— Что прекратить? — синие глаза невинно округляются.
Боги, за что?! Спокойно, Мири, спокойно! Не о том ты думаешь… Самое главное — спасти отца и получить свободу. А рыжий пусть катится на все четыре стороны к своим хорошеньким шл…
Фу-у, ну вот, я уже скатилась до площадной брани! Мне абсолютно безразлично: кто, где и как осчастливил рыжего гада проклятиями. Я должна с ними разобраться. Да, именно, так! Разобраться — и точка! А остальное…. Да к демонам, остальное!
Несколько коротких вдохов-выдохов и пара мысленных затрещин быстро приводят в чувство.
— Лэд Тьер, я не смогу помочь, — как можно миролюбивее начинаю, обуздывая эмоции, — если вы не прекратите вульгарные намёки. Сейчас я не ваша невеста, а лекарь. И как лекарь… — особо подчеркиваю последнее, — требую, чтобы вы вели себя подобающим образом! К тому же, как бывшая невеста, я не испытываю ни малейшего желания знать о вашей личной жизни более того, что уже знаю. Иначе, я порекомендую вам обратиться к другому целителю.
Да, лукавлю. Лечить его должна именно я, ибо только так смогу потребовать в качестве платы отмену долга. И видят боги, я её получу. Но это не значит, что я намерена выслушивать скабрезности в свой адрес, чтобы он там себе не воображал.
— А может, это вы меня прокляли, лэди Сиал? — нахально предполагает рыжий, и я мгновенно теряю контроль, вскипая.
— Да как вы посмели?! Вы… вы… — у меня кончается воздух. Я хватаю свежую порцию раскрытым ртом и вдруг кристально-честно признаю: — Да! Я вас ненавижу!
Гнев исчезает столь же стремительно, как и появился. Удивлённая собственной смелостью, я пристально изучаю помрачневшее лицо, которым грезила столько лет, и без смущения продолжаю:
— Это правда! Но проклинать... — горький смешок повисает в воздухе. — Вы не достойны моего проклятия, лэд Тьер. Вы всего лишь бессердечный повеса и распутник. Вы сами заслужили свои проклятия, не сомневаюсь в этом ни единой минуты. Мне нечего вам предложить. Прощайте!
— Лэди Сиал, постойте! — мою руку хватают, не давая сделать и шагу. — А если я скажу, что раскаялся?
Качаю головой. С чего бы?!
— Это правда, Миранда, — добавляет Эдвард странным тоном, и я теряюсь.
Раскаялся? Вот так вот, сию секунду? Не верю. Это было бы слишком легко. Кажется, я догадываюсь…
— Лэд Тьер, я помогу вам. Не нужно унижаться.
Лицо рыжего каменеет. Он отпускает меня, и вновь откидывается на спинку.
— Раз вы такого мнения, лэди Сиал, вам действительно лучше покинуть этот дом, — отрезает гневно.
— Я не могу…
Я уже жалею о своей вспышке, ведь рыжий и в самом деле волен выбрать любого другого лекаря, и тогда…
Нет, не буду об этом думать. Нужно срочно исправлять ситуацию. Поэтому торопливо сажусь обратно и внезапно, не отдавая себе отчета, легко касаюсь его плеча:
— Я обязана исцелить вас, чтобы закрыть долг жизни. Лэд Тьер, пожалуйста, давайте не будем всё усложнять…
— Хорошо, — мрачно изрекает Эдвард. — Но при одном условии.
— Каком? — спрашиваю осторожно, понимая, что сама загнала себя в ловушку.
— Давайте дружить, лэди Сиал! – выпаливают мне и на лице рыжего расплывается подозрительно довольная улыбка.
Это так неожиданно, что я ошеломленно таращусь пару секунд, непроизвольно сдвигаясь подальше. Но противоречивое рыжее чудовище словно не замечает моего изумления, снова бесцеремонно хватает за руку и с воодушевлением продолжает:
— Вы перестаёте шипеть и смотреть на меня, как на мерзкое насекомое. А я, так и быть, умерю свою пыл и не стану ухаживать...
Мою кисть начинают нежно поглаживать, покрывать невесомыми поцелуями, постепенно поднимаясь к запястью.
— … говорить, какая вы прелестная, нежная, соблазнительная особа. Особенно, когда так мило хмурите бровки и… волнующе прикусываете нижнюю губку. Поверьте, лэди Сиал, — тихий вкрадчивый шепот гремит в ушах почище фанфар, а короткий жаркий выдох обжигает внутреннюю поверхность ладони, — я умею… дружить.
Щёки вспыхивают, а глупое сердце завороженно пропускает удар. Меня окатывает огнём с ног до головы и, словно очнувшись, я выдергиваю ладонь, нервно восклицая:
— Согласна!
Боги! Стискиваю пальцы в замок, скрывая дрожь, и вздыхаю украдкой. Ближайшие пару недель мне придётся жить с ним в одном доме… Я просто не выдержу!
Но, можно ведь притвориться, что принимаю его дружбу? Это — меньшее из зол. Да! Да, я просто притворюсь и тогда, он не будет… не будет так...
— И ещё…
— Что-то ещё?
Ему что, мало?!
—… я предпочитаю, когда друзья называют меня по имени. Так намного проще... Мири.
Что?!
«Клара, мне нужна твоя книга».
Буквы вспыхивают золотом и исчезают. В ожидании ответа, задумчиво грызу кончик стального пера-артефакта. Где бы ни была Клара, она уже знает о послании.
Белый лист пуст.
Рассеянно переворачиваю страницы старинного фолианта, любезно предоставленного лэдом Эмилем. Ему, как архивариусу королевской библиотеки, позволено многое. В том числе — доступ к запретным книгам. Это восьмая за последнюю неделю.
Пролистываю не глядя, потому как описанные проклятия не подходят. Любовная магия имеет все оттенки красного. Проклятия рыжего с каждым днем наливаются мраком, свойственным темным чарам.
Но кровная клятва запрещает чёрным магам вредить жителям королевства. Тем более аристократам. Не понимаю…
— Миранда? — Негромкий стук в дверь заставляет подпрыгнуть на месте. — Можно войти?
Эдвард?!
— Минуточку! — Судорожно захлопываю книгу, вскакиваю и несусь к зеркалу. Так и есть — под носом чернильная клякса. Намочив платок, отчаянно тру пятно, но только ещё больше размазываю его.
Хватит! Прекрати, Мири! Платок летит на пол.
Эдвард обещал не ухаживать, и он держит слово. Почему же всякий раз, когда я вижу его, хочется выглядеть лучше, чем есть на самом деле? Я ведь не простила… Не простила же, да?!
В бешенстве врезаю кулаком по столешнице и сдавленно охаю: фарфоровый кувшин подпрыгивает и с грохотом летит на пол, обдавая холодной водой.
— Миранда, что у тебя?! — Эдвард врывается в комнату как ураган и растерянно замирает. — Ты что, плачешь?
Вот именно! Сижу тут в луже и рыдаю, как последняя дура. Я ничего не могу: ни с проклятиями разобраться, ни демоново пятно отмыть.
— Мири… — Рыжий опускается рядом, суёт полотенце в руки и аккуратно собирает осколки, — не расстраивайся, это всего лишь кувшин.
Он притягивает к себе, проводит ласково по волосам. И я реву ещё громче. Не хочу, чтобы он умирал, не хочу!
Тёмная магия безжалостно высасывает его жизнь день за днём, а я не в силах её остановить. Замедлить — да. Но уничтожить полностью не могу.
— Эдвард, прости, — всхлипываю. — Я бесполезная гусыня.
— Вот ещё, — рыжий насмешливо фыркает, — ты очень полезная гусыня.
— Что?! — слёзы моментально высыхают, и я возмущенно вскидываюсь: — Как вы меня назвали, лэд Тьер?
— А что такое, лэди Сиал? Я только повторил ваши слова.
Невыносимый! Несносный! Рыжий!
Резко встаю, складываю руки на груди, задираю подбородок и надменно требую:
— Лэд Тьер, немедленно покиньте мою комнату. Вы не имеете права находиться наедине с незамужней лэди.
— Ох, простите великодушно, — рыжий легко поднимается, продолжая нахально скалиться, — я думал у обрученных есть послабления. Извините за вторжение, дорогая невеста, — он пятится, не прекращая паясничать.
— Вон! — рявкаю, для верности швыряя скомканным полотенцем.
Эдвард юркает за дверь, успевая в последнюю минуту. Комок ударяется, шлепается на пол, и я слышу тихий смех в коридоре.
— Мири, как успокоишься, приходи в гостиную пить чай.
Глупый, глупый рыжий! Ему бы плакать, что осталось так мало, а он шутит.
И глупая, глупая я!
Я работаю с проклятиями Эдварда через день. Я бы работала ежедневно, но магический откат с каждым разом всё сильнее накрывает меня, оставляя без сил. Демоновы проклятия неохотно отдают свою добычу. Одно из них — то, что связано с головой — подчиняется лучше, но второе…
После лечения Эдвард выглядит как покойник. Собственно говоря, мы оба выглядим, как два ходячих мертвеца — осунувшиеся, бледно-зелёные, с синяками под ввалившимися глазами. Настойки мэтра Лурье ненадолго возвращают бодрость, но постоянно их пить нельзя: в составе сильнодействующие травы, выжигающие магический резерв.
И если рыжему, не обладающему даром, грозит неприятное, но не смертельное привыкание, я рискую остаться «пустой», напоминая старый дырявый сапог.
— Достаточно, Мири. — Эдвард несильно сжимает мою ладонь, отвлекая.
— Ещё немножко. Потерпи, прошу.
То проклятие, что опутывает лоб и затылок Эдварда, нехотя вытягивает из виска одно из тонких щупалец. Магическим зрением я вижу, как оно дрожит, выпуская в воздух гибкие шипы-отростки, словно ищет новую жертву.
Ну, уж нет! Не в этот раз! Отстань от Эдварда, гадость!
Будто услышав, мерзкое щупальце с сухим треском лопается, отпадая. Оно подергивается на ковре, источая тошнотворную слизь, и постепенно испаряется под действием исцеляющей силы.
Боги, какая пакость! Хорошо рыжий не видит.
— Получилось! Эдвард, у меня получилось! — кричу, но вместо крика из горла доносится сдавленный шепот.
— Миранда, хватит! — Злится рыжий и встряхивает меня за плечи.
Глупый, он не понимает — мне удалось. Одно из неизвестных проклятий можно уничтожить. Спасибо вам, боги!
— Нам нужно прекратить это.
— Что? — переспрашиваю удивленно, взирая на него снизу вверх. Моя голова покоится на коленях Эдварда и его пальцы перебирают волосы.
— Нужно. Прекратить. Лечение.
— Почему?
Пытаюсь привстать, но откат разрастается, растекается по телу густым вязким желе, превращая в безвольную медузу. Наверное, сейчас меня запросто можно свернуть рулончиком, как кусок ткани, даже не пискну. Единственное, что остается подвластным приказам мозга — это голос и мимика.
— Именно поэтому, — недовольно бурчит рыжий, и я слабо фыркаю в ответ:
— Боги! Мой дар просто нестабилен, нужно время.
— Мири… — голос Эдварда полон затаённой нежности.
И глупое сердце неудержимо рвётся в грудной клетке, как испуганный зверек в охотничьем капкане. Губы сохнут, я облизываю их украдкой, пойманная в ловушку чужого взгляда. Зрачки рыжего пульсируют, расширяясь, будто тьма из проклятия просачивается наружу, замещая сапфировую радужку.
Он склоняется медленно. Очень медленно.
— Нет! Не надо! — прошу торопливо. — Ты обещал.
Эдвард взрыкивает с досадой и касается лба невесомым поцелуем.
— Прости, прости, прости, — лихорадочно шепчет, а потом накрывает мои губы своими.
Близость рыжего обрушивается зимним штормом, сметает неистовым ураганом, и я глохну и слепну в круговерти эмоций, задыхаюсь от нахлынувших чувств.
Это пытка. Невыразимо сладкая, пьянящая, чувственная, со жгучим привкусом отчаяния.
Под моими закрытыми веками собираются горькие слёзы. Они тонкими горячими ручейками катятся по щекам и стекают за шиворот.
Что же ты делаешь, рыжий? Зачем всё портишь?
Эдвард отстраняется рывком, виновато вздыхает и осторожно стирает мокрые дорожки пальцами. Я чувствую его взгляд, но сама не спешу открывать глаза.
Он красноречиво молчит, и я тоже молчу. Только каминные часы безразлично отсчитывают секунды, нарушая мерным тиканьем тишину. Воздух неровными толчками наполняет мои лёгкие, я вздрагиваю беззвучно, но не плачу.
Больше нечего оплакивать. Что-то нежное, хрупкое, беззащитное, пустившее тонкие корни в душе, окончательно умерло, безжалостно растоптанное ради минутной прихоти.
Точно так же он целовал Беатрис в ту ночь. Ночь, когда я его возненавидела.
Два года назад
— М-м-м…
Замираю на границе света и тени, невидимая. Пляшущее пламя свечей позволяет различить два силуэта в полумраке оранжереи. Мужчина высок, отблески огня золотят распущенные рыжие локоны. Темноволосая девушка обвивает его плечи руками, изгибая стан, и неровные блики ложатся на фарфорово-светлую кожу причудливыми мазками. Я вижу её лицо с полуоткрытыми пухлыми губами и учащенно вздымающуюся грудь.
Беатрис Лиаль. Троюродная кузина Эдварда.
— Эдвард, любимый, — протяжно стонет она.
Рыжий опускает голову, покрывая жалящими поцелуями шею и декольте. Его губы скользят вдоль края кружев, обводя глубокий вырез.
— Сладкая, сладкая, Трис, — хрипло шепчет, вжимая лицо в мягкие полукружья.
— Как ты мог! — Беатрис притворно отстраняется и капризно надувает губы, гибко выкручиваясь из объятий.
— Что ещё? — недовольно рычит Эдвард и дергает её на себя. Прижимает, удерживая рукой за подбородок. Та уклоняется, вертится, но рыжий настойчив.
— Почему не я? — задыхаясь, канючит она, когда долгий поцелуй прерывается.
— Милая, мы вроде бы всё обсудили, — голос Эдварда вибрирует. Большой палец нежно обводит контур припухших губ, чуть оттягивая нижнюю. — Не будем ссориться по пустякам.
— Пустяки! — Беатрис с вызовом упирается рыжему в грудь, а потом колотит по ней кулачками и злобно шипит: — Ты женишься на этой немочи, негодяй! А я? Как же я? Обо мне ты подумал?
Эдвард нехотя отпускает, отступает на шаг, раздраженно ероша волосы, и отрывисто бросает:
— А ты, дорогая моя, выйдешь замуж за того, кого подберут родители. Но я ведь не ревную, — он обхватывает её лицо ладонями и фыркает в губы насмешливо: — Вот и ты не ревнуй, кошечка. Неужели нас остановит какой-то брак по расчёту?
— Ты прав, любимый, — сладко мурлычет Беатрис и охотно подставляет шею под новые поцелуи, томно прикрывая глаза. — К демонам наречённых! Люби меня, Эдвард. Люби, как никогда не будешь любить свою сушенную моль.
— Ты сводишь с ума, Трис…
Эдвард сдавленно стонет, и резким грубым движением задирает платье, чтобы тут же ловко закинуть стройную девичью ножку на своё бедро. Смеётся коротко, гортанно и жадными пальцами стягивает тонкий шёлковый чулок:
— Плуто-овка…
— Да-а-а…
Глаза Беатрис вспыхивают злорадным торжеством. Она знает, что я тоже это вижу…
Настоящее время
Глупая, глупая Мири!
Я медленно открываю глаза и намеренно отвожу взгляд, тихо напоминая:
— Лэд Тьер, настойка…
Видеть рыжего сейчас — выше моих сил.
Нет, никогда не прощу его! Ни за то унижение, ни сейчас. И чтобы ни творилась внутри — это только моё. Я справлюсь. Уже справилась однажды, а значит, смогу снова.
Мне помогают подняться, устраивают поудобнее, нежно отводят растрепанные пряди, в мимолётной ласке касаясь лица. Я чувствую: он ищет мой взор и торопливо смыкаю ресницы. Не глядя, обхватываю губами подставленное стеклянное горлышко пузырька и глотаю жадно, гулко.
Не хочу…
Не хочу, чтобы он рассмотрел. Говорят, глаза — это зеркало души. А моя душа сейчас мучительно корчится, содрогается в пламени бездны, и тонкая корочка брони, с таким трудом выращенная за последние годы, чернеет в нём, опадая хлопьями серого пепла.
Я думала, что глупая и наивная Мири, трепетно верившая своему Эдварду, уже умерла, но нет…
Она ещё жива. И прямо сейчас баюкает в ладонях обугленный ошметок, бывший когда-то давно её любящим сердцем.
— Мири… — срывающимся голосом зовёт рыжий.
Мотаю головой. Не надо…
— Мне нужно в свою комнату. Устала.
Я слышу, как Эдвард скрипит зубами, а потом дергает шнур. Колокольчик надрывно трезвонит где-то в коридоре. После первого сеанса его перевесили, и теперь можно вызвать прислугу, не вставая с дивана.
Боги, за что?! Спокойно, Мири, спокойно! Не о том ты думаешь… Самое главное — спасти отца и получить свободу. А рыжий пусть катится на все четыре стороны к своим хорошеньким шл…
Фу-у, ну вот, я уже скатилась до площадной брани! Мне абсолютно безразлично: кто, где и как осчастливил рыжего гада проклятиями. Я должна с ними разобраться. Да, именно, так! Разобраться — и точка! А остальное…. Да к демонам, остальное!
Несколько коротких вдохов-выдохов и пара мысленных затрещин быстро приводят в чувство.
— Лэд Тьер, я не смогу помочь, — как можно миролюбивее начинаю, обуздывая эмоции, — если вы не прекратите вульгарные намёки. Сейчас я не ваша невеста, а лекарь. И как лекарь… — особо подчеркиваю последнее, — требую, чтобы вы вели себя подобающим образом! К тому же, как бывшая невеста, я не испытываю ни малейшего желания знать о вашей личной жизни более того, что уже знаю. Иначе, я порекомендую вам обратиться к другому целителю.
Да, лукавлю. Лечить его должна именно я, ибо только так смогу потребовать в качестве платы отмену долга. И видят боги, я её получу. Но это не значит, что я намерена выслушивать скабрезности в свой адрес, чтобы он там себе не воображал.
— А может, это вы меня прокляли, лэди Сиал? — нахально предполагает рыжий, и я мгновенно теряю контроль, вскипая.
— Да как вы посмели?! Вы… вы… — у меня кончается воздух. Я хватаю свежую порцию раскрытым ртом и вдруг кристально-честно признаю: — Да! Я вас ненавижу!
Гнев исчезает столь же стремительно, как и появился. Удивлённая собственной смелостью, я пристально изучаю помрачневшее лицо, которым грезила столько лет, и без смущения продолжаю:
— Это правда! Но проклинать... — горький смешок повисает в воздухе. — Вы не достойны моего проклятия, лэд Тьер. Вы всего лишь бессердечный повеса и распутник. Вы сами заслужили свои проклятия, не сомневаюсь в этом ни единой минуты. Мне нечего вам предложить. Прощайте!
— Лэди Сиал, постойте! — мою руку хватают, не давая сделать и шагу. — А если я скажу, что раскаялся?
Качаю головой. С чего бы?!
— Это правда, Миранда, — добавляет Эдвард странным тоном, и я теряюсь.
Раскаялся? Вот так вот, сию секунду? Не верю. Это было бы слишком легко. Кажется, я догадываюсь…
— Лэд Тьер, я помогу вам. Не нужно унижаться.
Лицо рыжего каменеет. Он отпускает меня, и вновь откидывается на спинку.
— Раз вы такого мнения, лэди Сиал, вам действительно лучше покинуть этот дом, — отрезает гневно.
— Я не могу…
Я уже жалею о своей вспышке, ведь рыжий и в самом деле волен выбрать любого другого лекаря, и тогда…
Нет, не буду об этом думать. Нужно срочно исправлять ситуацию. Поэтому торопливо сажусь обратно и внезапно, не отдавая себе отчета, легко касаюсь его плеча:
— Я обязана исцелить вас, чтобы закрыть долг жизни. Лэд Тьер, пожалуйста, давайте не будем всё усложнять…
— Хорошо, — мрачно изрекает Эдвард. — Но при одном условии.
— Каком? — спрашиваю осторожно, понимая, что сама загнала себя в ловушку.
— Давайте дружить, лэди Сиал! – выпаливают мне и на лице рыжего расплывается подозрительно довольная улыбка.
Это так неожиданно, что я ошеломленно таращусь пару секунд, непроизвольно сдвигаясь подальше. Но противоречивое рыжее чудовище словно не замечает моего изумления, снова бесцеремонно хватает за руку и с воодушевлением продолжает:
— Вы перестаёте шипеть и смотреть на меня, как на мерзкое насекомое. А я, так и быть, умерю свою пыл и не стану ухаживать...
Мою кисть начинают нежно поглаживать, покрывать невесомыми поцелуями, постепенно поднимаясь к запястью.
— … говорить, какая вы прелестная, нежная, соблазнительная особа. Особенно, когда так мило хмурите бровки и… волнующе прикусываете нижнюю губку. Поверьте, лэди Сиал, — тихий вкрадчивый шепот гремит в ушах почище фанфар, а короткий жаркий выдох обжигает внутреннюю поверхность ладони, — я умею… дружить.
Щёки вспыхивают, а глупое сердце завороженно пропускает удар. Меня окатывает огнём с ног до головы и, словно очнувшись, я выдергиваю ладонь, нервно восклицая:
— Согласна!
Боги! Стискиваю пальцы в замок, скрывая дрожь, и вздыхаю украдкой. Ближайшие пару недель мне придётся жить с ним в одном доме… Я просто не выдержу!
Но, можно ведь притвориться, что принимаю его дружбу? Это — меньшее из зол. Да! Да, я просто притворюсь и тогда, он не будет… не будет так...
— И ещё…
— Что-то ещё?
Ему что, мало?!
—… я предпочитаю, когда друзья называют меня по имени. Так намного проще... Мири.
Что?!
***
«Клара, мне нужна твоя книга».
Буквы вспыхивают золотом и исчезают. В ожидании ответа, задумчиво грызу кончик стального пера-артефакта. Где бы ни была Клара, она уже знает о послании.
Белый лист пуст.
Рассеянно переворачиваю страницы старинного фолианта, любезно предоставленного лэдом Эмилем. Ему, как архивариусу королевской библиотеки, позволено многое. В том числе — доступ к запретным книгам. Это восьмая за последнюю неделю.
Пролистываю не глядя, потому как описанные проклятия не подходят. Любовная магия имеет все оттенки красного. Проклятия рыжего с каждым днем наливаются мраком, свойственным темным чарам.
Но кровная клятва запрещает чёрным магам вредить жителям королевства. Тем более аристократам. Не понимаю…
— Миранда? — Негромкий стук в дверь заставляет подпрыгнуть на месте. — Можно войти?
Эдвард?!
— Минуточку! — Судорожно захлопываю книгу, вскакиваю и несусь к зеркалу. Так и есть — под носом чернильная клякса. Намочив платок, отчаянно тру пятно, но только ещё больше размазываю его.
Хватит! Прекрати, Мири! Платок летит на пол.
Эдвард обещал не ухаживать, и он держит слово. Почему же всякий раз, когда я вижу его, хочется выглядеть лучше, чем есть на самом деле? Я ведь не простила… Не простила же, да?!
В бешенстве врезаю кулаком по столешнице и сдавленно охаю: фарфоровый кувшин подпрыгивает и с грохотом летит на пол, обдавая холодной водой.
— Миранда, что у тебя?! — Эдвард врывается в комнату как ураган и растерянно замирает. — Ты что, плачешь?
Вот именно! Сижу тут в луже и рыдаю, как последняя дура. Я ничего не могу: ни с проклятиями разобраться, ни демоново пятно отмыть.
— Мири… — Рыжий опускается рядом, суёт полотенце в руки и аккуратно собирает осколки, — не расстраивайся, это всего лишь кувшин.
Он притягивает к себе, проводит ласково по волосам. И я реву ещё громче. Не хочу, чтобы он умирал, не хочу!
Тёмная магия безжалостно высасывает его жизнь день за днём, а я не в силах её остановить. Замедлить — да. Но уничтожить полностью не могу.
— Эдвард, прости, — всхлипываю. — Я бесполезная гусыня.
— Вот ещё, — рыжий насмешливо фыркает, — ты очень полезная гусыня.
— Что?! — слёзы моментально высыхают, и я возмущенно вскидываюсь: — Как вы меня назвали, лэд Тьер?
— А что такое, лэди Сиал? Я только повторил ваши слова.
Невыносимый! Несносный! Рыжий!
Резко встаю, складываю руки на груди, задираю подбородок и надменно требую:
— Лэд Тьер, немедленно покиньте мою комнату. Вы не имеете права находиться наедине с незамужней лэди.
— Ох, простите великодушно, — рыжий легко поднимается, продолжая нахально скалиться, — я думал у обрученных есть послабления. Извините за вторжение, дорогая невеста, — он пятится, не прекращая паясничать.
— Вон! — рявкаю, для верности швыряя скомканным полотенцем.
Эдвард юркает за дверь, успевая в последнюю минуту. Комок ударяется, шлепается на пол, и я слышу тихий смех в коридоре.
— Мири, как успокоишься, приходи в гостиную пить чай.
Глупый, глупый рыжий! Ему бы плакать, что осталось так мало, а он шутит.
И глупая, глупая я!
Глава 3
Я работаю с проклятиями Эдварда через день. Я бы работала ежедневно, но магический откат с каждым разом всё сильнее накрывает меня, оставляя без сил. Демоновы проклятия неохотно отдают свою добычу. Одно из них — то, что связано с головой — подчиняется лучше, но второе…
После лечения Эдвард выглядит как покойник. Собственно говоря, мы оба выглядим, как два ходячих мертвеца — осунувшиеся, бледно-зелёные, с синяками под ввалившимися глазами. Настойки мэтра Лурье ненадолго возвращают бодрость, но постоянно их пить нельзя: в составе сильнодействующие травы, выжигающие магический резерв.
И если рыжему, не обладающему даром, грозит неприятное, но не смертельное привыкание, я рискую остаться «пустой», напоминая старый дырявый сапог.
— Достаточно, Мири. — Эдвард несильно сжимает мою ладонь, отвлекая.
— Ещё немножко. Потерпи, прошу.
То проклятие, что опутывает лоб и затылок Эдварда, нехотя вытягивает из виска одно из тонких щупалец. Магическим зрением я вижу, как оно дрожит, выпуская в воздух гибкие шипы-отростки, словно ищет новую жертву.
Ну, уж нет! Не в этот раз! Отстань от Эдварда, гадость!
Будто услышав, мерзкое щупальце с сухим треском лопается, отпадая. Оно подергивается на ковре, источая тошнотворную слизь, и постепенно испаряется под действием исцеляющей силы.
Боги, какая пакость! Хорошо рыжий не видит.
— Получилось! Эдвард, у меня получилось! — кричу, но вместо крика из горла доносится сдавленный шепот.
— Миранда, хватит! — Злится рыжий и встряхивает меня за плечи.
Глупый, он не понимает — мне удалось. Одно из неизвестных проклятий можно уничтожить. Спасибо вам, боги!
— Нам нужно прекратить это.
— Что? — переспрашиваю удивленно, взирая на него снизу вверх. Моя голова покоится на коленях Эдварда и его пальцы перебирают волосы.
— Нужно. Прекратить. Лечение.
— Почему?
Пытаюсь привстать, но откат разрастается, растекается по телу густым вязким желе, превращая в безвольную медузу. Наверное, сейчас меня запросто можно свернуть рулончиком, как кусок ткани, даже не пискну. Единственное, что остается подвластным приказам мозга — это голос и мимика.
— Именно поэтому, — недовольно бурчит рыжий, и я слабо фыркаю в ответ:
— Боги! Мой дар просто нестабилен, нужно время.
— Мири… — голос Эдварда полон затаённой нежности.
И глупое сердце неудержимо рвётся в грудной клетке, как испуганный зверек в охотничьем капкане. Губы сохнут, я облизываю их украдкой, пойманная в ловушку чужого взгляда. Зрачки рыжего пульсируют, расширяясь, будто тьма из проклятия просачивается наружу, замещая сапфировую радужку.
Он склоняется медленно. Очень медленно.
— Нет! Не надо! — прошу торопливо. — Ты обещал.
Эдвард взрыкивает с досадой и касается лба невесомым поцелуем.
— Прости, прости, прости, — лихорадочно шепчет, а потом накрывает мои губы своими.
Близость рыжего обрушивается зимним штормом, сметает неистовым ураганом, и я глохну и слепну в круговерти эмоций, задыхаюсь от нахлынувших чувств.
Это пытка. Невыразимо сладкая, пьянящая, чувственная, со жгучим привкусом отчаяния.
Под моими закрытыми веками собираются горькие слёзы. Они тонкими горячими ручейками катятся по щекам и стекают за шиворот.
Что же ты делаешь, рыжий? Зачем всё портишь?
Эдвард отстраняется рывком, виновато вздыхает и осторожно стирает мокрые дорожки пальцами. Я чувствую его взгляд, но сама не спешу открывать глаза.
Он красноречиво молчит, и я тоже молчу. Только каминные часы безразлично отсчитывают секунды, нарушая мерным тиканьем тишину. Воздух неровными толчками наполняет мои лёгкие, я вздрагиваю беззвучно, но не плачу.
Больше нечего оплакивать. Что-то нежное, хрупкое, беззащитное, пустившее тонкие корни в душе, окончательно умерло, безжалостно растоптанное ради минутной прихоти.
Точно так же он целовал Беатрис в ту ночь. Ночь, когда я его возненавидела.
***
Два года назад
— М-м-м…
Замираю на границе света и тени, невидимая. Пляшущее пламя свечей позволяет различить два силуэта в полумраке оранжереи. Мужчина высок, отблески огня золотят распущенные рыжие локоны. Темноволосая девушка обвивает его плечи руками, изгибая стан, и неровные блики ложатся на фарфорово-светлую кожу причудливыми мазками. Я вижу её лицо с полуоткрытыми пухлыми губами и учащенно вздымающуюся грудь.
Беатрис Лиаль. Троюродная кузина Эдварда.
— Эдвард, любимый, — протяжно стонет она.
Рыжий опускает голову, покрывая жалящими поцелуями шею и декольте. Его губы скользят вдоль края кружев, обводя глубокий вырез.
— Сладкая, сладкая, Трис, — хрипло шепчет, вжимая лицо в мягкие полукружья.
— Как ты мог! — Беатрис притворно отстраняется и капризно надувает губы, гибко выкручиваясь из объятий.
— Что ещё? — недовольно рычит Эдвард и дергает её на себя. Прижимает, удерживая рукой за подбородок. Та уклоняется, вертится, но рыжий настойчив.
— Почему не я? — задыхаясь, канючит она, когда долгий поцелуй прерывается.
— Милая, мы вроде бы всё обсудили, — голос Эдварда вибрирует. Большой палец нежно обводит контур припухших губ, чуть оттягивая нижнюю. — Не будем ссориться по пустякам.
— Пустяки! — Беатрис с вызовом упирается рыжему в грудь, а потом колотит по ней кулачками и злобно шипит: — Ты женишься на этой немочи, негодяй! А я? Как же я? Обо мне ты подумал?
Эдвард нехотя отпускает, отступает на шаг, раздраженно ероша волосы, и отрывисто бросает:
— А ты, дорогая моя, выйдешь замуж за того, кого подберут родители. Но я ведь не ревную, — он обхватывает её лицо ладонями и фыркает в губы насмешливо: — Вот и ты не ревнуй, кошечка. Неужели нас остановит какой-то брак по расчёту?
— Ты прав, любимый, — сладко мурлычет Беатрис и охотно подставляет шею под новые поцелуи, томно прикрывая глаза. — К демонам наречённых! Люби меня, Эдвард. Люби, как никогда не будешь любить свою сушенную моль.
— Ты сводишь с ума, Трис…
Эдвард сдавленно стонет, и резким грубым движением задирает платье, чтобы тут же ловко закинуть стройную девичью ножку на своё бедро. Смеётся коротко, гортанно и жадными пальцами стягивает тонкий шёлковый чулок:
— Плуто-овка…
— Да-а-а…
Глаза Беатрис вспыхивают злорадным торжеством. Она знает, что я тоже это вижу…
***
Настоящее время
Глупая, глупая Мири!
Я медленно открываю глаза и намеренно отвожу взгляд, тихо напоминая:
— Лэд Тьер, настойка…
Видеть рыжего сейчас — выше моих сил.
Нет, никогда не прощу его! Ни за то унижение, ни сейчас. И чтобы ни творилась внутри — это только моё. Я справлюсь. Уже справилась однажды, а значит, смогу снова.
Мне помогают подняться, устраивают поудобнее, нежно отводят растрепанные пряди, в мимолётной ласке касаясь лица. Я чувствую: он ищет мой взор и торопливо смыкаю ресницы. Не глядя, обхватываю губами подставленное стеклянное горлышко пузырька и глотаю жадно, гулко.
Не хочу…
Не хочу, чтобы он рассмотрел. Говорят, глаза — это зеркало души. А моя душа сейчас мучительно корчится, содрогается в пламени бездны, и тонкая корочка брони, с таким трудом выращенная за последние годы, чернеет в нём, опадая хлопьями серого пепла.
Я думала, что глупая и наивная Мири, трепетно верившая своему Эдварду, уже умерла, но нет…
Она ещё жива. И прямо сейчас баюкает в ладонях обугленный ошметок, бывший когда-то давно её любящим сердцем.
— Мири… — срывающимся голосом зовёт рыжий.
Мотаю головой. Не надо…
— Мне нужно в свою комнату. Устала.
Я слышу, как Эдвард скрипит зубами, а потом дергает шнур. Колокольчик надрывно трезвонит где-то в коридоре. После первого сеанса его перевесили, и теперь можно вызвать прислугу, не вставая с дивана.
