Она вытащила письмо из конверта и развернула сложенную бумагу непривычным взмахом листа.
«…нарисовать автопортрет».
Милли глубоко вздохнула. Она крепче сжала карандаш, вжала грифель в бумагу. Она хотела встать, выйти из класса, свернуться в клубок и заплакать, но она знала, что должна выложиться на максимум. Она даже не стала обращать внимание на перешептывания позади неё; болезненный тычок в сторону Милли касательно её предполагаемой невозможности рисовать хоть что-то помимо лис.
У неё не было времени обращать внимание на детские дрязги.
Она обязана заставить Мисс Лэнгли гордиться собой. Она обязана преуспеть.
Её карандаш зашуршал по бумаге, оставляя за собой серый след, который постепенно приобретал черты составных частей зайчика под небольших углом. Она рисовала свои собственные очертания по памяти; маленький носик, широкие глазки, длинные пушистые ушки. Она рисовала от сердца и вложила в своё творчество всю душу, с упорством выводя каждую деталь, которую Милли наносила, стирала и исправляла до тех пор, пока на парте перед ней не оказалось самое лучшее произведение искусства, которое она только могла создать.
«Теперь отложите свои карандаши»
По классу пронеслась волна стонов и вздохов, но все подчинились указанию учителя. Со скрещенными позади руками лисица изящной походкой начала подходить к каждому ученику, заглядывая тем через плечо, чтобы оценить их работы. Большинство из них были встречены кивком и похлопыванием по плечу художника. Наклейки со звездочкой были использованы один, два, три раза. Те, кто успешно справились с заданием, начали громко радоваться и даже плакать от счастья. Позади Милли кто-то шумно давал пять друг другу, когда над её собственным рисунком начала зловеще опускаться тень любимой учительницы.
Зайка пыталась внимательно изучить выражение её морды, пока лиса, в свою очередь, изучала рисунок, но лисья мордочка, казалось, была начисто лишена каких-либо эмоций. Она что-то бормотала себе под нос, разглядывая рисунок с разных ракурсов; когда же лиса закончила, она вздохнула и с болью в глазах посмотрела на Милли, открывая пасть, чтобы сказать что-то… но все слова застряли комом в горле, когда лисица увидела абсолютно раздавленное состояние зайчонка; её дрожащие губы, влажные глаза, поникшие уши.
Лиса сжала губы вновь, образовав едва заметную улыбку. Рисунок Милли хоть и являлся результатом хороших стараний, все же не был чем-то выдающимся. В любой другой школе мира, неважно для хищников или травоядных, этого было бы достаточно для успешной сдачи теста, возможно даже с хорошей оценкой, но для Университета округа Фолд это был в лучшем случае посредственный результат.
И все же она не могла заставить себя так бессердечно разрушить все надежды этого ребенка. И хотя она понимала, что это было проявлением фаворитизма, что это было нечестно и лицемерно по отношению к другим, она все же достала еще одну наклейку со звездочкой и поместила её в верхний правый угол рисунка.
Кто знает, вдруг некоторые хищники найдут стиль зайчонка милым?
Мисс Лэнгли оставила зайку наедине со слезами радости и двинулась к следующему ученику.
_______________________________________________________
Церемония принятия в семью – шоу талантов, аукцион рабов и место вынесения смертных приговоров, все в одном. Традиционно она проводилась в огороженном саду Института, под пристальным взглядом суровых статуй всех предыдущих Руководителей вплоть до гранитного памятника почетного основателя Института. Милли прекрасно знала эту возвышающуюся волчицу в королевской мантии, держащую украшенный драгоценностями скипетр, которая смотрела вниз и протягивала руку к зайчихе в красивом белом одеянии, лежащую у ног волчицы. Милли знала, что это была сама Леди Самира графства Фолд; она также выучила назубок имена всех последующих Руководителей вплоть до Госпожи Кармихель. Лишь личность Безымянной Зайчихи, принявшей помощь Леди, навсегда останется загадкой как для неё, так и для самих историков.
Именно здесь, под тенью вековых деревьев, один за другим, хищники занимали свои места на каменных трибунах. Могущественные политики, одетые в дорогие костюмы, обсуждали друг с другом состояние нынешней экономики; миллионеры и предприниматели щеголяли своими дорогими часами; кинозвезды и другие знаменитости шоу-бизнесса, наряженные по последнему писку моды, рассматривали Церемонию, как лишний повод засветиться перед прессой.
Находясь за сценой, ожидая своей очереди, дети сидели на стульях, которые были слишком большими для них, готовясь продемонстрировать свои лучшие навыки. Певцы насвистывали мелодии, поэты прочищали горло, художники держали в руках свернутые полотна со своими лучшими рисунками. В уголке маленький мышонок, который судя по виду был на несколько лет младше Милли, надевал пару обуви для чечетки.
И вот она сидела среди них, ожидая своего выхода. Её звездный час все близился; шум успокаивающейся толпы мало помогал совладать ей со своими страхами. Она присела, выжидая, трясясь от ужаса, пока тишина опускалась на территорию сада. Затем Милли услышала голос Госпожи Кармихель, усиленный микрофоном.
«Уважаемые гости, я приветствую всех Вас на очередной итерации аукциона травоядных, проводимого каждые три года и организованного Фолдским Институтом.»
Игуана, несмотря на свой почетный возраст, все еще достойно держалась и до сих пор обладала величественным голосом, который без труда приковывал внимание толпы, даже беря в расчет её ослабевшие голосовые связки.
«Как и всегда, мы рады и польщены вновь принять Вас здесь, и мы горды снова представить Вам самых лучших представителей травоядных, каких только может предложить этот мир.»
Аукцион травоядных. Милли еще ни разу не слышала такого обозначения. Она слышала лишь «Церемония Принятия», Большой День, демонстрация талантов… ‘аукцион травоядных’ звучало чересчур пресно для тех, кто готовился к этому событию всю свою жизнь.
Она крепко вцепилась в свернутый листок бумаги, прижимая его к своему колотящемуся сердцу.
«Без дальнейшего промедления я представляю Вашему вниманию нашу текущую выборку. Готовый продемонстрировать свои таланты в чечётке, Сэл, шестилетний серибристо-сатиновый атласный мышонок».
Тихий маленький мышонок помахал всем на прощание и вступил на сцену.
Милли могла лишь догадываться, что там происходило на сцене. Она слышала перешептывания толпы, которые сменились быстрым цоканьем метала о деревянную поверхность. После пары минут, которые показались зайчонку вечностью, все стихло… лишь для того, чтобы воздух взорвался громкими овациями, заполонившие все вокруг. И еще до того, как они успели стихнуть, начали поступать первые ставки.
«Четыре тысячи!»
«Четыре пятьсот!»
«Пять тысяч!»
Так продолжалось несколько секунд, пока цена за плоть Сэла быстро выросла с безумных, но все еще позволительных чисел до совершенно заоблачных. К моменту, когда прозвучала последняя ставка, каждый фунт Сэла обошелся покупателю в тысячу долларов.
Дальнейший процесс длился добрую часть всего часа. Один за другим, её знакомые травоядные, некоторые с сомнениями, некоторые с восторгом, вставали и уходили к публике демонстрировать свои умения. Большинство из них было выкуплено моментально; другие же были оставлены в стороне на время, чтобы более щепетильные покупатели могли сравнить товар между собой перед его ‘усыновлением’.
И наконец, когда она уже привыкла к томительному ожиданию, она услышала голос ящерицы вновь.
«Милли, девятилетняя вислоухая зайчиха, которая специализируется на изобразительном искусство».
Это же она! Она почувствовала, как холодок побежал по спине; сердце затрепыхалось с такой силой, что оно могло выпрыгнуть из её груди в любой момент. Преодолевая нервозность в движениях, она одарила оставшихся детей испуганной улыбкой и вышла через дверь на сцену с рисунком в руках.
Сад был просто потрясающий; мягкий газон окружал сцену, лозы оплетали каменные стены вокруг, статуи величественных фигур давно минувших дней стояли рядом с нынешними сливками общества. Длинные каменные трибуны за многие столетия использования приобрели гладкие вогнутые формы.
Она прошла на центр сцены. Все взгляды были прикованы только к ней; настал её час. Она крутанулась на месте, широко расставив руки; один, два, три раза, как её и учили. Затем легкой походкой она устремилась к краю сцены и развернула свою работу, позволяя публике взглянуть на воплощение её мастерства.
Тишина.
Она оставалась неподвижной в течение нескольких секунд. Возможно, они не смогли разглядеть рисунок как следует? Она взглянула на Госпожу Кармихель, ища у неё поддержки, но та лишь жестом показала ей отойти в сторону. С отсутствующим взглядом Милли посмела вновь развернуть свой рисунок, спрятавшись за ним, как за щитом от глаз хищников. Их отрешенные выражения морд и пару незаинтересованных зевков не остались незамеченными.
Пока она спускалась со сцены, не услышав ни одной, даже самой маленькой ставки, более вежливые из числа гостей начали слабо хлопать, чтобы не обидеть хозяйку Института. Заячьи лапки волочились по деревянному полу, унося Милли навстречу к другим коллегам по несчастью, которые также пытались совладать со своим волнением. Она перешагнула через бархатную веревку и присоединилась к ним, изучая гостей и надеясь, молясь зацепить чей-то взгляд.
Шли часы, и к ней медленно начало приходить осознание своей плачевной ситуации, пока один за другим, даже оставленные на потом, травоядные стали покидать сцену с семьями зажиточных хищников. Милли видела, как они уходят к парковке, держа за руки своих будущих убийц, с весёлой походкой и улыбками на лицах.
Когда все почётные гости покинули сад, когда все участники давно разошлись, и даже Госпожа Кармихель вернулась в свой кабинет, Милли осталась стоять за бархатной веревкой, не имея сил ни на что, кроме как свернуться в комок и заплакать. Рисунок, теперь абсолютно бесполезный, представлявший из себя памятник её провалу, был брошен на пол и растоптан снова, и снова, и снова, пока он не превратился в изорванное вымаранное нечто, прямо как и его создатель.
К моменту, когда пришел уборщик, чтобы отправить неудачницу обратно в общежитие, ночь давно опустилась на сад, а малышка крепко уснула под чутким взором Леди графства Фолд, накрывшись звездным одеялом.
_______________________________________________________
«Милли?»
Голос пробился к ней сквозь беспокойный, почти что лихорадочный сон. Он грозился вырвать её из объятий сна. Сна неприятного, но все еще более предпочтительного, чем жестокая реальность.
Зайчонок почувствовал, как кто-то начал теребить её, но она упрямо отказывалась просыпаться, вместо этого натянув одеяло на голову. Милли замуровалась в постельный кокон, в надежде отогнать незваного гостя прочь.
«Просыпайся, Милли».
Её тело постепенно начало приходить в сознание; вначале наступило приятное онемение, она почувствовала грусть, но не могла вспомнить причину. Однако, когда к ней стала возвращаться память о позоре и отвержении, она лишь пожалела, что не подчинилась сну… или смерти.
Она открыла и тут же зажмурила глаза, по которым резанул яркий дневной свет. Секунду, дневной? Сколько прошло времени?
Внезапное осознание того, что она могла опоздать на занятия привело её в чувство гораздо быстрее, чем голос Мисс Лэнгли. Зайка встала, закрывая ладошкой лицо от солнечных лучей, бьющих через открытое окно и ожидала, когда зрение привыкнет к свету.
Общежитие было пустым. Все кровати вокруг, полные спящих детей на момент, когда она затащила себе в постель, были абсолютно пусты и тщательно заправлены.
Перед ней стояла её любимая учительница. Прямо как и зайчонок, она выглядела довольно помятой. Её, обычно идеально ухоженный, мех был сваленным и неопрятным. Было видно, что ситуацию пытались исправить с помощью расчески, но, по той или иной причине, это не сработало. Форма лисы также не отличалась свежестью, забитая кусочками ворса, которые прилипли к мятой ткани. Даже её, как правило изящные, движения теперь выглядели более неуклюжими, когда она скрестила руки на груди и слабо улыбнулась.
Зайка протерла глаза, пытаясь отогнать наваждение: «Мисс… Мисс Лэнгли?»
«М-м. Доброе утро, соня», - засмеялась лиса. Она присела к основанию кровати, положила дипломат к себе на колени, открыла его и начала шуршать внутри в поисках чего-то. Чего-то, что она довольно быстро обнаружила с небрежным ‘ага!’: «Я лишь зашла, чтобы передать тебе это. Твоё новое расписание».
Её улыбка в этот раз излучала грусть.
Милли моргнула: «Расписание?»
«Да. Это переходное расписание. Взгляни».
Ребёнку вручили листок бумаги формата А5. Она прищурилась над ним, пытаясь разобраться в малюсеньких буквах, что спросонья было незаурядной задачей.
Понятное дело, половина её прошлых предметов исчезла. Математика была замена двумя часами Материнства; биология и физика превратились в ОБЖ. Даже физкультура пропала, уступив место похожему по смыслу, но более скучному по звучанию дородовому физическому воспитанию.
Но что ошарашило её больше всего – это полное исключение ИЗО из программы. Лэнгли должно быть также заметила полностью подавленное состояние Милли, потому что зайчонок почувствовала, как рука начала поглаживать её ушки.
«Ну-ну, постарайся хотя бы попробовать. Вдруг тебе даже понравится. К тому же, это никак не помешает тебе видеться со мной или с друзьями. Множество детей из твоего класса были перераспределены на курс Селекции, а я даже иногда веду там занятия по ДФВ».
Её слова остались без внимания со стороны ребенка, который лишь отшвырнул от себя лист бумаги, наблюдая как тот начинает медленно оседать на землю, гораздо менее драматично, чем на то рассчитывала Милли. Тем не менее, она упрямо скрестила руки, нахмурилась и уперла взгляд себе под ноги: «Но я не хочу заниматься Селекцией. Я хочу, чтобы меня удочерили!»
«Милли, ты ведешь себя крайне неразумно», - начала ругать её лиса. - «я предложила тебе дать шанс Программе Селекции, иначе я буду очень разочарована».
Её строгий, несколько мрачный тон задел зайчонка, но Милли была настроена крайне решительно: «Нет! Я хочу, чтобы меня удочерили!».
Учительница лишь покачала головой. По личному опыту она прекрасно могла определить начало детской истерики, а этот был как раз тот случай, но у неё банально не осталось ни моральных, ни физических сил, чтобы разбираться с этой проблемой сейчас: «Ладно, послушай. Мы заключим сделку, идет? Я подготовлю прошение на имя Госпожи Кармихель, чтобы она позволила тебе учавствовать на следующей Церемонии».
Сначала хмурое выражение лица ребенка, который принял сказанное за жестокий обман, осталось неизменным. Но когда Милли осознала, что это была совсем не шутка, она взглянула на лису, позволяя частичке удивления пробиться сквозь маску детского каприза на её лице.
«П-правда?»
«Но!» - добавила лисица.
Скоротечная улыбка Милли вновь испарилась.
Лэнгли продолжила.
«Я не смогу провернуть это, если у тебя не будет какого-либо таланта на сдачу. Я и так достаточно подпортила себе репутацию, позволив тебе пройти тест по рисованию; еще один такой косяк, и я могу потерять свою работу», - она подняла палец вверх.
