече. А подготовиться нужно основательно — очень уж неприятно воздействие бесовской силы. Даже не силы, а простого эфира, которым насквозь пропитан меморий и который тут же перекинулся на Торена, стоило ему оказаться рядом. Более того, все прочнее вгрызаясь в тело и сильнее затмевая разум, эта сила по какой-то неведомой причине с самого начала оставалась незамеченной для браслета, обнаружив себя только после того, как Торен принес пергамент с призывом домой.
Или же после того, как возжелал этого сам хозяин мемория?
Торен снова покосился на Гримур и, вспомнив о сильной, пронизывающей каждую клеточку тела боли, помрачнел. Если таковы ощущения всего лишь от эфира морового беса, то какие же мучения причиняет настоящее, намеренно наложенное, проклятие? И вот такую жуткую боль вынуждена терпеть его бедная сестра? Изо дня в день, ежечасно, ежесекундно терзаемая болезненными приступами, его милая улыбчивая Мелис старается вести жизнь обычного жизнерадостного подростка, шутит, смеется, да еще находит в себе силы подбодрить своего нерадивого брата — и все это в то время, пока ее душу и тело терзают мучительные, болезненные спазмы?!
Торен тихо застонал и сжал виски. Выходит, пока он считал ее слабой и хрупкой девчонкой, она, стиснув зубы, взрастила и закалила в себе такой стержень, который не каждому поисковому в Департаменте присущ, не говоря уж об обычных людях. Вот только как долго продержится этот стержень, удерживаемый одной лишь слепой верой в скорое избавление? И пока он тут топчется в нерешительности и терзается сомнениями, его сестру мучает болезненное проклятие, заставляя снова и снова проходить через эти страдания.
Достаточно!
Ощутив злую решимость, Торен сжал руки в кулаки и устремился к разбросанным вокруг пентаграммы потухшим свечам.
К призыву беса он готовился долго и тщательно, так что в возведенной вокруг трехуровневой защитной печати он не сомневался. Но проверить еще раз не помешает.
Торен скрестил руки перед собой и прошептал пару слов — воздух вокруг зазвенел, затрещал, голубовато-серое мерцание заполнило пространство. Торен удовлетворенно кивнул: продуманные, четко выверенные и скрупулезно выведенные с точностью до дюйма линии барьера были целы. Что вполне ожидаемо: призванный бес тогда не успел толком ничего сделать, не говоря уж о попытке прорваться к взывающему.
Что ж, защита готова. Теперь дело за призывом.
Торен подошел к Гримуру. Ополоснув ладони освященной водой из новой бутылки, он снова распахнул книгу с призывно мерцающим меморием, пробежал взглядом по уже запечатленной в памяти глифрамме и хмыкнул. Определенно, этот сумеречный не из простых бесов. И сила его эфира не единственное и уж точно не основное, чего стоит опасаться при взаимодействии. Впрочем, это даже к лучшему — возможно, от этого беса действительно будет толк.
Еще раз мысленно пройдясь по всем пунктам мемория, Торен встал напротив пентаграммы, поднял с пола плащ и тщательно в него закутался. Скрестив руки на груди и приняв стойку, приступил к зачитке глифраммы.
Сам по себе ритуал ничем не отличался от прочих, ранее им изученных: те же обороты, тот же повтор в одинаковые промежутки времени имени и обращения. Даже придуманный кем-то крайне вызывающий кичливый титул мало чем отличался от сотен ему подобных. Хотя и раздражал чуть больше остальных. И даже странные ляпы в исходе защитной глифраммы особо не удивили: так бывает в непроверенных мемориях, а потому защитную печать он использовал свою.
Нет, все это было настолько банально и шаблонно, что Торен в процессе зачитки даже зевнул пару раз. И совершенно никак не отреагировал на налетевший словно из ниоткуда шквалистый ледяной ветер и вспыхнувшую снопом алых игольчатых искр пентаграмму. Ничего нового: горделивые и тщеславные бесы любят появляться с помпой. Самолюбие, так сказать, свое потешить да благоговейный ужас навеять, представая перед жалким взывающим в самом устрашающем и грандиозном обличье, на которое только способны.
Так что это набиравшее силу светопреставление Торена совершенно не смутило.
Куда сильнее удивила последовавшая за всем этим внезапная гробовая тишина и недовольный взгляд раскосых льдисто-голубых глаз юной и крайне раздраженной девы.
— Ты, знаешь ли, немного не вовремя. Чего хотел?
О, а вот это уже куда интереснее!
Непроницаемый каменный подвал с довольно профессионально подготовленным алатарем и огромным количеством явных и скрытых печатей обещал любопытное знакомство. А укутанный по самые уши в экранирующий плащ взывающий и вовсе вызвал у меня неподдельный восторг.
Похоже, в этот раз меня призвал некто весьма опытный. Он, конечно, слегка переборщил, но борщил-то со знанием дела; грамотно, я бы даже сказала. И это, признаться, весьма приятно. Уж точно приятнее ритуалов, проводимых самоуверенными горе-колдунами или смертными, обезумевшими в созданном своими же руками аду.
В памяти внезапно возникла темная обшарпанная комнатенка и серое женское лицо с испуганным взглядом. В груди что-то неприятно кольнуло и схлопнулось, разлившись мерзкой болезненной тиной.
Я вздрогнула и скривилась от боли. Осторожно провела ладонью по груди и озадаченно огляделась. Это еще что такое? Не иначе этот взывающий защиту активировал? Да, бывали такие, что при каждом моем слове или взгляде в их сторону обкладывались барьерами да экранами. Однако даже самые безумные и нелепые защитные барьеры сильных и опытных взывающих таких неприятных ощущений никогда не вызывали. Что-то новенькое.
— Проклятая Листера?
Вопрос я услышала не сразу. Еще позже до меня дошел его смысл. Но зато почти сразу я уловила интонацию и едва сдержалась, чтобы не плеснуть в нахала парочкой-другой отборнейших поморов.
Не поняла, это что еще за приветствие такое? А где благоговейный восторг? Где подобострастное воздыхание и приторно-испуганное заискивание? Где достойные моей величавой персоны уважение и почитание? Совсем уже, что ли, охамели эти смертные! Думают, раз скрыли лицо и глаза от моего взора, то полностью себя обезопасили?
Я скрестила руки на груди, презрительно взглянула на взывающего и, отбросив неуместный церемониал, вздернула бровь.
— У тебя были варианты?
Не торопись с ответом, мой сладкий. Подумай хорошенько, ибо на кону сейчас твое жалкое существование от бирки до бирки, которую ты по недоразумению называешь жизнью.
— Я думал, бес проклятий будет как-то… пострашнее, что ли.
Сообразительный. Хвостом чувствовала, что хотел сказать другое, но, видимо, вовремя спохватился.
— Так я и не бес, — пожала я плечами, внимательно следя за его реакцией. — Ты хоть в меморий перед ритуалом заглядывал, родной?
Я услышала тихий презрительный смешок и напряглась. Как для человека, оставшегося один на один с потусторонним могущественным существом, этот смертный вел себя очень уж спокойно. Я бы даже сказала — крайне самоуверенно.
Что-то здесь не так. Проклятой мессой чуяла, что этот призыв мне выйдет боком.
Я внимательно всмотрелась в тень между воротом и капюшоном, пытаясь уловить малейшие признаки страха, тревоги или хотя бы беспокойства.
Ну же, где твои эмоции, смертный? Где нежно любимые мной бегающий взгляд, потные дрожащие ладони, ломаный хриплый голос? Что-то же тебя заставило переступить черту Покрова. Какая-то тяжкая ноша или давящее бремя, разъедающее, сжимающее и скручивающее все твое нутро в болезненный спазм. Именно страх остаться с этим бременем наедине до конца жизни и привел тебя ко мне, заставив вступить во взаимодействие, из которого целым уже не выбраться. И тебе об этом прекрасно известно.
А ведь на этот раз он был почти уверен, что получится. После стольких дней неустанной работы в крайне непопулярном и даже опасном Управлении зачистки он наконец-то получил долгожданный перевод в Управление по надзору за инфернальной границей Покрова. А там, глядишь, рукой подать до желанного Управления по контролю за сумеречными высшего разряда. Но уже сейчас у него на руках был нужный ему доступ к закрытому архиву с мемориями призыва сумеречных низшего и среднего порядка. Разумеется, вот так с ходу и без подготовки использовать первый попавшийся меморий было бы в высшей степени неразумно, не говоря уж о том, что мемории и запечатанный в них эфир находились под контролем Департамента. Но кое-что интересное отыскать ему удалось уже сейчас.
На успех Торен особо не рассчитывал. Но и такого оглушительного провала явно не ждал. Мало того, что он ни на шаг не приблизился к своей цели, так теперь еще руководству придется объяснять, куда делся тридцать пятый меморий Гримура с первой степенью допуска.
Вот уж действительно не везет как проклятому. С другой стороны, бесу повезло еще меньше, так что грех жаловаться.
Торен хмуро осмотрел место неудавшегося призыва, снова вздохнул и медленно поплелся к рюкзаку. Хватит, пожалуй, на сегодня. Нужно поскорее здесь прибраться, смыть с себя последствия ритуала и счистить остатки бесовского эфира, а потом завалиться спать. Благо завтрашний выходной обещал небольшую передышку и время обдумать дальнейшие шаги. Как и объяснение для начальства.
Погрузившись в невеселые мысли, Торен поспешил к жертвеннику — и едва не упал, споткнувшись о попавший под ноги Гримур.
Прошла всего неделя, как Торен получил этот увесистый, в тесненном кожаном переплете и с блокирующими печатями на корешке, фолиант в личное распоряжение. И всего один день с момента получения, как он использовал Гримур не по назначению, пронеся в нем украдкой нужный ему меморий призыва.
— Да что ж такое, — устало ругнулся Торен, нависнув над жертвенником, который лишь по счастливому стечению обстоятельство не стал его надгробием, но Торен успел быстро среагировать и предотвратить соприкосновение камня с виском. — Вот, Мелис, похоже, теперь мы с тобой оба прокляты, — невесело хмыкнул он и, подняв тяжеловесную книжицу, медленно выпрямился.
Задумчиво проведя указательным пальцем по корешку, Торен устало зевнул, аккуратно положил Гримур на жертвенник и повернулся к пентаграмме. Однако, не пройдя трех шагов, вдруг остановился и задумчиво посмотрел на кисть: левое запястье, увитое почерневшим браслетом-блокатором, пульсировало, улавливая присутствие хеймовского эфира.
Бесов покров, этого только не хватало!
Если браслет так отзывался на остатки эфира после призыва, то какова же была сила эфира во время самого ритуала? И справились ли печати с подобной нагрузкой, скрыв все следы проведения несанкционированного ритуала от нежелательных глаз поисковых Департамента?
Так, спокойно. Без паники. Торен ведь все неоднократно проверял. И потом, браслет обязательно указал бы на любые изменения в целостности любой из печатей. Но печати оставались замкнуты, а значит, не в ритуале дело.
Торен медленно поднял руку на уровень груди и шагнул вперед. Браслет легонько, словно нехотя, мигнул и посветлел. Все еще удерживая руку на весу, Торен медленно обернулся и сделал пару шагов по направлению к жертвеннику.
Браслет тут же, словно повинуясь неведомой силе, покрылся рябью и крепко сжал запястье.
Так и есть: браслет реагировал на Гримур. Но ведь в нем больше нет мемория с призывом беса! Как, впрочем, теперь и самого беса. Тогда чье сумеречное присутствие улавливает браслет? Может, остатки эфира, которым был до этого пропитан меморий?
— Завтра разберусь, — Торен потер виски, зажмурился и поводил головой по сторонам, разминая уставшую шею.
Так хотелось бросить все, пойти в свою комнату и упасть лицом в кровать, чтобы провалиться в сон без сновидений на годик-другой! А потом проснуться снова шестнадцатилетним легкомысленным оболтусом, единственной проблемой которого были вступительные экзамены в высший авиационный колледж, чтобы однажды покатать свою милую сестру на настоящем самолете. Как и обещал. Покрасоваться перед мамой в новенькой, с иголочки, форме авиационного колледжа. Как обещал. Обмыть с отцом первую медаль за особые заслуги. Как обещал. Создать семью с любимой девушкой, построить своими руками уютный домик в живописном месте подальше от шумного загазованного города и жить счастливо и... Да просто жить!
Не вышло. Не получилось. Не суждено.
В какой момент в его идеально распланированной жизни все пошло не так? Когда родители погибли в жуткой аварии, лишь по какой-то нелепой причине пощадившей жизнь сестры? Или в момент, когда убитая горем Мелис стала вдруг на глазах чахнуть и слабеть, стремительно теряя память и частичку себя? Или еще раньше, когда родители связали себя с этим странным и жестоким миром и его обитателями, за что и поплатились?
Ай, какая теперь уже разница! Прошлое кануло в Покров. А настоящее требовало от Торена отыскать ту тварь, которая, словно издеваясь, наложила свое бесово проклятие на измученную Мелис.
Отыскать… и уничтожить!
— Да что опять не так? — встрепенулся Торен и мрачно уставился на болезненно пульсирующий браслет, когда палец застыл над одной из страниц Гримура.
И когда только успел его поднять?
Прямо под указательным пальцем мягко светился испещренный старинными глифами совершенно незнакомый, но абсолютно рабочий меморий! Он здесь откуда? Как Торен умудрился его пронести сквозь блокирующую рамку? И насколько нужно было потерять бдительность, чтобы не заметить в Гримуре второго, насквозь пропитанного хеймовским эфиром, мемория!
Не иначе, умом тронулся!
— Бесов покров, — выругался Торен, быстро пробегая глазами по глифам.
— Inferius Maledictum Listera mori Sheole, — начал было читать он, но вовремя себя одернул и с опаской покосился на призывную печать. Но та по-прежнему была пуста и, что еще важнее, неактивна. Успокоившись, Торен снова вернулся к меморию. — Моровая инферия, — пробормотал и застыл от внезапной догадки: — Погодите-ка! А не о ней ли упоминал бес? Моровая.
Глаза Торена загорелись лихорадочным блеском, а губы растянулись в хищной ухмылке.
— Листера. Бес проклятий тлетворных, душу и плоть разъедающих. Так, кажется, он говорил. А не ты ли… это ведь можешь быть ты, не так ли? — из груди вырвалось хриплое рычание, а рука сама потянулась к призывно сияющим глифам. Взор застила странная пелена. — Уж ты-то наверняка будешь знать, кто посмел глумиться над моей сестренкой.
Мелис! Ладонь Торена вздрогнула и застыла в воздухе буквально в дюйме от трепещущего на невидимом ветру пергамента с призывом.
— Хитро, — фыркнул Торен и быстро отдернул руку. Швырнув Гримур на пол, поспешил отстраниться от дьявольски манящего мемория.
Гримур недовольно зашелестел плотными страницами и обиженно захлопнулся, мол, ничего не знаем, лежим-отдыхаем, и что вам там в извилины надуло знать не желаем. Торен тут же ощутил такую легкость в теле, словно с него самого сняли вековое проклятие. Он удивленно присвистнул: этот сумеречный действительно силен! А еще до безобразия самоуверен, раз не счел нужным скрыть свой эфир подальше от глаз поисковых из Департамента. Напротив. Эфир лился через край и распространялся далеко за пределы мемория, зачаровывая и маня к себе всех, кто оказался под его воздействием.
Торен прищурился. Нет, этот сумеречный и не думал скрываться. И даже больше: он словно жаждал, чтобы его нашли и призвали.
Откуда такая самонадеянность?
Торен ухмыльнулся: этот бес определенно стоил его внимания. И всех усилий, которые придется потратить на подготовку к этой встрече. А подготовиться нужно основательно — очень уж неприятно воздействие бесовской силы. Даже не силы, а простого эфира, которым насквозь пропитан меморий и который тут же перекинулся на Торена, стоило ему оказаться рядом. Более того, все прочнее вгрызаясь в тело и сильнее затмевая разум, эта сила по какой-то неведомой причине с самого начала оставалась незамеченной для браслета, обнаружив себя только после того, как Торен принес пергамент с призывом домой.
Или же после того, как возжелал этого сам хозяин мемория?
Торен снова покосился на Гримур и, вспомнив о сильной, пронизывающей каждую клеточку тела боли, помрачнел. Если таковы ощущения всего лишь от эфира морового беса, то какие же мучения причиняет настоящее, намеренно наложенное, проклятие? И вот такую жуткую боль вынуждена терпеть его бедная сестра? Изо дня в день, ежечасно, ежесекундно терзаемая болезненными приступами, его милая улыбчивая Мелис старается вести жизнь обычного жизнерадостного подростка, шутит, смеется, да еще находит в себе силы подбодрить своего нерадивого брата — и все это в то время, пока ее душу и тело терзают мучительные, болезненные спазмы?!
Торен тихо застонал и сжал виски. Выходит, пока он считал ее слабой и хрупкой девчонкой, она, стиснув зубы, взрастила и закалила в себе такой стержень, который не каждому поисковому в Департаменте присущ, не говоря уж об обычных людях. Вот только как долго продержится этот стержень, удерживаемый одной лишь слепой верой в скорое избавление? И пока он тут топчется в нерешительности и терзается сомнениями, его сестру мучает болезненное проклятие, заставляя снова и снова проходить через эти страдания.
Достаточно!
Ощутив злую решимость, Торен сжал руки в кулаки и устремился к разбросанным вокруг пентаграммы потухшим свечам.
К призыву беса он готовился долго и тщательно, так что в возведенной вокруг трехуровневой защитной печати он не сомневался. Но проверить еще раз не помешает.
Торен скрестил руки перед собой и прошептал пару слов — воздух вокруг зазвенел, затрещал, голубовато-серое мерцание заполнило пространство. Торен удовлетворенно кивнул: продуманные, четко выверенные и скрупулезно выведенные с точностью до дюйма линии барьера были целы. Что вполне ожидаемо: призванный бес тогда не успел толком ничего сделать, не говоря уж о попытке прорваться к взывающему.
Что ж, защита готова. Теперь дело за призывом.
Торен подошел к Гримуру. Ополоснув ладони освященной водой из новой бутылки, он снова распахнул книгу с призывно мерцающим меморием, пробежал взглядом по уже запечатленной в памяти глифрамме и хмыкнул. Определенно, этот сумеречный не из простых бесов. И сила его эфира не единственное и уж точно не основное, чего стоит опасаться при взаимодействии. Впрочем, это даже к лучшему — возможно, от этого беса действительно будет толк.
Еще раз мысленно пройдясь по всем пунктам мемория, Торен встал напротив пентаграммы, поднял с пола плащ и тщательно в него закутался. Скрестив руки на груди и приняв стойку, приступил к зачитке глифраммы.
Сам по себе ритуал ничем не отличался от прочих, ранее им изученных: те же обороты, тот же повтор в одинаковые промежутки времени имени и обращения. Даже придуманный кем-то крайне вызывающий кичливый титул мало чем отличался от сотен ему подобных. Хотя и раздражал чуть больше остальных. И даже странные ляпы в исходе защитной глифраммы особо не удивили: так бывает в непроверенных мемориях, а потому защитную печать он использовал свою.
Нет, все это было настолько банально и шаблонно, что Торен в процессе зачитки даже зевнул пару раз. И совершенно никак не отреагировал на налетевший словно из ниоткуда шквалистый ледяной ветер и вспыхнувшую снопом алых игольчатых искр пентаграмму. Ничего нового: горделивые и тщеславные бесы любят появляться с помпой. Самолюбие, так сказать, свое потешить да благоговейный ужас навеять, представая перед жалким взывающим в самом устрашающем и грандиозном обличье, на которое только способны.
Так что это набиравшее силу светопреставление Торена совершенно не смутило.
Куда сильнее удивила последовавшая за всем этим внезапная гробовая тишина и недовольный взгляд раскосых льдисто-голубых глаз юной и крайне раздраженной девы.
— Ты, знаешь ли, немного не вовремя. Чего хотел?
***
О, а вот это уже куда интереснее!
Непроницаемый каменный подвал с довольно профессионально подготовленным алатарем и огромным количеством явных и скрытых печатей обещал любопытное знакомство. А укутанный по самые уши в экранирующий плащ взывающий и вовсе вызвал у меня неподдельный восторг.
Похоже, в этот раз меня призвал некто весьма опытный. Он, конечно, слегка переборщил, но борщил-то со знанием дела; грамотно, я бы даже сказала. И это, признаться, весьма приятно. Уж точно приятнее ритуалов, проводимых самоуверенными горе-колдунами или смертными, обезумевшими в созданном своими же руками аду.
В памяти внезапно возникла темная обшарпанная комнатенка и серое женское лицо с испуганным взглядом. В груди что-то неприятно кольнуло и схлопнулось, разлившись мерзкой болезненной тиной.
Я вздрогнула и скривилась от боли. Осторожно провела ладонью по груди и озадаченно огляделась. Это еще что такое? Не иначе этот взывающий защиту активировал? Да, бывали такие, что при каждом моем слове или взгляде в их сторону обкладывались барьерами да экранами. Однако даже самые безумные и нелепые защитные барьеры сильных и опытных взывающих таких неприятных ощущений никогда не вызывали. Что-то новенькое.
— Проклятая Листера?
Вопрос я услышала не сразу. Еще позже до меня дошел его смысл. Но зато почти сразу я уловила интонацию и едва сдержалась, чтобы не плеснуть в нахала парочкой-другой отборнейших поморов.
Не поняла, это что еще за приветствие такое? А где благоговейный восторг? Где подобострастное воздыхание и приторно-испуганное заискивание? Где достойные моей величавой персоны уважение и почитание? Совсем уже, что ли, охамели эти смертные! Думают, раз скрыли лицо и глаза от моего взора, то полностью себя обезопасили?
Я скрестила руки на груди, презрительно взглянула на взывающего и, отбросив неуместный церемониал, вздернула бровь.
— У тебя были варианты?
Не торопись с ответом, мой сладкий. Подумай хорошенько, ибо на кону сейчас твое жалкое существование от бирки до бирки, которую ты по недоразумению называешь жизнью.
— Я думал, бес проклятий будет как-то… пострашнее, что ли.
Сообразительный. Хвостом чувствовала, что хотел сказать другое, но, видимо, вовремя спохватился.
— Так я и не бес, — пожала я плечами, внимательно следя за его реакцией. — Ты хоть в меморий перед ритуалом заглядывал, родной?
Я услышала тихий презрительный смешок и напряглась. Как для человека, оставшегося один на один с потусторонним могущественным существом, этот смертный вел себя очень уж спокойно. Я бы даже сказала — крайне самоуверенно.
Что-то здесь не так. Проклятой мессой чуяла, что этот призыв мне выйдет боком.
Я внимательно всмотрелась в тень между воротом и капюшоном, пытаясь уловить малейшие признаки страха, тревоги или хотя бы беспокойства.
Ну же, где твои эмоции, смертный? Где нежно любимые мной бегающий взгляд, потные дрожащие ладони, ломаный хриплый голос? Что-то же тебя заставило переступить черту Покрова. Какая-то тяжкая ноша или давящее бремя, разъедающее, сжимающее и скручивающее все твое нутро в болезненный спазм. Именно страх остаться с этим бременем наедине до конца жизни и привел тебя ко мне, заставив вступить во взаимодействие, из которого целым уже не выбраться. И тебе об этом прекрасно известно.
