Из всех одноклассников Лера хотела замуж именно за него. А он, кажется, предпочитал девочек поярче. И, когда Марина на выпускном запустила ему букетом в лицо, не забыв добавить к этому, что он ничтожество и ничего не добьётся, Лера подошла его успокоить.
- Я думаю, что ты очень решительный и многого добьёшься,- сказала она, глядя на Пашку, нервно курящего за забором в своей модной розовой рубашке без рукавов.
- А что, бабы умеют думать своими куриными мозгами?- ответил он, высокий и сильный, с уже густой щетиной и злой улыбкой. Его товарищи громко захохотали.
Лера молча ушла. Весь праздник она проплакала в туалете. Не знала Лера, что Пашка тогда изменил гордой черноволосой кудрявой Марине, со студенткой-практиканткой по биологии. Весь класс знал, а Лера не знала. Или просто не хотела знать. Для неё он оставался чистым. Чем-то на вроде рыцаря на белом коне. Искренним и простодушным парнем. Так что он просто не мог быть плохим. В нём не могло быть ничего плохого. Не для неё.
В голове Леры Пашка всегда был с ней. Он всегда успокаивал её, гладил, шептал что-то нежное на ухо. Прижимал к себе. Этот рубаха-парень должен был быть её. Должен был принадлежать ей. А не этим циничным и мелочным бабам. И в её голове это просто должно было рано или поздно случиться. Просто обязано было произойти. Она сама себя немного корила за эту наивность. Но продолжала чувствовать это так…
После того, как Пашка пропал с её горизонтов, Лера больше не искала парня своей мечты. Ей просто хотелось найти того, с кем ей будет более-менее комфортно. Но до конца комфортно ей не было ни с кем. С одним добродушным весёлым парнем она даже пыталась жить вместе, но… быстро поняла, что ей нужен кто-то другой и позже.
Одной конечно же было гораздо тяжелее. Особенно в этом городе. Снимать комнату. Пытаться перебиваться от зарплаты к зарплате. Занимать у знакомых. Флиртовать с богатыми оленями, пытаясь угадать момент, когда грамотнее будет свалить. Это было так глупо и мерзко. И не про неё. Но по-другому она не могла.
Привязать себя к кому-то… Это как ограничить свою личность. Сжать её тисками. Пытаться притворяться не собой. Вчера он читал тебе стихи, а сегодня уже считает тебя своей собственностью. Вообще не слишком ли много в последнее время развелось рифмаплётов? Её уже начинало тошнить от стихов о любви. Она и сама раньше их писала. Но это было так… глупо.
В своих кошмарах она была замужем за соседом Лёшей. По вечерам слушала его пьяные истории, а выходные проводила за стиркой его носков. Леру просто передёргивало от такой перспективы. Нет, ещё долго её душа не сможет найти своего причала.
Вот и получалось, что из всех удовольствий у Леры оставалось только гулять по ночной Москве и фоткать то, что попадается под руку. Так, конечно,.. Не серьёзно. Больше для себя. Куда уж ей… Она всё ещё мечтала. Мечтала стать профессиональным фотографом. Мечтала влюбиться. И влюбиться по-настоящему. Но все эти желания были связаны с бесчисленным количеством страхов. Её обязательно не поймут. И осудят. И будут порицать за каждый шаг.
Порой, ей просто хотелось ни о чём не думать. Будущее надвигалось на неё огромным чёрным пятном. Будущее, которое она себе даже примерно не могла представить.
Олег шёл домой со смены, и у него с лёгкой непривычки болели мышцы. Плечевые суставы протяжно выли, плавно намекая на то, что недолговечны. Поскрипывая костями, он шёл уже до боли привычным маршрутом в свою снимаемую комнатушку. Хотелось кому-нибудь дать по морде. Человеку с приводами за драки и прочим опытом революционной деятельности рассчитывать на хорошую работу не приходилось. Поэтому он срывался под вечер или посреди ночи туда, где кому-нибудь срочно нужно было срочно разгрузить вагоны и собрать сцену из заготовок.
Контора предоставляла грузчиков в любое время. А, получив заказ, звонила Олегу и таким же отщепенцам, не нашедшим своё место в жизни. Олег шёл мимо светлой блестящей витрины круглосуточного маркета. В его голове невольно возникла мысль, с каким красивым звоном эта витрина разлетится, если хорошенько приложиться по ней с ноги. Не с плохими помыслами, а просто для красоты. Чтобы разорвать это бесконечное безучастное гудение тишины.
Вдруг, из маркета возникла маленькая черноволосая девушка, девочка почти. Она рассеяно огляделась вокруг и почему-то улыбнулась Олегу. На миг он потонул в глубине её чёрных глаз. И тут странные звуки вывели его из нахлынувшей на него полусонной эйфории. Двое молодых шакалов, ещё школота почти, выхватили сумку у девчушки и дали дёру.
Олег на пол секунды даже залип в афиге от такой борзоты. Но потом сообразил, что шавки бегут в его сторону. Скрипя совсем не молодеющим телом, Олег влепил первому щеглу ладонью по уху, и тот схватился за голову, опасаясь за свои бесценные перепонки. Второй же шкет, остановившись перед Олегом в панике на секунду, получил лишь лёгкий тычок в солнышко, но согнулся в рогалик и скорчился как чёрт, выронив злополучную сумочку. Олег в душе был добрым человеком. Поэтому пинков под дых щавки получили только по одному.
Далее Олег взял сумку, и, стараясь улыбаться как можно менее дебильно, протянул её очевидно залипшей от всего происходящего черноглазой девчушке. Куда делась теперь его врождённая харизма…
- Это, кажется, ваше.
- Кажется, да.
- А можно вас проводить?- неожиданно для себя обнаглел Олег.
- Кажется, да,- всё ещё несколько отчуждённым голосом ответила девушка
Олег отдал ей сумку и молча пошёл рядом с ней. Москва была слегка ветренной, и он ненароком и тайком вдыхал нежный запах её волос, отдающий запахом осени. И вдруг она совсем звонко рассмеялась:
- А вы там специально стояли, чтобы меня защищать?
- А… Нет, я шёл с… работы. Я бухгалтер в очень серьёзной компании.
Девочка, казалось, оглядев его потёртую куртку из кожзама, не заметила подвоха в его словах.
- О, вы, наверное, очень занятой человек, раз возвращаетесь домой уже под утро.
- Да, сейчас время такое… Сезон такой. Завалы, завалы… Совсем не пробиться. Так вот и получается,- и тут Олега слегка понесло от радости за то, с каким интересом его слушала хрупкая девчушка,- Уж сильно школота теперь борзая пошла. Я совсем их не понимаю. Ни их понятий, ни ту кислоту, которую они гоняют… В смысле, слушают.
Черноглазая девушка почему-то вновь засмеялась.
- Мы к старшикам на метр подойти боялись, как бы подзатыльник по дороге не получить…- продолжал Олег,- А этот идёт со своим петушиным хохолком и подворотами на штанах, под ноги не смотрит, задевает меня плечом и даже извиниться его не подмывает. Знает же, падла, своим нутром, что я его просто так мудохать не буду. Ибо я всё-таки человек культурный, на Достоевском воспитан. Знает, и ведёт себя как мразота последняя, как будто в детстве не бил никто…- и тут Олег всё-таки осёкся.
Но черноглазое очарование снова рассмеялось:
- Вы такой… большой и страшный.
- Ну, каким уродился,- со смущённой иронией ответил Олег,- А как же зовут вас, прекрасная дама?
- Я совсем не прекрасная дама,- вдруг насупилась она,- Я бываю очень вредной… И слишком люблю сладкое. Я Эльза,- сказала она, театрально расставив руки в стороны.
- Олег,- ответил он, неловко протягивая ей руку.
Эльза с деловитым видом её пожала.
- Очень мужественное и сильное имя…- проговорила она как будто бы сама с собой,- И в то же время очень резкое. Ты сможешь с таким именем многого достичь. И, тем не менее, я боюсь за тебя, Олег. Твоя резкость может не довести тебя до добра. Ну, я по крайней мере, так чувствую…
Тут Эльза сделала паузу:
- Я тебя не обидела?
- Нет, ты всё очень правильно говоришь,- сказал он, задумчиво теребя свою потёртую кожанку,- Может, ты и права. Иногда гнев просто застилает глаза. И ещё иногда бывает… Хочешь многое поменять. Поменять мир. Но не понимаешь, как.
- Но ты ведь сделал уже один хороший поступок. Значит, ты уже в каком-то смысле меняешь мир.
- Может быть, может быть…- с задумчивым видом повторил явно польщённый Олег.
Он довёл её до дверей общежития, и там Эльза послала ему воздушный поцелуй на прощание. Душу Олега наполнило какое-то сладкое нежное чувство. И, пока он шёл домой, его немного пошатывало от внутренней теплоты. Он с непривычки даже сделал пару кругов уставшими конечностями по парку.
Потом, почти у самого своего крыльца Олег решился у мужика стрельнуть сигарету. Тот недоверчиво покосился на квадратный подбородок и резкие скулы пацана, на табаком всё же угостил. Глубоко затянувшись каким-то дешманским контрофактом, и выпустив предрассветную темноту облако дыма, Олег сам себе под нос промычал:
- Ж-ж-ж-ись б-в-в-а-а-а-ет хороша-а-а!
Марк давил своими пальцами на веки, будто бы пытаясь вдавить свои глаза в череп. Это немного помогало унять внутренние боль и волнение. Апатия медленно поднималась мурашками по его спине. Ева ответила на его письмо. Слишком быстро ответила. Он уже приготовился к меланхоличному холодному молчанию с её стороны. И лучше бы так оно и было.
Ева ответила на его письмо. И в нём она писала, что в общем-то ей не нужен даже как человек, и что в кровати её девочка явно лучше. И что её давно тяготит общение с ним. А прошлое… Нежность. Дружба. Всё уже осталось в прошлом. Самое страшное для него было даже не то, что она ему об этом всё же отписала.
Самое страшное было в том, что он со дня на день с ужасом и трепетом ждал этих строк. Что он уже до этого постепенно осознавал, что перестаёт быть ей нужен. Когда и почему, уже не было важно. Всё в этом мире изменчиво. И в нём людям свойственно меняться. И всё, что казалось для тебя ценным и важным, рано или поздно расплывается и утекает, как вода сквозь пальцы.
Всё, что ты некогда всей душой чувствовал и любил, со временем становится бессмысленным, мерзким и глупым. Марк начинал подумывать о том, чтобы отыметь ту симпатичную девочку с курса, которая улыбалась ему и, вроде как, неровно дышала. Должна же быть в этой жизни хоть какая-то радость.
Василий проснулся утром субботы от резких и довольно навязчивых звуков. Судя по этим звукам, можно было подумать, что прямо посреди их с Пашкой комнаты кого-то довольно громко и активно сношают.
Ещё вчера Лера написала ему, что времени у неё на встречу с ним нет и в ближайшее время скорее всего не будет. У Кати же, судя по её сообщениям, было всё в порядке. Дом, мама, собака, корова. И да, она не беременна. В своих грёзах он уже понемногу подумывал и о третьей девушке. Паутина столичного порока медленно затягивала Василия в свои сети.
Звуки совокупления в комнате становились всё громче и экспрессивнее. Василий болезненно потёр виски и неуверенно открыл правый глаз. В центре комнаты Пашка, жуя бутерброд с колбасой, сосредоточенно созерцал на мониторе видеозапись порнографического содержания.
На нём рослый лысый афроамериканец задумчиво пялил, казалось бы, совсем маленькую хрупкую девушку. Девушка самую малость переигрывала, но старалась сохранить грацию в каждом своём движении. Василий почему-то подумал о том, что у неё в этот момент в душе.
- У неё очень красивые глаза,- вдруг сказал он.
- Глаза? Ну, ты, конечно, маньяк,- улыбаясь, ответил Пашка.
- А кто это?
- Это Зои Адамс. Моя любимая актриса.
- Она хороша,- совершенно искренне вырвалось у Василия.
- Да,- подтвердил Пашка,- от неё глаз невозможно оторвать.
И тут Василий замер как вкопанный, судорожно следя за каждым её движением. Зои Адамс в этот момент захватила и пленила её мысли. И ещё долго потом в воображении Василия Зои Адамс являлась к нему. Он крепко обнимал её, и она плакала на его плече. Он целовал её колени, и это на какое-то время её утешало.
- Слушай,- сказал вдруг Пашка,- Я хочу тебя с ещё одним маньяком познакомить. Парень умный и культурный в целом. В литературе разбирается. Не пил никогда. И тут его несколько начало нести. То ли в бабах дело, то ли в себе не может разобраться. Думаю, вам с ним будет, о чём поговорить.
- Как её ещё раз?
- А… Зои Адамс. Да, в ней есть какое-то… Какая-то энергетика.
После этого они перевели разговор на что-то другое. Но Василий ещё долго не мог забыть о девушке из видео. Хрупкая Зои занималась тем, что у многих скорее всего вызвало бы осуждение. Но насколько же эта бледная рыжая красавица была прекрасна… С какой чувственностью и усердием она отдавалась своему делу.
Что-то в ней было. В её взгляде. И это что-то глубоко поразило сердце начинающего поэта Василия Кургина. Его начинало морозить. А потом бросало в жар. Мысли путались и перемешивались причудливыми узорами. Наконец, горящий разум поэта выдал глубокое чувственное стихотворение.
Ода порнозвезде
Она была прекрасней всех.
В её душе цвела весна.
Её улыбку ждал успех.
Она опять была одна.
И, видя взгляда тонкий лёд,
И платья шелест вековой,
Мечтал любой узнать полёт,
Узрить её секрет святой.
Почуять легкость облаков
И обнажить немую суть,
Сорвать безумье злых оков,
Познать ещё чего-нибудь.
Она могла достигнуть дна,
Но тоже знала чувства стон.
Желаний пылких полон он.
Она опять была одна.
Он изнывал в желаньи весь,
Но доказать чувств не сумел.
И не пустила за предел.
Её пугала эта спесь.
Она опять была одна,
Но укусила вдруг губу.
В душе вдруг расцвела весна,
Небрежно разрешив судьбу.
Она была желанней всех.
Она прекрасней всех была.
Презрев порок, во благо всех
Она на казнь спокойно шла.
Она испугана была,
Но противляться не бралась.
Не содрогнулась и дала
Себя, порвав внутри ту связь.
Была немного смущена,
С каким желанием ласкал
Её на камеру до дна
Холодный неживой оскал.
Была теперь царицей та,
Что, чуть нырнув, достигла дна.
Подростку скромному мечта.
Она опять была одна.
Её будили ото сна
И проклинали за успех.
Она всегда была одна.
Она была прекрасней всех.
Василий с восхищением оглядывал свою элегию. На этот раз ему удалось создать нечто поистине грандиозное. Он широко улыбался, глядя на листок, внутренне глубоко радуясь своему триумфу. Пегас действительно вознёс его до вершин вдохновения. Василий крепко прижал листок к себе, воображая громкие и продолжительные овации в свою честь. Из сладостного транса его вырвал голос Пашки:
- Так ты идёшь?
- Куда?
- К моему корешу. Он тут живёт недалеко.
- Ну, давай, пошли.
Кургин по-быстрому свернул листочек пополам и сунул его в карман. Стихотворение нужно было ещё обдумать и, может быть, подредактировать.
Они вышли в светлый осенний день. Столичное солнце ярко освещало лужи и плавающие в них листики. Свежий ветер обдувал лицо, слегка щекотал за шиворотом и словно бы навевал сладковатый запах новых надежд. Запах молодости.
Василий чувствовал себя юным, перспективным и талантливым поэтом. И в лице Пашки он в этот момент вроде бы обрёл друга. И хотя их приятельские отношения всё ещё были сильно далеки от идеала, их непрочный взаимный интерес всё более укреплялся. Странным образом эти два совершенно разных человека внутренне понимали друг друга. Пашка даже начал задумываться о том, что не было друга более близкого, чем Василий.
Был Серёга. Но Серёга был затворником. От Сергея порой и слова нельзя было дождаться.
- Я думаю, что ты очень решительный и многого добьёшься,- сказала она, глядя на Пашку, нервно курящего за забором в своей модной розовой рубашке без рукавов.
- А что, бабы умеют думать своими куриными мозгами?- ответил он, высокий и сильный, с уже густой щетиной и злой улыбкой. Его товарищи громко захохотали.
Лера молча ушла. Весь праздник она проплакала в туалете. Не знала Лера, что Пашка тогда изменил гордой черноволосой кудрявой Марине, со студенткой-практиканткой по биологии. Весь класс знал, а Лера не знала. Или просто не хотела знать. Для неё он оставался чистым. Чем-то на вроде рыцаря на белом коне. Искренним и простодушным парнем. Так что он просто не мог быть плохим. В нём не могло быть ничего плохого. Не для неё.
В голове Леры Пашка всегда был с ней. Он всегда успокаивал её, гладил, шептал что-то нежное на ухо. Прижимал к себе. Этот рубаха-парень должен был быть её. Должен был принадлежать ей. А не этим циничным и мелочным бабам. И в её голове это просто должно было рано или поздно случиться. Просто обязано было произойти. Она сама себя немного корила за эту наивность. Но продолжала чувствовать это так…
После того, как Пашка пропал с её горизонтов, Лера больше не искала парня своей мечты. Ей просто хотелось найти того, с кем ей будет более-менее комфортно. Но до конца комфортно ей не было ни с кем. С одним добродушным весёлым парнем она даже пыталась жить вместе, но… быстро поняла, что ей нужен кто-то другой и позже.
Одной конечно же было гораздо тяжелее. Особенно в этом городе. Снимать комнату. Пытаться перебиваться от зарплаты к зарплате. Занимать у знакомых. Флиртовать с богатыми оленями, пытаясь угадать момент, когда грамотнее будет свалить. Это было так глупо и мерзко. И не про неё. Но по-другому она не могла.
Привязать себя к кому-то… Это как ограничить свою личность. Сжать её тисками. Пытаться притворяться не собой. Вчера он читал тебе стихи, а сегодня уже считает тебя своей собственностью. Вообще не слишком ли много в последнее время развелось рифмаплётов? Её уже начинало тошнить от стихов о любви. Она и сама раньше их писала. Но это было так… глупо.
В своих кошмарах она была замужем за соседом Лёшей. По вечерам слушала его пьяные истории, а выходные проводила за стиркой его носков. Леру просто передёргивало от такой перспективы. Нет, ещё долго её душа не сможет найти своего причала.
Вот и получалось, что из всех удовольствий у Леры оставалось только гулять по ночной Москве и фоткать то, что попадается под руку. Так, конечно,.. Не серьёзно. Больше для себя. Куда уж ей… Она всё ещё мечтала. Мечтала стать профессиональным фотографом. Мечтала влюбиться. И влюбиться по-настоящему. Но все эти желания были связаны с бесчисленным количеством страхов. Её обязательно не поймут. И осудят. И будут порицать за каждый шаг.
Порой, ей просто хотелось ни о чём не думать. Будущее надвигалось на неё огромным чёрным пятном. Будущее, которое она себе даже примерно не могла представить.
Олег шёл домой со смены, и у него с лёгкой непривычки болели мышцы. Плечевые суставы протяжно выли, плавно намекая на то, что недолговечны. Поскрипывая костями, он шёл уже до боли привычным маршрутом в свою снимаемую комнатушку. Хотелось кому-нибудь дать по морде. Человеку с приводами за драки и прочим опытом революционной деятельности рассчитывать на хорошую работу не приходилось. Поэтому он срывался под вечер или посреди ночи туда, где кому-нибудь срочно нужно было срочно разгрузить вагоны и собрать сцену из заготовок.
Контора предоставляла грузчиков в любое время. А, получив заказ, звонила Олегу и таким же отщепенцам, не нашедшим своё место в жизни. Олег шёл мимо светлой блестящей витрины круглосуточного маркета. В его голове невольно возникла мысль, с каким красивым звоном эта витрина разлетится, если хорошенько приложиться по ней с ноги. Не с плохими помыслами, а просто для красоты. Чтобы разорвать это бесконечное безучастное гудение тишины.
Вдруг, из маркета возникла маленькая черноволосая девушка, девочка почти. Она рассеяно огляделась вокруг и почему-то улыбнулась Олегу. На миг он потонул в глубине её чёрных глаз. И тут странные звуки вывели его из нахлынувшей на него полусонной эйфории. Двое молодых шакалов, ещё школота почти, выхватили сумку у девчушки и дали дёру.
Олег на пол секунды даже залип в афиге от такой борзоты. Но потом сообразил, что шавки бегут в его сторону. Скрипя совсем не молодеющим телом, Олег влепил первому щеглу ладонью по уху, и тот схватился за голову, опасаясь за свои бесценные перепонки. Второй же шкет, остановившись перед Олегом в панике на секунду, получил лишь лёгкий тычок в солнышко, но согнулся в рогалик и скорчился как чёрт, выронив злополучную сумочку. Олег в душе был добрым человеком. Поэтому пинков под дых щавки получили только по одному.
Далее Олег взял сумку, и, стараясь улыбаться как можно менее дебильно, протянул её очевидно залипшей от всего происходящего черноглазой девчушке. Куда делась теперь его врождённая харизма…
- Это, кажется, ваше.
- Кажется, да.
- А можно вас проводить?- неожиданно для себя обнаглел Олег.
- Кажется, да,- всё ещё несколько отчуждённым голосом ответила девушка
Олег отдал ей сумку и молча пошёл рядом с ней. Москва была слегка ветренной, и он ненароком и тайком вдыхал нежный запах её волос, отдающий запахом осени. И вдруг она совсем звонко рассмеялась:
- А вы там специально стояли, чтобы меня защищать?
- А… Нет, я шёл с… работы. Я бухгалтер в очень серьёзной компании.
Девочка, казалось, оглядев его потёртую куртку из кожзама, не заметила подвоха в его словах.
- О, вы, наверное, очень занятой человек, раз возвращаетесь домой уже под утро.
- Да, сейчас время такое… Сезон такой. Завалы, завалы… Совсем не пробиться. Так вот и получается,- и тут Олега слегка понесло от радости за то, с каким интересом его слушала хрупкая девчушка,- Уж сильно школота теперь борзая пошла. Я совсем их не понимаю. Ни их понятий, ни ту кислоту, которую они гоняют… В смысле, слушают.
Черноглазая девушка почему-то вновь засмеялась.
- Мы к старшикам на метр подойти боялись, как бы подзатыльник по дороге не получить…- продолжал Олег,- А этот идёт со своим петушиным хохолком и подворотами на штанах, под ноги не смотрит, задевает меня плечом и даже извиниться его не подмывает. Знает же, падла, своим нутром, что я его просто так мудохать не буду. Ибо я всё-таки человек культурный, на Достоевском воспитан. Знает, и ведёт себя как мразота последняя, как будто в детстве не бил никто…- и тут Олег всё-таки осёкся.
Но черноглазое очарование снова рассмеялось:
- Вы такой… большой и страшный.
- Ну, каким уродился,- со смущённой иронией ответил Олег,- А как же зовут вас, прекрасная дама?
- Я совсем не прекрасная дама,- вдруг насупилась она,- Я бываю очень вредной… И слишком люблю сладкое. Я Эльза,- сказала она, театрально расставив руки в стороны.
- Олег,- ответил он, неловко протягивая ей руку.
Эльза с деловитым видом её пожала.
- Очень мужественное и сильное имя…- проговорила она как будто бы сама с собой,- И в то же время очень резкое. Ты сможешь с таким именем многого достичь. И, тем не менее, я боюсь за тебя, Олег. Твоя резкость может не довести тебя до добра. Ну, я по крайней мере, так чувствую…
Тут Эльза сделала паузу:
- Я тебя не обидела?
- Нет, ты всё очень правильно говоришь,- сказал он, задумчиво теребя свою потёртую кожанку,- Может, ты и права. Иногда гнев просто застилает глаза. И ещё иногда бывает… Хочешь многое поменять. Поменять мир. Но не понимаешь, как.
- Но ты ведь сделал уже один хороший поступок. Значит, ты уже в каком-то смысле меняешь мир.
- Может быть, может быть…- с задумчивым видом повторил явно польщённый Олег.
Он довёл её до дверей общежития, и там Эльза послала ему воздушный поцелуй на прощание. Душу Олега наполнило какое-то сладкое нежное чувство. И, пока он шёл домой, его немного пошатывало от внутренней теплоты. Он с непривычки даже сделал пару кругов уставшими конечностями по парку.
Потом, почти у самого своего крыльца Олег решился у мужика стрельнуть сигарету. Тот недоверчиво покосился на квадратный подбородок и резкие скулы пацана, на табаком всё же угостил. Глубоко затянувшись каким-то дешманским контрофактом, и выпустив предрассветную темноту облако дыма, Олег сам себе под нос промычал:
- Ж-ж-ж-ись б-в-в-а-а-а-ет хороша-а-а!
Марк давил своими пальцами на веки, будто бы пытаясь вдавить свои глаза в череп. Это немного помогало унять внутренние боль и волнение. Апатия медленно поднималась мурашками по его спине. Ева ответила на его письмо. Слишком быстро ответила. Он уже приготовился к меланхоличному холодному молчанию с её стороны. И лучше бы так оно и было.
Ева ответила на его письмо. И в нём она писала, что в общем-то ей не нужен даже как человек, и что в кровати её девочка явно лучше. И что её давно тяготит общение с ним. А прошлое… Нежность. Дружба. Всё уже осталось в прошлом. Самое страшное для него было даже не то, что она ему об этом всё же отписала.
Самое страшное было в том, что он со дня на день с ужасом и трепетом ждал этих строк. Что он уже до этого постепенно осознавал, что перестаёт быть ей нужен. Когда и почему, уже не было важно. Всё в этом мире изменчиво. И в нём людям свойственно меняться. И всё, что казалось для тебя ценным и важным, рано или поздно расплывается и утекает, как вода сквозь пальцы.
Всё, что ты некогда всей душой чувствовал и любил, со временем становится бессмысленным, мерзким и глупым. Марк начинал подумывать о том, чтобы отыметь ту симпатичную девочку с курса, которая улыбалась ему и, вроде как, неровно дышала. Должна же быть в этой жизни хоть какая-то радость.
Василий проснулся утром субботы от резких и довольно навязчивых звуков. Судя по этим звукам, можно было подумать, что прямо посреди их с Пашкой комнаты кого-то довольно громко и активно сношают.
Ещё вчера Лера написала ему, что времени у неё на встречу с ним нет и в ближайшее время скорее всего не будет. У Кати же, судя по её сообщениям, было всё в порядке. Дом, мама, собака, корова. И да, она не беременна. В своих грёзах он уже понемногу подумывал и о третьей девушке. Паутина столичного порока медленно затягивала Василия в свои сети.
Звуки совокупления в комнате становились всё громче и экспрессивнее. Василий болезненно потёр виски и неуверенно открыл правый глаз. В центре комнаты Пашка, жуя бутерброд с колбасой, сосредоточенно созерцал на мониторе видеозапись порнографического содержания.
На нём рослый лысый афроамериканец задумчиво пялил, казалось бы, совсем маленькую хрупкую девушку. Девушка самую малость переигрывала, но старалась сохранить грацию в каждом своём движении. Василий почему-то подумал о том, что у неё в этот момент в душе.
- У неё очень красивые глаза,- вдруг сказал он.
- Глаза? Ну, ты, конечно, маньяк,- улыбаясь, ответил Пашка.
- А кто это?
- Это Зои Адамс. Моя любимая актриса.
- Она хороша,- совершенно искренне вырвалось у Василия.
- Да,- подтвердил Пашка,- от неё глаз невозможно оторвать.
И тут Василий замер как вкопанный, судорожно следя за каждым её движением. Зои Адамс в этот момент захватила и пленила её мысли. И ещё долго потом в воображении Василия Зои Адамс являлась к нему. Он крепко обнимал её, и она плакала на его плече. Он целовал её колени, и это на какое-то время её утешало.
- Слушай,- сказал вдруг Пашка,- Я хочу тебя с ещё одним маньяком познакомить. Парень умный и культурный в целом. В литературе разбирается. Не пил никогда. И тут его несколько начало нести. То ли в бабах дело, то ли в себе не может разобраться. Думаю, вам с ним будет, о чём поговорить.
- Как её ещё раз?
- А… Зои Адамс. Да, в ней есть какое-то… Какая-то энергетика.
После этого они перевели разговор на что-то другое. Но Василий ещё долго не мог забыть о девушке из видео. Хрупкая Зои занималась тем, что у многих скорее всего вызвало бы осуждение. Но насколько же эта бледная рыжая красавица была прекрасна… С какой чувственностью и усердием она отдавалась своему делу.
Что-то в ней было. В её взгляде. И это что-то глубоко поразило сердце начинающего поэта Василия Кургина. Его начинало морозить. А потом бросало в жар. Мысли путались и перемешивались причудливыми узорами. Наконец, горящий разум поэта выдал глубокое чувственное стихотворение.
Ода порнозвезде
Она была прекрасней всех.
В её душе цвела весна.
Её улыбку ждал успех.
Она опять была одна.
И, видя взгляда тонкий лёд,
И платья шелест вековой,
Мечтал любой узнать полёт,
Узрить её секрет святой.
Почуять легкость облаков
И обнажить немую суть,
Сорвать безумье злых оков,
Познать ещё чего-нибудь.
Она могла достигнуть дна,
Но тоже знала чувства стон.
Желаний пылких полон он.
Она опять была одна.
Он изнывал в желаньи весь,
Но доказать чувств не сумел.
И не пустила за предел.
Её пугала эта спесь.
Она опять была одна,
Но укусила вдруг губу.
В душе вдруг расцвела весна,
Небрежно разрешив судьбу.
Она была желанней всех.
Она прекрасней всех была.
Презрев порок, во благо всех
Она на казнь спокойно шла.
Она испугана была,
Но противляться не бралась.
Не содрогнулась и дала
Себя, порвав внутри ту связь.
Была немного смущена,
С каким желанием ласкал
Её на камеру до дна
Холодный неживой оскал.
Была теперь царицей та,
Что, чуть нырнув, достигла дна.
Подростку скромному мечта.
Она опять была одна.
Её будили ото сна
И проклинали за успех.
Она всегда была одна.
Она была прекрасней всех.
Василий с восхищением оглядывал свою элегию. На этот раз ему удалось создать нечто поистине грандиозное. Он широко улыбался, глядя на листок, внутренне глубоко радуясь своему триумфу. Пегас действительно вознёс его до вершин вдохновения. Василий крепко прижал листок к себе, воображая громкие и продолжительные овации в свою честь. Из сладостного транса его вырвал голос Пашки:
- Так ты идёшь?
- Куда?
- К моему корешу. Он тут живёт недалеко.
- Ну, давай, пошли.
Кургин по-быстрому свернул листочек пополам и сунул его в карман. Стихотворение нужно было ещё обдумать и, может быть, подредактировать.
Они вышли в светлый осенний день. Столичное солнце ярко освещало лужи и плавающие в них листики. Свежий ветер обдувал лицо, слегка щекотал за шиворотом и словно бы навевал сладковатый запах новых надежд. Запах молодости.
Василий чувствовал себя юным, перспективным и талантливым поэтом. И в лице Пашки он в этот момент вроде бы обрёл друга. И хотя их приятельские отношения всё ещё были сильно далеки от идеала, их непрочный взаимный интерес всё более укреплялся. Странным образом эти два совершенно разных человека внутренне понимали друг друга. Пашка даже начал задумываться о том, что не было друга более близкого, чем Василий.
Был Серёга. Но Серёга был затворником. От Сергея порой и слова нельзя было дождаться.
